Весна прифронтовая. Шаги победы

Елена Сперанская

На фоне исторических событий Великой Отечественной войны рассказывается история семьи Нины, ее братьев, родителей, проживавших в г. Саратове, любви и постижения истины. Путь стрелковой дивизии, где служила санинструктором Нина, был сопряжен с тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю солдат, участием в разведывательных и карательных операциях. Справедливо сказано – солдатами не рождаются, солдатами становятся.

2. «Все ушли на фронт»

Как дар грядущим поколеньям,

В великой книге всех времен

Навеки будет украшеньем

Венок прославленных имен.

Я. Колас

Отъезд

За день до отправления на фронт, Иван отлично ходил и даже пытался бегать, но быстро уставал, и просил Нину прекратить слишком тяжелые для его ног соревнования. Он собирался к отъезду из Саратова. Анна знала точно день отъезда детей и смирилась с этим, но в глубине души у нее оставалось сомнение. Постепенно она стала привыкать к предстоящему одиночеству. Она молча мирилась со своим душевным разладом, помогая детям в их сборах. День отъезда наступил. Был конец июня — двадцатое число. Лето стояло на редкость теплое и приветливое. Нина оформила военный билет в военкомате, получила обмундирование, паек. Мыслями была далеко от дома и уже отчетливо представляла себя среди больных и медсестер госпиталя. Как уместны казались ей сейчас изречения древних о здоровье. Главным ей сейчас представлялось освобождение человечества от навязанного фашистами кошмара. Думать о чем-то ином было Нине странным.

— Будьте живы, буду ждать вас домой, — Анне было тяжело говорить, она вздохнула, поправила волосы, и тихо произнесла: — До скорой победы над фашистами, — поцеловала каждого по очереди, всплакнула, надела на голову платок, и пошла в госпиталь на дежурство.

Дети простились с мамой без слез и лишних разговоров. Они двинулись на вокзал, где толкалось как обычно много народу. Военнослужащих было больше, чем гражданских. Все ждали и смотрели, как прицепляли вагон с раненными солдатами и офицерами для дальнейшей их перевозки. Нина и Иван еле протолкались среди отъезжающих и провожающих. В вагоне сели на свободные места и поезд тронулся. Плачущие матери и невесты кинулись следом за медленно движущимся составом вдоль перрона. Кто-то на всем ходу запрыгивал в вагон, передавая вперед себя вещмешок.

— Напиши мне, как приедешь, — кричала девчонка и размахивала платком. — Разве это не настоящая трагедия, — жаловалась она какой-то незнакомой женщине. — На смерть мужа провожаю…

Все толкали друг друга и не обращали внимания на стоящих рядом на перроне граждан. В Нине что-то оборвалось внутри. Сердце сжалось, отчаянно забилось и закололо.

«Вернусь ли домой в Саратов? Да, обязательно и буду врачом. Счастливая ты, Нина, у тебя так замечательно сложилась жизнь, лучшая в мире семья», — думала Нина. Иван сидел и смотрел в окна на женщину с ребенком на руках. Она махала вслед уходящему поезду. Поезд отъехал на значительное расстояние от города. Попадались сельские домики, захолустный пейзаж навевал тоску и отчаяние.

Начинало смеркаться. Стали разносить чай. Нина заказала два стакана крепкого напитка, настоянного на кедровых иголках и три кусочка сахара.

Иван достал из вещмешка кое-какие продукты: сгущенку, хлеб, сало, разложил их на столе и стал резать на мелкие кусочки. Им обоим было привычно в военной форме.

— Нина, наверно, ты боишься встретить в поезде генерала, если не расстегиваешь гимнастерку. В пути ты уже на службе. Генерал в поезде — редкий гость. Он обычно едет отдельно, — сказал Иван и передал ей кусок хлеба, намазанный сгущенкой. — На, возьми, и запомни, мы с тобой больше никогда не увидимся, а если увидимся, то уже станем гораздо старше и опытнее. Ты моя сестра на всю оставшуюся жизнь, и я буду заботиться о тебе до последнего дыхания.

Нина улыбнулась брату, она стойко переносила духоту. Поезд шел медленно, останавливаясь на каждой станции. Ночью вагон с лежачими и сидячими раненными бойцами отцепили, и поезд прибавил скорость. Нина спала чутко, она то и дело просыпалась, постоянно прислушивалась то к биению собственного сердца, то к стуку вагонных колес. Проснулась раньше Ивана, — он спал на нижней полке, — встала, оделась и села рядом с братом, после суетной ночи с постоянным хождением младшего воинского состава по вагону, толчками вагонов перед остановками и всхлипываниями провожающих. Проводник снова стал разносить «чай». Ваня проснулся.

— Скоро прибытие? — спросил он проводника — старого мужчину в железнодорожном кителе.

— Через два часа по расписанию, но поезд опаздывает, возможно, к полудню будем на месте, — старик откашлялся и охрипшим голосом проговорил.

Попили «чай», заедая хлебом из черной муки и вяленой рыбой. Иван поглядывал с удивлением на Нину и понял, что очень умно пошутил вчера относительно ее внешнего вида, назвав ее пигалицей. Нина наелась сухого хлеба с воблой, запила это терпким чайным напитком, который бодрил и придавал сил, и стала смотреть в окно.

Пейзаж был довольно унылый, степь кончилась, и стали попадаться лесопосадки. Еще полностью не убранные полосы посевов набирали последнюю силу. Впереди показалось большое селение.

Прозвенел звонок, возвестивший о том, что поезд подъезжал к станции.

— Скоро остановка, — сказала Нина заботливо брату. — Устал? Вот возьми эти деньги, пойдешь и купишь что-нибудь. — Иван тоже достал и пересчитал несколько свернутых с рулон купюр советского периода.

— Мои отпускные. Сбегаю, а то все припасы на исходе.

Поезд дернулся и остановился. Заспанные пассажиры побежали к базару, расположенному близко от здания вокзала. Старухи с воблой, солеными огурчиками, черешней, домашними пирожками из темной муки стояли у забора. Иван, чуть прихрамывая, прошел ряд и, остановил взгляд на молочнице с пол-литровыми банками кислого молока, подошел.

— Бери, сынок, — проговорила старуха, — молочко хорошее, сама квасила.

— Спасибо, мать, надеюсь, правильно заквасили, а то верну.

Иван вспомнил домашнее кислое молоко, заплатил деньги и поспешил к тронувшемуся составу, осторожно придерживая в правой руке две банки с молоком, которое хозяйка оставила для продажи, чтобы выручить небольшую сумму денег и заплатить за жилье. Иван еле успел сесть в поезд. Через два с половиной часа поезд подъехал к Москве. Все повалили из вагонов.

Нина и Иван пошли в здание вокзала и остановились, глядя на расписание поездов. Затем вышли на перрон, где толпы народа толкались и покупали билеты в разных направлениях. Нина ехала по своему направлению, Иван — в свою воинскую часть. Они растерялась, но тут же Нина собралась с духом и пошла в воинскую кассу и купила два билет на проходящие поезда до места, откуда легче всего было доехать до нужной ей деревни Ельня, а ему в разведгруппировку радистом на запад

— До встречи, сестренка, — пожелал на прощанье Иван и поцеловал Нину. — Буду писать.

— Береги себя, Ваня, — Нина гордилась братом и втайне хотела быть похожей на него, так как ей импонировало его мужество и патриотизм. — Всем смертям назло возвращайся, брат.

Они крепко обнялись и еще два раза поцеловались по русскому обычаю в щеки.

— Итого три раза, — проговорила Нина, глядя в упор. — Ты настоящий герой. Горжусь тобой!

— Ерунда. Тебе до отправления еще есть время. Погуляй! — Иван вскинул на плечо вещмешок и поспешил к вагону. — До встречи.

Госпиталь

Оставалось время до отправления, примерно час. Нина решила прогуляться по столице, тем более она была в Москве впервые.

Она успела только выйти из Павелецкого вокзала, и ее поразили масштабы города и количество военнослужащих, отправляемых в одном направлении.

Нине пришлось долго оглядываться по сторонам. Она прошлась по близлежащим улицам. На улице Горького, которая была впоследствии переименована, прошла мимо Елисеевского магазина с обилием продуктов питания, но ограниченного доступа. Она спешила на поезд. Ехать до деревни пришлось долго. Буквально на одну минуту поезд притормозил, и Нина выскочила из вагона. Станция с тем же названием Ельня была расположена в лесу, и лишь несколько домиков указывали на то, что здесь населенный пункт. Увидев впереди себя просто одетую женщину с грузом в руках, Нина догнала ее.

— Простите, где здесь находится санчасть?

— Это, дочка, тебе надо выйти из села и пройти по дороге, там и увидишь госпиталь. Ты что приехала по направлению к нам?

— Да, — бойко ответила Нина, — меня скоро отправят на фронт, на передовую.

— Трудно сейчас на фронте, да и тылу не легче, много дел, мужиков нет, сама понимаешь, что война… это… продлится, а врага победить надо. Мы рядом с Москвою живем и боимся этих фашистов проклятых. Каждый день радио слушаем.

Нина увидела, изможденное непосильным трудом лицо женщины и потрескавшиеся от частой стирки руки.

— Если навалимся всем миром, враг будет убит, — ответила Нина твердо.

— Правильно, дочка, за свободу биться до последней капли крови.

Женщина замолчала. Впереди показалось двухэтажное здание госпиталя. Над вторым этажом появились яркие проблески утреннего солнца. Это было массивное сооружение бывшей усадьбы, затем детский пансионат, но был переоборудован на период военного времени в госпиталь.

— Вон видишь впереди большой дом. Это и есть госпиталь. Туда всех раненых привозят с фронта, — добавила женщина на прощанье.

Служители готовились к предстоящему приезду грузовых машин и подвод, разравнивали дорожки и посыпали песком. Невдалеке виднелся колодец. Этот колодец служил основным источником питьевой воды. Речка находилась гораздо дальше. За ночь колодец наполнялся пресной водой из целебных подземных источников, которую использовали на кухне и для утоления жажды всем желающим.

— Тогда я пошла, — ответила Нина и направилась по направлению дома, куда указала попутчица.

Две няни в белых халатах и белых косынках встретили Нину у входа. Они мыли пол, что-то обсуждая между собой. Заметили входящую в коридор девушку.

— Проходи, дочка, не стесняйся. Служить к нам приехала?

— Да, мне нужен главный врач.

— На втором этаже, последняя дверь направо. Фамилия его Холодов Александр Иванович. Идите.

Они прекратили мыть пол и пропустили Нину. Она поднялась на второй этаж по красивой лестнице с витыми железными перилами. В коридоре были расставлены кровати и носилки для лежачих больных. Они все были перебинтованы, у некоторых кровь проступала на простынях. Постели были измяты и темного цвета. Многие из них спали, некоторые стонали или просили медперсонал об услугах. Между рядами ходили выздоравливающие больные на костылях. Она прошла по коридору и увидела дверь с табличкой, на которой было написано: «Главный военный врач». Нина постучалась и вошла в кабинет главврача. Он сидел за массивным столом в белом халате.

— Здравия желаю! — поздоровалась Нина и отдала честь. — Прибыла по направлению.

— Рад вас видеть. Входите, присаживайтесь, — пригласил Александр Иванович, окидывая Нину оценивающим взглядом. — Давно вас ждем.

От волнения Нина забыла имя и отчество главного врача и стояла в нерешительности. Она посмотрела по сторонам: на стенах были плакаты наглядной агитации с различными видами топографических карт, оружия, воинских званий всех родов войск и другими нужными для работы военного госпиталя знаниями.

— Пожалуйста, проходите, — повторил главврач. — Приветствую вас на новой службе.

— Так точно, — Нина порылась в чемоданчике, достала документы и положила на стол перед ним свое приписное свидетельство и военный билет. — Я направлена к вам на службу после окончания мединститута в Саратове. Вот мои документы, — Нина говорила, а главврач внимательно читал направление.

Это был седой, сухопарый мужчина, высокого роста, лет шестидесяти двух, в белом халате и шапочке. Он оправдывал звание заведующего госпиталем. На нем лежала огромная ответственность за жизни вверенных ему больных и служащих. Постоянно сам совершал обходы палат, оперировал, учил молодых санинструкторов, проводил медицинское обследование сложных пациентов, читал лекции по гражданской обороне и пожарной безопасности, лечил инфекционных больных и никогда не жаловался на трудности, так как научился преодолевать их с минимум средств и возможностей. Его операции ассистировали по очереди все санинструкторы, кто проходил стажировку у него под началом. Часто слышали, как он поторапливал: «Срочно везите в операционную. Готовьте простыни, шприцы, иглы, эфир, скальпели, зажимы, кровоотсос, вату, бинты, кетгут, кислород».

Операционные медсестры знали наизусть свои обязанности, и каждый раз как молитву повторяли его слова, никогда не нарушая установленный порядок проведения плановых и экстренных операций, замещая своих коллег в случае болезни или смерти.

Младший медперсонал стремился как можно лучше справляться со своими обязанностями, чтобы показать свои наиболее сильные стороны для определения, кому в первую очередь разрешается ехать на фронт. Для выявления территориального предпочтения выбирались наиболее опасные участки работы, где требовались сильные руки и крепкое здоровье.

Мнение, что хирург — это костоправ было распространено в то время, но у Холодова было настолько доброе сердце и бескорыстные помыслы, что люди забывали о нем на второй день после выписки из госпиталя, уезжали на фронт и возвращались в строй. Слово «врач» всегда было для всех престижным и достойно уважения. Холодов помнил известных древних хирургов, начиная с Гиппократа, которые заложили основы хирургии. Он часто применял методы Бакулева, Пирогова, Разумовского, Вишневского, Спасо-Кукоцкого, Боткина.

— Ну что ж, будете под моим началом в палате доврачебного приема, а потом разрешу курировать палату, — у Холодова было бледное лицо, на носу сидели очки в темной оправе, которые он аккуратно двумя руками надел, когда стал рассматривать воинские документы.

— Хотела на передовую, комиссия направила меня к вам.

— Ну что ж, рад, что вы настроены по-боевому, — главврач внимательно посмотрел на Нину и продолжил. — Сейчас идите и познакомьтесь с вашими обязанностями. Документы можете взять.

— Так точно, — Нина взяла документы со стола и вышла из комнаты.

Ее внезапно охватило чувство волнения и тревоги: «Сумею ли справиться со своими обязанностями, найду ли контакт с больными?» Она прошла в комнату старшей сестры. Та дала ей белье и провела в маленькую комнату с одной кроватью и тумбочкой.

— Здесь располагайтесь. Сейчас больных и раненых мало. Завтра ждут состав из-под Москвы.

Нина целый день и вечер была предоставлена себе. Она разложила вещи в маленькой комнате с тумбочкой и двумя кроватями, застелила постель и вошла умыться в чистую, выложенную белым кафелем ванную комнату. Набрала в таз теплой воды, достала хозяйственное мыло и вымылась с головы до ног. Затем выплеснула воду в сточное отверстие и набрала вторично.

Все тяготы длительного перемещения, нервотрепки ушли в небытие. У нее появилась надежда на уважение и признание своего таланта и умения работать под началом опытного специалиста. Нина тщательно вытерла смуглую кожу жестким полотенцем, надела новую гимнастерку, посмотрела на себя в запотевшее от пара зеркало и осталась довольна санитарно-гигиенической процедурой, о которой она мечтала всю дорогу.

Вернулась к себе в комнату. За столом увидела Катю Серебренникову, голубоглазую русскую красавицу с матово-белой кожей и полными руками. Нине приглянулась симпатичная медсестра. Катя была из Челябинска. Она окончила медицинское училище и была направлена на работу. Трудилась Катя быстро. Жгуты и перевязки делала быстро и красиво. С этого дня завязалась их крепкая дружба и целенаправленное стремление на фронт, приносить как можно пользы для победы.

— Добрый день, — с уважением сказала Нина, когда появилась на пороге. — Твоя новая соседка, будем жить вместе, санинструктор Мельченко.

— Одна ласточка весны не делает, — ответила Катя звучным голосом. — Идем обедать.

— Так точно, — Нина поправила гимнастерку и улыбнулась. — Идем.

Они отправилась в общую столовую, которая находилась на первом этаже госпиталя, где квартировался штат временных работников и служащих. Остальной персонал жил в селе и приходил на работу к семи часам утра. Иногда дежурили, но в это время главврач выделял свою комнату для отдыха, что было крайне редко, так как эти дежурства были сопряжены с приемом раненых и покалеченных с передовой. Обедали они в больничной столовой. После обеда занялись уборкой палат.

Это действительно был другой мир прифронтовой зоны, который Нина еще не знала, но очень хотела влиться в него.

В этот день она начала знакомиться со своими служебными обязанностями, показали все кабинеты, познакомилась она и с медперсоналом. Нина успевала сделать осмотр и перевязки. Холодов предписывал срочное лечение. Катя и Нина сразу подружились.

— Радуйся, что мы теперь подруги, — Катя, делая перевязку около постели лежачего пациента с простреленной кистью и бедром, посмотрела на Нину. — Это наша территория.

— Санинструкторы всецело наши, — ответил раненный красноармеец, оживая на глазах. — Новенькая? — он лениво повернул голову и открыл глаза. — Как зовут?

— Нина, — она уже чувствовала себя как рыба в воде. — Вылечим, вместе воевать будем.

— Милая ты моя, воды, — донеслось с соседней койки стоны умирающего бойца. — Срочно пить!

— Выпей, полегчает… — Нина налила из графина полный стакан воды и поднесла к губам парня, который просил о помощи, ее движения были пластичными и очень быстрыми.

У больного появилась улыбка, и глаза засветились.

— Я пошла в операционную, продолжай без меня, — Катя направилась в операционную на дежурство, а Нина продолжила проводить инъекции, переливания и другие процедуры вместе с медсестрами и стационарными пожилыми врачами, которых в больнице было только трое из соседнего райцентра.

Они уже предупредили Нину, что хотят отдохнуть минут пятнадцать, чтобы попить чая в коридоре, где на койках лежали около тридцати человек или больше. Нина ходила между койками и выполняла любые поручения. Когда все больные успокоились и стали постепенно засыпать, она вышла и пошла по лабиринту госпиталя, где в каждом углу лежали больные с огнестрельными ранениями и инвалиды.

После ужина решила пройтись вокруг здания и познакомиться с местом своего пребывания на службе в советской армии. Больница находилась в нескольких метрах от дороги. Чуть дальше был лесок, и на изгибе леса делала свой поворот небольшая речушка. Пейзаж был достоин кисти художника. Нина залюбовалась красотой Подмосковья и закатом, вспомнила детство, и ей показалось, что в далеком прошлом она была здесь и видела эту созданную самой природой, самым лучшим творцом, красоту. Было что-то манящее в густой зелени деревьев, в блеске речных вод. Хотелось смотреть и думать о доме, о мирном труде, братьях, отце, маме. «Какие красивые места!» — восхищалась Нина. Возвращалась в госпиталь медленно. Сейчас она поняла, что устала и должна была отдохнуть. Ей приснилась мама в розовом красивом платье, и она сама в праздничном наряде гуляли по городу, ели мороженое, катались на качелях в парке.

Каждый день во время работы санинструкторы и весь медперсонал госпиталя слушали радио, переживая за поражения, радуясь победам. Все чаще и чаще передавали сообщения с фронта о победном марше советских войск. Медленно пядь за пядью теснили советские воины фашистов с захваченных земель. После кровопролитной битвы под Москвой все поверили в победу. Смятение, охватившее людей от гитлеровского плана «Барбаросса» — молниеносной войны прошло. Медперсонал, включая новенькую Нину и Катю, трудился, забывая об усталости, и все помогали друг другу.

— Как долго продлится война? — спросила Катя в обеденный перерыв Нину, когда разнесли по палатам для лежачих больных порции каши и щей. — Я бы многое отдала лишь бы быстрей прекратить это смертоубийство.

Ходячие получили свои миски, и расселись на кроватях, медленно разжевывая полученный хлеб или смешивая этот хлеб с кашей, и запивая молоком. Катя была на четыре года моложе Нины и смотрела на все наивными глазами.

— Не знаю, — ответила Нина, наблюдая за окружающими, надеясь когда-то вернуться домой. — Одно определенно, надо трудиться для победы

— Мой брат погиб под Москвой, — сказала Катя, пробуя на вкус квас, который она сама делала из оставленных на столе крошек черного хлеба.

— Не грусти. Нам всем сейчас не сладко. Как звали брата?

— Виктор. Хороший был парень. Веселый и озорной. Меня любил. Мы были с ним не разлей вода. Недавно письмо из Сибири получила, — Катя сделала многозначительную паузу. — У нас там почти нет родственников. Старшая сестра с мамой работают на заводе.

— Тяжело… — задумчиво произнесла Нина. — Надеюсь, выживем!

Девушки с Холодовым поели пресные щи и картофель в столовой. Затем пошли на вечерний обход палат. Раненные солдаты вели себя тихо и прекращали острить при виде сурового и беспристрастного лица главного врача. Было понятно, что они снова рвались вступить в схватку с врагом. Холодов рекомендовал, как лучше лечить и какими новыми препаратами, чтобы быстрее поставить на ноги. Он специально оттягивал день выписки до полного выздоровления. Назначал лечение, чтобы пациенты потом не жаловались. Да и жаловаться было некому. Некоторых хоронили невдалеке от госпиталя. После небольшого отпевания и причитания могилу закапывали и ставили крест с надписью о координатах жизни. Фамилию и имя заносили в списки умерших бойцов.

— Какой из тебя солдат, если ты едва ходить научился. Тебя военная комиссия сразу забракует. Нет, надо подождать, — повторял Холодов. — Тебе крупно повезло, что попал к нам, лечись и выздоравливай!

Нина и Катя закончили обход палат и боксов. Назначений на завтра было достаточно, и они решили отдохнуть.

— Нина, искупаемся в речке. Там есть мелкие места, можно позагорать.

— Не возражаю, пойдем.

Они взяли полотенца, тазик для стирки белья, салфетки, грязные портянки. Ветерок дул в лицо и шевелил волосы. Через минут пять или десять они подошли к реке, расположились на берегу около камышей и стали застирывать белье: кровавые бинты и простыни.

— Знаешь Катя, а я ведь тоже родом в Сибири. Из Иркутской области. Была там?

— Нет, вообще мы мало ездили, — статная фигура девушки отражалась в воде, после паузы Катя продолжила очень выразительно. — Значит мы землячки. Как хорошо, что мы встретились с тобой здесь, правда?

— Наверно. У войны свои законы, поэтому будем помогать фронту. Моя мама тоже в госпитале работает в Саратове.

— Они на заводе по три смены снаряды льют. Дома почти не бывают. Работают по очереди.

Солнце начинало садиться. Девушки разделись, сложили белье на траве и медленно зашли в воду. Вода была чистая и прохладная. Нина умела плавать, и сразу заплыла очень далеко. Катя стояла у берега и плескалась.

— Катя, плыви, — позвала Нина и помахала рукой. — Вот сюда.

— Не умею. Боюсь глубины. Сколько раз училась, но бесполезно.

Девушки искупались, оделись, захватили постиранное белье и вернулись в госпиталь. На следующий день приехал вагон с ранеными и тяжело контуженными. Из разговоров Нина поняла, что враг подходит к Волге. «Значит, Иван доехал до своей части и сражается где-то на подступах к Сталинграду». Нине хотелось в самую гущу событий.

— Успеете навоеваться, Нина. Опыта набирайтесь. В таких страшных условиях на поле боя будете из окопов солдат на себе выносить. Мы сами там были. Рецепты и процедуры — это для мирного времени. Точно уверены, что сумеете оперировать под пулями? — успокаивал ее Холодов.

— Сложность задачи не умаляет наших способностей. Мы хотим с Катей на фронт в одну часть, — просила Нина Холодова. — Моих знаний достаточно.

Она была в недоумении, поскольку они договорились ехать вместе и чем раньше, тем лучше. Дни шли своим обычным ритмом. Сразу через неделю Нина написала письмо маме в Саратов.

«Дорогая мама! Доехали с Ваней благополучно и расстались в Москве. Он поехал в свою часть. Самочувствие у меня нормальное. Скучаю по дому. Не печалься обо мне. Познакомилась с персоналом. Питаемся три раза в день в госпитале. Здесь в селе рынок, где есть фрукты: яблоки, груши, сливы и вишня. Продают рыбу: карасей, лещей, щук. Трудимся круглосуточно. Надеюсь попасть на фронт. Целую, Нина».

Она как обычно сложила письмо, поцеловала и спрятала, чтобы при первой возможности отправить. Девушки слушали радио после перевязок и уколов каждый день с напряжением и вниманием, переживали за поражения, радовались успехам. Все чаще и чаще передавали сообщения с фронта о победном марше советских войск. Медленно, пядь за пядью, теснили советские воины фашистов с территории СССР.

Концерт

Лето подходило к концу. Зеленый пейзаж начинало сменять золото листвы. Во всей природе появилась какая-то лень и нега.

В этой тишине и монотонности будней чувствовалось волнение и тревога за судьбу страны. Нина трудилась круглые сутки, забывая об усталости. Бойцы хотели пить и стонали. Она научилась проводить сложнейшие операции, и все время помнила слова Холодова. Катя, когда вспоминала о доме во время перевязок, тихонько пела глубоким, сильным голосом. Она знала много русских народных песен. Нина тоже петь умела и любила. Она хорошо декламировала и могла наизусть рассказать две первых главы поэмы «Евгений Онегин» Пушкина. Медперсонал организовал концерт для раненых бойцов в один из субботних вечеров. Кроме подруг в концерте приняли участие другие сотрудники госпиталя. Две операционные сестры подготовили инсценированное чтение басен Крылова, служащие столовой станцевали матросский танец.

Катя вызвалась объявлять артистов. В самой большой палате сдвинули кровати и, на образовавшемся небольшом пространстве, стали исполнять свои номера. Все больные, исключая тех, кто не мог передвигаться, собрались в определенное время в палате для выздоравливающих красноармейцев.

— Выйдешь на сцену, на зрителей посмотри внимательно, повтори стихи, улыбнись и поклонись в конце выступления, — шептала она на ухо Нине перед ее выходом, подбадривая. — И успокойся, не волнуйся так сильно.

— Все помню, — Нина волновалась больше других, вспоминая свои выступления в школьных кружках самодеятельности, и удивлялась таланту и терпению всех своих учителей школы, рабфака и вуза.

Выйдя в центр палаты-сцены, Нина откашлялась и стала декламировать:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил,

И лучше выдумать не мог,

Его пример другим наука;

Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день, и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

«Зал» сидел в оцепенении. Слушали, затаив дыхание: кто вспомнил детство, родной дом и родителей, кто школу и любимых учителей.

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя.

Стоящие в коридоре сотрудники госпиталя открыли шире дверь, чтобы послушать выступление Нины. Служащие столовой едва успели отдышаться после танца, и подошли ближе к распахнутой двери палаты. Нина декламировала долго. Ее иногда прерывали стоны и всхлипывания. Закончила Нина свое выступление словами:

Театр уж полон; ложи блещут;

Партер и кресла, все кипит;

В райке нетерпеливо плещут,

И, взвившись, занавес шумит.

Все стали аплодировать. Холодов сидел, сгорбившись, в своем стуле, просматривал списки больных и расходные счета. Нина залилась краской, улыбнулась, поклонилась, как ее учила Катя, и отошла в сторону. Последним номером концерта выступала Катя Серебренникова. Бойцы знали ее как заботливую сестру и замечательную певицу. Исполнив три народные песни: «Во поле береза стояла», «Ах, вы, сени мои, сени», «Ой, мороз, мороз», ушла со «сцены». Больные остались довольны. Концерт удался, вечером вспоминали задушевные песни Кати, когда рвали простыни на бинты и салфетки.

На следующий день утром, перед обходом Холодов пригласил Нину в свой кабинет на серьезный разговор. Она вошла в кабинет, главврач расхаживал из угла в угол, всем своим видом демонстрируя озабоченность. У него было серьезное лицо мудрого и проницательного человека. Нина осмелела, и ее впечатлил вид этого сильного человека.

— Здравия желаю! — у нее мурашки пробежали по спине от взгляда его серых глаз, слегка прикрытых тяжелыми веками.

«Сколько пришлось пережить этому человеку, сколько человеческих жизней он спас», — думала санинструктор. — «Великий человек».

— Дорогая, Мельченко! — он остановился у окна, и в глазах его промелькнула тревога. — Заходи, присаживайся…

— Так точно, — улыбнулась и Нина села на массивное старинное кресло, украшенное витой резьбой с цветами и листьями, которое осталось в госпитале с дореволюционных времен. — Мне очень понравилось у вас. Надеюсь остаться в вашем распоряжении.

Польщенный главврач расправил спину, и как будто сделался гораздо выше ростом. Он тоже улыбнулся морщинками в уголках глаз, его взгляд столкнулся с взглядом санинструктора. Нина заметила на его лице чуть ниже подбородка шрам, полученный им, вероятно, во время ранения или боевой операции на фронте.

— Должен тебе сообщить, что мы получаем лекарства из Москвы. Некоторые из них наркотического и успокоительного действия, они хранятся у меня в сейфе. Это промидол, омнопон и седуксен. Спирт получает старшая медсестра. Будешь получать по особому назначению лично в руки. Ясно?

— Так точно, — Нина встала с места и направилась к выходу.

— Подожди, давай без формальностей. Мы здесь одна семья. У тебя, наверно, есть брат или жених в Саратове. Так?

— Так точно. Они все ушли на Белорусский и Украинский фронт.

— Вот и отлично. Сейчас идем на обход. Иди.

Нина вышла, в коридоре стояли трое врачей в халатах и гимнастерках. Все престарелые, все отягощены заботами, все серьезные, их лица испещрены морщинами. Холодов подошел к ним. Он чувствовал себя в госпитале как у себя дома.

— Ну, что же коллеги пройдемся, — Холодов шел впереди между коек. Он подходил к каждому пациенту и подбадривал участников сражений. Врачи показывали ему их истории болезней и предписанное лечение.

— Тише! — терпеливо проговорила Катя, обращаясь к красноармейцам. Они подошли с докладом к Холодову. — Сейчас обход и консилиум.

— Приехала подвода, товарищ капитан, — отрапортовал один из них, показывая в сторону выхода. — Это со второго Белорусского фронта.

— Надо разгружать, — скомандовал Холодов. — Срочно готовь операционную.

Врачи, санитарки, медсестры, дворник, служащие кухни вышли во двор и принялись таскать носилки с бойцами, укрытыми соломой и одеялами и класть на пол в коридорах госпиталя. На лицах врачей не отразилась ни растерянность, ни страх. Когда весь пол на первом этаже был закрыт телами раненных красноармейцев, стали таскать на второй этаж.

Первая телега отъехала, потом вторая. Всего было шесть телег. Выздоравливающие сели на отъезжающие телеги и отправились в действующую армию. Благодаря этому много мест было сразу освобождено. Неожиданно в коридоре раздался душераздирающий крик Кати: — Срочно кислород! — умирал очередной боец, но слух Нины поставил как будто препятствие этому крику.

Она принесла подушку и отдала Кате. Та приложила к губам красноармейца. Его дыхание стало ровным. Через четыре часа всех вновь поступивших обработали и накормили. К вечеру у санинструкторов «разламывались» спины и тряслись руки. Стало понятно, что поступают бойцы из-под Сталинграда.

— Не хочу обсуждать, — произнесла Нина скорбно. — Ты мужественная санинструктор и достойна медали.

Она отпила из стакана сто грамм спирта, когда похоронили первого умершего. А их в тот день было только двое. Такие подводы стали поступать потом почти ежедневно, когда началась битва под Москвой. Весь госпиталь превратился в сплошное скопление народа. Врачи и медсестры едва успевали выносить грязные и кровавые простыни. Холодов придирался к каждой мелочи и требовал исполнения всех его указаний. У медперсонала опускались руки, когда они видели его в лихорадке, стоящего у операционного стола. Ему вытирали пот со лба салфеткой, подносили нашатырный спирт, но он продолжал оперировать, и это давало всем повод считать его фанатиком медицины и победы.

Болезнь

Внезапно в один из дней осени Нина заболела. Во время обхода почувствовала себя плохо. Извинилась перед Холодовым и попросила разрешения уйти к себе в комнату. Не раздеваясь, Нина легла на кровать и как будто провалилась в глубокую яму. Очнувшись, она почувствовала на лбу холодное полотенце и увидела перед глазами лицо Кати.

— Нина, что с тобой?

— Не знаю, наверно, это переутомление. Я еще вчера поняла, что заболела, но не хотела говорить, — ослабевшим голосом говорила Нина. — Наверно, простудилась… — Нина хотела еще что-то сказать, но потеряла сознание.

Катя набрала в шприц лекарство и сделала укол в руку. Немного задержавшись в комнате, она вышла. Пройдя в столовую, Катя попросила налить первое и второе. Отнесла еду Нине в комнату.

Утром следующего дня Нине сделали переливание крови. Та не спала, а просто лежала на кровати. Вид у нее был гораздо лучше. Тарелки были пустые.

— Кажется, мне стало гораздо лучше, — сказала больная слабым голосом.

— Нина, тебе еще рано вставать. Сама справлюсь. Хорошо?

— Ты знаешь, ты права, переутомилась. Предыдущие две ночи не могла уснуть, вспоминала маму и братьев. Давно заметила, когда дома что-нибудь случается, начинаю заболевать.

— Давно получала письма из дома?

— Прошло около месяца. Волнуюсь о родных, — Нина замолчала и на лице у нее отразилась тоска и усталость. — Сейчас в тылу трудно, как на фронте. Маме тяжело там одной, — казалось, что она бредила.

— Нина, спи, а потом поговорим, я пошла, иначе ты не уснешь.

Катя вышла из комнаты Нины. Она подумала, как хорошо, что у нее есть подруга и советчик в лице Нины. «Было бы не плохо на фронте оказаться в одной части».

Кате Серебренниковой было двадцать лет. Она была высокого роста. Волосы у нее были светлые и густые, она заплетала косу и закручивала ее сзади в узел, глаза выразительные, короткий ровный нос, пухлые губы. Говорила она громко, четко проговаривая каждое слово, производя приятное впечатление. С первого взгляда Нине она понравилась, ее деловитость и умение общаться с пациентами. Катя занялась своими обычными делами: осмотр пациентов, обработка ран, перевязки, подготовка инструментов для операций, санация помещения. Во время работы Катя тоже забывала и о доме в Челябинске, и о сестре, и о маме. Ее любили и уважали в коллективе за оптимизм и веселый характер. Все ласково называли ее Катюша. Закончив дела, Катя прошла к себе в комнату, сняла белый халат, повесила его на гвоздик, расправила платье, села за стол и задумалась. Свою работу любила, хотя и сильно уставала.

Вот и на этот раз чувство усталости было настолько сильным, что она, опустила голову на руки, сложенные на столе и уснула. Ей приснился прекрасный весенний сад весь в цветах. Будто она в светлом платье ходила по саду. Необыкновенный аромат весенних цветов яблонь одурманивал, ей хотелось выйти из сада, но выхода нет: куда бы она ни ступила, везде деревья и нет им конца. Катя проснулась от неожиданного стука в дверь. Очнувшись ото сна, она подошла к двери, открыла и увидела Холодова. Вид у него был усталый и возбужденный.

— Извини, Катя за мой поздний визит. Сейчас надо помочь в выгрузке тяжело раненых. Прислали еще один вагон с людьми. Быстренько собирайся и выходи. Носилки уже стоят у входа.

Холодов вышел. Катя надела халат и прошла во двор. Там уже работали медсестры и врачи. Они снимали раненых и трупы с грузовой машины, клали их на носилки и заносили в здание.

Катя сразу подключилась к работе. Больные стонали и охали. Девушка, как могла, уговаривала потерпеть, что скоро облегчит их страдания, сделает перевязку. Бойцы слушали и замолкали. Все койки в палатах были заняты, не смотря на то, что перед этим многих выписали. Стали класть снова на пол в коридорах, застелив шинель и одеяло. Пол в больнице был деревянный, поэтому опасности простудиться не было. Трое солдат за дорогу умерли. Холодов приказал похоронить их невдалеке от госпиталя и сообщить родственникам о смерти. Когда выгрузку закончили, Катя вернулась к себе в комнату, легла спать и погрузилась в глубокий сон без сновидений. Было три часа ночи. Утром первым делом она посмотрела на Нину. Та еще спала. От пристального взгляда подруги Нина проснулась и, еще не очнувшись от сна, в недоумении смотрела на Катю.

— Доброе утро, Нина. Выспалась?

— Спасибо за внимание. Чувствую себя намного лучше. Наверно, сегодня смогу работать.

— Знаешь, пришел вагон раненых и убитых, надо срочно выздоравливать, врачей не хватает. Вчера ночью была выгрузка. Холодов приказал направить меня сегодня за медикаментами.

— Он интересовался моим самочувствием?

— Главный спрашивал о тебе, — соврала Катя, так как прекрасно понимала, что он занят. — Если можешь, собирайся, пойдем на работу.

— Да, да сейчас встаю, — Нина встала с постели, она чувствовала, что ослабла за время болезни, у нее кружилась голова.

— Надо зайти на кухню посмотреть, готова ли еда для вновь прибывших солдат с фронта? — сказала и постаралась внутренне собраться и, не показывая своей слабости перед Катей, надела белый халат.

Девушки прошли в столовую. На кухне все было готово. Из больших кастрюлей-чанов шел приятный аромат пищи. Девушки хотели кушать, но не подали вида.

— Нина, будешь пробовать? — спросила повариха, улыбаясь и наливая в миску суп.

— Да, конечно, если это необходимо, — ответила Нина.

Повариха налила две порции супа и положила второе. Нина и Катя с аппетитом поели. Нина почувствовала, что она сразу окрепла. Катя тоже стала улыбаться.

— Ну, как понравилось?

— Спасибо, очень вкусно. Теперь мы всех раненых на ноги поставим.

— Вот и отлично! — поддержала повариха. — Добавки хотите?

— Конечно, тетя Тося, — они протянули пустые миске.

Антонина положила каши на тарелку и рядом кусок ржаного хлеба. Еда была аппетитная, и подругам казалось, что они никогда не наедятся. Но тарелки опустели моментально.

Девушки вышли из столовой, и пошли по палатам. Тяжело раненных пациентов было очень много. Нина сразу назначила лечение и помогала Кате делать перевязки. Через некоторое время к ним подошел Холодов.

— Пора за работу Нина. Что с тобой было, выздоровела? Сейчас болеть некогда. Врачи должны спасать людей, так? — строго произнес он и пожал им руки.

— Так точно, чувствую себя намного лучше, поэтому и вышла на работу, — ответила Нина, отдавая честь и поправляя сбившуюся набок пилотку, которую ей выдали на складе сразу по приезду в госпиталь.

Нина еще раз прошлась по палатам. Почти все спали. Заметив Нину, бойцы улыбались. Она запрещала всем курить. Поправила волосы и, присев на край кровати, расправляла подушки, укутывала одеялом. Раны больных кровоточили, а запасы бинта и ваты были на исходе. Катя должна была приехать утром, а перевязку надо было делать сейчас. Нина могла и экономить, но она разорвала простынь и использовала ее на бинты.

Одной без помощника было трудно, но старалась и с успехом справлялась со своими обязанностями. Нина встретила Катю рано утром с лекарствами, ватой и бинтами. С дороги Катя устала и с трудом передвигала ноги. Ей приходилось быть особенно внимательной, так как только она знала, где находятся все препараты.

Письмо из дома

Укомплектовав заново аптеку, Катя отпросилась отдохнуть после работы. Нина не возражала, понимая, что без отдыха работать нельзя. Сама она с трудом передвигала ноги, хотя голова у нее работала нормально. Надо было дать некоторые указания по поводу тяжелых больных. За время прибытия новой партии еще один умер и один был при смерти.

Нужна была кровь для переливания, иначе солдат умрет от кровопотери. Нина решила сдать свою кровь. Она сказала об этом Холодову, он не возражал, но предостерег Нину быть крайне внимательной к своему здоровью.

После переливания крови ей придется отдыхать два дня, когда силы восстановятся, и она снова сможет работать. Нина была согласна, зная, что будет спасать жизнь человека своей кровью.

Переливание прошло нормально. Нина отдыхала от суеты медсестер. Из кухни ей принесли обед: первое, второе и третье. Она с жадностью выпила, показавшийся ей несладким компот. Постаралась уснуть, но вместо сна впала в забытье. Очнувшись, обнаружила на столе письмо. Кто-то занес этот конверт им в комнату. Нина взяла его в руки и прочитала обратный адрес: Саратов. Она поняла, что это письмо от мамы. От одной этой мысли у нее навернулись слезы. Она быстро открыла конверт и прочитала письмо.

«Здравствуй, дорогая дочка! Долго не отвечала тебе, так как было очень много дел. Очень рада за тебя, что здоровье твое хорошее и чувствуешь себя хорошо. Дома бываю мало. Только прихожу спать. Работаю много, иногда в две смены приходится выходить. Приезжал в отпуск Шура. Он был ранен в пятку, горел в танке, но спасся. Теперь чувствует себя хорошо. Неделю Шурик жил дома, помогал мне. От отца писем давно не было. Иван написал письмо, что доехал нормально и сейчас служит. Напиши обязательно о себе. Мое здоровье хорошее, пока не болею. До свидания, береги себя, мама».

Нина вспомнила лицо мамы, ее речь плавную и неторопливую.

Часто в госпитале во время дежурств раздражало внимание Анны ко всем ее делам.

Толчея, суматоха, крики хирургов, одобрение незнакомых людей ее работой как медсестры, медосмотры мужчин, женщин, стариков и детей скорее вызывало иногда отвращение, нежели желание стать врачом.

Неудивительно, что все-таки она предпочитала посещать больше лекции с показом пациентов из клиник, чем практические занятия, когда нужно было самой ставить диагноз.

— Знаешь, что мучает меня больше всего? — спрашивала с нотками недовольства и каприза Нина Анну. — То, что для нас главное мероприятие дня — это сбор анализов!

— Тебе не стоит жаловаться так часто, — замечала Анна, быстро передвигаясь между длинными рядами коек с тяжелыми больными, которые порой были настолько слабыми, что едва шевелили руками, чтобы перевернуться на бок. — Пожелай нам обоим удачи. Ты способна вести себя прилично в общественных местах и тебе не следует оставаться постоянно в четырех стенах нашей комнаты. Под моим наблюдением ты можешь стать хорошей медсестрой и научиться выполнять любые манипуляции.

— Под твоим строгим присмотром мы можем ходить в театр, в баню, навещать друзей и родственников, — смеялась Нина, чтобы найти более близкий контакт с ней. — Такое проведение свободного времени наиболее продуктивно для меня и моих сокурсниц.

Когда мама Нины была рядом, ее присутствие, казалось, лишнее, но когда она уходила, так недоставало человеческого тепла и взгляда ее серьезных глаз. Многие солдаты в госпитале до войны заглядывались на нее. Кто-то из родственников солдат иногда дарил цветы, масло, консервы, фрукты, печенье или пряники, чай, конфеты, мед или даже шоколад, когда забирал после выписки из больницы.

Однажды кто-то подарил бутылку шампанского, которое она отнесла на свадьбу Иры.

Нина немного успокоилась и снова уснула. Вечером пришла Катя.

— Кажется, не видела тебя целую вечность. Это ты принесла мне письмо? Искренне рада. Довоенные воспоминания — это как будто проигрываешь пластинку со старой записью, — лицо у Мельченко порозовело, и она стала похожа на звезду Голливуда Сару Бернар в период ее расцвета. — Спасибо!

— Да. Как себя чувствуешь?

— Замечательно. Не хочешь прогуляться. Погода, кажется, хорошая. Вечер теплый. Надоело лежать и смотреть в потолок с трещинами.

— С удовольствием. Очень устала за сегодняшний день, но пройтись не откажусь. День выписки. Хотела предложить пойти на прогулку.

Нина быстро собралась и девушки вышли на улицу.

— Добрый вечер, тетя Тося, мы проверим территорию.

Они миновали пост, где сидела сторожиха в холщовом халате и вязала носки для фронта. Спицы скользили у нее в руках.

Женщина внимательно посмотрела на девушек, прекратила вязать, а потом снова продолжила.

— У главного дел по горло. Видишь, его окно светится, — Серебренникова показала на светящееся окно с желтыми занавесками на втором этаже, где работал главврач. В это время он обычно писал истории болезни, делал выписки в свой журнал об умерших и калеках.

— Катя, надо заполнить все направления на выписку следующей партии выздоравливающих солдат. Их истории у меня в тумбочке. Зайдем после прогулки и продолжим писать. Осталось штук двенадцать. Остальные я заполнила, когда болела.

Дул ветер и идти было трудно. Деревья качались. Они напоминали тени древних богов, сражающихся на шпагах или бой греческих героев Ахилла и Аякса. Их сражение имело призрачное очертание. Видения проносились со стремительной быстротой, уплывали и таяли в тучах и потрескиваниях сучьев высоких деревьев.

Ударил сильный гром, и санинструктора поспешили назад.

— Скоро будет буря, — заметила Нина с чувством, изображая интонацию Холодова. — На месте главного любой человек так же переживал за судьбы солдат. Очень обаятельный человек.

— Ты права. Нам нужен именно такой руководитель! Нина, ты знаешь, давай проситься в одну часть. Вдвоем не так страшно будет бить врага.

— Думала об этом. Конечно, было бы не плохо сохранить дружбу и после войны, когда будем строить мирную жизнь. Изредка можно было бы встречаться.

Санинструктора шли, придирчиво разглядывая каждую мелочь. Медсестры суетились на веранде, где тоже находились койки и лавки с выздоравливающими красноармейцами. Повара готовили разносолы на утро. Они не могли ударить лицом в грязь. Рацион соответствовал диете военного времени. Иногда в щи добавляли лекарства или зелень, что придавало приятный аромат и вкус пище. Светильники во дворе тускло освещали тропинки, посыпанные песком и гравием.

— Скоро праздник ноября. До войны мы все праздники отмечали с группой, ходили на демонстрацию, потом в парк, пили лимонад, ели бисквиты. Весело было… — с вздохом произнесла Нина во время прогулки. — Знаешь, что, Катя, как ты смотришь на то, чтобы отметить Октябрьскую годовщину?

— Отлично. Уверена, что ты говоришь всерьез, — искренне засмеялась Катя, готовая расцеловать Нину. — Да. Надо помочь медсестрам и фельдшерам готовить больных для отправки в тыл.

— Пойдем в корпус. Хорошо придумано с праздником, но как осуществить? Какие продукты ты предлагаешь в меню? — сокрушенно спросила она, изображая гурмана или специалиста-ресторатора. — Согласна на любые изыски.

— Жареных устриц, гигантских черепах, улиток, мидии, лебедей фаршированных перепелиными яйцами, финики со шпинатом, грибное рагу, телятину… — Катя продолжала перечислять, но Нина задумалась и уже не слушала ее. Она думала о своих поклонниках в институте, которые вздыхали на лекциях и слали в стихах признания в вечной любви и дружбе. — Это шутка. Надеюсь поужинать в столовой по нашему рациону.

— Вечером, когда все уснут, посидим, поговорим. Пригласим Холодова, чтобы было не скучно. Что-то из провианта поставим на стол. Накроем скатерть. Ну, что добро? — Нина на минуту замолчала, размышляя, и тут же продолжила, — если война, то и праздник не отмечать?

— Отметим, не беспокойся. Идем работать для победы.

Катя остановилась посередине дороги и принялась с пафосом декламировать начало первой части поэмы Пушкина «Медный всадник»:

Над омраченным Петроградом

Дышал ноябрь осенним хладом.

Плеская шумною волной

В края своей ограды стройной,

Нева металась как больной

В своей постели беспокойной.

Почему-то именно сейчас река, на берегу которой стояли девушки, напоминала Нине Неву. Именно такой она представляла Неву — бурлящую, беспокойную. Она никогда не была в Ленинграде, поэтому ей вспомнились эти гениальные строки.

Возвращались девушки в госпиталь молча. Каждая думала о своем будущем. Нина представляла завтрашний день: обход, перевязки, выписку выздоравливающих, отправку писем с известием о смерти. Война есть война. Надо привыкать жить по-новому.

Ноябрьский праздник

Праздник седьмого ноября. В госпитале царило оживление. Настроение у всех приподнятое. Вместе Нина и Катя как обычно делали обход палат в восемь часов.

Появилось много пустых коек. Ждали прибытия еще одного вагона с пограничной территории. До вечера «когда все уснут» время тянулось очень медленно.

Холодов заставил весь медперсонал готовить госпиталь к прибытию пополнения.

Они мыли полы, окна, передвигали кровати, меняли белье, убирали территорию.

Работы хватило всем. Холодов, как опытный руководитель, подсказывал и помогал сотрудникам.

Он собрал всех, поздравил с праздником Октября, пожелал всем здоровья и скорейшей победы. Когда стали расходиться, Нина несмело подошла к Холодову.

— Товарищ капитан, приглашаю вас в гости, сегодня вечером — праздничный ужин, — у Нины заблестели глаза.

— Так точно. Спасибо за приглашение, я им воспользуюсь.

— Будет Катя, послушаешь, как она поет, — продолжила она.

Холодов сухо поблагодарил Нину и ушел. Нина проводила его взглядом.

Главврачу было около шестидесяти двух лет. Он был широкоплечий, ходил быстро, размахивая руками. Внешне очень нравился всем женщинам госпиталя: широкий лоб, скуластое лицо, серые проникновенные глаза, длинный чуть с горбинкой нос, узкие губы и твердый, резко очерченный подбородок. Говорил Холодов всегда спокойно и ясно. К приходу гостей Нина подготовилась: порезала тоненькими кусочками сало, привезенное еще из дома, открыла консервы. Катя принесла картофель и хлеб, а Холодов двести граммов спирта, выписанного аптекой и немного яблок. Спирт разбавили водой и разлили по полстакана в металлические кружки.

Нине показалось, что она стала настоящим бойцом и сможет не только лечить и делать операции на фронте в условиях военного времени, но и драться с врагом.

— Товарищ капитан, — начала Нина, осмелев, — когда будете отправлять на фронт, разрешите нам с Катей вместе поехать, — в который раз интересовалась она.

— Учту вашу просьбу, — главврач хитро улыбнулся. — Сейчас знаю, что у вас уже есть направление, но когда будет точно известно чуть-чуть позднее, если, конечно, Катя не возражает? — Холодов внимательно посмотрел на нее.

— Так точно, товарищ капитан, не возражаю, — у Кати от выпитого вина появился румянец, она выглядело удивительно женственно.

— За победу! — они выпили и стали закусывать. — Бороться за победу надо не только силой и количеством, но и умением и мастерством, — слова Холодова проникали в душу. — Санчасть всегда рядом с передовой, кому труднее всего.

Нина прекрасно понимала, что так скоро война не кончится, очень много людей погибло, и отвечать за это придется. Они спели несколько старинных русских песен. Праздник прошел, и опять наступили будни полные волнений и переживаний, борьбы за жизнь человека.

Осень подходила к концу. Наступали холода. По утрам было видно, как от реки поднимался голубой пар. Второй состав приехал неделю назад. Трудности возникали из-за слабой технической оснащенности госпиталя. Холодов мечтал о новейшей клинике с современным оборудованием.

— Где вы, скорее, бегом! — постоянно был слышен его голос.

Нине казалось, что она навсегда застряла в госпитале и никогда не попадет на фронт, но однажды Холодов снова пригласил Нину к себе в кабинет.

Когда она зашла, капитан встал.

— Вот что, Нина, наверно, после нового года вы поедете в Санотдел армии, где вам скажут, куда вас направят дальше. Мне хотелось, чтобы вы за время, имеющееся в вашем распоряжении, научились самостоятельно оперировать. Помните о нашем разговоре? — Нина внимательно слушала, не перебивая. — Надо применять анестезию, это вы знаете из курса обучения, но у нас нет достаточно эфира, поэтому можете давать пациентам двойную порцию спирта. — Пирогов был первым, кто применил эфир, но раньше уже применяли какие-то сильно действующие анестезирующие препараты.

— Так точно, — Нина волновалась, она часто дежурила в хирургическом отделении по ночам. — Готова к любой сложной операции.

— Назначаю оперировать сегодня. Сам буду ассистировать. Все ясно или есть вопросы? — Холодов закончил свою мысль и внимательно посмотрел на молодого специалиста.

— Так точно. Можно идти?

— Идите, подготовьтесь, — главврач снова сел за стол и стал писать, а Нина отдала честь и строевым шагом вышла из кабинета, полная тревоги и необъяснимой радостной надежды.

— Катя, сегодня буду оперировать, — успела сказать Нина подруге.

— Обязательно буду присутствовать.

После длительной операции Нина и Катя вернулась к себе в комнату, включили свет, налили чаю и выпили по стакану крепкого чайного напитка. Закусывали сухарями. Усталость как рукой сняло. Катя приняла душ в ванной комнате.

Нина сидела, ждала ее и думала о своих приобретенных навыках и умениях хирурга.

«Кто будет учить меня на фронте делать более сложные операции или переливать кровь, или проводить другие мероприятия, или заботиться о больных», — наивно рассуждала она, надеясь научиться стать отличным врачом анестезиологом.

«Две обязанности вряд ли смогу выполнить, но если Катя будет мне ассистировать постоянно, тогда вернусь домой с таким богатым опытом, что напишу диссертацию», — ее желание изучить общую хирургию и терапию расходились в разные стороны. С одной стороны стать терапевтом, а с другой заняться хирургией. Эти две диаметрально противоположные специальности раскрывали суть медицинской профессии. Какая разница кем стать, лишь бы не сидеть на месте и не плакать постоянно о потерянном времени или о тяжелых последствиях своих встреч, которые ей приносили столько радости и счастья, так же как и Кате. У нее такое счастливое лицо, когда она видит Холодова и этого больного Таланова.

На другой день Холодов поблагодарил Нину за успешно проведенную операцию по резекции желудка. Нагноения отсутствовали, больной пришел в сознание и начал разговаривать. Настроение у Нины улучшилось.