Оригами слов, сборник рассказов. Мастерская WriteCreate – 2021, август

Елена Смирнова

Сборник включает рассказы писателей, которые участвовали в креативной писательской мастерской WriteCreate. Во время работы писатели создавали истории, изучая мир психологии: проблемы памяти, виды манипуляций, загадочные болезни, эмоции и чувства. Лучшие работы представлены в этом номере.

Рассказы

Айгуль Клиновская

Важно то, что здесь и сейчас

Дождь грянул неожиданно, как это бывает в мае. Добежать до дома из школы не вышло. Светка юркнула в первую попавшуюся дверь с вывеской «Здесь и сейчас». От легкого сквозняка затрепетали и запели ловцы снов, которые райскими птицами выглядывали отовсюду. Маленькие полутемные комнаты переходили одна в другую: казалось, им нет конца и края. Повсюду по-хозяйски лежали или бродили кошки. Светка застыла перед стеллажами. Кусочки аметистовых друз, коллекции нэцкэ, браслеты и четки из камней. И над всем этим вился загадочный аромат благовоний.

Внимание привлекла черная труба, похожая на гигантский калейдоскоп. Неуклюжая надпись по кругу: «Загляни в детство».

— Не стоит, детка.

Светка обернулась. На удивление, хозяйка этого поттерианского местечка выглядела хипстерски. Нарочито небрежный пучок, очки, татуировка на шее, ноутбук.

— А что это?

— Есть такой термин — инфантильная амнезия. Мы не помним, что с нами было до двух лет. Наверно, не зря. Природа чрезвычайно мудра. Важно только то, что здесь и сейчас.

Снова мелодично запели ловцы, возвещая о новых посетителях. Хозяйка подмигнула и бесшумно растворилась им навстречу. Светка, которая затаила дыхание, только сейчас выдохнула и с благоговением взяла трубу.

Она подкидыш, которому чертовски повезло, так ей говорили. Но кто и почему оставил кричащий сверток на пороге детдома в стылый осенний день — это было покрыто мраком.

Светка оглянулась. Никого. В глубине комнат слышались голоса. Не раздумывая до второго пришествия хозяйки, она приникла к таинственной трубе.

Яркие, как выстрелы в ночи, вспышки. Много непохожих рук. Равнодушные заталкивают ее в коробку с грязным ворохом тряпья и бросают в зловонную бездну. Большие дрожащие вынимают из коробки, оборачивают в грубое, но теплое. Безучастные меняют пеленку и кормят. Сначала грубая соска, потом ложка со склизкой кашей. День за днем. Рядом такие же, как она. На всех рук не хватает. Ласковые руки обвивают мягким коконом: «Пойдем домой, Светлячок?» Голоса: «Нашли в мусорке, дурные гены, посмотрите других». Но тепло вокруг Светки даже не дрогнуло.

Она отняла трубу от глаз и положила на место. Выскользнула бесшумно из лавки. Кошка на пороге проводила ее внимательным взглядом.

— Продрогла? Давай чаю попьем.

Женщина встревоженно вглядывалась в промокшую и растрепанную дочь.

— Важно то, что здесь и сейчас, — трясущиеся Светкины губы с трудом выталкивали спасительные слова, которые она повторяла по дороге домой.

— Да, мой Светлячок, — и мамины руки сомкнулись вокруг нее живительным теплым кольцом.

Александра Филиппова

Вместе навсегда

Она не хотела просыпаться. В этом сне все было таким реальным…

Она вновь видела Джейсона. Живого. Чувствовала тепло его ладони на своей щеке…

***

— Кори, пожалуйста, еще одну дозу, ты ведь знаешь, мне это нужно…

— Прости, Джесс, но это последняя, и ты сама знаешь, что таким образом ты Джейсона не вернешь…

Слезы хлынули из глаз сами собой. Железная Джесс, которая сама кого хочешь могла успокоить, была безутешна. Месяц назад ее жених, Джейсон Роуди, погиб в автокатастрофе, и с тех пор вся жизнь превратилась в кошмар, который, казалось, будет длиться бесконечно.

Единственным видом анестезии оставалось новое лекарство, вызывающее из глубин памяти самые приятные и желанные воспоминания. И даже побочные эффекты в виде зависимости не смогли остановить Джесс, она в мгновение ока использовала все дозы, прописанные психотерапевтом, лишь бы хоть на мгновение вернуться в то время, когда любовь всей ее жизни была с ней.

Ее верная подруга Кори поддерживала бедняжку в свободное от работы время, но видела, что Джесс потихоньку таяла прямо на глазах. Единственным выходом из ситуации было пойти ради Джесс на преступление и выкрасть дополнительные дозы лекарства: видя страдания подруги, законопослушная Кори решительно пробила список аптек, на чьих складах еще можно было раздобыть заветное снадобье.

Спустя сутки Кори появилась на пороге квартиры Джесс. Измученная девушка посмотрела на подругу умоляющим взглядом, и та моментально ввела несчастной очередную дозу средства.

***

Мы обнаружили в квартире двух девушек. Одна из них и сообщила о случившемся. У ее подруги случилась передозировка новым мнемохелпером, она так и не проснулась.

Кори видела, что Джесс во сне улыбалась. И знала, что ее ждет.

— Иди с миром, моя девочка, наконец-то все страдания позади, и вы будете вместе уже навсегда…

Анастасия Губань

Дедушка

Яблоня на даче большая и высокая. Ее кора шершавая, но приятная. Потому что яблоня — светлая. Она защищает от солнца. Ее руки-лапы тянутся к небу, перешептываясь зелеными листочками с тоненькими прожилками. А в конце лета огнехвостыми кометами падают яблоки. Девочка помогает собирать их — дедушкина помощница.

Яблоня большая, а девочка — маленькая.

Яблоню посадил дедушка. Сначала он построил дом, баньку, гараж и кладовку, потом посадил деревья. Еще кусты. Но самая лучшая она — наша яблоня. Красивая и большая, даже выше дедушки, а дедушка у девочки высокий.

В особенно жаркие дни дедушка откладывает дела. Под раскидистые ветви яблони, в прохладную тень, ставятся стулья, а для девочки привязывают гамак. Она качается в нем, радостно смеясь. Дедушка смотрит на внучку и видит свою улыбку. Он поправляет соломенную шляпу, тихонько улыбается и садится играть в карты. Девочка, сморенная жарой, засыпает.

Ничего, дедушка научит и тебя, когда ты подрастешь. Обязательно научит всему, что знает.

Конец лета. Девочка подросла. Еще недавно она не могла удержать на руках маленького щенка, а сейчас уже резво разъезжает на трехколесном велосипеде. Дедушка занят важным делом — собирается сажать укроп. На заинтересованное угуканье внучки он так и говорит: мы пойдем сажать укроп. Девочка хмурится — задумчиво, почти по-взрослому. Но на детском личике вновь расцветает улыбка, и девочка четко говорит:

— Мы пойдем сажать укроп.

Дедушка гладит ее по непослушным солнечным кудрям и улыбается. Это первое предложение его внучки. Она у него — умница.

Двухколесный велосипед — страшно. Но дедушка улыбается, значит, все хорошо. С дедушкой девочке не страшно. Она садится, отталкивается, едет, зная, что дедушка поможет, поймает.

На улице лето, но семья не на даче. Знаменательное событие — девочка идет в школу. Они с дедушкой сидят на большом мягком диване. Такая напасть — девочке не даются часы. Мама объясняла, папа объяснял, бабушка объясняла, девочка только упрямо хмурилась. Дедушка вздохнул (чего ребенка мучить?), вытер слезки недовольства, объяснил.

Две стрелки — дружат. Циферки — время. Когда длинная на двенадцати, а короткая на пяти, то на улице сейчас пять часов, если на двенадцати и двух — два. Поняла? Радостный кивок, потряхивание кудрями. Потихоньку освоили часы. Можно идти пить чай. Самое вре-мя.

Это лето особенное. Девочка закончила первый класс. Дедушка научил ее играть в карты, а еще рассказал секрет: чай нужно помешивать пять раз против часовой стрелки. Поэтому для девочки дедушкин чай вкуснее.

В карты дедушка всегда выигрывает.

Пятый класс — девочка совсем взрослая. Яблоня больше не дает яблок. Девочка расстраивается, дедушка — вздыхает и улыбается.

Девочка закончила восьмой класс. Дедушка заболел. Врачи, диагнозы. Мягкий свет в улыбающихся глазах дедушки гаснет под гнетом усталости.

Яблоня засохла. Дедушка спилил ее рано утром, когда все еще спали. Потом долго стоял на том месте, где росло дерево. А днем отказался играть в карты.

Девочка уговаривает дедушку покушать. Он ворчит и вздыхает.

Он болеет.

Девочка плачет.

Сегодня дедушка впервые проиграл ей в карты.

В карты не играют. На улице зима.

Бабушка звонит посреди ночи и говорит, что дедушку увезли. Не в больницу.

На даче, на том месте, где росла Яблоня, посадили молодое деревце. В памяти взрослой девочки часто всплывает яблоня, запах лета, соломенная шляпа и нежная, от самого сердца, дедушкина улыбка.

Дедушка всегда пах яблоками и домом.

Листочки яблонь в парке мелодично шепчутся. Лето догорает последними душными деньками. Девочка вслушивается в ветер, его разговор с деревьями. Может, это ее дедушка посылает весточку. Девочка улыбается, улыбка — нежная, а слезы все равно подступают. Вспоминает, как дедушка пел: «Расцветали яблони и уши!» — и смеется.

Постоянно вспоминает.

Дедушка жив в ее сердце: улыбается, сидя на стуле под своей яблонькой, пьет квас. И глаза нежные-нежные, добрые, ласково глядящие.

И все будет хорошо.

Анжелика Валерина

Фуга Вероники

Солнечные лучи пробивались сквозь витражные окна собора и разбегались причудливыми зайчиками. Они поглаживали лица посетителей, будто заигрывая с ними. Жених в легком мандраже переминался с ноги на ногу, но, увидев невесту, замер. Зазвучал орган, и все гости притихли. Невеста, неспешно двигаясь меж рядов, казалась неземным созданием, парящим в воздухе. Нереальности добавляло платье, расшитое переливающимися камнями. Приблизившись к алтарю, она ощутила себя самой счастливой. Их взгляды встретились, и весь мир вокруг исчез. Чтобы прийти в себя, Вероника окинула взглядом гостей.

Резкая боль пронзила голову, и счастливая картинка рассыпалась, как витражное стекло после свидания с камнем. В глазах потемнело, качнулась земля, и, потеряв равновесие, она ухватилась за Роберта, но, взглянув на него, тут же отпрянула.

— Кто вы? Что я тут делаю? — встревоженным голосом произнесла она.

— Я Роберт, это наша свадьба, что с тобой? — с тревогой и волнением проговорил он.

— Нет, нет, нет, этого не может быть!!! — закричала Вероника.

Будто волной от взрыва ее отбросило назад, в прошлое, которое так тщательно скрывала память. Медленно опустившись на пол, она стала куда-то проваливаться. Ее мутило, было трудно дышать, липкий дурманящий страх просачивался в клетки мозга и нервными импульсами достигал самых темных уголков. «Эта женщина, среди гостей, ее лицо, она так похожа на сестру». Вероника опустила взгляд и уставилась на свои руки. Они были в крови. Ужас и паника охватили ее, и она стала сумбурно оттирать их. Услышав непонятный вой, она оторвала взгляд от рук, и очередная волна переместила ее в деревянный дом. Она узнала его: это ее дом, дом, где она жила вместе с сестрой после смерти родителей.

— Не скули, тварь! — услышала она голос сестры, доносившийся из ее комнаты, и содрогнулась. Неуверенными шагами Вероника двинулась наверх, стараясь не скрипеть прогнившими половицами. Она боялась идти, боялась увидеть то, что ждало ее там. Ноги отказывались подчиняться, но она двигалась вверх. Подойдя к комнате, тихонько толкнула дверь. Она хотела закричать от ужаса, но лишь зажала рот руками. На полу, скорчившись от боли, лежала она — Вероника. Третья волна отбросила ее в собственное тело, которое она видела секунду назад.

Слезы застилали глаза, в голове гудело, и этот гул заглушал ее собственный вой. Вероника ползла в угол, как раненый зверь в свое логово, пытаясь скрыться от боли, стыда и унижения. Валери продала ее своим дружкам, но этого ей показалось мало. Она жаждала крови, она хотела насытиться. В руках у нее блеснуло лезвие охотничьего ножа, который они подарили отцу на день рождения. Оскалившись, она направилась к Веронике.

Резкий запах вернул ее в реальный мир: «Я потеряла сознание», — подумала Вероника. Какой-то незнакомец склонился над ней.

— Мари Бенс, вы слышите меня? — она кивнула.

— Я следователь Алекс Росс, вы задержаны по подозрению в убийстве вашей сестры Валери Бенс, — сказал следователь, надевая на нее наручники.

Позади следователя с растерянным видом стоял незнакомец в свадебном фраке.

Антонина Сергеева

Не догорит свеча

— Внучка? Давай иди отсюда. Внучка она. Ишь. Вижу в первый раз. Бессовестная!

— Баб, посмотри на меня, посмотри. Видишь, нос твой орлиный, глаза твои голубые.

Бабуля с недоверием наморщила лоб. Уголки губ сползли вниз. Она прикрыла рот правой рукой, медленно съехавшей на грудь. Левая сжимала ручку инвалидной коляски. В глазах застыла растерянность. Небо за окном почернело, облака стали грязно-серыми, темнота заполнила собой и квартиру. Бабуля приставила руки к бровям козырьком кепки.

— Кать, ты, что ли? Включи свет.

— Нет, баб, я Наташа. Катя — мама моя, завтра придет.

— Внучка? Нет у Кати дочки.

Вот уже который месяц она не могла вспомнить почему-то именно меня. Слезы жгли щеки. Меня, самую младшую внучку, стерло из ее памяти совсем. Совсем — ни имени, ни лица.

Как чужая смотрела насквозь. Длинными пальцами с исступлением начала тереть давно обездвиженные колени. Поджала тонкие, почти прозрачные губы. Задышала часто и прерывисто.

— Щас милицию вызову. Ты у меня очки своровала. Тут лежали на тумбочке.

— Вот очки. На столе были. Послушаешь музыку?

Я подсоединила наушники к телефону, надела бабуле на голову. Она, как всегда, замотала головой, отталкивала меня ослабленными движениями.

Услышала первые звуки. Замерла. Руки совсем обмякли, опустились на колени.

Какие-то секунды — и все изменилось. Чайковский. Воодушевляющее крещендо балета. Поворот головы. Спина выпрямилась. Руки вспомнили, что они крылья. Крылья благородной, красивой птицы.

Руки говорили, она — счастливый человек. Несмотря ни на что. В эти минуты ей было не 78 лет, нет. Она ощущала себя юной. Изящной, чувственной, грациозной. Взгляд наполнился смыслом. Загорелся жизнью. Из глубин ее подсознания всплывала каждая позиция, каждое движение, каждый аккорд. Вот она, вернулась моя бабуля! Казалось, узнала меня. Душа вырывалась наружу пламенем догорающей свечи. Музыка хоть на мгновение освобождала ее из плена сумеречного сознания и тела, ставшего инородным.

Слез почти нет, улыбаюсь вместе с ней. Знаю все движения наизусть. Раз, два, закончила. Я кричу: «Браво!» Ладони сами начинают хлопать. Уже минут через пять она задремала, на губах застыла еле заметная улыбка. Наушники с бабули перекочевали на мою голову.

Заныла лодыжка, утром опять потянула голеностоп. Отек разрастался. Дохромала до морозилки за льдом, обратно до дивана. Даст Бог, заживет быстро. За окном распогодилось. Солнце тонкой паутиной рассеялось по комнате.

«Я не зря похожа на тебя, бабуля, — прибавила звук: — Ах, „Лебединое озеро“». Музыка объяла меня всю. Встала. Не болит у меня ничего. Я на сцене. Ноги в пятую позицию. Осанка. Поворот головы. Руки. Счастлива.

Елена Афанасьева

Обернись

В приемном покое больницы №2 в цветастой дешевой простыне лежал младенец. Ребенка нашел охранник. Он завершал вечерний обход и уже собирался закрыть входные двери, как подъехала машина. Оттуда вылетела дамочка, уверенно двинулась в сторону больницы, но так как запертые ворота не поддавались, положила к решетке забора кулек из тряпок и, не оборачиваясь, исчезла.

— Бомба, — отреагировал Пал Палыч и побежал к дежурному врачу. После новости вопреки нормам безопасности на улицу высыпали медсестра Лизавета и медбрат Ромка. Возглавлял любопытствующих доктор Семен Евграфович.

— Бомбы в цветные тряпки не упаковывают, — заявил последний и твердо двинулся в сторону неопознанного объекта.

Открывая ворота, Пал Палыч заметил, что сверток шевелится и издает звуки. Лизавета ахнула, ускорила шаг. Они переглядывались, каждый боялся заговорить первым и вынести на свет правду: перед ними лежит подкидыш. Молоденький Ромка решил прервать паузу, спокойно убрал кусок ткани, и все увидели младенца. Семен Евграфович шумно выдохнул, до последнего надеясь, что им показалось:

— Да, дела-а-а!

Младенец молчал, блестящим взглядом смотрел на людей в белых халатах, на их резкие движения, даже слегка улыбался. Когда его принесли в помещение, ему оказался не по нраву холодный больничный свет и запах лекарств, он захныкал, но его тут же прижали к чему-то мягкому, покачали, и он разулыбался.

— Какой он, смеется чего-то, — Лизавета, не дыша, держала малыша на руках, тихонько укачивала и не сводила глаз с длинных пушистых ресниц, с носика-пуговки, перебирала золотистые волосы, — какой он, а!

Врач уже обзванивал нужные инстанции, заявлял куда надо. Только этого ему не хватало — возиться с младенцем из-за какой-то нерадивой мамаши! Он пытался выяснить у охранника подробности, но Пал Палыч злился, отмахивался на уличные камеры и постоянно повторял: «Даже не обернулась. Оставила и пошла».

Лизавета подумала, что хорошо бы перепеленать малютку в чистое. Она убирала слой за слоем, освобождала ребенка от старой простыни. Но, стоило показаться ножкам мальчика, а это все же был мальчик, медсестра остановилась, присела на край стола и позвала врача: «Семен Евграфович, вам бы глянуть!»

Тот подошел и протянул: «Во дела-а-а-а!». Ножки мальчика покрывали молочного цвета круги. Образуя причудливые узоры на коже, их рваные края резко выделялись на тельце. Ромка вытянул шею, рассматривая пятна, поднял палец и важно произнес: «Витилиго! Первый раз вижу в таком раннем возрасте. Но это же лечится, она из-за пятен, что ли, его бросила?»

— Подрастешь, и не такое увидишь, — врач почесал щеку, провел рукой по маленькой разноцветной ножке, — не угодил пацан уже с рождения. Дура!

Вскоре подъехала полиция, началась суета, вокруг младенца постоянно маячили серьезные лица. Лизавета последний час не сводила глаз с малыша, прижимала к груди, подходила к окну и вздыхала. А потом и вовсе укрылась с ним в туалете под предлогом, что того надо срочно помыть. Там в задумчивости разглядывала себя в зеркало, трогала морщинки у глаз, даже выдернула новенький седой волос. После отошла в сторону и с мальчиком на руках осмотрела себя со всех сторон. «А знаешь, давай жить вместе? Я стану мамой, дам свою фамилию. Только надо время, я все улажу. Ты еще не знаешь, что такое документы, но мы справимся. Вырастешь самым красивым», — прошептала Лизавета, оставила влажный поцелуй на златовласой головке и, полная решимости, вышла из своего убежища.

— И даже не обернулась, — проходя мимо по больничному коридору, все вздыхал Пал Палыч.

Елена Рейден

Звуки смолкают в полночь

Альтер стоял на мосту и чувствовал, как дрожат ноги. Внизу шумным раскатом бушующих волн неслась река. По одному синему виду волн ощущался холод и мрак, скрывающийся в глубине.

Там, где нет дна.

Там, где все закончится.

Вернер незаметно подошел и встал сзади на расстоянии вытянутой руки.

— Реши уже наконец: ты готов тонуть или лететь? Ты слишком одарен, чтобы покормить рыб своим телом. Тебе придется лететь!

Альтер закрыл глаза и вдохнул вечерний прохладный воздух. Мужчина рядом умел выбирать слова слишком точно. Он говорил то, что нужно и когда нужно. Его слова рвали душу и заставляли действовать вопреки желанию. Марионеткой двигаться в заданном направлении, благодаря за оказанную честь.

Конец ознакомительного фрагмента.