Весна прифронтовая. Шаги победы

Елена Сперанская

На фоне исторических событий Великой Отечественной войны рассказывается история семьи Нины, ее братьев, родителей, проживавших в г. Саратове, любви и постижения истины. Путь стрелковой дивизии, где служила санинструктором Нина, был сопряжен с тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю солдат, участием в разведывательных и карательных операциях. Справедливо сказано – солдатами не рождаются, солдатами становятся.

3. Отъезд в часть

Из всех прожитых лет самыми важными

кажутся последующие годы, но нет

ничего важнее того, что мы живем.

Автор

Поезд

Зимой 1942—1943 годов двести восемьдесят третья стрелковая дивизия вела тяжелые кровопролитные бои на берегу рек Ока, Зуша и Неручь. Эта операция имела своей целью сковать противника в полосе Брянского фронта и допустить в наименьших количествах переброски его сил на другие направления движения.

Наступление войск третьей армии осуществлялось силами двух-трех стрелковых дивизий пехоты на различных участках в полосе более восьмидесяти километров по линии фронта. Менялся состав дивизий, привлекаемых к прорыву вражеской обороны, но стрелковая была непременной участницей всех операций.

Нина Мельченко и Катя Серебренникова должны были отбыть по месту назначения в понедельник. За три дня надо было собраться.

— Нина и Катя, зайдите на склад и получите полушубки, — пригласила их завхоз утром при перевязке выздоравливающих солдат.

— Суровая зимняя стужа не страшна, — обрадовано воскликнула Катя, рассматривая и примеряя теплый полушубок, когда вещи были получены.

— Так точно, просто как в печке, — ликовала Нина от радости.

Девушки думали только о победе над фашистским зверем, и продолжали трудиться. Нина после первой самостоятельной операции провела еще шесть и теперь могла оперировать в любых условиях. Холодов был доволен, она была ему хорошей помощницей. В день отбытия все вещи были собраны в чемоданчик, а паек из тушенки, пачки табака и буханки хлеба был получен.

— Счастливо оставаться! — Нина и Катя распрощались с сотрудниками в семь часов утра и в полушубках вышли из госпиталя, погрузились на машину, чтобы их довезли до станции, а оттуда отбыли по месту назначения.

— Из-за сильных снежных заносов и холодов расписание изменилось, — проводница в форменной шинели, рассматривала документы. — Поезд шел без расписания, стоянки сокращены.

По обе стороны полотна железнодорожной станции простирались занесенные снегом поля. Кое-где виднелся лес.

Девушки погрузились в общий плацкартный вагон, где на каждой нижней полке сидело по три-четыре человека. Кто-то стоял в проходе, опершись о поручни. На верхних полках тоже сидели, согнувшись, солдаты. Девушкам тут же уступили место внизу.

— Девчата, располагайтесь, будьте как дома, — шутили добровольцы.

Катя тут же сидя уснула под мерное покачивание вагона и постукивание вагонных колес, Нине тоже хотелось спать. Последние дни в госпитале они жили мыслью о предстоящей переброске войск, слышали о победе под Москвой, о битве под Сталинградом.

Стало вечереть. Сильный северный ветер сгреб тучи в одну сплошную массу и угрожал снегопадом. Скоро снег посыпался крупными хлопьями, никто не знал, когда он кончится; пассажиры приуныли, так как снегопад и пурга задержали движение еще на час или два. В вагоне военнослужащие, медперсонал, дорожные рабочие и продавцы хлеба, водки и сала. Почти все они ехали в свою часть. Наконец, и Нина задремала, а когда проснулась, то по ландшафту, открывающемуся из окна, поняла, что началось полесье. «Значит, скоро мы прибудем к месту назначения. Хорошо бы дивизия была близко от населенного пункта, а не в голой степи, легче привыкнуть к полевой жизни». Неожиданно поезд остановился. Все переполошились.

— Спокойно, всем на пол, возможна бомбардировка, — проводник постарался успокоить пассажиров, он знал причину остановки. — На крыльях фашистская свастика, так низко над землей они зависли.

Поезд ускорил скорость и шел, не останавливаясь. Все с верхних полок попадали на пол. Гул самолетов-истребителей заглушил голоса. Кто был на нижних полках, легли на пол в проходе, ждали бомбежки, что последовала через минуту. Снег поднялся стеной и закрыл вагон.

— Это просто маскарад, а не вражеские истребители. Понятно, почему мы остались живы, иначе от всего состава не осталось бы и следа, — Катя была так сильно напугана, что легла на пустое сиденье, прижалась ближе к Нине и неожиданно заплакала.

— Знаешь, Нин, боюсь. Вдруг самолеты вернутся и разбомбят поезд?

— Мы теперь ближе к линии фронта, поэтому надо быть готовыми к любым вражеским проявлениям, — глубокомысленно ответила Нина.

Она была очень бледная, но крепко держалась за сиденье.

— Нин, мне кажется, пробуду на фронте до конца войны. Меня никогда не убьют, — Катя еще теснее прижалась к подруге.

— Тебя заставляли воевать или нет? Ты будешь спасать жизнь людей. «Это наше первое боевое крещение. Страх присущ каждому человеку», — Нина задумалась. — Давай поедим, есть охота. Доставай, что у тебя есть.

Когда все опять вернулись на свои места, девушки разложили свои скромные пожитки на коленях, и с нескрываемым аппетитом принялись за еду. Ужинали после штормового налета противника. Чай раздавали и ставили на стол по заказу бесплатно. Кто-то стал пить из фляжек спирт. Нина вспомнила, как она ехала с братом на фронт. Девушки сидели в напряжении и с нетерпением ждали прибытия.

После остановки поезд медленно набирал скорость. В пути Нина выяснила, что в ее дивизию едет молодой капитан, возвращаясь после лечения в госпитале.

Они познакомились. Его фамилию Таланов они помнили по госпиталю. Владимир — очень красивый, отличный рассказчик и внимательный пациент.

Нина заинтересовалась рассказом героя наступательных боев.

— В боях за город Глухов, Сумской области, — Владимир приостановился и посмотрел на слушателей, — в сентябре сорок первого года в составе группы генерала Ермакова дивизия получила свое боевое крещение, скрестив оружие с передовыми частями второй танковой роты, командовал генерал Гудериан. Там дивизия нанесла свой первый и решающий удар по выдвинувшимся вражеским войскам под деревней Эсмань.

Нина записала эти даты к себе в тетрадь.

— В течение двенадцати дней, без противотанковых средств, дивизия в своей полосе сдерживала фашистов, рвавшихся на Севск, на северо-запад через Эсмань к Орлу и далее на Москву, в названной ими операции «Тайфун», на острие которой и оказалась тогда дивизия, — Таланов тактично посмотрел, как она записывала, и продолжил.

— Так точно. Выучим путь дивизии наизусть, — Катя повторяла за Талановым каждое слово. — Пиши, санинструктор Мельченко, ладно!

— Несмотря на огромные потери, противник вводил все новые силы и средства для того, чтобы прорвать оборону. На двенадцатые сутки с огромным и многократным превосходством в оружии и провианте враг сократил расстояние и вышел на путь отхода всей группы генерала Ермакова, — он прекратил повествование и встал, чтобы посмотреть в окно вагона.

Снег налип на стекла. Белая пелена застилала равнину и небольшие холмики. Деревья длинной белой полосой стояли вдоль пути.

— Товарищ капитан, будете чай, — Катя поднесла ему кружку.

Он взял слегка остывший чай, отхлебнул и присел на сиденье. Все солдаты, которые направлялись в ту же часть и другие, слушали с интересом.

— Что же было дальше? — спросила Катя.

— А дальше вот что, было: оказались в Инельских лесах, юго-западнее города Севска. Сентябрьской ночью весь личный состав дивизии изготовился для прорыва фашистского кольца окружения.

— Такие дела, братки! — кто-то громко воскликнул со второй полки. — Пиши, пропало фашисту.

— Мы так и сделали. Мощным и быстрым ударом в направлении Прилепы-Голопузовка, юго-западнее города Севска прорвали блокадное кольцо врага, — тон Таланова был серьезен.

— Разгромили при этом штаб десятой механизированной вражеской дивизии, — капитан заглянул в серьезные, серые глаза Кати.

— А мы слышали, что, кроме того, в Прилепах захватили двадцать автомашин с продовольствием, склад с боеприпасами и освободили из фашистского плена более трехсотшестидесяти бойцов и командиров других частей, плененных фашистами накануне, — парень со второй полки комментировал историческое повествование капитана.

Нину так увлек рассказ, что она села напротив Таланова и принялась записывать что-то себе в тетрадь, периодически с восхищением посматривая на рассказчика.

— Понимаете, в результате прорыва вражеского кольца окружения, силами дивизии было выведено из окружения около двадцати пяти тысяч военнослужащих, более двух тысяч боевых подвод, около четырехсот автомашин со снарядами, продовольствием и обмундированием. Нин, что ты все пишешь и пишешь?

— Так точно, товарищ капитан. Пишу дневник. Привыкла в институте лекции писать, вот сейчас стараюсь отучиться, а не получается, — ответила Нина, любуясь выведенным и строчками. — Все записи буду хранить до окончания войны, чтобы экзамен на прочность сдать и в военном билете, чтобы записали, — она наслюнявила химический карандаш и вывела все цифры в тетради.

Такими химическими карандашами пользовались работники госаппарата, когда заседали на пленумах. Холодов подарил ей его в знак уважения в последний день отъезда из госпиталя.

Они проработали вместе около полугода и договорились никогда не писать друг другу, чтобы не вспоминать, сколько слез и крови было пролито за это страшное время. Но карандаш Холодов приберег специально для Нины и сказал на прощанье: «Нина, спасибо за труд и заботу на таком ответственном участке тыла, как военный госпиталь. Вот тебе карандаш!»

Он крепко, по отцовски обнял санинструктора Мельченко и поцеловал прямо в губы, не стесняясь окружающих медсестер и фельдшеров, стоящих рядом.

Она положила подарок в карман и совершенно забыла, что теперь она тоже ответственный сотрудник. Она отвечает за всю страну. Тот поцелуй был настолько запоминающийся, что порой Нине становилось стыдно за себя. Конечно, она ничего не сказала об этом Серебренниковой.

Однако ее догадливость и сметливость придавали их совместному пребыванию в госпитале столько очарования и прелести.

Они иногда целыми ночами стояли у постелей солдат, переносили носилки, курили после тяжелой работы, а то и просто следили, как больные шли на поправку.

— Вот молодец! Надо, чтобы помнили, когда на фронт приедешь, первым делом научишься бойцов из окопов вытаскивать. — Таланову понравилась ее принципиальность. — Продолжай записывать. А ты Катя смотри и учись военно-стратегическому направлению в работе санинструктора. Поняла?

— Так точно, поняла, — Катя облокотилась на стол своими красивыми, полными, белыми руками. — Ты нам дальше расскажи, пожалуйста.

— Так вот. Все части дивизии вышли организованно и до октября прикрывали Курское направление на рубеже западнее и севернее Льгова.

— И что же в этот период? — услышали все голос со второй полки. — У меня там отец погиб. Вот еду за него нашу мать защищать.

Все посмотрели вверх на парня, которому по виду едва минуло семнадцать, а может быть и меньше, и сразу опустили головы.

— Мы прорвали окружение подразделения тринадцатой Армии в направлении деревни Марица-Льгов, — капитан терпеливо прояснял обстановку. — Первыми шли штрафники, вот они и стали жертвами прорыва, а потом подключилось ополчение и старшее поколение.

— Да, верно, вы прорвали, товарищ капитан, — парню хотелось рассказать о своем отце, и он едва сдерживался. — Мой батя тоже прорывал, сколько людей там погибло можно долго говорить, — парень, чтобы не упасть оперся о рядом сидящего солдата, замолчал, выдержал паузу и продолжил: — Мать, когда узнала из похоронки, то закричала как от боли. Соседям принесли известие, что их сын погиб под Сталинградом тоже смертью героя, так вот оно что. Тот в госпитале неделю пролежал, а потом в дороге домой умер. И я сразу в военкомат подался.

— Ты, что ли? — Таланов посмотрел в сторону солдата. — Молодцы, будете героями как ваши отцы, чтобы честно служить родине, а не разбоем заниматься или мародерством. Такие солдаты иногда встречались среди вражеских пленных. Хватали любые теплые вещи у населения. Недовольны лишь трусы и предатели.

— Нам срочно надо на фронт, на передовую, — наперебой говорили они.

— Вас вызовут, проситесь в дорожную милицию и, когда ссадят вас обоих на первой станции, будете драться и защищать нашу землю от врага, — Таланова заинтересовал их разговор. — Вы учились где-то, стрелять умеете?

— Это ты зря, товарищ капитан, конечно, мы учились в стрелковом училище четыре месяца и научились стрелять, и в атаку собираемся идти. А теперь тебя хотим дослушать, говори, — ребята успокоились и еще раз случайно толкнули друг друга от рывка поезда, а потом наклонились и оперлись локтями на колени.

Вагон так трясло, что ноги солдат на второй полке мотались над головами, сидящих на первой. Никто из военнослужащих не обращал внимания на этот факт.

— В тот же день дивизия по приказу командующего Брянским фронтом снялась, совершив стопятидесятикилометровый марш бросок, — доложил капитан с чувством гордости за свой народ.

Таланову самому нравилась эта ситуация, и он смотрел на санчасть, как на своих сторонников.

— Мы шли по непролазной грязи.

— Товарищ капитан, этим ребятам лет по восемнадцать и надо им знать, что происходило в том направлении, — Нина видела, что эти на вид очень юные, не оперившиеся взрослые парни напоминали ей братьев. — Мы и штрафбат будем лечить и выхаживать, если надо!

— Так точно. Они меня понимали с первого слова, — Таланов согласился. — Самому приходилось делать им операции по удалению конечностей, после этого все были отправлены в тыл. Иногда успокаивал бойцов… Они понимали с полуслова такие смелые, решительные, сильные…

— Правильно, верно говорите, товарищ капитан, — изрекла Нина.

— Скоропалительные задачи оттягивались на время. Все операции продумывались на бумаге с карандашом в руке! — объявил Таланов.

Конец ознакомительного фрагмента.