Ещё не вечер, господа!

Елена Серебрякова, 2023

О русских контрразведчиках, участниках Первой мировой войны, свидетелях крушения Российской Империи рассказывает эта книга. Выпускник Михайловского артиллерийского училища подпоручик Очкасов направлен для прохождения службы в разведочное отделение Генштаба Российской армии, город Псков. Трудно даются молодому офицеру первые шаги на незнакомом поприще. Под руководством наставника опытного контрразведчика Неустроева процесс становления приносит первые результаты. Через агентурную сеть поступают сведения о подготовке Германией мировой бойни с вовлечением Российской Империи. Очкасов и Неустроев, как и многие их соратники оказываются в гуще событий. Случаются большие и малые победы, промахи и ошибки. Только всегда герои остаются верны своему долгу и присяге. На фоне неудач на фронте начинают поступать сведения о заговоре против России стран Антанты. Среди политических деятелей внутри страны все громче раздаются призывы к изменению государственного строя, свержению царя. Февральские события семнадцатого года подводят страну к краю пропасти. Вопрос стоит о существовании России, как государство. Созыв Парижской мирной конференции по итогам Первой мировой войны исключил присутствие России в каком бы то ни было представительстве. Англия. США и Франция добились того, о чем мечтали в начале Мировой войны. Реализована их позиция – новый мировой порядок строится против России, за счет России и на обломках России! Наши герои уверены, что ставить точку в истории России преждевременно.

© Серебрякова Е. А., 2023

* * *

Часть I. А сегодня мы все офицеры

Глава первая

Объяснить происхождение белых ночей мог каждый юнкер Михайловского артиллерийского училища. Но далеко не каждый сумел бы объяснить изменения в человеческой душе, когда сумеречный свет, начавшись вечером, сопровождает своим сиреневым оттенком ночь и раннее утро. Здания, набережные, мосты и вода в Неве окрашиваются в цветовую гамму, которую не способен воспроизвести даже самый талантливый художник. Начавшиеся в конце мая, белые ночи сопровождают июнь и только в первых числах июля все возвращается на круги своя. В июне кривая нарушений воинской дисциплины среди юнкеров Михайловского училища возрастает до максимума. Более всего — самовольные отлучки, опоздания и, главное, страдает успеваемость. Командиры и преподаватели знают про июньские заскоки учащихся и воспринимают их со снисхождением.

Юнкер Сергей Очкасов провел воскресенье в доме с родителями и теперь собирался в казарму согласно предписанию. Его семья жила в громадной квартире многоэтажного дома на Сергиевской улице. До Арсенальной набережной, где располагалась «Альма-матер», он всегда ходил пешком. Расчет по времени сложился еще на первом курсе и ныне превратился в биологический хронометр. До училища оставалось с четверть версты, когда Сергей начал догонять милую парочку молодых людей. Он, судя по форменной одежде — студент университета; она, невестинского возраста, из благородной семьи. Между молодыми людьми происходила ссора. Он громко жестикулировал и доказывал, с его же слов, непреложную истину. Девица молчала. Сергей сбавил шаг и прислушался к монологу студента:

— Сытые и довольные предлагаете просветительство. Но откуда тебе, дворянке, дочке высшего чиновника, знать, что нужно простому народу? Хождение в него уже пройденный этап и сей путь тупиковый.

— Отнимать жизнь у человека не по-христиански, то есть великий грех, — пропищала девица.

— А если эта жизнь мешает жить другим, если человек заслуживает казни. Мне надоело слушать твои нравоучения, прощай!

— Кирилл, постой, ты опять торопишься!

Но студент махнул рукой, перешел на другую сторону и зашагал так быстро, что казалось, из-под каблуков вот-вот полетят искры. Девица остановилась и, видимо, намеревалась заплакать. Сергей взял ее за локоть, отчего она вздрогнула, но, увидев военную форму, плакать передумала. Следующим движением она развернулась к Сергею лицом и посмотрела на него своими синими глазами. Внутри Очкасова что-то взорвалось. Он считал себя человеком серьезным, неподверженным лирике и прочей душевной ерунде.

— Просто не сдержался, а так Кирилл добрый и отзывчивый, — пропищал тонкий голосок в оправдание недавнего собеседника.

— Как к вам обращаться, сударыня, — первое, о чем спросил Сергей.

— Меня зовут Таисия, но друзья называют Тая. Удобно, верно?

Сергей посчитал сокращение имени фамильярностью и обратился как положено:

— К сожалению, Таисия, проводить вас до дома не временем. Но посадить на извозчика, время позволяет.

— Буду вам признательна…

— Считаю возможным предложить вам встречу со мной, положим, в следующее воскресенье на этом же месте в дополуденное время.

— Я согласна, я приду к одиннадцати часам.

В этот момент мимо проезжал извозчик, и Очкасов его остановил:

— Любезный, довезешь девушку туда, куда она скажет и, смотри, без лихачества, — Сергей вложил в руку извозчика деньги.

— Буду ждать в одиннадцать часов в следующее воскресенье, — выдал на прощание Сергей, еще не понимая, откуда взялась такая настойчивость.

Он усадил Таисию в коляску и, наклонившись, прислонился губами к ее руке.

На построение Сергей опоздал и, получив положенное за проступок, начал готовиться к отбою. Лежа на койке, снова проиграл в голове знакомство с Таисией. Его волновало, как он выглядел в глазах девицы. Во время занятий и после них он обдумывал куда пригласить Таисию. Надо, чтобы ей не было скучно, и самому не выглядеть занудой. Каждый раз после отбоя он долго не мог заснуть, таращился на сумерки за окнами и проигрывал детали будущей встречи.

Выбранный им партикулярный костюм состоял из темно-серого сюртука в мелкую полоску, такой же жилетки, черных брюк и серой сорочки со стоячим воротником. Он примерял котелки отца, их было целых три, но оказалось, что такой головной убор не по возрасту.

Таисия выпорхнула из пролетки, будто бабочка. С лучезарной улыбкой подошла к Сергею и сделала невыразительный книксен. Сергей склонил голову и, взяв руку Таисии, припал к ней губами.

— Предлагаю посетить Русский музей, точнее картинную галерею. Могу рассказать про картину Брюллова «Последний день Помпеи», про художника Ге с его «Тайной вечерей» и, конечно, восхититься «Девятым валом» Айвазовского.

— Честно скажу, в живописи смыслю мало. У меня имеется встречное предложение. В комнате Кирилла, дом находится здесь недалеко, объявлены посиделки. Придут очень милые люди.

— Слово какое «посиделки». Чем занимаются на таких встречах?

— Вы, Сергей, будто с луны свалились! Чай пьем, болтаем.

— У меня еще один вопрос к вам, Таисия. Вы разве помирились с Кириллом?

— Уже давно. Он просто вспыльчивый, а так очень добрый.

— Мы что-нибудь должны принести на эти посиделки?

— Совсем необязательно.

В голове Сергея засел вопрос — зачем она пришла к нему на свидание, ежели уже помирилась с Кириллом? Могла бы приехать и сообщить, что у нее изменились планы, или вообще не приходить на свидание.

То, что Очкасов увидел в комнате Кирилла, удивило его сильнее, чем декорации к пьесе «На дне» Горького. В помещении, очень малой по площади, уместилось человек десять. Посередине стоял круглый стол, на нем самовар, три немытых чашки и треснутый бокал. Видимо другой посуды в доме не водилось. Присутствующие были примерно одного возраста, но весьма разные по своему социальному положению: молодая женщина лет двадцати пяти, волосы расчесаны на прямой пробор и убраны назад, глаза тусклые, будто неживые, толстые губы контрастировали с очень малым подбородком; парень тридцати годов с нахмуренными бровями, с глубоко посажеными глазами полными напряжением мысли; других рассмотреть Очкасов не успел, заговорил Кирилл. Он верховодил и стало понятно, что парень прирожденный актер. В каждом жесте, в каждой произнесенной фразе, он наслаждался собой. Кирилл пригласил Сергея сесть на табурет и представиться. Сергей назвал свое имя.

— Нам, молодой человек, одного имени недостаточно. Какое в жизни занимаете место?

Сергей хотел встать и уйти, но посмотрел на Таисию и ему стало жаль эту беззащитную девочку.

— Я служащий почтового ведомства.

— Коли так, скажите нам, что нужно сделать, чтобы в нашей стране наступило всеобщее благоденствие?

— Если в слово благоденствие вы вкладываете смысл «счастливая жизнь», то она уже наступила. Просто вы сей момент пропустили. Скажите, остальные гости собрались по такому же поводу?

— Да, мы единомышленники и нам не безразлична судьба народа. Народа, который безмерно эксплуатируется богатеями и властолюбцами.

— Я же сказал, что благоденствие наступило, — отреагировал Сергей, — крестьянин счастлив, потому как уродился урожай; рабочий, что месяц прошел без штрафов; купец счастлив от высокой прибыли; чиновник радуется от очередного повышения. У каждого свое понятие счастья.

— Бывают неурожаи, задержка зарплаты на заводе, обвалы на рынках, — Кирилл решил поспорить.

— Тогда каким образом собираетесь помогать одним, вторым, третьим? Слишком разные начала.

— Можно все изменить одним ударом! — почти закричал Кирилл.

— Подобное уже случалось. Чем закончилось, знаете? Плохо оказалось всем. Но ныне, видно, опять пошла мода заступничества за народ. Типа, как почтовые марки собирать или пустые коробки от спичек.

Кирилл попытался чем-то ответить, но не нашел слов. На выручку ему пришла Таисия.

— Сергей, зачем вы лукавите? Вы юнкер Михайловского училища.

Предательства Очкасов не ожидал, получилось, он с самого начала ошибался в данном существе женского пола:

— Господа, я попал к вам по ошибке. Доверился зову сердца, а надо было думать головой. Честь имею!

Дверью он не хлопнул, он ее аккуратно закрыл, вышел на улицу и понял, что жизнь прекрасна без упырей, которых он только что наблюдал.

Сергей двинул в Русский музей и там, наслаждаясь тишиной и неторопливостью других посетителей, постоял у «Вечери», «Помпеи» и «Девятого вала». Восприятие написанных событий, гармонии цвета и классики композиций, успокоили Очкасова.

Дома Сергей появился ближе к вечеру. Отец после приветствий пригласил его к себе в кабинет.

— Судя по тому, как ты переворошил свой гардероб, примерялся к моим котелкам, свидание ожидалось амурное. Но по твоему настрою видна явная неудача. Тем более, ты подтверждаешь мои догадки пересчетом пальцев.

Действительно, у Очкасова младшего имелся грех — в минуты особого волнения он дотрагивался по очереди большого пальца всеми четырьмя другими.

— Да, папа, ты прав. Мои ожидания от свидания с девицей оказались глубоко ошибочными.

— Дай угадаю! Не возражаешь? Против твоих ожиданий девица оказалась легкого поведения? Нет, не так. Ее внешний образ потерял соответствие с внутренним содержанием. От первого впечатления следа не осталось? Скорее всего она тебя чем-то шокировала. Чем сегодня легко можно удивить? Конечно, взглядами. Может быть она чересчур экзальтированна?

— Нет, ты не угадал.

— Я не отгадываю, я проверяю свои знания современных молодых людей. Самое модное нынче — недовольство устройством жизни. Возможно существо желает участвовать в переделке установленных порядков.

— В точку. Не только она одна. Она сопроводила меня к своим друзьям-единомышленникам. Сначала я удивился разночинности собравшихся, потом меня покоробила категоричность их суждений.

— Подобных реформаторов развелось предостаточно. Нынче только очень ленивый студент не думает о переделке или перестройке. Они-то и тянут за собой всех подряд. Но одно дело говорильня, а другое — действия. Порой за всем за этим стоят специально подготовленные люди, способные передать молодежи огнестрельное оружие, а может быть и бомбы. Мы уже проходили подобное.

— Еще я обратил внимание на актерство их вожака. Но я не стал спорить, сказал, что думал и покинул собрание.

— У меня к тебе имеется предложение. Сначала скажи, есть ли у тебя на курсе достойные ребята? Физически крепкие и не болтуны?

— Конечно имеются. В чем суть предложения?

— Днями я встречался со своим давнишним другом, зовут его Нил Константинович. Он поведал мне о своей поездке в Китай и на Тибет. Привез оттуда методику необычных приемов рукопашного боя. Вас чему обучают в училище?

— Фехтованию, кулачному бою на английский манер, еще борьбе.

— Нил Константинович предлагает совсем необычное. У него в доме имеется спортивный зал на пять-шесть посетителей. Если ты подберешь толковых ребят, то можно собрать группу и попробовать позаниматься тем, что предлагает мой знакомый.

В следующее воскресенье в дом Нила Константиновича Бахметьева пожаловали четыре юнкера Михайловского училища. Хозяин провел их в раздевалку и указал, где вход в спортивный зал.

— Готовьтесь к построению! — скомандовал он и дал десять минут.

Ребята начали переодеваться, кто-то спросил про Ваньку Иволгина.

— Он долго не думал, — ответил Очкасов, — сразу отказал, решил довести до мастерства владение стрелковым оружием.

— Он уже давно по воскресеньям ходит в частный тир, — сказал другой юнкер, — говорит, что там в наличии оружие всех систем мира.

Выстроились в линейку и к ребятам вышел Нил Константинович.

— Значит так, господа юнкера, впредь прошу меня называть учитель, или, если угодно по-китайски, лаоши или сяньшен. Учиться будем военному искусству, что в переводе на китайский означает ушу. Ушу, будет вам известно, берет начало в глубокой древности, с летоисчислением до нашей эры. Ушу — это умение выживать в самых неблагоприятных условиях, умение реагировать на изменение ситуации, принимать верные решения. Ушу не только рукопашный бой, это психорегуляция, дыхательная гимнастика, акробатика и фехтование. Ушу знает три вида единоборств. Мы начнем с цюаньшу, единоборство без оружия.

После первого занятия, названного словом «разминка», ребята выползали из спортивного зала на четвереньках. Через четыре занятия все вошло в норму, в теле появилась легкость, походка стала пружинистой, но главное — у всех четверых появилась общая тема. Ушу захватила их и повлияла на образ мыслей.

К весне в городе запестрели афиши, зазывающие на цирковое представление лучших артистов Франции. На афишах много места отводилось картинкам с трюками акробатов-прыгунов Жервиль. Как можно пройти мимо, когда сами недавно научились крутить заднее сальто с фуса и с помоста, делать рондат фляг.

После очередного занятия у Нила Константиновича все четверо пошли в цирк Чинизелли на набережной Фонтанки. До этого Сергей в цирке был один раз. Его водил отец в семилетнем возрасте. Запомнился только один раскрашенный дядька, который все время падал. Тогда до конца представления мальчик не досидел. Стал искать себе занятие. Сначала обратил внимание зрителей, а потом и артистов. Отцу пришлось покинуть цирк вместе с возмутителем.

На сей раз Сергея интересовал только аттракцион акробатов-прыгунов. Свет погас и заиграла скрипка, вывела нежную мелодию и к ней подключился альт. Потом рояль и, наконец, марш подхватили духовые инструменты. Зажегся яркий свет и на манеж высыпали в костюмах пестрых расцветок артисты. Постояли немного и под музыку убрались за кулисы. Музыка стихла, вышел дядька во фраке и вытянул свои руки вперед. Сергей узнал, что в цирке тот, кто объявляет номер, зовется шпрехшталмейстер, а откуда выходят артисты — форганг. Три легкие женские фигурки поднялись над зрителями и оказались на трапециях. Снова вступила скрипка, и под лучами прожекторов гимнастки начали исполнять трюки. Ахал весь зал и у Сергея замирало сердце. Ему стало неимоверно жаль трех сестер Легран, которые не смогли найти другой работы и каждый вечер рискуют жизнью. В этот раз обошлось и под гром аплодисментов сестры убежали. Зрители продолжали хлопать и сестры вернулись, потом снова выключили свет, но быстро зажгли. Сестры исчезли, а на манеже образовалась скульптура из двух атлантов. Руки закинуты за голову, плечи и спины наклонены под неизвестной тяжестью. Артисты действительно напоминали изваяние. Появился рыжий клоун с узелком. Сел на пьедестал атлантов, достал бутылку и кусок сыра. Хотел было выпить, но атлеты схватили его за плечи и медленно подняли наверх. Рыжий ловко сбросил пиджак, разорвавшийся на две половинки, вернулся на пьедестал, с него сделал длинный кульбит и исчез. Тут же один атлант полез на плечи партнеру, упер свои руки в его голову и вышел в ровную, как свеча, стойку. Артисты снова замерли, дождались аплодисментов и тогда вернулись на свои места. Один трюк следовал за другим. Исполняли трюки медленно, артисты демонстрировали свою мускулатуру и мощь. Потом вышли униформисты и пьедестал с скульптурой покатили за кулисы. Тут же выбежал рыжий с громадным чемоданом. На середине манежа взялся за веревку с крюком, зацепил чемодан и тот пополз вверх. Вдруг рыжий крикнул «стоп» и вынул револьвер. Долго прицеливался и все-таки выстрелил. Крышка чемодана открылась и мягкий тюк упал на манеж. Упав, начал расползаться. Оказалось, самая настоящая змея. Рыжий с криком бросился на нее и завязалась борьба. Возня сопровождалась криками. Потом рыжий вскочил, змея ухватила его за заднее место, да так сильно вцепилась в портки, что рыжий убежал вместе со змеей. Пока зрители отвлекались на клоуна, униформисты выставили на растяжках четыре турника в виде квадрата. Шпрех громко объявил:

— Семья Дюмаж, турнисты.

Взорвалась музыка и на манеж высыпали пять артистов. В середине девушка и по два парня с боков. То, что они стали вытворять, Сергей сперва не поверил своим глазам. Двое на противоположных турниках крутили солнце, кто-то крикнул «алле» и они полетели навстречу друг другу, но не столкнулись, а поменялись местами. Потом еще двое встали на стойку, и Сергей понять не мог, как можно держать равновесие на ладонях, сжатых в кулак. Настал черед девушки. Она зацепилась за турник, начала раскачиваться и, выкручивая солнце, перелетала с одного турника на другой, даже на боковые. У Очкасова закружилась голова. Выполнив трюк, артистка подбежала к краю манежа и замерла, подняв одну руку вверх. Зал загрохотал аплодисментами, но Сергей, сидя на третьем ряду, встретился с ней глазами, и она ему улыбнулась. В ходе номера она еще дважды занимала место на краю манежа и дважды встречалась с Сергеем глазами.

В памяти всплыла безобидная улыбка Таисии, ее невинный взгляд и ужимки. Артистка улыбалась подругому, она как бы звала Сергея с собой. После турнистов Очкасов еле дождался конца представления, перед глазами стояло лицо гимнастки. Сергей считал себя волевым человеком и делал все, чтобы забыть зовущую улыбку. Из всего представления юнкера вынесли только трюк с горизонтальной стойкой в номере турнистов. Держась руками за стойку, гимнасты выпрямлялись будто свечи. После такого примера стали тренироваться везде, где находили подходящие вертикальные столбы.

Что Сергея позвало на набережную Фонтанки, он и сам объяснить не мог. В сквере у цирка увидел ее, не такую красочную и величественную, как на манеже, обычную девчонку или молодую женщину, к ней подходило и то, и то. Она первая подошла к нему и сказала: «привет» так, будто они давно знакомы.

— Меня зовут Настя, а тебя? — молвила гимнасточка.

— Меня Сергей. А как же семья Дюмаж?

— Ладно тебе, ты что маленький, не понимаешь! Мы скоро уезжаем, еще два выступления и прощай Петербург.

— Часто приходится переезжать?

— Вся жизнь на колесах. А ты мне понравился тогда, на представлении. А я тебе?

Сергей пытался оценить номер, но быстро понял, что артистка спрашивает о другом. Он откровенно сказал, что у него имеется печальный опыт знакомства с женщинами.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Настя, девушка оказалась не такой скромной, какую из себя строила, — пойдем, я покажу тебе цирковое закулисье.

Именно этот день запомнился Сергею на всю жизнь. Где-то в уголках на реквизите из мягких тюков он переступил порог, за которым находилась греховная страсть, порочная любовь, неимоверные страдания и наслаждения. Где-то там в наивном прошлом остались белые ночи и всякие иллюзии.

Глава вторая

В январе 1903 года военный министр направил на имя государя докладную записку с обоснованием создания секретного подразделения военного ведомства. Новая структура должна была заниматься розыском иностранных шпионов и изменников. В составе такого органа полагалось содержать военных специалистов и специалистов по тайному розыску. Государь наложил резолюцию «Согласен», и 21 января 1903 года было создано разведочное отделение Главного штаба под руководством жандармского ротмистра В. Н. Лаврова.

Поручик Очкасов после окончания Михайловского артиллерийского училища для дальнейшего прохождения службы был направлен в город Псков. В местном разведочном отделении попал под водительство майора Неустроева Кронида Нифонтовича. К распределению приложил руку отец поручика — Иннокентий Аристархович. Он хорошо знал Неустроева и был уверен, что майор научит сына всему, что умел сам.

Служба началась с того, что Неустроев поселил Сергея на съемную квартиру в отдалении от центра. Выдал деньги на покупку гражданской одежды под образец купеческого приказчика. Велел военную форму повесить в шкаф и в новом обличии явиться на другой день к десяти часам до полудня по адресу Великолукская улица, дом 7. Предупредил, что на двери имеется вывеска «Контора по совершенствованию отчетности перевозок».

— Будем считать, что сие заведение отныне место твоей службы, — завершил знакомство Неустроев с подпоручиком.

Приталенный кафтан, картуз с мягким козырьком, сапоги с короткими голенищами преобразили Сергея так, будто он всю жизнь работал счетоводом или являлся зажиточным артельщиком.

Контора располагалась на втором этаже. Длинный коридор шел от входной двери до окна в торце. Вдоль стен слева и справа располагались двери. За дверью с номером 5 в небольшом кабинете сидел Неустроев.

— Проходи, садись, — предложил Кронид Нифонтович, — говорить тебе много не стану, сам до всего дойдешь. Вот два архивных дела для тебя взял, вот тебе тетрадь, сиди, читай и записывай свои вопросы.

— Что за дела такие? — взял в руки два пухлых тома Очкасов, — о чем они?

— Одно дело об изготовителях фальшивых паспортных книжек, в другой папке сказ про изобретателя металла очень похожего на золото. В делах написано, как мы прознали крамолу, как раскрыли ее и какие добыли доказательства для судебного заседания. Читай и учись ремеслу нашему нелегкому.

Сначала Сергей ничего не понял. Он уехал далеко от родного города служить Отечеству в секретном отделении, а вынужден в образе приказчика читать книжки. Ни тебе погони, ни перестрелки, ни засад. Сплошная сидячка. Кабы не надзор со стороны Неустроева, положил бы он под голову пухлые тома и вздремнул часок, другой. Пробежал глазами первый лист и ничего интересного не нашел. Второй лист тоже оказался ни о чем.

— Уже дошел до убийства пристава? — спросил Неустроев, — что-то медленно познаешь азы ремесла. Эдак и до вечера не войдешь в тему.

Очкасов сделал вид, что ему очень интересно и начал искать бумагу об убийстве. Но зацепился за справку о беседе с «М». Документ начинался с того, что источник познакомился в трактире с мужчиной по имени Сашка, по приметам очень похожий на вора в розыске Мишку Карацюпу. Источник предложил продолжить знакомство за карточным столом у надежного человека. Вдвоем они поехали к Родьке Седому. Но в тот день игры не было и решили еще выпить. «М» дал денег, и Родька накрыл угощение. Когда выпили изрядно, Сашка начал хвалиться, что теперь ему ничего не страшно, у него новая паспортная книжка, и он теперь человек женатый с двумя детьми и имеет постоянное проживание в Смоленске. Родька спросил про цену за паспортную книжку. Сашка назвал пятьдесят рублей. Заметил, что дорого, но зато надежно. Вечер закончился тем, что Сашка засобирался на вокзал, хотел уехать вечерним поездом в Петербург. Справка заканчивалась предположением о наличии в городе шайки по изготовлению фальшивых документов.

Дальше опять стало не интересно. Десять листов содержали сведения о проверке жителей города, отбывших наказания за похожие преступления. Результатов проверка не дала. Очередная справка о встрече с осведомителем Сергея так разочаровала, что он даже выругался. Не такой большой город Псков, чтобы в нем невозможно найти группу злоумышленников. Неустроев уловил реакцию подопечного, поднял голову, посмотрел в его сторону и довольно улыбнулся. Конечно, он предполагал, что сын Иннокентия Аристарховича найдет себе место в их отделении и теперь получил подтверждение своим прогнозам.

Тем временем Сергей читал про полицейскую облаву в придорожном трактире «Поворот». О задержании некого домушника по кличке Мякиш. При обыске у него обнаружили совсем новую на вид паспортную книжку на имя Курлова Вениамина Андреевича, сорока годов, женатого, отца двоих детей, проживающего в городе Смоленске. При допросе Мякиш показал, что документ нашел на улице и хотел его сжечь, но запамятовал. За отсутствием улик его отпустили. Поручик Федоров послал запрос в Смоленск для проверки указанного в паспортной книжке адреса. В ответе сообщалось, что данного адреса в городе Смоленске не существует. Отрицалось даже наличие подобной улицы. Пока исполнялся запрос, Федорову дали группу филеров для наблюдения за Мякишем. Трое суток филеры не сводили глаз с Мякиша и его дома. Тот будто почувствовал и вел себя так тихо, что почти не выходил из дома и ни с кем не встречался. Тогда поручик Федоров обратился с рапортом к своему руководству за разрешением задержать Мякиша и допросить его об изъятом при облаве паспорте. На допросе Сухинин Тимофей по кличке Мякиш, без определенных занятий повторил слово в слово сказанное им во время облавы. Тогда Федоров довел до него, что Курлов Вениамин Андреевич сорока годов, постоянно живущий в Смоленске на Западной улице, доме 15 в апреле прошлого года совершил нападение на пристава третьего участка полиции и убил его ударом ножа в грудь.

— Получается ты и есть тот самый Курлов Вениамин Андреевич из города Смоленска и тебе держать ответ.

— Нет, господин следователь, еще раз подтверждаю, что книжку я нашел.

— Думаешь у нас других забот нет, как искать Курлова? А ведь прокурор почитай каждую неделю спрашивает. Так, что отвечать тебе.

— Но я не убивал пристава.

— Паспортная книжка изъята у тебя, приметы и возраст совпадают, посему ты и есть Курлов. Я тебя задерживаю и отправляю в камеру.

— Я не убийца! — взмолился Мякиш.

— Грош цена твоим словам.

Наставник позвал Сергея на обед. Тот наотрез отказался и попросил разрешения остаться в кабинете. Неустроев ушел, Очкасов снова окунулся в дело. Федоров сообщал, что Мякиша поместили в камеру с агентом «Шамилем». Тому за ночь удалось выяснить, что Мякиш сожительствует с белошвейкой Клавкой Сутягиной. Любовь требует много денег, а их в городе много не срубить. Клавдия предложила Мякишу поработать в столице. Тот воспротивился потому, как в Петербурге после событий пятого года документы проверяют на каждом шагу. А на него по всей империи стоит сторожевой лист. Тогда Клавка предложила добыть чистую паспортную книжку, даже с указанием другого города. Мякиш согласился, и Клавка взялась за исполнение. Уже совсем скоро от него потребовалось семьдесят рублей. Мякиш отнес к барыге последнее добро, добытое в чужих домах, и расплатился с Клавкой. В тот день, когда случилась облава, он собирался ночным поездом уехать в столицу. «Шамиль» раззадорил Мякиша подсказкой про его Клавку. Она специально добыла книжку на человека, состоящего в розыске. «Шамиль» высказал предположение, что Клавка служит в полиции. Домушник пытался возражать и в оправдание сообщил, что знает к кому Клавка обращалась. Липу она заказывала Печеному, местному часовщику, Печерникову Станиславу Карловичу. Мякиш пытался доказать, что Печеный никак не может быть связанный с полицией. Тогда «Шамиль» предположил, что Печеный и Клавка состоят в любовных отношениях, а его, дурака, подставили, чтобы избавиться.

Федоров два дня не вызывал Мякиша на допрос и за это время узнал, что Печерников Станислав Карлович носит фамилию жены, а его первородная фамилия Шиманский. Участвовал в беспорядках в Москве в 1905 году. На третий день Мякиш сам запросился на допрос. Чистосердечно во всем признался.

Неустроев деликатно дал понять, что рабочий день окончен и подпоручик может идти домой. Но Очкасов попросил разрешения остаться.

— Тогда так, вот тебе ключ, вот пенал и печатка. Дела сложишь в железный ящик, специально приготовил для тебя. Впредь, что касается службы, храни только в нем. Нынче как закончишь, дела и тетрадь положи в ящик, закрой его на ключ, ключ в пенал, а веревку на крышке залепи мастикой и приложи печатку. Пенал сдай дежурному на выходе. Нынче дежурит вахмистр Иван Степанович, наш старейший работник. На выходе ему представишься, он любит новичков. Начнет советы давать. Слушай и соглашайся, худому не научит.

Очкасов вернулся к своим злодеям и преждевременно полагал, что Печеный и есть тот самый изготовитель фальшивок. Но его ожидало разочарование. Далее вскрылись два полиграфиста из Новгорода, работники полиграфкомбината. Там печатали бланки для паспортных книжек. Учет был строгим, но раз в месяц была выбраковка испорченных бланков. Тем самым существовала возможность хищения. Печати готовил псковский гравер Моисей Габрилович. Бланки заполнял приемный сын Печеного, ученик выпускного класса гимназии. За организацией предприятия стояли революционеры. Они платили немалые деньги за то, что Печеный снабжал беглых ссыльных, а также тех, кого разыскивала полиция паспортными книжками. По ним можно было уезжать за границу.

Очкасов перелистнул последнюю страницу, далее сделал, как велел наставник, и с пеналом в руке двинул на выход. Но Иван Степанович еще целый час учил его уму разуму про сохранение служебной тайны.

На другое утро подпоручик вошел в кабинет, когда Неустроев уже разложил на столе свои бумаги и читал принесенные с собой газеты.

— Через полчаса будь готов задавать вопросы по делу.

Вопросы Очкасова уложились на десяти листах толстой тетради: включали дальнейшую судьбу всех фигурантов, место службы поручика Федорова в настоящее время; касались отношений с департаментом полиции и прочее и прочее; главное место занимали вопросы о тех, кто помогал в разоблачении злоумышленников.

— Привлеченный к сотрудничеству осведомитель, источник, агент — все одно и то же, — начал Неустроев, — называй, как тебе нравится. Главное, чтобы информация от него была своевременной, полной и объективной. Дабы не подвергать расшифровке конкретного человека, его фамилию и имя прикрывают либо одной литерой, либо вымышленной фамилией, либо как-то по-другому. Привлекать человека к сотрудничеству работа кропотливая и не быстрая. Человек должен к тебе привыкнуть, и ты к нему тоже. Он должен понимать, что вы делаете нужное дело. Будешь интересоваться ерундой, собирать сплетни, гоняться за интимными сведениями, твоему человеку это быстро надоест, да и сам измельчаешь. Помнишь, на что «М» обратил внимание? На приметы разыскиваемого преступника. Федоров всегда своих негласных осведомителей просвещал о тех, кто в розыске. Еще «М», поняв с кем довелось познакомиться, проявил инициативу, повел подозреваемого к знакомым. Там и вылезла злосчастная паспортная книжка. Не случись первого сообщения, и неизвестно сколько еще времени Печеный делал бы фальшивки, сколько врагов Отечества сбежало от правосудия.

— Что за личность такая агент «Шамиль»? — спросил Очкасов.

— Называют их по-разному «подсадка, наседка». Мы таких ценных помощников зовем с уважением — «внутрикамерниками». Привлекаем к сотрудничеству тех, кто находится под следствием не по тяжким статьям, либо тех, кто уже получил срок и отбывает в тюрьме наказание. Смотри, как лихо «Шамиль» среагировал на рассказ Мякиша и поиграл на его чувствах.

— И что мне тоже позволено вот так искать агентов?

— Тебе позволено много, но главное не злоупотреби этими возможностями. Для начала попробуй просто найти себе приятеля, способного без мыла в любую щель залезть. Начни знакомство с ним на равных. Сразу представишься, толку не будет. Одно дело необходимость, а другое — свободный поиск. Завтра с утра сходи на городской рынок, понаблюдай за людьми, выбери себе подходящего человека и подружись с ним. Прикинься заезжим приказчиком откуда-то из Новгорода.

В назначенный день Очкасов двинул на городской рынок. Признал правоту Неустроева, ибо образ приказчика был как шапка невидимка. Для продавцов он казался таким же торгашом, и покупатели тоже считали своим. Очкасов походил по рядам, купил семечек и сел на приступок у забора. Взгляд остановился на продавце солеными огурцами. Тот стоял за прилавком с погасшим взором, рядом бочка, а на прилавке пирамида из соленых огурцов. В отличие от других он ничего не выкрикивал, не хватал проходящих за рукава. Ни с того, ни с сего рыночную толчею накрыл зычный голос:

— Только сегодня! Только один день!! Человек-ак-ва-ри-ум!!! На ваших глазах может выпить за один раз три ведра воды! Спешите видеть! — голос повторял одно и то же.

Парень оживился и чуть было не сорвался с места. Сергей подошел к нему и сказал:

— Иди, я покараулю.

— Я мигом, только гляну! — крикнул парень.

— Не боись, я соленых огурцов не ем.

Только парень убежал, стали подходить покупатели интересоваться ценой. Очкасов терпеливо отвечал, что продавец отошел и скоро вернется. Парень прибежал и, запыханный, с грехом пополам выдал благодарственные слова. Познакомились. Продавца звали Евтихий.

— Видать тебе не по нутру торговля? — начал знакомиться Сергей.

— Старший братан подсуропил, сказался больным и торговать не поехал.

— Он главный в семье?

— Да я бы удавился при таком началовании, у нас батюшка командует. Огурцы так, до кучи, из излишков. Торгуем зерном и мукой.

— Ты никого не зазываешь, так ничего не продашь.

— Глотку драть не собираюсь.

— Сколько за огурцы хочешь?

— Бери так! А продавать велено по полкопейки за штуку.

Очкасов взял два огурца и пошел к забегаловке в подвале. Публики оказалось мало. За одним столом двое ели из общего горшка. Другой посетитель, у стойки, таращился на стакан.

— Налей мне рюмку и дай огурчик, — молвил половому Сергей.

Тот исполнил заказ, и Сергей уставился на сморщенный огурец, понюхал его и положил назад в блюдце. Достал огурец от Евтихия и, пока половой отвлекся, вылил рюмку на пол и захрустел огурцом.

— Ты, братец, эту сморщенную гадость выброси. То не огурец, то отрава, — Сергей продолжал хрустеть огурчиком Евтихия.

— Огурцы у нас неважные, — согласился половой.

— На рынке парень скучает с целой бочкой. На попробуй, хрустящие.

Появился хозяин:

— Еще будете заказывать? Тогда проводи Даньку, пусть поглядит, что там за продавец такой и сколько хочешь за свой товар.

Сергей подвел полового к Евтихию. Тот, в свою очередь, попросил несколько штук и ушел к хозяину. Вернулся с двумя ведрами и предложил конкретную цену. Евтихий согласился. Когда ведра наполнили, оказалось, что в бочке осталось полтора ведра.

— Ежели заберешь остатки, — сказал Евтихий, — то за пятнаху уступлю вместе с бочкой.

— Жди, — бросил Данька и исчез.

Вернулись уже втроем, за собой тащили тележку.

Евтихий пожал Сергею руку и произнес:

— Прости, но поделиться с тобой деньгой не могу. Перед батюшкой отчет держать придется. Понимаешь, продал с сильной уступкой.

— И что? Хочешь сказать, что дальше каждый сам по себе?

— Сказал, денег не дам.

— Денег мне твоих не надобно.

— Чем я тебе обязан? Огурцы мои, трактир не твой, пошел ты знаешь куда!

— Я-то пойду, а ты как дальше жить станешь? Тебе добро сделали, ответь тем же.

— Ничего я тебе не должен. Позову брата, он тебе рожу начистит!

— А сам-то чего, вроде не доходяга.

— И сам могу, но брат ловчее.

— Давай так, я руками драться не стану. А ты дерись, как угодно.

— Шутишь! Ладно, ежели побью, даешь слово, что отстанешь?

Отошли к глухой поляне. Сергей спрятал свои руки за спину. Евтихий сразу стал праздновать победу, ехидно улыбнулся и замахнулся кулаком правой руки. Сергей заметил, что одновременно хитрец приготовил свою левую руку. Значится, когда Сергей отклонится от удара правой, слева прилетит кулак другой руки. Сергей не стал отклоняться, он резко и низко присел. Два кулака просвистели поверху. Сергей разогнулся и ногой достал голову Евтихия, тот упал.

— Так не честно, — заорал парень.

— Что, и ногой драться нельзя? Тогда привяжи меня к дереву и налетай. Только будет не поединок. Признаешь поражение или хочешь еще? Не зли меня, ох, не зли!

— Чего хочешь? — сдался Евтихий.

— Помощь твоя нужна в одном очень важном для меня деле. Пойдем, покажу.

Пошли по Торговой улице и Очкасов судорожно думал, чем озадачить своего знакомца. Увидел небольшую, неброскую вывеску «Добровольное общество почитателей мировой литературы стараниями мецената Добродеева».

— Хотел познакомиться с красивой девкой, она нырнула в эту дверь. Я за ней, а меня не пустили. Сказали, что пока закрыто.

— Что за слово такое «литература»?

— Слово новое от латинского «литера», то есть буква. Означает собрание книг.

— Как я узнаю твою девку?

— Волосы, как крыло ворона, черные с отливом. Глаза карие, просто красавица. Ростом чуть пониже меня.

— Что ей сказать?

— Надо узнать ее имя.

— Ладно, жди.

Евтихий исчез за резными дверями. Сергей принялся его ждать. Прошел целый час, уже стало волнительно. Евтихий наконец появился. Ошарашенный, схватил Сергея за рукав и поволок прочь от дома.

— Нет там никакой цыганки, или как ее черноволосой. Там вообще ни одной молодой девки нет. Старуха длинная, сухая и говорит по-нашему плохо. При ней два мужика громилы. Один сидит, а другой встал возле меня и уперся взглядом.

— Ну, нет красавицы и нет! Чего так долго? — Сергей продолжал знакомство.

— Чего, чего? Старуха пристала ко мне, стала спрашивать коих писателей я люблю. Я ответил, что пришел познакомиться с мировой литературой. Она давай сыпать именами нерусскими, я ни одной фамилии не запомнил. Сказала, что я могу взять для прочтения любую книгу, но должен принести в залог другую. Потом усадила меня за стол и потребовала паспортную книжку. Я достал, она поглядела и велела заполнить лист, где напечатаны вопросы про человека.

— Ты его заполнил?

— Куда деваться, заполнил. Все время громила в затылок дышал.

— И что дальше?

— Велела приходить с книгой на обмен. А где я тебе ее возьму?

— Книгу я тебе дам, но идти еще раз придется. Видно, моя красавица где-то в кладовке находилась.

— Ладно, схожу, мне самому интересно. Все лучше, чем на мельнице торчать или по дому слоняться.

— Только брату своему не проболтайся. Вдруг ему тоже захочется познакомиться с моей красоткой.

— Так уж и твоей, может она мне тоже понравится.

— Тебе можно, мы с тобой типа компаньонов, а брат тут лишний.

— Не боись, не проболтаюсь, хотя хочется его позлить.

— Перехочется! Уговор дороже денег!

— Ладно, давай послезавтра приходи к десяти часам к воротам рынка. И книгу приноси.

— Идет! — сказал твердо Сергей.

Он не знал, выполнил поручение наставника или нет, но доложил все как было, ничего не упустил. Даже упомянул про рюмку водки, которую втихую вылил на пол.

— Считать поручение исполненным буду только после того, как все изложишь на бумаге. В архивных делах видел подобные справки? Вот и излагай все, как было.

Писать Очкасов не любил, но дисциплина есть дисциплина. Оказалось, что писать намного труднее, чем повествовывать. Сергей кропал часа два, потом прочитал написанное и ужаснулся. Такое показывать было нельзя. Полез в архивные дела, еще раз почитал всякие справки и начал писать сначала. Прервались на обед, сходили с Неустроевым в ближайшую харчевню. Потом снова сел за писанину. Ближе к вечеру справку доложил.

— Для начала неплохо, — оценил Кронид Нифонтович справку, — теперь беги к Ольгиному мосту, там под вечер собираются чернокнижники. Вот тебе рубль, купи книгу потолще.

— Зачем еще? — удивился Сергей.

— У тебя же завтра встреча с Евтихием, а книга ему нужна для похода в общество.

— А я думал все, схожу завтра, предупрежу его и на том закончим.

— Знакомство надобно продолжать. Может выйдет толк из твоего огуречника?

Глава третья

Неустроев не любил в своих догадках бежать впереди паровоза. Еще в марте военный атташе в Вене, полковник Марченко Митрофан Константинович, предупреждал его о засылке в Псков агента «Берты», подготовленную лично Вальтером Николаи. Особых примет, внешних описаний и даже возраста Марченко не знал. Известно, что агенты Николаи крайне опасны и весьма неординарны в своих проявлениях.

Неустроева порадовали первые шаги новичка, но что-то насторожило майора в названии предприятия. Он пошел к своему знакомому в Земское ведомство, там нашел подтверждение, что «Добровольное общество любителей мировой литературы стараниями мецената Добродеева» зарегистрировано еще в феврале текущего года. Учредителем выступил коллекционер Добродеев Николай Егорович, житель Пскова. На обратном пути Неустроев заглянул в антикварную лавку, к своему знакомому Герману Георгиевичу. Попили чайку, поговорили о том, о сем, и антиквар вспомнил коллекционера:

— А-а, Добродеев Николай Егорович, старый хрыщ, жив ли?

— Ни одного раза о таком не слышал, а тут приспело!

— А ты и не мог слышать, — молвил антиквар, — он жил отчужденно в своем имении. Наличием всяких коллекций не хвалился. Об том знал ограниченный круг лиц.

— Так, ты бывал у него?

— Меня интересовали статуэтки голландских мастеров. Добродеев неоднократно отказывал просителям в покупке. Отказал и мне.

— Где же находится его имение?

— Едешь по дороге до Ширицкого озера, справа на Троицкой горе стоит несколько изб. Едешь дальше и попадаешь аккурат в Добродеево. Если поедешь, то я могу присоединиться.

Договорились о времени поездки.

Очкасов вернулся сильно возбужденным. Кронид Нифонтович налил ему воды, велел сначала успокоиться и потом повествовывать.

— Старуху звать Елизавета Корнеевна. Евтихий получил от меня «Недоросля» Фонвизина и передал книгу старухе. Та полистала ее и заулыбалась.

— Причину не поведала?

— Вопрос задала. Спросила, как можно читать подобную ерунду? Евтихий догадался ей подыграть и заявил, что хорошие книги ему самому нужны.

— Твой парень сообразительный.

— Дальше старуха сказала, что читать Вальтера и Руссо ему еще рано. Предложила Свифта Джонатана «Путешествие Гулливера». Евтихий мне книгу не отдал. Сказал, что сначала сам желает прочитать.

— Свифта Джонатана у нас еще в переводе не издавали, — заметил Неустроев, — что еще удалось установить?

— Евтихий заметил, что у полок стояли посетители. Девица, судя по одежде, из хорошей семьи и офицер в форме.

— Форма какая?

— Евтихий не различает. Еще старуха дала ему неделю на прочтение и велела книгу не задерживать. Может на том закончим? Приступим к настоящему делу?

Неустроев не сдержался и выдал подопечному по первое число. Но мораль закончил хорошими словами:

— Тебе повезло. На первом практическом занятии попал туда, куда требуется. Пока ни о чем не спрашивай, завтра с утра отправляйся на Кахановский бульвар. Найдешь дом номер четыре и понаблюдай. Для начала нет ли вывески похожей, ежели нет, определи назначение дома: жилой или конторский.

— Вы не шутите?

— Даже не думал. По документам там зарегистрировали твое общество. Садись и пиши отчет о встрече с контактом «О».

— Почему «О»? — удивился Очкасов.

— Потому что огуречник.

В доме четыре по Кахановскому бульвару проживали две семьи. Дом одноэтажный, старый, деревянный, два входа с торцовых сторон. Одна многодетная семья рабочего местного завода, другая семья из трех человек: муж с женой и больная мать-старуха. Молодые прислуживали трудниками в Рождественно Богородичном монастыре, что на Снетной горе. Молодняк из семьи рабочего сновал туда-сюда. То в салочки играли, то в прятки, два раза подрались и помирились. У их соседей к окнам никто не подходил, даже занавески не дрогнули. О результатах посещения адреса Очкасов доложил и засел за справку, быстро написал ее. Но к вечеру случилось необычное. Неустроев повел его в конюшню, закрепленную за отделением. Конюху велел заложить к семи утра коляску с верхом в одну лошадь. Представил Сергея, как кучера:

— Куда прикажете подавать экипаж? — с иронией в голосе спросил Очкасов.

— Жду у конторы сразу после семи, — буркнул наставник.

Дорога заняла меньше часа. Очкасов прислушивался к разговорам Неустроева со своим приятелем и к середине пути из обрывков понял, что едут они к Добродееву, к тому, чья фамилия указана на вывеске. Догадка придала сил, значит не просто так, его назначили кучером, значит добытые им сведения чего-то стоят. Подъехали к усадьбе, ворота настежь. Сергей останавливаться не стал и без раздумий поехал по главной дороге. Она привела к особняку, не очень большому, но с крыльцом и кругом для экипажей. Сергей высадил своих пассажиров и отъехал на обозначенную площадку. Только встал, как к нему подошли два рослых мужика без следов праведности во всем виде, и он не ошибся:

— Ей, возок, кого к нам привез? Сказывай, а то харю начистим, — мужик выставил из-под телогрейки голое брюхо.

Очкасов боялся испортить комбинацию своего наставника, решил, что коль скоро никаких инструкций не получил, то правильнее всего сказаться глухонемым. Сергей откинул башлых и начал жестами и мычанием объяснять, что он ничего не слышит и говорить не умеет.

— Похоже он вроде того…, — сказал один другому.

— Может все-таки легавый? — прозвучал ответ.

— Совсем ку-ку? Разве глухонемых в мусарне держат?

— Эй, а закурить у тебя есть? — мужик изображал каждение жестами.

— М-м-м, — замычал Сергей.

— Ладно, пойдем, а то еще припадочным окажется!

В то самое время Неустроев и его приятель беседовали с управляющим.

— Николай Егорович в отъезде, — посетовал гладко выбритый, хорошо одетый мужичок.

Герман Георгиевич видимо хотел не согласиться и сказать, что хозяин уже года три из имения носа не высовывал, но вовремя поперхнулся. Кронид Нифонтович хватился и разговор взял на себя.

— Собственно, любезный, Николай Егорович нам и не нужен. Коллекция у хозяина имеется на продажу — фарфоровые статуэтки. Я бы купил одну-две.

Глаза управляющего забегали, видать денежки сильно любил и приворовывал изрядно.

— Давай, показывай, — без обиняков приказал Неустроев.

Прошли в переднюю залу и глаза Германа Георгиевича почти вывалились из орбит, его поразили голые стены, отсутствие мебели и примитивные светильники. Кронид Нифонтович легко толкнул его в бок и чуть качнул головой.

— Вот, тут статуэточки, в стеклянном шкафчике, — сказал управляющий.

Пять изящных изваяний стояли в шкафу на некотором удалении друг от друга.

— Именно такую я искал, — Неустроев взял в руки сидящую девушку с книгой на коленях и откинутой головой, — известная «читательница», верно?

— Верно-верно, — затараторил управляющий.

На Германа Георгиевича смотреть было больно.

— Какова цена, — не отступал Неустроев.

— Сто рублей, — сказал, как выдохнул управляющий.

— Они идут по пятьдесят, — Неустроев вернул статуэтку на полку.

— Ладно, черт с вами, семьдесят пять.

— Шестьдесят, моя последняя цена.

— Давай, — махнул рукой управляющий и превратился в обычного барыгу.

— Нам пора! По возвращении кланяйся Николаю Егоровичу, — Неустроев направился на выход.

Всю дорогу пассажиры молчали, понятно было только, что предположения Кронида подтвердились.

Сергей мигом сдал на конюшню лошадь, коляску и вотолу, устремился в контору. Кронид Нифонтович что-то чертил на бумаге.

— Слушай меня внимательно, — обратился он к Очкасову, — помнишь, я тебе заявил про везение? Похоже так оно и есть. Мецената Добродеева скорее всего убили, его имение оказалось в руках злоумышленников. Из дюжины статуэток, что значились в коллекции, осталось пять, да и то пятую я выкупил. Но какая связь Добродеева с «Добровольным обществом», я пока не знаю. Это и предстоит нам выяснить.

— Осмелюсь доложить, что, оказавшись возле особняка после вашего ухода, я подвергся допросу со стороны двух личностей бандитской наружности.

— Расскажи подробно, — заинтересовался Неустроев.

— Рассказывать нечего, я претворился убогим, глухонемым. Они думали, что я легавый и таких же легавых привез. Но мое притворство сослужило добрую службу. Они отстали. Почему полицейских зовут легавые?

— В полиции служат сыскари — спецы по розыску преступников. Каждый имеет специальный жетон, который свидетельствует об их принадлежности к полиции. Жетоны прикрепляют с внутренней стороны лацкана пиджака. А чтобы его не потерять, с лицевой стороны вещают значок, как правило охотничий, и два знака между собой скрепляют. Получается, наружу он охотник, а на самом деле полицейский. А охота всегда с легавыми собаками.

— Никогда не слышал.

— Жду от тебя предложений, что будем делать дальше. Как искать связь Добродеева с «Добровольным обществом».

Очкасов предложил организовать наблюдательный пункт в одном из трех домов напротив общества. В течение нескольких дней вести круглосуточное наблюдение. По результатам решить вопрос о дальнейших действиях.

Небольшое рыжее насекомое, именуемое тараканом, пробежало по полу и нырнуло в щель под плинтусом. Сергея осенило.

— Ежели с помощью наблюдения мы выясним, что в обществе отсутствует ночной сторож, то следует найти специалиста по замкам и проникнуть во внутрь заведения.

— Зачем? — заулыбался наставник.

— Просмотреть документы, а главное выявить по анкетам всех членов общества.

— Из тебя станется толк, запомни мои слова.

В вечернее время Сергей пошел на Торговую улицу определить, какой из домов, что стоит супротив «Общества», больше всего подходит под наблюдательный пункт. Он понимал, что напрямки соваться к жильцам не следует. Легенду придумал на ходу, благо, что ипостась приказчика годилась на все случаи жизни.

Женщина возвращалась домой с покупками, несла два узелка. В одном, судя по очертаниям, лежала рыбина. Сергей поздоровался и с ходу поведал, что прибыл из Твери торговать обушкой, но обоз задерживался, стало быть, надобно искать комнату для ночлега на три-четыре дня, а может и на неделю.

— Хороша обушка-то? — спросила женщина.

— Полсапожки жонкины, юфтевые.

— Чай, в Твери бабы босиком ходить стали?

— Заказ был из столицы, — отмахнулся Сергей, — как водится, надобность в последний момент отпала. Они же там, — Сергей указательный палец поднял наверх, — что хотят, то и творят.

— Поди, они предоплату сделали? — удивилась женщина.

— На то и клюнули, но деньги ныне возвращать требуют. Вот и вышла заминка.

— Верно говоришь, что хотят, то и творят! Угла у меня, а уж комнаты тем более нет. Спроси у бабки Евдокии. Она теперь хоромы занимает. Сын с женой от нее ушли, жить невозможно.

— Скандалит?

— Придирается к невестке.

— Мне для спанья комната нужна, весь день на рынке пропадать стану.

— Хочешь, иди ищи в другом месте. Рядом с рынком домов полно.

— Пойду гляну на твою бабку, может поладим.

Евдокия на пришельца в сопроводе соседки глянула волчицей.

— Тебя ко мне Надька подослала. Ишь, глазами зыркаешь! Точно убивать пришел!

— Бабка Евдокия, он твою Надьку в глаза не видывал, чего людей пугаешь? Парень из Твери приехал.

— Неужто в Твери убийцы не водятся?

— Извините, бабушка, пойду я прочь, соседка твоя права. В другом месте ночлег искать стану.

Сергей поклонился и пошел на улицу. Женщина с рыбиной остановила его за порогом.

— Куда пойдешь на ночь глядя? Всяк побоится пускать незнакомого человека ночью. Чердак дома нашего пустует. Конечно, ночью там холодно, но могу тебе дать тулуп и матрас. Может перебьешься, а утро вечера мудренее.

— Я заплачу, — обрадовался Сергей.

— Смотри, не застудись, еще болеть станешь, а денег мне твоих не надобно. Пошли, покажу.

Повезло тем, что посередине кровли имелось окно. Найди подставку и наблюдай сколько хочешь за «Обществом». Захочешь, гляди на добровольное общество хоть всю ночь. Но, видимо, самое важное уже состоялось. Темные глазницы окон напоминали пещерные дырки. Сергей расстелил матрас, завернулся в тулуп и хотел уснуть. Тишину нарушило некое скребыхание в одном углу. Потом тоже самое началось в другом. Стало понятно, что на чердаке живут мыши, а может даже крысы. Кое-как он дождался утра и пошел в контору, по пути зашел в закусочную, там поглядели на него и сразу предложили вина. Сергей ограничился куском отварной курицы и стаканом чая с пирогом.

Первым делом Неустроев нахмурился:

— Никак употреблял надысь, да с лихвою?

— Никак нет, Кронид Нифонтович, трезвый, будто стекло.

— Тогда сказывай, чем занимался? То, что спал в одежде, видно издалека.

— Верно, — ответил Сергей и поведал о своих приключениях с поиском наблюдательного пункта.

— Легенду придумал достойную, хвалю. Но то, что занялся отсебятиной, скверно! Нынче к одиннадцати часам подойдет начальник филерской службы, ротмистр Мануйлов Андрей Каримович. В поисках мест наблюдения и в слежке они мастера. Но работать с ними следует с большим уважением, помнить, что шапок-невидимок у них нет и требовать чуда не пристало бы. Если к ним с пониманием и уважением, да с дельными подсказками, то они ради тебя горы свернут. А пока есть время, беги в салон мадам Жаклин, пусть твой сюртук и порты в порядок приведут, почистят и погладят. А то ведь полное неуважение получается для знакомства с Мануйловым.

Андрей Каримович оказался таким плюгавеньким мужиком, что пройдешь мимо и не заметишь. Но говорил складно, с интонацией и вел себя с достоинством, как настоящий господин. Попили чаю, начали про здоровье, потом обсудили начальство, лишь после того заговорили про дело. Неустроев назвал адрес, начертил схему расположения домов, обрисовал служителей «Добровольного общества» так, как про них поведал Евтихий. Мануйлов засобирался и пообещал через пару деньков сообщить первые результаты.

— А что твой Евтихий, прочитал «Гулливера»? Или нет? Пора к старухе идти.

— Я еще сам не прочитал «Гулливера», — возмутился Очкасов.

— Расскажу тебе на досуге про «Гулливера», пока надобно Евтихию к старухе появиться. Как вы с ним условились?

Сергей замялся и вспомнил, что договоренности о встрече не было.

Неустроев будто прочитал его мысли:

— Живет Евтихий Агриков на Весенней улице, там у его батюшки отдельный дом, но тебе сподручней искать его на мельнице. Стоит на берегу реки Великой за часовней Николая Чудотворца. Уверен, сыщешь!

Евтихий вместе с напарником перекладывал мешки с зерном с одного воза на другой. Очень удивился, когда Сергей подошел к нему и поздоровался.

— Как ты меня нашел?

— Ты же сам говорил, что огурцы — чистое баловство. Главное вы торгуете зерном и мукой. А мельниц у нас в округе раз-два и обчелся.

— Верно говоришь, ну ты хваткий!

— Книгу прочитал? Ведь на неделю выдали. А я ее в руках не держал.

— За мной брат очередь занял, ему тоже хочется.

— Тайну хранить не умеешь, но коли так, нет ничего проще, веди в «Общество» своего брата. Старуха только рада будет. Брат твой вторым номером станет.

— Кто тут второй номер? — возмутился напарник, — веди, Евтихий и меня в «Общество», тоже хочу книги редкие читать.

Очкасов протянул парню руку и назвал свое имя.

— Борис! — рявкнул парень в ответ и сжал ладонь Очкасова.

Елизавета Корнеевна благосклонно отнеслась к появлению брата Евтихия. Тоже велела ему заполнить анкету. «Гулливера» не обсуждали. Просто спросила, понравился или нет. В виде вступительного взноса Борис принес в дар «Охотничьи рассказы» Тургенева. Взамен получил для прочтения «Ярмарку тщеславия» Уильяма Теккерея. Евтихию выдала «Отверженные» Виктора Гюго.

Переводы на русский язык двух указанных авторов заставили Неустроева сильно удивиться. Майор заметил, что в России только революционных настроений от Гюго не хватало.

Глава четвертая

Ротмистр Мануйлов службу свою знал хорошо. От соработников мог потребовать полной отдачи, а мог допустить послабку. Служба тяжелая, иногда половину суток приходится обходиться без еды и пития, стоять на морозе или под дождем. Не было случая, чтобы он отказал своим ребятам в просьбах, всегда шел навстречу, но и спрашивал по первое число.

«Коза», так обозвали Елену Корнеевну филеры, из конторы «Общества» уходила вместе со своими помощниками ровно в шесть часов пополудни. Впереди шла «Коза», за ней «Козленок» один, следом «Козленок» другой. Друг от друга шли на расстоянии. То приближались, то отставали. Один шел по прямой с «Козой», а другой в стороне от этих двоих, образуя треугольник. Филеры сразу раскусили прием контрнаблюдения. Способ простой, но надежный. Но люди Мануйлова, ежели постараются, на любую выходку управу найдут. В этот раз ребята отловили течную бездомную суку и вооружились от нее охочей жидкостью. Ближе к шести часам пьяный бродяга обосновался на ступеньках «Добровольного общества», хотел допить остатки водки, но опрокинул бутылку. Вышел один из «Козлят», спустил его с лестницы и обозвал грязными словами. В шесть часов двенадцать минут троица двинулась в путь. Через час по их следам пустили породистого кобеля. Собака потащила в центр города, потом на одну из улиц, через версту, оказавшись меж двух домов, завиляла хвостом и сошла со следа. Два дома принадлежали одному хозяину и значились, как меблированные комнаты. С раннего утра два филера заняли места на крыше дома против «меблирашек». Вооружившись приспособлениями трубочистов, приступили к делу. Но работали недолго. В девять часов из дома с номером одиннадцать вышла троица и сформировала известный треугольник. Остальное филеров не интересовала. Задача решена без проколов. Место жительства «Козы» и ее стада установлено.

Неустроев начал готовить негласный обыск в конторе «Добровольного общества». Надо сначала зафиксировать приход козлиного стада в меблированные комнаты и тут же начинать мероприятие. На случай, ежели кто-то из стада двинется в сторону «Общества», Неустроев предусмотрел дежурство всадника во дворе дома напротив. Даже, если кто-то из стада наймет извозчика, всадник доскачет быстрее и предупредит «домушников».

— Ты бы, Сергей, позвал к нам на разговоры вахмистра Ломакина, — обратился к подопечному майор.

— Ивана Степановича, что ли позвать? Это я мигом сбегаю.

Когда вахмистр понимал нужду в собственной персоне, то делал недовольный вид, дескать и без того дел полно, и всяк ворчал:

— Нет покоя старику, опять без меня никак?

— Как поживает Кулек? — спросил Неустроев, — не посадили еще?

— Пока на воле. У нас с ним договор, дела свои делает потихому, ежели попадется, то спасать его не стану.

— По-старому делу сыщики от него отстали?

— Так ведь доказательств против него нету. А что нужда в нем появилась?

— Возьми коляску, провези его до четвертого дома по Торговой улице, пусть осторожно глянет на замки «Добровольного общества».

— Сделаю. Дальше чего?

— Ночью возьмем его с собой. Без него, сам понимаешь!

— Тогда и я с вами.

— А куда же без тебя, Иван Степанович.

— Нет покоя старику, ишь без меня никак!

Сергей Очкасов по первости испытал острое волнение. Он проник на чужую площадь без ведома хозяев и чувствовал себя преступником. Видно, у всех домушников стальные нервы или совсем крайняя нужда. Кульков — невзрачный дядька лет пятидесяти, немногословный до состояния немого. С Ломакиным они понимали друг друга с полужеста, с полуслова. Открыв наружные замки, Кулек возился с железным ящиком, стоявшим в углу. В столах оказалось пусто. Из-за темноты шарили руками, свет зажигать было нельзя. Даже незначительный отсвет мог быть замечен кем-то из соседей. Мало ли людей страдает бессонницей. Потом греха не оберешься. Возьмут да скажут хозяевам из лучших побуждений. Сергей заметил узкую дверь за шкафом и легонько толкнул ее. Дверь легко отворилась, и он попал в закуток. Закрыл за собой дверь и оказался в полной темноте. Рискнул и включил свой фонарик. Судя по оборудованию, в закутке находилась фотолаборатория. Насчитал двенадцать пластин в запечатанном виде, неоткупоренные пузырьки с реактивами и кюветы совсем неиспользованные. Сергей увидел чемодан из простой фанеры, стоявший возле стола. Сперва подумал, что в нем фото принадлежности и хотел уходить, но что-то его остановило. Положил чемодан на стол и осмотрел замки. Открыл крышку, внутри лежали газеты: шесть номеров «Петербургских ведомостей»; три номера «Российской империи» и десять номеров «Псковских губернских новостей». Все газеты датировались мартом или августом 1905 года. Все вернул на место и вышел из лаборатории. Увидел, что Неустроев накрылся темным покрывалом, занят каким-то делом. Железный ящик открыт, Кулек и Ломакин в ожидании на стульях. Наконец покрывало откинулось, и блестевший от пота Неустроев, велел все закрывать и уходить.

В конторе Неустроев выложил исписанные листы и впился в них глазами. Потом отбросил их в сторону и молвил:

— Ничего не понимаю, никаких намеков на крамолу. Вон, почитай выписки из анкет членов «Общества», глаз остановить не на ком. Все типа твоего огуречника, лишь один бывший офицер. Что у тебя имеется?

— Нашел оборудованную фотолабораторию, но в ней еще никто не работал, нетронутые пластины двенадцать штук, закрытые реактивы.

— Что делать будем? Задал ты задачку с этим «Обществом»! Книги редкие, у нас таких в переводах пока нет. Там их перевели и издали. Ходят как профессиональные разведчики. Добродеевское имение под бандитами, где сам хозяин неизвестно. В чем суть их присутствия, ума не приложу. Ладно, утро вечера мудренее. Пошли по домам!

Только дома Очкасов хватился, он забыл доложить о газетах в странном чемодане. Потом решил, что все к лучшему. На первом году за ним внимательно присматривают, хотят понять, кого к ним прислали: работника или отягощающий балласт, дурака или смышленого. Ведь Неустроев разок упрекнул, что задал Сергей непонятную загадку. Половину ночи пришлось помучиться, но в конце концов принял решение не докладывать про газеты, молчать.

Душевные терзания продолжились в конторе. Неустроев велел готовить мероприятия по установлению всех тридцати семи членов «Добровольного общества».

— Может не тратить время и закрыть это дурацкое «Добровольное общество» из-за пропажи учредителя? Для полноты претензий попросить полицию провести обыск в имении Добродеева.

— Можно конечно и закрыть, но нет гарантий, что эти же доброходы не всплывут где-нибудь в Смоленске со своими книжками.

— Нет, Кронид Нифонтович, им Псков необходим. Ежели они шпионы, то могли бы обосноваться в другом месте, где кроме железной дороги еще и водный путь имеется. По реке Великой далеко не уйдешь. Они здесь не номер отбывают, их здесь что-то держит.

— Согласен, вряд ли что-нибудь отыщем среди читателей.

— Может тогда газеты свет прольют, — проговорился Сергей.

— Какие газеты? — заинтересовался Неустроев.

Сергей вынужден был рассказать про чемодан в фотолаборатории и про всякие газеты за 1905 год. Неустроев тут же отмахнулся:

— Похоже им не газеты нужны, а бросовая бумага.

Воцарилась пауза и Неустроев заходил по кабинету:

— Хотя новых газет полно. День прошел и весь город в устаревших новостях.

— Может негласный обыск в меблированных комнатах, где они живут, провести!

— Может и проведем. Пока знаешь что?… сходи в городскую библиотеку, там в архиве должны храниться старые газеты. Я позвоню, тебя встретят и помогут. Беги прямо теперь. Богоявленскую улицу найдешь, отсюда лучше через Новоцерковную слободу идти.

— Чем могу быть полезной? — спросила служительница Екатерина Михайловна.

— Мне бы глянуть центральные газеты и наши «Псковские губернские новости» за март и август 1905 года.

— Если просто глянуть, то могу особо не заморачиваться, если нуждаетесь почитать, найти что-то, то пошли в архив, будете мне помогать подшивки ворочать.

Добрый час ушел на то, чтобы в столбовой пыли вытащить номера газет за март и август 1905 года. Очкасов принялся по заголовкам искать общую тему для всех номеров. Такой темой оказалось Мукденское сражение в газетах за март и Портсмутский договор в газетах за август. О революции, баррикадах и беспорядках писали мало и поразному. Очкасов выбрал Мукденское сражение, понял, что с нашей стороны под ружьем находилось 250 тысяч, со стороны японцев — 270 тысяч. Наших полегло около девяти тысяч, у японцев почти в два раза больше. Прочитал про обвинения в адрес командующего Куропаткина. Выписал условия Портсмутского мирного договора от 23 августа 1905 года и в полном разочаровании стал прощаться с Екатериной Михайловной.

— Похоже не нашли то, о чем мечталось?

— Да, — вздохнул Сергей.

— Человек предполагает, а Господь располагает.

Возвращаясь в контору, Сергей недобрыми словами помянул Екатерину Михайловну типа того, что старуха еще издевается.

Неустроева на месте не оказалось. Сергей взял выписки из анкет и еще раз проглядел их. В голове вертелась одна единственная фраза «навязалась Коза со своею загадкой».

— Как дела? — спросил Неустроев и голос прозвучал так резко, что заставил Сергея вздрогнуть.

Очкасов доложил все, что вычитал из газет. Неустроев задумался, потом резко вскочил и убежал. Не ушел, а именно убежал. От непонимания Очкасов положил голову прямо на гладь стола и стал рассматривать стену.

— Молодец, Сергей, — вывел из оцепенения голос Неустроева, — победил своей находкой врагов Отечества.

— Не понял, — напрягся Очкасов, понимая, что над ним издеваются.

Вместе с тем Неустроев продолжал:

— Генерал Куропаткин Алексей Николаевич — вот ключ к пониманию для чего появились у нас благодетели-просветители.

— Причем тут Куропаткин? Верно в газетах делали его виноватым в проигранной войне с Японией.

— После заключения Портсмутского мирного договора Алексей Николаевич оказался не у дел. Как говорили наши предки — попал в опалу.

— Причем тут благодетели?

— Притом, что генерал родился в наших краях, посещает свою усадьбу Шешурина Холмского уезда, бывает здесь в городе. На улице Сергиевской в доме 16 за ним закреплен целый этаж в доходном доме. А что у нас на Сергиевской улице в доме 11, то есть прямо напротив шестнадцатого дома? Верно, там меблированные комнаты, где обитает «козлиное» стадо.

— Они хотят убить генерала? — удивился Сергей.

— Эх, ты, сено-солома! Скорее всего, в их планах вербовка генерала. Предполагаю, что такой замах могла сделать только германская разведка. Судя по наглости, ювелирной точности, должны быть именно они. Почерк их лучшего специалиста Вальтера Николаи я изучил хорошо.

— Риск для них огромный. Пошлет их генерал, куда подальше, на том и дело кончится.

— Не спеши, меня послушай. После окончания академии Генерального штаба Алексей Николаевич побывал во Франции и Германии. Задержался в Алжире, повоевал там на стороне Франции. Потом несколько лет работал в наших миссиях, был военным атташе во Франции, Иране, Китае. Короче была у немцев возможность присмотреться к нему.

— Могли бы и там подкатить, — вставил мнение Сергей.

— Тогда Мукденского сражения еще не случилось. Не обвиняли генерала во всех тяжких, а сейчас они могут к нему с жалостью и пониманием подойти, дескать вас незаслуженно обидели. А мы именно те, кто по достоинству оценит ваш талант, создаст все условия для обеспечения жизни.

— Будем ждать, когда генерал во Псков пожалует? А что в столице или в Москве к нему с тем же подойти нельзя? Хотя нет, в случае неудачи, весь скандал окажется на виду, шум возникнет такой, что утихнет не скоро.

— Соображаешь, ловишь на лету! — похвалил майор.

— Что будем делать, Кронид Нифонтович?

— Мануйлов в конце дня принесет сведения о наличии в квартире генерала экономки или сторожа. Негоже такие апартаменты без присмотра оставлять. Посмотрим, что добудет Мануйлов.

Знакомство и разговор со сторожем квартиры, отставным капитаном Корякиным Виктором Ефимович запланировали на следующее утро. Дождались, когда троица раскупорит свою благодетель и поехали на Сергиевскую улицу. Смотритель занимал комнату в передней, одну из семи, находившихся на этаже. Одинокий и все заботы его были вокруг кота Боливара. Котяра встревожился пуще смотрителя. Но поняв, что посетители худого не сотворят, успокоился. Виктор Ефимович сначала был насуплен, типа, мало ли кому потребовался генерал. Потом потихоньку оттаял и знакомство продолжилось при полном взаимопонимании.

— Генерал каждый год приезжает во Псков до или сразу после Покрова. Традиция у него такая. И еще связано с кончиной его батюшки, тоже офицера. Он тут поживет, потом едет в Шешурино, там его детство прошло, да и родня упокоена.

— Как приезд обозначается? Может местные власти получают предупреждение, может газеты извещают? Какая свита его сопровождает?

Старый солдат отвечал на вопросы, не задумываясь, при этом ни разу не спросил из чего следует такая потребность.

— Скажу больше, генерала сильно раздражает, когда ему встречу организовывают. Посему у него единожды был разговор с губернатором. Дескать приехать приехал, для чего карнавал устраивать? Правда любит в первый день во всех комнатах свет зажечь, да так ярко, что в глазах рябит. Ходит и картины на стенах рассматривает. С ним, конечно, приезжают два младших офицера, но ему не надоедают, берут под козырек и исполняют то, о чем просит.

— Тебя извещает, али как снег на голову?

— Загодя телеграмму присылает. Каждый раз одну и ту же. Покажу, они у меня все на месте.

Виктор Ефимович принес перевязанный веревкой набор сложенных листов. Развернули и прочитали. Отправление — Главпочтамт Санкт-Петербурга, потом адреса во Пскове, потом текст «Готовь мундир, проверка скачет». Без подписи.

— Это еще с Турецкой войны прибаутка затесалась. Кабы не Алексей Николаевич, косточки мои под Плевной сгнили бы.

— Там и сошлись? — спросил Неустроев.

— Нет, еще в Туркестане познакомились. А на Турецкой у нас дружба с Михаилом Дмитриевичем сложилась, — старик начал уходить в воспоминания.

— Кто таков? — спросил Неустроев.

— Что же вы генерала Скобелева запамятовали. Вот славный был вояка, пуля его не брала. Михаил Дмитриевич был постарше нашего. Он с 43, а наш с 48 года. На правах старшего всегда говорил нашему правду в глаза. Я тому живой свидетель. Ты, Алексей, говорил он, хорош на вторых ролях. Не хватает тебе решимости и твердости воли сражения выигрывать. Из тебя хороший администратор и снабженец, а вот командовать боями не лезь. И вот же прав оказался белый генерал. Мукден, будь он неладен, все карты спутал.

— Еще раз скажи, Виктор Ефимович, сколько дней проходит после получения телеграммы?

— Около недели и он туточки.

— Сейчас начну говорить, а ты, Виктор Ефимович, ничему не удивляйся и не перебивай. Потом обсудим узкие места.

Договорились до того, что Неустроев по росту и комплекции точь-в-точь генерал в молодые годы. Было заметно, что Виктор Ефимович загорелся тоже идеей вывести пришлых злодеев на чистую воду. Он приволок генеральский мундир и велел Неустроеву примерить его. Приспособили папаху и на плечи накинули шинель.

— Нет, Кронид Нифонтович, хозяин ходит по-другому, — Корякин попытался изобразить, но хромота ему помешала.

— Ты на словах объясни, авось соображу.

Ушло полчаса на то, чтобы отработать походку.

— Еще цвет волос у него другой и вообще, убранство на голове не соответствует. Оно хоть из-за папахи не видно, но перед подъездом ее придется снять. Хозяин всегда перед входом осеняет себя крестным знамением.

— Дай мне фотографию генерала, с возвратом, конечно. Хочу гримерам показать и самому пред ними предстать.

— И то верно. Я мигом обернусь, — заявил старый солдат.

Возвращаясь в контору, Неустроев велел Очкасову собираться в Санкт-Петербург.

— Уедешь ночным, с утра зайдешь на почтамт и отобьешь телеграмму. Помнишь содержание?

— Готовь мундир, проверка скачет. Адрес: Псков, ул. Сергиевская, д.16, бельэтаж, апартаменты.

— Верно. В тот же день ночным вернешься назад. Думаю и со своими повидаешься. Только смотри, отцу ничего не рассказывай.

— Могли бы не предупреждать, — обиделся Очкасов.

Глава пятая

В день, когда Очкасов должен был отправить телеграмму из Санкт-Петербурга в Псков, Мануйлов возобновил скрытое наблюдение за «Добровольным обществом». Неустроев предполагал, что у Козы должны быть связи с почтовыми служащими. Ежели догадка верна, то добродетелей должны предупредить о приходе телеграммы. Но в большей степени Неустроев надеялся на свет во всех окнах сразу после захода в квартиру. Однако чутье на этот раз его не подвело. Подпоручик еще не вернулся из Петербурга, а в «Общество» вбежал унтер-офицер департамента полиции с книгой подмышкой. Вышел через пять минут с другой книгой и устремился на службу. Посланный за ним филер установил, что фамилия унтер-офицера Довгаль с именем Роман и отчеством Александрович. В департаменте полиции он отвечает за контроль над частной как входящей, так и исходящей корреспонденцией. Неформально ему подчинялся почтмейстер и по договоренности тому разрешалось вскрывать конверты и перлюстрировать корреспонденцию.

Неустроев ликовал, сомнения исчезли, он, действительно, столкнулся с посыльными Вальтера Николаи, скорее всего с его агентом «Бертой». Еще Неустроев не удивился отсутствием анкеты Довгаля среди остальных членов общества. Нужных людей не анкетировали.

Поезд из Санкт-Петербурга прибыл в 6–30 часов утра. Уличные фонари тускло освещали привокзальную площадь. Прибывшие пассажиры, а также их встречающие, моментально растворялись в предутренней мгле. В 6–50 ч от вокзала отъехала крытая коляска, проследовав через Торговую площадь, выехала на Сергиевскую улицу и остановилась у дома номер 16. Два бравых подпоручика выпрыгнули на землю и встали у коляски в ожидании главного пассажира. Неспеша, под гнетом прожитых лет, немного сгибаясь, генерал оперся на руку одного из офицеров. Сошел на землю, поежился и двинул к дверям подъезда. Перед заходом снял папаху и трижды осенил себя крестным знамением. Черная дыра подъезда поглотила всех троих. Через полчаса свет зажегся в одном окне, потом заполыхали остальные окна второго этажа. Плотные гардины целиком окон не закрывали и в образованных между ними пространствах была замечена фигура человека с седой головой в генеральском мундире. Через какое-то время свет погасили и огонь остался только в двух крайних окнах. Один из офицеров предусмотрительно сдвинул шторы и теперь рассмотреть что-либо с внешней стороны не было никакой возможности. В девять часов из дома номер 11 вышел человек из известной троицы. Коза и другой ее прислужник на этот раз на улицу не вышли. Через полчаса отлучившийся вернулся на извозчике. Привез черный фанерный чемодан и с ним пошел в меблирашки. Еще через час на улицу вышла высокая стройна женщина, она же Коза. В одной руке держала дамскую сумочку, в другой портфель из рифлёной кожи. В квартире генерала зазвонил колокольчик. Офицер впустил гостью и учинил прямо на пороге форменный допрос. Дама снисходительно смотрела на младший чин и повторяла одно и то же:

— Мы с Алексеем Николаевичем договаривались. Он будет рад меня видеть.

Второй офицер пошел с докладом, вернулся и бросил:

— Вас ждут, идемте, провожу.

Женщина сбросила с себя на руки офицера манто и проследовала за провожатым. Генерал стоял к двери спиной и что-то разглядывал на висевшей карте. Женщина поприветствовала хозяина и попросила сопровождающего оставить их наедине. Генерал, не поворачивая головы, кивнул, давая разрешение офицеру удалиться. Когда дверь закрылась, он неспеша повернулся к посетительнице лицом.

— Доннерветер!!! — вырвалось из уст мадам.

— Да, да, Елизавета Корнеевна, или как вас величать? Мы тоже подготовились к встрече с вами.

Из боковой двери вышел Очкасов, взял из рук Козы портфель и дамскую сумочку. Заглянув в портфель, кивнул хозяину, дескать, все, как предполагали. Потом открыл сумочку и вывалил на стол содержимое: пистолет, зеркальце, пудреница, портсигар, зажигалка и платочек. В кармане сумочки он нашел два паспорта. Один германский с вложенной в него визой русского посольства в Берлине, другой Российской империи. Один на имя Эльзы Клары Бербок, другой на имя Елизаветы Корнеевны Петерсон. Неустроев взял в руки российскую визу, еще раз заглянул в нее и сказал:

— Так, так, Эльза Клара, полгода вашего пребывания, определенного законом России, истекает через неделю. Думаете подавать документы на получение вида на жительства. Хотя в тюрьме он не требуется.

— Вы творите произвол, — открыла рот фрау Бербок.

— Я к вам в гости не заходил, вы пожаловали ко мне, да еще по своей воле.

— Я ошиблась квартирой.

— Тогда начнем с сущих пустяков. Откуда у вас паспортная книжка Российской империи?

— Я ее нашла и хотела сдать в полицию.

— В книжке значится имя, отчество, которыми вы представились тридцати семи членам вашего «Добровольного общества». Подумайте о тридцати семи протоколах вашего опознания, как Елизаветы Корнеевны. Маленькая, но статья уголовного уважения уже имеется. Пойдем далее?

— Что вы от меня хотите?

— Вы не догадываетесь! Хочу разговора по душам. Сначала про Вальтера Николаи, еще про агента «Берту».

— Какую «Берту»? — снова возмутилась Бербок.

— Вы же та самая агент «Берта», о которой мы получили сведения еще до вашего появления в Российской империи.

Сказывают, что бывают случаи, когда люди на глазах седеют. Но вот чтобы на глазах старели, подобного Неустроеву слышать не приходилось. Зато он получил возможность все увидеть самому. Красивая для своих лет женщина с остатками женственности превратилась в дряхлую старуху. Выступили новые морщины, а которые имелись стали похожими на борозды, которые можно было сравнить с видом черепашьей головы.

— Никогда не предполагала, что вот так все закончится. Я всегда выходила победительницей.

— У нас в России любят говорить, что на старуху тоже бывает проруха.

— Я могу закурить? — спросила Эльза и дрожащими пальцами вынула из портсигара папиросу.

Только обычно бумажный мундштук сначала сжимают пальцами, а тут женщина вложила папиросину в рот, и раздался характерный хруст разбитой ампулы. Она закатила глаза и стала оседать. Неустроев бросился к ней, но было уже поздно. Изо рта пошла пена.

— Что же вы, Кронид Нифонтович, — вырвалось у Очкасова, но быстро взял себя в руки и принес извинения.

Переодетые в строевых подпоручиков люди Мануйлова выскочили на улицу, видимо устремились за лекарем, но только наделали лишнего шума. Скорее всего генеральский дом находился под наблюдением тех двоих молодцов из стада Козы. Они поняли в чем дело. Как они скрылись из меблированных комнат, никто сказать ни сразу, ни после, не мог. Но комнаты опустели и было ясно, что в них уже никто не объявится.

Труп Бербок перенесли в меблированные комнаты, туда вызвали полицию и врача. Засвидетельствовали смерть, причину обещали объяснить после вскрытия. Мундир, шинель и папаху вернули на свои места, Корякину пожали руку и велели держать язык за зубами, гарантировали, что со стороны полиции никакой информации не уйдет.

До глубокой ночи Неустроев и Очкасов трудились над докладной запиской о разоблачении немецкой шпионской группы. Потом писали обобщенную справку о проведенных мероприятиях, потом написали представление в департамент полиции о таинственном исчезновении владельца усадьбы Добродеева. Начали решать судьбу унтер-офицера Романа Довгаля. Сначала хотели его уволить, потом посчитали возможным сперва побеседовать с предателем.

Продуманный до мелочей и великолепно организованный вербовочный подход к русскому военачальнику Куропаткину Алексею Николаевичу, сорвали тихо без лишнего резонанса и поставили точку в биографии «Берты», удачливого немецкого шпиона.

Кроме благодарственных слов, подпоручику Очкасову досрочно присвоили звание поручика. На том дело о «Добровольном обществе почитателей мировой литературы» завершили, и оно заняло свое место в архиве разведочного отделения.

— Что думаешь делать со своим Евтихием? Кажись, с него все началось? — спросил Неустроев у своего подопечного.

— Благодарить его не могу, он меня до сих пор в приказчиках числит. Найду какой-нибудь другой повод и угощу на славу.

— Позволь с тобой не согласиться. Парень толковый, изобретательный, слово свое держит. Такими ребятами не разбрасываются. Для начала представься ему, как офицер департамента полиции и продолжай сотрудничать.

— Ежели в открытую, то неудобно предстать перед ним офицером полиции, может вместе пойдем на разговор.

— Я не возражаю, — согласился Неустроев.

Очкасов поехал на мельницу. Работы на мельнице не было, два брата дремали на лавке под навесом. Старший — Борис, даже бровью не повел, дескать идите, куда хотите, у меня своих забот навалом. Обосновались в трактире, что неподалеку от мельницы. Вскоре к ним подсел Неустроев. Очкасов представил его по всей форме и не преминул заявить о себе. Евтихий нисколько не удивился, типа того, что подобное и сам ожидал. После слов Неустроева огуречник заявил:

— Коли так, то завсегда готов. В этот раз мне было интересно. Сама Елизавета будто притягивала к себе, такая обходительная, что даже покидать ее «Добровольное общество» не хотелось. Только два ее прислужника сильно мешали и не давали открыться в своем интересе. Они тоже с ней заодно?

— Они заодно, да только проглядели их, ушли по-тихому и следов теперь их не сыщешь, — пояснил Очкасов.

— Коли встречу их, чего делать? — спросил Евтихий.

— Главное, чтобы они тебя не заметили, на рожон не лезь, будет возможность, то проследи, а нет, так беги прочь, — посоветовал Неустроев.

— Так я могу…

— Специально ничего не делай, — перебил его Кронид Нифонтович, — увидишь случайно, уже хорошо. Будем знать, что они в городе. Но специально их искать есть кому. Вот лучше глянь на карточку, — Неустроев достал из внутреннего кармана пиджака фото мужчины средних лет.

— Кто таков? — в руках Евтихия фото завертелось туда-сюда, видно парень хотел получше разглядеть лик.

— С карточки он тебе ничего не скажет, а вот на вашу мельницу может явиться, предложить транспортные услуги. Тогда завяжи с ним разговор и договорись о следующей встрече. Нам будет крайне интересно подойти к нему поближе.

Поговорили о том, о сем и Евтихий засобирался уходить.

— Что-то я не понял? Какую такую фотографию вы показывали Евтихию? — первым делом заявил Очкасов после ухода парня.

— Запомни раз и навсегда, твой осведомитель должен уходить со встречи с поручением. Раз впустую, два впустую, он и подумает, что особой нужды в нем нет. А фото старое, этого мужика уже нет на белом свете.

— Я же не могу ему каждый раз пустышку поручать, — засомневался Очкасов.

— Сам по себе разведчик — пустое место. Ценность в наличии у тебя осведомителей, да не бестолковых, которые себе на уме, а азартных таких, как ты сам и твой Евтихий. Вот только слово осведомитель мне не по душе. Больше мне нравится слово агент. Агент от латинского «действующий, действие». По-другому человек, который действует в чьих-то интересах, а в нашем случае в интересах государства.

— И что, всем, когда простой, поручать всякую ерунду? — не мог успокоиться Очкасов.

— Когда у тебя на связи хорошая агентура, простоя не случится. Порой приходят указания сверху и снова их решения зависят от наличия у тебя надежной агентуры. Она, кстати, делится на две группы: одни само собой в гуще событий; другие способны в эту гущу попасть и кстати они всегда ценнее первых. Вот твой Евтихий как раз ко второй категории относится. Береги его, он еще отличится.

Полученные погоны поручик вызвался отметить и пригласить на ужин своих коллег. Позвал Неустроева, Ломакина и Мануйлова. Облюбовали трактир на Ольгинской набережной, он считался одним из лучших. Дружеская встреча удалась, засиделись допоздна и высказали много хороших слов новоиспеченному поручику.

Глава шестая

В подтверждение слов Неустроева, от его агента «Модуса» приспела информация о появлении в Пскове Екатерины Громан. По данным источника она живет у своей подруги, с которой знакома с юношеских годов.

Прочитав сообщение, Очкасов сделал удивленное лицо. Он не понял кто такая Громан.

— Не мудрено! Мадам знает ограниченный круг лиц, зато об Александре Парвусе осведомлены многие, — заметил Неустроев.

— Что-то с событиями 1905 года?

— Господин поручик, пора расширять кругозор. Нынче без знания деятелей социал-демократии трудно ориентироваться в обстановке.

— И что мне в таком разе делать?

— Идти в департамент полиции. Я позвоню и тебе покажут кое-какие материалы.

Перед Очкасовым положили увесистый том листов на триста с выведенным каллиграфическим почерком названием «Социал-демократы».

Любовь к чтению Сергею привили еще в детстве. Но одно дело образовательный предмет, сюжет или вымысел, а тут обычная констатация фактов.

В 1883 году некто Плеханов Г. В. создал группу по изучению трудов Карла Маркса. Группа называлась «Освобождение труда». Приложенную отдельно биографию Плеханова поручик читать не стал. В 1885 году Плеханов, проживая в Европе, создал «Союз русских социал-демократов за границей». К тому времени в России стали появляться кружки по изучению трудов Маркса. В деле находился список таких кружков с установочными данными устроителей. В 1898 году произошло объединение структуры Плеханова с двумя другими марксистскими организациями. Начали печатать газету «Искра». Справки по личностям Радченко, Ваиновского, Тучапского, Петрусевича, Каца, Кремера, Мутника, Эйдельмана, Видгорчика, Аксельрода, Засулич, Потресова, Ульянова поручик читать не стал. Потом задумался и вернулся к личности Ульянова. В памяти всплыла фамилия цареубийцы Дмитрия Ульянова. Тот, который из справки, оказался его младшим братом. Здесь же указывался псевдоним фигуранта — Ленин. В 1900 году Ульянов младший вынужден был бежать за границу. Но по действительным документам выезд ему был закрыт. Тогда подруга некой Крупской Н. К. отдала паспорт своего отца — Николая Егоровича Ленина. Подправили дату рождения, и новоиспеченный Ленин бежал за границу, причем жил там по этим документам очень долгое время.

Пошли упоминания о съездах Российской социал-демократической рабочей партии. Первый съезд в городе Минске не понятно, чем закончился. Про второй съезд РСДРП было сказано больше. Из Брюсселя собравшихся погнали, и они переехали в Лондон. Какие-то несовпадения мнений легли в основу, и при голосовании партийцы разделились на большевиков и меньшевиков. Наткнулся на пятый съезд РСДРП. До этого он никак не мог взять в толк, чего хотят большевики и меньшевики. А тут конкретно сформулировали программу минимум и программу максимум. По минимуму надо было уничтожить в Российской империи монархию и привнести буржуазные права и свободы. В максимуме впрямую указывалось на установление формы правления в виде диктатуры пролетариата.

— Что-то новенькое, — с грустью подумал Очкасов и продолжил чтение.

Марксисты стали делиться на группы по политическим платформам. Все излагалось так нудно, что Очкасов чуть не бросил чтение, с трудом подавил желание вернуться в свою контору. В справке приводились различия между ликвидаторами, отзовистами, ультиматистами, богостроителями, членами группы «вперед», людьми августовского блока, межрайонцами. Создавалось впечатление, что собрались бездельники, которые соревновались в словоблудии. Очкасов начал листать страницы, пробегая только заголовки. Наткнулся на справку «Бронштейн-Троцкий», подчеркнутую красным карандашом, решил ознакомиться. Фигурант родился в 1879 году, в десять лет его отправили на учебу в Одесское училище Св. Павла. Родители были людьми неграмотными, но зажиточными. Умели извлекать хорошую прибыль из принадлежавших им земельных угодий. Бронштейн Лев Давидович в 1897 году создал политическую организацию «Южно-русский рабочий Союз» для борьбы с действующей властью.

Поскольку в воззваниях и листовках призывалось к свержению власти, Бронштейна отправили в Сибирь на поселение. В 1902 году он бежал из ссылки и переехал в Лондон. Там познакомился с Ульяновым и стал писать в газету «Искра». Но с Ульяновым они дружили недолго, разошлись из-за несовпадения взглядов. Там же Бронштейн, взявший себе псевдоним главного надзирателя Одесской тюрьмы Троцкого, познакомился с Парвусом Александром Львовичем.

— Наконец, — пробухтел Очкасов.

Израиль Лазаревич Гельфанд (Алекандр Львович Парвус) родился в 1867 году в Минской губернии, в местечке Березино. Когда Израиль был совсем ребенком, их дом сгорел. Семья переехала в Одессу, и отец устроился в порт грузчиком. Израиля определили на учебу в гимназию, где он проявил хорошую память и любовь к математике. Как молодому парню удалось наладить связи в Палестинском фонде, осталось в неизвестности. Но именно на средства фонда он поехал в Европу для учебы в университете. Будучи доктором философии, познакомился в немецкой элитой социал-демократии: Карлом Кауцким, Кларой Цеткин, Розой Люксембург, Карлом Либнехтом. События в России 1905 года заставили Парвуса мчаться в Санкт-Петербург. По подложному паспорту он пересек границу и влился в гущу событий. Объединившись с Троцким, создали центр по управлению массовыми выступлениями, назвав его «Совет рабочих депутатов». В 1906 году Парвуса арестовали и дали три года ссылки. Двигаясь по этапу в Сибирь, он сбежал и вскоре объявился в Европе. В очередной раз о нем заговорили в 1908 году, когда он присвоил гонорар писателя М. Горького. Сразу после скандала он исчез и о месте его пребывания никак сведений не поступало.

Троцкому за участие в событиях 1905 года суд определил пожизненную ссылку «вдали от больших городов». По дороге в тундру он сбежал, и сначала уехал в Финляндию, а оттуда в Европу. В 1908 году обосновался в Вене и начал издавать газету «Правда».

В конце концов Очкасову надоели марксисты и прочие изобретатели новой жизни, главное, выяснил про Парвуса. Он решил сделать перерыв до завтра. Заложил страницу и договорился о следующем визите с приставленным к нему офицером департаментом полиции. В контору Очкасов вернулся раздосадованным. Бросил блокнот на свой стол и тяжело рухнул в кресло.

— Не понравилось? — спросил Неустроев.

— Голова кругом пошла. Завтра завершу, но сегодня сил никаких нет. Наших интересов я там не увидел. Группы бездельников, правда образованных, упражняются в красноречии под предлогом превращения России в страну общего благоденствия. Фамилий море, но ни одной Громан нет, может завтра найду.

— Громан там и не должна упоминаться. Про Гельфанда — Парвуса читал?

— Ничем от других не отличается.

— Ошибаешься, во-первых, он неиссякаемый источник идей. Некоторые даже признают в нем талант. Во-вторых, он носитель теории, что Россию можно победить только изнутри.

— Это как? — удивился Очкасов.

— Повсеместно учинить массовые беспорядки. И третье, осуществить подобное способна только Германия.

— Ничего не понимаю, — продолжал удивляться Сергей.

— Германия будет поддерживать наших революционеров, снабжать их деньгами, предоставлять типографии для газет и воззваний, принимать и даже прятать их на своей территории.

— Еще оружие им привозить, — добавил Очкасов.

— В мирное время такое невозможно, но неизвестно, как дальше повернется. Итак, Парвус попал в поле зрения германской разведки.

— Из-за своих статей в изданиях?

— Именно так. Только проблема в том, что мы не знаем, где он приютился. Настало время упомянуть про Громан Екатерину Петровну.

— Я догадался, она приближенная к нему женщина.

— Любовница, познакомились они еще в 1905 году. Сказывают, будто от мужа из-за него ушла.

— Он необыкновенно красив?

— Женщинам больше нравится не красота, а обаяние. Сказывают, что Парвус моментально располагает к себе человека. Еще ему присущи комбинационность и юмор.

— Если Громан до сих пор в отношениях с Парвусом, то, что ей делать в нашем городе? Может она хочет найти для него новое пристанище? Если…

— Ты верно заметил, что если. Он обожает в жизни две вещи: роскошь и красивых женщин. Любовница у него появлялась в каждом городе, где он задерживался хотя бы на пару дней.

— Еще вы сказали, любит роскошь?

— Ради собственного ублажения может потратить даже казенные деньги, точнее, прежде всего казенные.

— Если ему доверяют деньги, значит некоторые уверены в нем. Может среди обиженных оказался ваш человек. Какой странный псевдоним — «Модус».

— В этом слове весь мой агент. Само по себе слово «модус» мало что означает, но «модус вивенди» с латинского переводится, как временное соглашение или способ существования. И, наконец, если хочешь, то состояние, которое признают две стороны.

— Не человек, а загадка?

— В какой-то степени да. В свое время без удовольствия пошел на сотрудничество, но затем вошел во вкус. А в прошлом году запил горькую и стал приходить на встречи в состоянии опьянения. Я тогда положил перед ним лист бумаги и ручку. Он удивился и спросил зачем, а я ему говорю, пиши расписку о прекращении нашего сотрудничества. Когда он осознал твердость моего решения, готов был пасть на колени.

— То есть сомнений в нем, как в источнике информации, нет? Тогда у меня следующий вопрос — к кому приехала мадам Громан?

— Тебе не кажется, что ты меня допрашиваешь, будто я подозреваемый, да и вообще подобное выходит за рамки наших отношений. Мадам Громан приехала к своей подруге по Санкт-Петербургу к Зинаиде Аганиной — Гизингер. Она вдова коренного жителя Пскова Альфреда Гизингера.

— Почивший муж Зинаиды еврей?

— Нет, он немец. Всего на три года был старше ее. Любовь началась в Петербурге, потом молодые переехали в Псков, потом он поехал по делам в Петербург, где его убили.

— Нашли убийцу?

— Не знаю.

— Стало быть Зинаида не коренная псковитянка, вряд ли может быть полезна в поиске нового пристанища Павруса. «Модус» может выяснить дополнительные сведения?

— Он, как бы сказать по деликатней…, — замялся Неустроев, — у него любовная связь с Зинаидой… была, еще в столице до замужества.

— Тем более проще простого.

— Тебя послушать, так ты, видавший виды, сердцеед и ловелас. Я знаю «Модуса» очень хорошо, и подобная просьба может его обидеть. Людей Мануйлова я еще вчера послал по адресу, но пока никаких новостей нет. Сидят две женщины в квартире и никуда не выходят.

— Имеется адрес Громан в Петербурге?

— Невский проспект, 132, кв. 43.

— Прошу меня командировать в Петербург сроком на три дня. Уверен, изучение адреса Громан принесет неожиданный результат.

— Может ты и прав, но давай об этом завтра.

Утром Очкасов пришел в контору раньше положенного, но Неустроев уже оказался на месте, он пил чай с Мануйловым.

— Прозевали мы с тобой Громан, — начал наставник, — уехала мадам обратно в Санкт-Петербург.

— Стало быть моя поездка в столицу не состоится? Кронид Нифонтович, может она думать забыла про свою любовь? Была любовь к Парвусу и кончилась.

— Может и так, да только от Пскова до столицы меньше трехсот верст. По железной дороге сущий пустяк. Одна ночь в дороге и хочешь Псков, хочешь столица.

— Не понимаю, — пожал плечами Очкасов.

— Подруги прощались на вокзале будто навсегда. Обнимались и плакали, потом говорили и снова плакали, — пояснил ситуацию Неустроев.

Конкретизировал ситуацию Мануйлов:

— Мой парень, мастер перевоплощения, подошел к ним совсем близко и услышал, как Зинаида советовала Катерине еще раз хорошо подумать. Сказала: «пока будешь к нему ехать, он найдет двух таких, как ты». А та ответила типа «ну и пусть». Мой парень ретировался, а то Зинаида начала вертеть головой.

— Это меняет дело, — встрепенулся Очкасов, — успеем за ней столичных филеров наладить.

— Они прямо сидят и ждут, когда задание из Пскова к ним подоспеет, — с иронией выдал Неустроев.

— Верно, — подтвердил Мануйлов, — у них подконтрольных не сравнить с нашей загрузкой. Почитай вся шваль империи норовит в столице обосноваться.

— При таком подходе, пусть едет, куда собралась, — махнул рукой Сергей и обиженно уставился в окно.

— А Парвус пусть сотрудничает с немцами и готовят нам сюрпризы? Запомни, в Петербург стоит обращаться по серьезным вопросам. У нас же одни догадки. Может она едет к другому «слону».

— Почему слон? — не понял Очкасов.

— Настоящая фамилия Парвуса, как ты должен помнить, — Гельфант. Слон по-немецки «элефант». Теперь понял? Немецкие единомышленники зовут его «доктор слон».

— Так просто?

— Просто, но не так! Хватит лирики, давай, поручик, к делу.

— Пойду к себе, — засобирался Мануйлов.

— Погоди! — Неустроев встал из своего стола, подошел к шкафу и достал бутылку коньяка, — передай мастеру перевоплощений, заслужил.

Оставшись наедине с Очкасовым, наставник велел тому идти к Ломакину и получить у него жетон сыщика Департамента полиции.

— Жетон именной, распишешься, где скажет вахмистр, потом оформи командировку в столицу сроком на три дня.

— Так ведь обсудили уже…

— Задача будет совсем другая.

Очкасову поручили ознакомиться с уголовным делом по факту убийства Альфреда Гизингера. Неустроев напутствовал, что, ежели убийца не установлен, надобно выписать всех подозреваемых.

Прямо с поезда Очкасов поехал в Департамент полиции, представился начальнику сыска и получил дозволение ознакомиться с делом. После этого у дверей архива просидел битый час в ожидании ротмистра Шишкина Онисима Сергеевича. Архивное дело было похоже на безобразную стопку истерзанных листов. То ли бумага была никудышняя, то ли листы сшивали впопыхах и с нежеланием. Согласно протоколу осмотра тела, обнаруженного дворником Сопелкиным Митрофаном на заднем дворе Сестрорецкого рынка, смерть наступила от множества резаных ран в область живота и грудной клетки. Дежурный дознаватель определил, что убийство совершено с особой жестокостью. В кармане убитого обнаружена паспортная книжка на имя Гизингера Альфреда Дмитриевича, 1883 года рождения, жителя города Пскова. В опознании убитого участвовал его компаньон по совместному делу Моравецкий Мирослав Карлович, 1880 года рождения, проживающий в Санкт-Петербурге.

Очкасов заинтересовался совместной деятельностью двух компаньонов. Нашел документ с адресом их механической мастерской «Самокат». С 1907 по 1909 год созданная ими мастерская приносила высокую прибыль. Но Гизингер решил выйти из дела и уехать в родной город Псков.

В деле остался невыясненным один единственный вопрос — на чем специализировалась мастерская. Почему-то подумалось про оружие.

Очкасов продолжил чтение, вырисовывалась картина преступления. За день до убийства Гизингера на рынке в Сестрорецке произошла разборка между двумя воровскими кланами. Главари по кличке Кальян и Штемпель не могли поделить рынки оружия. Кальян работал в городе, Штемпель в округе. Но Кальян решил расшириться и вылез за пределы городской черты. Штемпель простить появление в Сестрорецке людей Кальяна не мог. Пошли стенка на стенку, только появление полиции привело их в чувства. Многие убежали, оставив после себя четыре трупа. Чуть позже к жертвам разборки присовокупили пятого — Гизингера.

Очкасов отдал дело и, поблагодарив Шишкина, пошел на вокзал покупать билет на вечерний поезд. На улице в памяти всплыл адрес мастерской. На конке Очкасов проехал две остановки и через сто шагов оказался против ворот мастерской «Самокат». Ворота закрыты, но дверь с правой стороны воротины была приоткрыта. Переступив порог, Очкасов засомневался в правильности выводов дознавателей. Даже, если велосипедные рамы, цепи, шестеренки, колеса на спицах служили прикрытием, то уж точно не в таком количестве. На встречу Очкасову вышел человек с промасляной ветошью в руках. Очкасов спросил хозяина.

— Я тот самый хозяин и есть, зовут меня Иван Иванович, чем могу?

Очкасов предъявил жетон Департамента полиции и добавил, что служит в Пскове там, где жил прежний хозяин мастерской, убитый Гизингер Альфред Дмитриевич.

— Трагедия, надо же такому случиться. Хорошо, что виновных сыскали.

— Меня интересует, почему мастерская зовется «Самокат»?

— История длинная получится, но коль задали вопрос, слушайте. Все началось в самом конце прошлого века. Директор велосипедного завода в городе Риге Сан Саныч Лейтнер приспособил к раме немецкий мотор малых размеров Фафнир. Сделал привод к колесу и получился мотоцикл. Слышали что-нибудь про мотоциклы?

— Я же не с луны свалился.

— Так вот, идею подхватили в Москве и с 1908 года стали выпускать серийные мотоциклы со шведским мотором Дукс. Получилось чудо. Средняя скорость 60 километров в час, крутые подъемы ни по чем и дальность пробега громадная.

— Причем тут мастерская? — удивился Очкасов, хотя уже начал догадываться о назначении заведения.

— Техника имеет свойство ломаться. Причем регулярно и порой основательно.

— Понимаю, вы делаете ремонт мототехники? Дело выигрышное?

— Альфред первый додумался. Все оборудование придумал и даже брал в ремонт привезенные мотоциклы и велосипеды из других стран: Германии, Италии.

— Почему же тогда продал мастерскую?

— Разругался со своим компаньоном поляком, как его…

— Моравецким?

— Во-во. Зачем он вообще с ним связался? Поляк — революционер, стал своих друзей водить в мастерскую, прятать на складах запрещенные вещи. Все это Альфреду сильно не нравилось. Он долго уговаривал Моравецкого бросить стремные занятия, но ничего не вышло, разразился скандал.

— Где можно найти Моравецкого?

— Сказывают, сразу после убийства сбежал за границу.

— Мастерскую когда вам продали?

— За неделю до их конфликта, я сразу согласился даже не торговался. Деньги они разделили поровну при мне.

— И что? Гизингер сразу уехал в Псков?

— Так он женился, а в Пскове у него жилье оказалось.

— Зачем Альфред приехал в Санкт-Петербург в тот, последний раз?

— Ей, Богу, не ведаю, скорее всего вопросы у него оставались к поляку.

Глава седьмая

Пока Очкасов ездил в столицу, Мануйлов собрал сведения по месту жительства Аганиной-Гизингер. Зинаида закончила фельдшерскую школу при Мариинской больнице. Работала недолго, вышла за муж и уехала в Псков. Пыталась устроиться на работу, но вскоре ее мужа убили.

— Жалко женщину, — заметил Неустроев.

— Сказывают, любили они друг друга, — молвил Андрей Каримович.

— Посмотрим, что привезет Очкасов, думается мне, что убийцу столичные сыщики, как подобает не искали. Отделались тем, что лежало рядом.

— Соседи говорят, что ее даже на допрос не вызывали. Выдали тело в морге, как жене убитого, и прощай.

— Как же она тело везла до Пскова? — озадачился Неустроев.

— Не ведаю. Факт, что довезла. Отпели Гизингера в кладбищенской церкви и там же на территории упокоили.

— Ладно, Андрей Каримович, пошли по домам. Все одно до возвращения поручика ничего не высидим.

Очкасов успел заехать домой, помыться с дороги и надеть свой любимый кафтан приказчика и конечно картуз.

Неустроев с вниманием выслушал Сергея и согласился с его выводами о подтасовке фактов столичными сыщиками и причастности к убийству Моравецкого.

— Тебе не кажется, что пришла пора задать несколько вопросов вдове Гизингера? — спросил Неустроев.

— Что же ее в Департамент полиции вызывать?

— Разделяю твое замешательство, — Неустроев вышел из-за стола и подошел к окну:

— Как смотришь на то, чтобы навестить Аганину по месту жительства?

— Не знаю, считаю неудобным.

— Ты же к ней идешь не как молодой человек, а как поручик Департамента полиции. И поверь мне, повод более, чем понятный. Волей случая ты ознакомился с делом по факту убийства ее мужа и обнаружил допущенные столичными сыщиками неточности.

— Уверен, она примет меня за выскочку. Получается, что я, без году неделя в полиции, хочу оказаться умнее опытных столичных сыщиков.

— Именно так она и подумает. Надеюсь, далее ты сможешь убедить ее в обратном. Как только прозвучит фамилия Моравецкого, вдова должна оживиться.

— Чего его упоминать, ежели он проживает в Европе?

— Европа не луна. Именно принадлежность Моравецкого к революционерам тот самый мостик к нашей главной теме, к месту нахождения Парвуса?

— Больно мудрено, — засомневался Очкасов.

— Чего тут мудреного, когда одно за другое цепляется так, что не разорвать.

— Ладно, попробую, может и получится.

— Получится, ежели сменишь ипостась приказчика на начинающего чиновника. И еще во время беседы не хорохорься!

— Как это?

— Не вздумай отпускать комплименты и что-нибудь еще, называемое знаками внимания. Коли скатишься в пустое, то толку не станется.

— Может тогда вместе пойдем, вон как с огуречником хорошо получилось.

— Ты парень сообразительный, звание получил сверхурочно. Чем дольше буду тебя водить за руку, тем хуже станется для тебя самого.

После обеда Неустроев послал Очкасова в Департамент полиции, там ему приготовили материалы о социал-революционерах.

— С социал-демократами ты с грехом пополам разобрался. Теперь иди читай про социал-революционеров, или как они себя называют «эсеры». Особое внимание обрати на их «Боевую организацию», много там захватывающих моментов. Иди читай!

— Прямо сейчас?

— Без знания среды, с позволения сказать буревестников, делать в разведочном отделении нечего. Всех их объединяет одна общая страсть: — попасть в поле зрения полиции и уехать за границу. Кто-то отметился в ссылке, кто-то в тюрьме, а кто-то оказался на нелегальном положении. В Европе все они и каждый из них находятся под негласным наблюдением полиции. Вальтеру Николаи не надо организовывать сложных комбинаций, вербуй кого угодно. Думаю, сие понятно без лишних комментариев.

Доходный дом в Златоустовском переулку Очкасов нашел сразу. Поздоровался с дворником и под его пытливым взглядом проследовал в парадную. На втором этаже покрутил ручку звонка на двери с номером 51. Ожидал недолго, дверь открылась ровно настолько, насколько хозяин мог созерцать посетителя, мешала внутренняя цепочка.

— Меня зовут Сергей Иннокентьевич Очкасов, Департамент полиции, — поручик протянул к щели руку и показал жетон.

Дверь снова закрылась и тут же распахнулась, чтобы пропустить посетителя.

— Верно вы знаете, как меня зовут? Потому будем знакомы и проходите в переднюю залу.

Очкасов повиновался и присел на указанный хозяйкой стул.

— Много времени у вас не займу. Прошу меня выслушать до конца. Находясь по делам службы в столице, я случайно набрел на мастерскую с названием «Самокат». Сам уже давно мечтаю стать владельцем мотоцикла. Познакомился с хозяином и от него узнал про прежнего владельца мастерской Гизингера Адольфа Дмитриевича. Иван Иванович, так зовут нового владельца, поведал трагедию, произошедшую с Гизингером. Он же заметил, что сыщики особо не утруждались, подвернулся случай и они туда присовокупили убитого вашего мужа.

— Мне в петербургской полиции сказали, что убийца найден и понес заслуженное наказание.

— Может оно и так, но я не поленился и ознакомился с архивным делом по факту убийства господина Гизингера. Прочитал и согласился с Иваном Ивановичем. Понимаю, что приношу вам страдания, заставляя еще раз пережить трагедию. Но я не был бы так настойчив, коли не уверовал в причастность к убийству господина Моравецкого.

— А разве убийца не Моравецкий? — удивилась женщина и слезы выступили у нее на глазах, — подождите минуту, я принесу письма Моравецкого к моему мужу, они как два компаньона вели переписку.

Женщина отлучилась, и Очкасов наконец мог оценить внешние данные Аганиной. Высокая стройная брюнетка, платье длинное, целиком закрывает ноги, приталенное и стянутое в поясе мягким кожаным ремешком. Горловина платья обтягивает шею, рукава свободные, дутые, но на запястьях схвачены манжетами. Волосы собраны на голове, заплетенная коса обвивает затылок, лоб открыт, нос прямой, брови тонкие, четкие, в разлет, глаза зеленые и такие лучезарные, будто за ними включены маленькие лампочки. Губы полные и при разговоре нижняя губа выпирает немного вперед.

— За такой не грех и приударить, — пронеслось в голове, но тут же вспомнились слова Неустроева.

— Вот, почитайте! Боже мой, почему я не предъявила письма следствию? Хотя они со мной только один раз беседовали и то, когда я забирала тело из морга. Просто сообщили, что убийца установлен и наказан.

Очкасов посмотрел несколько писем и понял, что Моравецкий все время нуждался в деньгах. Других тем в своих письмах он не обозначал. Формы выпрашивания денег были разные. От вежливых, с упором на жалость, до угроз физической расправы.

— Значит, Иван Иванович был прав, а вам, Зинаида, морочили голову мои столичные коллеги.

— Они не сказали, что Моравецкий не убийца, они сказали, что убийца задержан и понес наказание. Я, наверное, сама так решила.

— Вы решили правильно, — молвил Очкасов и задержал свой взгляд на женщине.

— Если вы вздумали за мной ухаживать…

— Я вас перебью. Ухаживать не могу по двум обстоятельствам: помолвлен с девушкой, которую люблю с детства. И второе — мое жизненное кредо — восстанавливать справедливость. У вас есть жизненное кредо? Осмелюсь спросить.

— Я тоже мечтала помогать людям. Закончила фельдшерскую школу, но потом замужество, переезд и трагедия. Никак не соберусь с силами попроситься на службу в городскую больницу.

— Хотите я вам помогу?

— Нет, я все должна делать сама, так меня воспитали.

— Вернемся к нашей теме, — предложил Очкасов, — вы разрешите письма Моравецкого взять с собой. Обязуюсь вернуть через три дня.

— Не возражаю.

— Тогда буду вас ждать во вторник на Сенной площади в то время, которое назовете вы.

— Мне удобно в полдень. И, вообще, вам ко мне домой лучше не приходить. Вы понимаете?

Справка о беседе с Аганиной майору понравилась. Похвалил Неустроев за полученные письма Моравецкого, в которых четко просматривался мотив убийства.

За два месяца Очкасовым было проведено пять встреч с Аганиной. Настал момент, когда уровень обоюдного доверия позволил перейти к личности Парвуса. До этого Аганина уже дважды упоминала Громан в своих разговорах. Облюбовали столик в кофейне купца Амбарцумова в Константиновской слободе. Место не проходное, посетителей мало.

— Скажите, ваша подруга Громан, о которой вы несколько раз упоминали, не та несчастная женщина, связавшая свою судьбу с беглым социалистом Парвусом?

— Верно! Катенька без ума влюбилась в этого ловеласа и непорядочного человека.

— Ее надобно предостеречь. Любовные отношения с этим человеком могут испортить ей всю жизнь. Вы не представляете, как он опасен.

— Поздно, Сергей, поздно. Она уехала к нему в Константинополь.

— Куда-куда? — чуть не вскочил с места Очкасов, — в Турции нынче события, речь идет о государственном перевороте.

— Там речь идет о переходе от Османской империи к республиканскому правлению. К власти стремятся прогрессивные силы, именующие себя младотурками.

— Какой у вас богатый кругозор. Вы не дипломированный фельдшер, а атташе России в какой-нибудь стране.

— За три дня Катерина меня так просветила, что могу лекции читать о событиях в Османской империи.

— Каким образом Парвус, этот слон, поместился в наполненном событиями Стамбуле?

— Очень просто. Он официальный представитель ряда немецких фирм, торгующих с младотурками. Особенно тесно Парвус связан с концерном Круппа. Оружие и продовольствие сегодня приносят хорошую прибыль. Наконец этот человек получил то, к чему стремился всю жизнь. Он стал баснословно богат.

— Может теперь успокоится и забудет про Россию. Опасен был здесь и не менее опасен там, в Европе.

— Жальче всего мне свою подругу. Попользует ее, втянет в какую-нибудь историю и отречется. Я бы послала ей письмо, но уверена бесполезно.

— У вас имеется ее адрес? — удивился Сергей, — хотелось бы знать, где обосновался наш бывший враг.

— Адрес я вам принесу в следующий раз.

— Может увидимся послезавтра? — предложил Очкасов.

— Меня вполне устраивает. Тем более, что завтра у меня дежурство в больнице.

— Забываю поинтересоваться делами на вашей новой работе.

— Какое же оно новое? Все знакомо, все привычно. Впервые после долгого перерыва почувствовала себя нужной.

На следующую встречу Зинаида пришла в крайне возбужденном состоянии. Встреча проходила на конспиративной квартире, оборудованной под мастерскую художника.

— Вы говорили будто Моравецкий уехал за границу? Ничего подобного! Он работает в нашей больнице санитаром.

— Такого быть не может. Моравецкий Мирослав Карлович в Россию не возвращался.

— Значит, он въехал по другим документам. У революционеров такое решается просто.

— Когда и при каких обстоятельствах вы его видели?

— На территории больницы расположена прачечная. Туда один раз в день отвозят грязное белье, халаты и прочее. Сделан вместительный короб на колесах, типа тележки. Вчера я по срочному делу спешила из одного корпуса в другой. Вижу, санитар везет кучу грязного белья. Глянула мимоходом и обомлела.

— Вы с ним встретились взглядами?

— Я так испугалась, что загородилась нашим доктором и начала засыпать его вопросами. Тележка проехала, и я побежала дальше, оставив доктора в полном недоумении. Думаю, Моравецкий объявился по мою душу.

— Мы негласно за вами понаблюдаем, уверяю, что ситуация разрешится быстро.

Вопросы с Парвусом отошли на второй план, хотя его адрес Зинаида передала.

— Сейчас я пойду за вами, — заявил Сергей, — не оглядывайтесь. Посмотрю, нет ли слежки. Доведу до самого дома и, если все будет нормально, то запритесь и никому не открывайте. К вечеру и на всю ночь выставим скрытое дежурство возле вашей квартиры.

— Не представляете, как я вам благодарна.

Очкасов доложил о происшествии и попросил выделить на всю ночь смену для охраны Аганиной.

— Не торопись, — отреагировал Неустроев, — какая необходимость могла сподвигнуть Моравецкого маскироваться под санитара? Убить Аганину он мог без лишних хлопот и рисков, да еще несколько раз к ряду. Думаю, тут дело в другом. Позови ко мне Ломакина.

Вахмистр по приказу Неустроева сходил в дежурную часть департамента полиции и выяснил, что в горбольнице прошедшей ночью произошло убийство неустановленного лица, поступившего накануне днем с двумя огнестрельными ранениями. Убийство совершено ударом ножа в грудную клетку в область сердца.

В Департаменте Псковской полиции ходили легенды о ротмистре Караулове Михаиле Евгеньевиче. Сказывали, что он проворачивал такие комбинации, каким мог бы позавидовать самый талантливый писака-выдумщик. Неустроев и Караулов общались редко и только по делу. Каждый из них знал, что, ежели назрела встреча, то разговор состоится по-крупному. На мелочи никто из двоих никогда не разменивался.

Неустроев из переговорного кабинета набрал телефонный номер Караулова. Они обмолвились двумя фразами и условились встретиться в сквере на берегу Великой. Неустроев помнил правила игры и, как инициатор встречи, начал с имеющейся у него информации.

— Значит санитар? — отреагировал Караулов.

— Только похоже я припоздал, уверен, что Моравецкий уже залег на дно.

— Не поверишь, Кронид Нифонтович, он убил моего лучшего агента. Удачно прошло его внедрение к боевикам и, я надеялся наконец выйти на Савинкова. Как ты знаешь — создателя боевой организации эсэров.

— Думаешь у тебя произошла утечка?

— Не мог мой человек проколоться, лично его готовил, да и он не новичок.

— Значит опять Клеточников?

— Значит опять, — подтвердил Караулов.

— Давай договоримся так. Я беру на себя розыск Моравецкого, имею на сей счет соображения, а ты не проводи никаких комбинаций, займись мелочевкой.

— Через неделю на этом же месте, если срочность не возникнет.

Караулов кивнул, решили и разошлись по своим конторам. Неустроев о гибели человека Департамента полиции сообщил Очкасову. Тот еще раз поставил вопрос об охране Аганиной.

— Может все-таки прошерстим больницу? Глядишь, отыщется Моравецкий, — никак не мог успокоиться Очкасов.

— Занятие для бездельников. Можно, конечно, перелопатить весь персонал, потом отчитаться о проделанной работе и тяжело вздохнуть от непосильного бремени. Но мы с тобой сделаем по-другому.

— Нам бы фотографию Моравецкого.

— Молодец, одинаково думаем. Тащись на квартиру к Аганиной и вези на служебную квартиру. Я туда прибуду вместе с нашим художником, будем писать портрет Моравецкого.

— Коли получится, мы его за пару дней сыщем. А что случилось у Михаила Евгеньевича?

— Худо, похоже завелся новый Клеточников.

— Не понял!

— На заре сплочения желающих развернуть нашу жизнь в другую сторону появилась организация «Земля и Воля». В 1878 году к ним примкнул некто Клеточников Николай, недоучившийся студент Пензенского университета. Волей случая или намерено, он попал на службу в Третье охранное отделение Канцелярии его Императорского Величества. К сердцу сыска Клеточникова не допустили по причине незначительного срока службы. Но кое-что доверили, а парень был не дурак и еще обладал феноменальной памятью. Добывал для революционеров сведения о намечаемых обысках, арестах, облавах. Главное, он выявил и передал своим единомышленникам всех сотрудников Третьего отделения, в общей сложности человек четыреста.

— Его все-таки разоблачили?

— Совершенно случайно. Суд приговорил Клеточникова к смертной казни, потом заменили на пожизненное. Но просидел он недолго, помер в возрасте тридцати шести лет.

— Да, дела! Точно Караулову надо помочь найти предателя.

— С подачи этого негодяя, в агента стреляли, но он чудом остался жив и попал в больницу. Моравецкий под личиной санитара сумел проникнуть в больницу и добить парня.

Дворник возле дома Аганиной глядел на Очкасова взглядом тюремного надзирателя.

— Может служил по тюремному ведомству? — подумал Сергей и взял на заметку выяснить биографию служителя чистоты и общественного порядка.

Зинаида скорее всего провела бессонную ночь и выглядела неотдохнувшей. Пришлось принести извинения за несогласованный визит и поведать ей про убийство.

— Думаю появление поляка под личиной санитара никак не связано с вами.

— Может оно и так, но Альфред незадолго до роковой поездки в Санкт-Петербург купил амбар на выезде из города на Московском тракте. Перед поездкой документы он оставил дома, а ключи от амбара всегда носил с собой. По крайней мере в доме я их не нашла.

— Все мы догадливы задним умом. Мне бы поглядеть в деле по убийству вашего мужа протокол осмотра тела. Там был перечень изъятых у него вещей.

— Все вещи мне отдали, когда я забирала тело. Ключей от амбара там точно не было. Я хорошо помню, что один ключ старинный увесистый, такие часто в музеях показывают. А два ключа обычных и все на одной связке, блестящем кольце из толстой проволоки.

— С вами не заскучаешь. Прошу вас поехать со мной на встречу с художником, помогите нарисовать портрет Моравецкого.

— Для чего?

— Хотим перефотографировать, размножить, раздать городовым и другим нашим людям. Думаю, за пару дней сыщем злодея.

— Может вместо портрета подойдет фотография? У меня имеется групповой снимок, где Моравецкий, мой муж и еще два человека сфотографированы.

— Можно посмотреть? — спросил Очкасов, и Аганина пошла за альбомом.

Фотография представляла собой изображение всех четырех лиц, сделанная на профессиональном уровне. Формат карточки большой и лица получились выразительными.

— Тогда так, вы остаетесь дома, закрываетесь на все замки и сидите тихо ни на что не реагируете. Не открывайте даже дворнику.

— Почему дворнику нельзя? Он заходит иногда за какой-нибудь мелочью.

— Я вам потом объясню. Не прощаюсь, вернусь через пару часов. Фото беру с собой, естественно, с возвратом.

Дворник по-прежнему находился у ворот и при появлении Очкасова продолжил сверлить его взглядом бесцветных глаз.

Неустроев обрадовался неожиданной находке и послал художника переснимать лик Моравецкого. После его ухода Очкасов поведал про амбар, выкупленный еще живым Гизингером.

— Значит документы о покупке у Зинаиды, а ключи скорее всего у Моравецкого.

— Еще не все. Кронид Нифонтович.

— От твоих новостей я уже лишился сна. Ты не только способный, ты еще и везучий. Сказывай свою новость.

— Не новость у меня, сущая догадка. Даже не догадка, а обычное подозрение.

— Говори быстрее, не тяни кота…

— Дворник в доме Аганиной смотрит на меня так, будто хочет раздеть до гола. Может он тюремщик бывший?

— Спросим у Мануйлова, он и его люди почитай всех дворников в городе знают.

Андрей Каримович хотел позвать двух своих сотрудников, ответственных за жилой сектор, где расположен дом Аганиной, но в досягаемости оказался лишь один филер. Второй был занят и находился на выезде.

— Верно, Андрей Каримович, этот дворник мужик странный. Завсегда нам рад и зовет к себе в коморку. Чаем поит и рюмку готов налить. Но толку от него никогда не было. Все у него хорошо, да ладно. Говорит много, а в отчете писать нечего.

— Чем могу, — извиняющимся тоном заключил Мануйлов.

— Попрошу тебя, Андрей Каримович, изыщи возможность, поставь скрытый пост у дома Аганиной.

— Что-нибудь придумаю, может напротив какое окно сыщется.

— А как сумеете уйти от недремлющего ока дворника? — спросил Очкасов.

— Очень просто. Один к нему в гости пойдет, а двое найдут место для наблюдения.

— Предупреди своих, что к вечеру к ней заглянет Очкасов.

От Мануйлова заехали в фотолабораторию, забрали карточку для Аганиной и разъехались. Тираж копий еще не успели изготовить.

Глава восьмая

После дневного напряга у Неустроева еще хватило сил ехать вечерним поездом в столицу.

— Главное, — он напутствовал Очкасова, — не принимай поспешных решений. Исходи из того, что время терпит. Завтра день проведу в нашей головной конторе. Депешу с приглашением получил на прошлой неделе с нарочным. Видимо подошли новости из других краев по нашим заботам.

— Езжайте спокойно, обещаю дождаться без лишних вмешательств со своей стороны. Только пусть Мануйлов фотки в лаборатории заберет.

Как бывает в подобных случаях, в отсутствие Неустроева прямо с утра посыпались новости. Скрытый пост по адресу Аганиной зафиксировал несколько попыток дворника достучаться до Зинаиды. Но та следовала рекомендациям Очкасова и дворнику не отворила. Сразу после полуночи двое неизвестных втащили в каморку дворника тяжелый мешок, тяжелый настолько, что несли его в четыре руки, сгибаясь под тяжестью. Осведомитель службы Мануйлова по кличке «Титов» по месту своего проживания: Петровский посад, дом 19; видел, как человек с фотографии входил вместе с неизвестной женщиной в дом номер 17.

Первая реакция Очкасова сводилась к немедленному обыску в каморке дворника и к проведению облавы в Петровском посаде, доме номер 17. Но ума хватило прежде посоветоваться с Ломакиным.

— Ты, Сергей, видимо забыл простую истину. Любая информация, добытая скрытым путем, должна прежде осмыслиться.

— Значит сидеть и ничего не делать? — взвился Очкасов.

— Как не делать? Ждать!

Очкасов весь день и ночь провел в конторе. Предупредил Мануйлова, мало ли чего.

Неустроев вернулся в Псков утренним поездом и сразу помчался в контору. Выслушал доклад Очкасова и остался невозмутимым.

— Сергей, бери свою тетрадь и делай в ней пометки. В нашей головной конторе меня озаботили новыми веяниями в противостоянии с немцами, а может и с британцами тоже.

Неустроев открыл свои записи, долго вчитывался в них, потом поглядел на Очкасова и начал говорить:

— Наше руководство считает, что Департамент полиции принятыми мерами сумел добиться разложения «Боевой организации социал-революционеров». Вместе с тем считается, что за десять лет, начиная с 1901 года, деятельность боевой организации (БО) сильно осложняла внутреннюю обстановку в Российской империи. На счету БО 263 террористических акта, из них 33 покушения на жизни генерал-губернаторов и их заместителей, покушения на 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов. Ими уничтожено 26 агентов Департамента полиции. Возвращаясь к событиям 1905 года, наше руководство напоминает о попытках боевиков предпринять усилия по вооружению той части народа, которая недовольна существующих государственным устройством. По чистой случайности не дошел до конечного пункта пароход «Джон Графтон», доверху забитый оружием, купленным на деньги американцев. Вмешался случай построить воздухоплавательное средство для бомбометания. Напоминают, что изобретения Сергея Ивановича Бухало все-таки нашло применение у немцев. Противник не намерен отказываться, от практики политических убийств. Готовы по образцу и подобию создавать аналогичные структуры на нелегальной основе. Противник уверен, что вооружение народа произойдет за счет военной мобилизации широких слоев.

— Не понял! Какая мобилизация? Это же война. У нас со многими мирные договоры! — взбудоражился Очкасов.

— Не нашего ума дело, так считают немцы. Пометки сделал? Учитывай в дальнейшей работе, — заключил Неустроев и послал Очкасова за чаем.

— В каморке дворника нужно делать обыск, а в доме 17 в Петровской слободе — проводить облаву, — никак не мог успокоиться Очкасов.

— Когда тебя распирает молодецкая удаль, повторяй фразу «я не в кавалерии». В нашем деле нужна осмотрительность и видение конкретного результата. По-твоему, что у нас главное?

— Главное у нас — амбар тот, который купил себе Гизингер накануне своей гибели. Моравецкий убил Гизингера из-за амбара.

— Дальше ты скажешь, что задержим Моравецкого, допросим и все узнаем.

— У нас есть чем прижать Моравецкого, — горячился Очкасов.

— Наша прижималка слабовата. Надо еще собирать, хотя бы по крупицам то, что можем собрать, или ты его пытать собираешься.

— Скажите тоже, — воспротивился Очкасов.

— Давай работать без горячки, пока обстановка здесь и в самой стране позволяет.

Поручик уговорил Аганину проводить его к амбару. Проехали на коляске мимо строения и вернулись назад. Зинаида пошла в больницу, Очкасов в свою контору. В это же время Неустроев наблюдал за дворником и сильно озадаченным вернулся на службу. Поручик, вооружившись картоном и цветными карандашами, работал над чертежом расположения амбара. Увидев, что его подопечный занят работой, Кронид Нифонтович погрузился в свои мысли. Ошибиться он не мог. Дворник — никто иной, как его бывший однокашник по Московскому пехотному юнкерскому училищу Валериан Таранов по кличке Таран. Сомнений никаких, несмотря на бороду, усы и прожитые годы. Куда денешь руки почти до самых колен, кривые ноги с повернутой левой ступней вовнутрь и, походку с подпрыгиванием, да так, что идущий вот-вот упадет ничком.

— Поеду к Мануйлову, спрошу, что нового по Аганиной, — сказал майор.

— Может вместе смотаемся? Мне тоже интересно, — поднял голову Очкасов.

— Езжай к амбару теперь один, без Аганиной, покидай, где лучше людей выставлять.

Мануйлов поведал, что за время наблюдения к дворнику занесли всего четыре мешка, весьма тяжелых.

— Теперь скажи, Андрей Каримович, как поживает твой мастер перевоплощений?

— Сегодня должен быть на своем месте. Позвать?

— Зови!

Мастер перевоплощений назвался Онуфрием, и уже первые минуты общения с ним заставили поверить в непревзойденные актерские способности. Он пересказал прощание Екатерины Громан с Зинаидой на вокзале да так, что каждую изобразил в манере говорить и жестикулировать.

— Тебе, как сотруднику полиции, нужно подойти к дворнику дома Аганиной и предъявить фотографию Очкасова. Спросить, не появлялся ли сей господин возле вверенного ему дома?

— В чем смысл затеи? — спросил ничего не понимающий Мануйлов.

— Смысл в том, чтобы попасть к дворнику в каморку и глянуть на месте мешки или нет.

— Куда они могут деться? — снова удивился Мануйлов.

— Коли окажутся на месте, значит я ошибся.

— Вдруг дворник не захочет приглашать меня к себе. С какого такого угара он вообще должен меня в гости тащить? — заговорил Онуфрий.

— Всех наших к себе водил, — уточнил Мануйлов.

— Если заартачится, уже будет подозрительно, тогда точно мешки на месте, — заключил Неустроев.

— А что, хорошая задумка, — оценил Мануйлов.

— Еще не все, — продолжил Неустроев, — коли позовет, еще одна забота будет.

— Само собой, — оживился Онуфрий.

— Может предложить чай, а может чего и покрепче. На выпивку соглашайся, да прояви тягу к сему. Нальет хорошо, так и пьяненьким притворись. Но лишнего не болтай, на судьбу свою пожалуйся и более ничего. Если верно думаю, то дворник — бестия хитрая. После твоего ухода станет все прокручивать и оценивать, как ты себя вел, нет ли фальши.

— Коли предложит знакомство продолжить, позовет приходить на другой день или еще чего? — предположил Онуфрий.

— Не соглашайся, покажи лишь одно — тягу к выпивке.

— Когда идти? — азарт горел в глазах парня.

— Прямо сейчас и двигай. Вот тебе на извозчика. Жетон департамента у тебя с собой?

— С собой. Разрешите выполнять?

— Иди с Богом, мы с Андреем Каримовичем тебя дождемся.

Онуфрий выскочил из пролетки и с сосредоточенным видом подошел к дворнику, велел тому сделать перерыв в работе.

— Ты кто таков, чтобы мне указания давать? Не часто слышу подобное. В основном с меня работу требуют.

— Департамент полиции, — шепотом сказал Онуфрий и предъявил жетон, за ним достал фотографию:

— Вот, любезный, взгляни. Гляди внимательно. Появлялся этот тип в твоих владениях? Сказывай, как на духу и не вздумай лукавить!

— Был, голубчик мой ненаглядный, был. Даже не был, а бывает! Скажу так, посещает нашу жительницу госпожу Аганину, фельдшерицу из городской больницы.

— Он ей родственник или полюбовник? С кем живет Аганина? Одна, с мужем, родителями, с детьми?

— Ты меня засыпал вопросами. Пойдем вначале ко мне, чайку попьем. Не для улицы разговор, дома тебе все и поведаю.

— Времени у меня мало, сам понимаешь, служба. Но коли разговор важный, пойдем.

От двери три ступени вниз, дворник предупредил загодя. Одно окно под самым потолком, помещеньице маленькое, сажень на сажень. Кушетка в одно место, столик или тумбочка похоже и то и другой одновременно. Один табурет и сундук в углу. Вдвоем не разминуться. Под потолком лампочка, у двери выключатель.

— Меньше, чем тюремная камера, — заметил Онуфрий и сел на единственный табурет.

Блокнот и карандаш выложил на стол.

— Давай, старый, колись, — начал Онуфрий, — как тебя величать?

— Зови Егорыч, а к тебе как обращаться?

— Онуфрий. Сказывай, что ведомо, важна каждая мелочь.

— Начну с той, коею он посещает. Зинку Аганину в дом привел ее муж — инженер немецкого происхождения, Гизингер фамилия, звали Альфред.

— И куда он делся?

— Убили. Поехал в столицу и не вернулся.

— За что убили?

— Никто не знает. Зинку вызвали в полицию. Она привезла тело, похоронила мужа на городском кладбище.

— Может наш тип постарался? Поди быстро появился после гибели немца?

— Врать не буду, ибо так сказать не могу. Не ночует. Сперва думал, что из ваших. Видишь, выходит ошибся. Тогда он из благородных воров, из тех, кто убивает с большими извинениями. Вы-то в чем его подозреваете?

— Мы таких зовем брачный делец. Такие пудрят богатым вдовам мозги, потом обдирают до липки.

— Может водочки? Чай кипятить надобно, время у тебя в обрез. А тут наливай и пей.

— Ежели по чуть-чуть, то можно. Водка хоть хорошая?

— Попробуешь, еще попросишь.

Егорыч достал начатую бутылку и две вместительные стопки, положил нарезанный ржаной хлеб и ломтики соленого сала. После третьей стопки Онуфрий прибавил словоохотливости. Начал жаловаться на свою судьбу.

— Я на заводе зарабатывал по сто рублей и больше. А тут оклад шестьдесят пять в зубы и больше взять негде. Мне бы жену найти, детишек завести, а я с утра до ночи на службе.

— Чем же ты так занят?

— Ты, Егорыч, много хочешь знать. А сказывать лишнего права не имею. Ладно, спасибо тебе за сведения и за угощения.

— Ты заходи, надобность возникнет, еще потолкуем.

— Налей-ка еще одну на дорожку.

Онуфрий выпил, махнул рукой и пошел по ступеням вверх.

Неустроев одобрил исполнение задания и крепко пожал Онуфрию руку, выразил уверенность, что к Егорычу они еще вернутся. Оставшись вдвоем с Мануйловым, спросил:

— Говоришь, мешки не выносили? И куда же они делись?

— Куда-куда! Прозевали слепцы мои.

— Думаю, ничего они не прозевали, думаю из каморки Егорыча имеется выход в подвал дома.

— Будешь обыск проводить? — выдохнул Мануйлов.

— А-ну как раскрою все мои подозрения и ничего не найду. Попробую по-другому.

У себя в кабинете Неустроев осмыслил еще раз визит Онуфрия, и еще раз уверился, что из тесной каморки должен быть выход в подвал. У любого дворника много приспособления для чистки снега, колки льда, уборки мусора и прочего. Инструментарий нужно где-то хранить. Надо так, чтобы дворник ни о чем не догадался, но исчез со своего поста на пару деньков.

Неустроев взял сводки наблюдения за домом и вывел для себя один важный момент: Егорыч через день ходил в пекарню, что неподалеку, и покупал горячие бублики, каждый раз по три штуки.

— И то верно, — подумал Неустроев, — бублики хороши горячие.

Недолго думая, Неустроев поспешил в адрес. Пекарню нашел по запаху. Смерил взглядом, шагов триста от дворницкой. Какую каверзу тут придумаешь? Расстояние в самый притык. Неустроев еще раз обвел взглядом окружающие строения и невольно остановился на выступающем карнизе из лепнины между вторым и третьим этажами дома, где пекарня. Обратил внимание, что кусочки лепнины уже отвалились. В голову втемяшилась греховная мысль. Ломакин идею поддержал и взялся изготовить кусок отвалившейся лепнины.

— Форма нам, Кронид Нифонтович, не особо и важна. Она при падении разлетится на мелкие части. Нам главное, чтобы самого вырубила, и в таком состоянии он полежал бы минут десять, пока до больницы довезем.

— Тут главное, на себя грех не взвалить. Вдруг убьем мужика!

— Не боись, до смерти точно не дойдет. Мало тоже нельзя, а то встанет и пойдет, как ни в чем не бывало.

— Может испытаем? — пробубнил Неустроев.

— Если только на вашем молодом даровании — Сергее Иннокентьевиче, — засмеялся Ломакин, но тут же утих, понимая, что сморозил глупость.

— Сегодня у дворника гость был. Бубликов не видел, значит завтра-послезавтра пойдет в пекарню. Успеем за вечер гипсовку отлить?

— Отлить недолго, еще думаю пару камушков туда добавить.

— Делай, завтра с утра выходим. Ты бросаешь с крыши, я везу в больницу. Разошлись?

— Думаю, тебе понадобится склянка с кровью. Одежду болезному польешь, убедительнее станется.

— Больно ты весел нынче.

— Так ведь дело стоящее приспело!

Очкасов появился уже совсем по вечеру. Вернулся грязный, в опилках и сообщил, что чуть выше на взгорке амбар заложили. Сам купец Лоскутов Юрий Николаевич землю купил. Сказывают, знаменит на всю округу.

— Чем же знаменит? — Неустроев знал, что многие купцы для куража слухи о себе всякие распускают.

— Будто веревки и канаты делает. Не хуже корабельных получаются, да еще полотно и парусину.

— Все это вчерашний день, — заявил майор.

— Какой же вчерашний, когда заказы идут к нему из Европы?

— Ну ладно, и что?

— С площадки, где амбар заложили, наш виден, как на ладони.

— Днем, а ночью, как быть?

— Кто придет в амбар, впотьмах сидеть не станет, все одно станут освещать, а мы рядом.

— Ладно, готовь чертежи, завтра решим. Только с утра буду на выезде, дождись и ничего не предпринимай. Давно хочу тебе сказать, господин поручик, береги свое везение, удача переменчива. Не всегда будет фарт, что через любовницу Парвуса вышли на Аганину и понеслось. Тут тебе и убийство Гизингера, и боевик Моравецкий, от него к амбару, от амбара к Клеточникову в рядах сыскарей. С неба свалился дворник с мешками-невидимками. Помнишь, как Зевс на людей обиделся и с помощью Гермеса, Афродиты и Гефеста создал женщину-Пандору. Аганина — твое детище, Очкасов. Теперь ищи ее «ящик».

Егорыч в хорошем настроении вышел с тремя бубликами из пекарни и сделал первый шаг. Вдруг в глазах потемнело и тело стало как бы не его. Очнулся на мостовой, вокруг слышны стуки каблуков и среди гула различимы слова «помощь», «больница». Его подняли сильные руки, положили на мягкое сиденье и колеса загрохотали. Показалось, что он падает в пропасть, потом снова поднимается и опять забытье. Пришел в себя на койке в больничной палате. На голове повязка, слева и справа другие больные.

— Кто меня так? — первое, о чем спросил Егорыч у медсестры.

— У карниза отвалился кусок облицовки и упал прямо вам по голове. Врач говорит, что придется полежать несколько дней под нашим наблюдением. Боится, что могут быть осложнения.

— Мне нельзя тут разлеживаться, мне домой надобно, там работа стоит.

— Хотите по дороге помереть, или хуже того стать дурачком?

— Ты мне доктора приведи.

— Будет только завтра утром. Докторам тоже отдых требуется.

— Тогда я уйду так, — дворник свесил ноги с кровати.

— Санитары! — закричала сестра и два здоровенных мужика уложили Егорыча на место.

Один из них сжал плечо дворнику до хруста и прошептал:

— Двинешься с места, добавлю. Хочешь, чтобы нашу сестру уволили? Мы не допустим.

Мануйлов лично следил за порядком в третьем корпусе горбольницы, а Неустроев в это время обследовал каморку дворника. Поначалу показалось все просто, и Неустроев начал терять интерес. Ломакин поковырялся в висящем замке сундука и, когда открыли крышку, выбросили тряпичный хлам, то взору открылся вход в подвал. Сперва площадка, за ней ступени. Неустроев спустился в полной уверенности, что обнаружит четыре мешка, набитых ворованным скарбом. Но он ошибся. Фонарь высветил стены благоустроенной комнаты с хорошей мебелью, библиотекой и гардеробом, полного дорогой одежды на любой сезон. На столе лежал фотоальбом, который окунул Неустроева в жизнь бывшего офицера русской армии капитана Таранова Валериана Вениаминовича. Почему он променял армейскую жизнь на дворовые радости, оставалось загадкой.

— А где же мешки? — над ухом Неустроева висел вахмистр.

— Может из комнаты есть выход дальше в подвал? — предположил Неустроев.

Ломакин в одном месте начал стучать сапогом по половой доске.

— Здесь и люк имеется, Кронид Нифонтович. Посветите мне, а то не с руки.

Оказалось, что под полом комнаты еще ниже оборудовано другое помещение. Точнее колодец без воды с выложенными каменными стенами. Посередине стоял печатный станок, а на столе по ящичкам разложены литеры, набирай текст и печатай.

Все оставили в первозданном виде, огляделись и поехали в контору. Там начали обсуждать результаты негласного обыска и к теме допустили Очкасова. Когда тот понял в чем дело, чуть не заплакал.

— Значит меня, как полудурка, заставили лазить по оврагам, а сами делали настоящую работу? Всякой Пандорой мозги законопатили.

— Сергей, не кипятись. Ты первым заподозрил дворника. Помнишь, как ты меня убеждал, что дворник вовсе не дворник, а нечто большее. Я тебя услышал.

— Амбар чертов сегодня ночью подожгу! — завопил поручик.

— И помешаешь полной отгадке ситуации.

— Хочешь сказать, что Моравецкий и дворник связаны между собой?

— Знаешь, что я обнаружил в нижней комнате? Связку ключей на толстой блестящей проволоке. Один ключ большой и старинный, а два других современные малых размеров.

— Вы их оставили на месте? — спросил Очкасов.

— А что? Надо было забрать с собой?

— Ни в коем случае! — наконец улыбнулся поручик.

Глава девятая

— Предлагаю, господин майор, воспользоваться нахождением дворника в больнице и арестовать его прямо в палате, — начал день таким предложением Очкасов, — положим, я надеваю белый халат, маску и колпак. В таком виде он меня точно не узнает, захожу в палату и…

— Разве я тебе не говорил? — перебил его Неустроев, — дворник, он же Таранов, закончил Московское пехотное юнкерское училище.

— Откуда известно? — удивился Сергей.

— Учился я с ним на одном курсе. Думаю, более тебе ничего доказывать не нужно. Таран может оказаться нашим разведчиком.

— Это меняет дело, — молвил Очкасов, — как же нам внести ясность?

— Запросить военное ведомство. Пойду на прием к нашему непосредственному начальнику полковнику Рыкунову. Он лицо официальное, носит военную форму и занимает половину этажа в штабе армии. Надеюсь, убедить его обойтись без письменного запроса, иначе потеряем месяц и более. Рыкунов, мужик понятливый, может согласится позвонить в военное ведомство. Тогда ответ получим быстро.

— А мне что делать?

— Езжай к Мануйлову, справляйся о новостях у наблюдателей за адресом Аганиной. Заодно попроси его позвонить в больницу, у него главврач в зкакомцах состоит. Пусть поинтересуется временем выписки Таранова.

Мануйлов до главврача не дозвонился из-за неполадок со связью. Подоспел посыльный от наблюдателей и сообщил, что дворник час назад вернулся домой.

— Получается выписали нашего страдальца? Стало быть сегодня, край завтра, к нему пойдут ходоки. Брать их под наблюдение или не брать? — Андрей Каримович вопросительно посмотрел на Очкасова.

Тот со знанием дела, никак не смущаясь, ответил:

— Если ходоков окажется много, то за всеми работать смысла нет. Рассчитайте силы для наблюдения за двумя. Кого, пусть сами наблюдатели определят. Работайте осторожно и при первой угрозе расшифровки бросайте их.

Неустроев объявился во второй половине дня. Тяжело опустился на стул и уставился в угол.

— Не удалось? — всполошился Очкасов.

— Наполовину. Запрос полковник сделал по телефону, но ответ, сказали, пришлют с нарочным.

— Что значит? — не удержался Сергей.

— Значит не все просто в биографии Таранова. Ладно, другие дела тоже не ждут. Слышал, Таранова из больницы выписали. Давно ты, Сергей, своего Огуречника не видел.

— Так дела, вы же знаете.

— Про своих людей забывать никак нельзя. Они тебя быстрее забудут. Бери фотографию Моравецкого и иди к Огуречнику с инструктажем. И за жизнь поговори.

— Понял! Исполняю!

Вернулся Очкасов под самый вечер. Неустроев поднял голову и недовольно глянул на подопечного.

— Огурцы солили или мешки пересчитывали?

— Не поверите, Кронид Нифонтович, с Огуречником пообщался достойно. Он поведал мне про зазнобу старшего брата, про то, как родители не довольны его выбором.

— А дальше ты задремал и очнулся уже под вечер, — Неустроев оставался недовольным.

— Не поверите…

— Ты уже говорил. Слушаю про то, во что трудно поверить.

— Двигаюсь в сторону нашей Великолукской улицы и вдруг из парадной дома выходит девочка и просит у меня две копейки на хлебушек. Мне стало жаль ребенка, и я решил спросить о ее родителях. Кабы она не глянула за мою спину глазами полными страха, я бы точно удар пропустил. Резко развернулся и вижу, летит мне на голову дубина. Моментально ушел в сторону, и она просвистела мимо, только задев плечо. Гляжу, а дубину в руках держит мужик вполне себе здоровый, в глазах ненависть. Достал его ногой в живот, а он будто не почувствовал. Снова на меня стал замахиваться. Пришлось нырнуть под его руку и запрыгнуть ему на спину. Ударил руками по ушам и ребром ладони врезал по сонной артерии. Он брык и упал. Глядь, а девка сбежала. Пошевелил его дубиной, он в полном отрубе. Начал его обыскивать, и вот смотрите, что обнаружил, — Очкасов начал выкладывать на стол золотые изделия: цепочки, броши, кулоны, подвески…

Удивлению Неустроева не было конца.

— Насколько разбираюсь, весь металл — настоящее золото, а каменья, вообще самоцветы.

— Зачем девке понадобились две копейки? Короче, я связал мужика и потащил в участок. Он стал приходить в себя и совсем не сопротивлялся. Я шел и глядел по сторонам, надеялся, где-нибудь девка покажется.

— И что в участке?

— Там я представляться не стал, предъявил свою паспортную книжку и подписал неразборчиво протокол. Но что интересно, мужик не артачился, признал, что напал на меня с дубиной и ни слова про девку, золото и камни. Я тоже ничего не стал говорить. Расписался и пошел к дверям на выход. А бандит говорит дознавателю — срочно доложи обо мне Епанче.

— Кому-кому?

— Е-пан-ча. Я четко слышал. Именно так он сказал. Вышел я из околотка, отошел на расстояние и притулился на скамейке за деревом. Сидел больше часа, чуйка не давала мне уйти. Народ туда-сюда снует, на меня внимание никто не обращает. Вдруг гляжу, как ни в чем не бывало вышел мой обидчик, сунул руки в карманы и пошел, посвистывая, прочь.

— Ты специально задачки мне изобретаешь? На сегодня достаточно, пошли по домам. Устал я от работы, а от тебя, Очкасов, еще больше.

Но утром задачку задал Мануйлов. Накануне вечером, еще по светлому времени, к вернувшемуся из больницы дворнику пожаловали два типа. И тот, и другой в котелке, дорогом пальто и в комбинированных лакированных штиблетах. Подошли к дверям дворницкой и встали в ожидании. Сложилось мнение, что посетители просто проверялись. В дворницкой пробыли больше часа, стали расходиться. У Мануйлова были подготовлены две группы для наружного наблюдения.

— Скажу тебе так, Кронид Нифонтович, в моей практике такого еще ни разу не было, — Мануйлов сделал глоток из чашки и продолжил, — дошли эти два стручка до трактира, там неподалеку, вывезли два велосипеда и разъехались в разные стороны. Что прикажешь делать? Пешком за ними бежать? Так у меня люди, не кони. Экипаж запускать, а он быстрее скачет. Потом они в любую калитку проедут, и по любому конец моей конспирации.

— Коли все враги на велосипеды сядут, тебя службы лишат, — засмеялся Неустроев.

— Ты не смейся, лучше скажи, что делать в таких случаях.

— Проблема. Андрей Каримович, ты на мой смех внимания не обращай. Не исключаю, что сам к дворнику скоро в гости пожалую.

— Один? — почти воскликнул Очкасов.

— Поглядим, — ответил Неустроев и снова обратился к Мануйлову, — спроси у своих ребят, девочка почти ребенок, никому глаза не мозолила. Может своим поведением внимание обращала.

— За детьми еще не приходилось работать.

— Задачку мне задал наш молодой поручик, — Неустроев кивнул в сторону Очкасова.

Вытаскивать на экстренную встречу Караулова майор не стал. Лишнее подтверждение о наличии в полиции предателя ничего не меняет.

Через день Неустроева вызвали в штаб к полковнику Рыкунову. В этот раз с начальником он так и не виделся, расписался в канцелярии за пакет, доставленный из столицы фельдъегерем, и поспешил в контору.

В ответе на запрос полковника Рыкунова сообщалось, что поручик Таранов Валериан Вениаминович 1881 года рождения, выпускник Московского пехотного юнкерского училища принимал участие в Мукденском сражении. На линию фронта прибыл в составе семнадцатого армейского корпуса Волкова 19 февраля 1905 года. Двадцать шестого февраля в составе группы из трех человек отправился проводить разведку. Из поиска никто не вернулся. В списках пленных, предъявленных японской стороной, Таранов не значился. В феврале 1907 года на пропавшего выставили листок по розыску. При получении сведений о поручике просили их информировать. Число, подпись.

— Значит так, молодое дарование, все дела в сторону, готовим акцию по дворнику Таранову.

— Будем арестовывать? — поручик вытянулся в струнку.

— Как у тебя все просто. А те двое в котелках и на велосипедах, а ключи от амбара Гизингера, а Моравецкий со своими амбициями?

— Допросим и все выясним, — Очкасов был резок.

— И концы обрубим. Начнем мы с тобой с беседы на нейтральной основе.

— Значит идем к нему в гости?

— Иду я один, но твоя миссия не менее важная.

Весь день Неустроев и Очкасов разрабатывали план по организации беседы. В конце обсуждения Неустроев выложил на стол два ключа:

— Этот от входной двери в дворницкую, этот от сундука.

— Когда сподобились? — удивился Очкасов.

— Пока Таранов лежал на больничной койке, вещи его хранились на складе. Ломакин снял слепки и будьте любезны! В нашем случае через полчаса, как я зайду к Таранову и запру дверь ключом Таранова и потом положу его к себе в карман, а ты своим ключом откроешь входную дверь и молча войдешь в помещение. Еще раз запомни, через полчаса. Так же молча подходишь к сундуку, снимаешь висящий замок и лезешь вниз. Там в благоустроенной комнате увидишь на столе ящичек, в нем лежит связка из трех ключей на толстой блестящей проволоке. Вылезаешь в дворницкую и демонстрируешь связку. Дальше ждешь моей команды. А их может быть две: либо ты остаешься, либо ты уходишь.

На Мануйлова возложили контроль за внешним периметром. Другими словами, при появлении ходоков, приближающихся к дворницкой, их надлежало задержать под любым предлогом. Очкасов занял позицию в пролетке за углом. Неустроев пришел к дому пешком. Таранов мел мостовую, упирался несильно и большей частью стоял, держа метлу в руках, и гонял свой взгляд по окнам вверенного дома.

— Любезный, где бы нам переговорить? — начал Неустроев и снял свой головной убор-котелок, — похоже, Валериан, ты меня тоже узнал.

— Ошибаетесь, господин, впервые вас вижу.

— Тем более веди меня в свои хоромы.

— Какие там хоромы? Каморка, — забухтел Таранов, поворачивая ключ в двери дворницкой.

Неустроев пропустил хозяина вперед и закрыл за собой дверь. Демонстративно крутнул в замке ключ и положил его в свой карман. Валериан сел на кушетку, Кронид на табуретку.

— Значится поручик Таранов кончился? Представься, как тебя нынче называть, — продолжал разговор майор.

— Отродясь Николаем Егорычем кличут.

— Ну и ладно. Так вот, Николай Егорыч, никогда не поверю, что тебе такая жизнь в норе сажень на сажень по душе.

— Ты, господин хороший, верно что-то попутал. Я при доме дворником служу. Видел какой двор огромный? Парадных четыре штуки. А на мне еще и прилегающая территория, как его, никак не запомню — тыр-тыр-ар.

— Тротуар, — ухмыльнулся Неустроев.

— Во-во, ты шел своей дорогой и невзначай меня увидел, подумал, что я твой знакомец. Бывает. Еще и не такое случается… давеча один наш жилец поведал…

— Кончай дурака валять! Вижу, Таран, что ты узнал своего однокашника. Сколько же мы не виделись? Поди лет десять или более?

— Говорю же, ошибся ты, прохожий. Вот пристал, прямо хоть в свисток свисти, городового зови.

— Так выйди и посвисти, только ведь не выйдешь, забоишься.

— Чего мне бояться? Ты небось за собой целую свору полицейских приволок, да еще сам вооружен до зубов.

— Ты чего, Таран, совсем с ума съехал? На улице меня дожидается только помощник, молодой парень. Оружие при себе не ношу, — Неустроев встал, снял пальто, расстегнул пиджак и развел полы, — вот, гляди. Чего я с оружием по улице ходить стану?

Майор знал, что на кушетке под подушкой лежит браунинг с семью девятимиллиметровыми патронами в магазине, знал, что один патрон уже в стволе, затвор взведен, но поставлен на предохранитель. Ломакин дал гарантию, что после его обработки ни один патрон не выстрелит.

— Раз ты без оружия, то я вооружен, — Таран выхватил из-под подушки пистолет, снял с предохранителя и нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок.

— Ты, Валериан, перезаряди, может осечка вышла, — спокойным голосом посоветовал Неустроев.

Таран отбросил пистолет в сторону, упер локти в стол и подбородок положил на сжатые кулаки. В замке входной двери зашуршали ключом, вошел поручик.

— Вот, Валериан, знакомься, мой помощник. Давай, Сергей, делай свою работу.

Очкасов медленно, будто издеваясь, открыл висячий замок, медленно положил его на стол, снял запорную скобу и поднял крышку.

— Куда барахло девать, Кронид Нифонтович? — спросил Очкасов.

— Кидай прямо на пол, — прозвучал ответ.

Очкасов достал фонарик и полез вниз.

— Скажи, Валериан, кто тебя завербовал? Никогда не поверю, что японцы. Они в долгую не играют.

— Откуда ты взялся? Я жил тихо, никого не трогал, случилась трагедия, оказался в плену, но убежал обратно в Россию, забыл прошлое и нашел силы начать сначала, не спился, не опустился, живу на оклад дворника и тем счастлив.

— Но внизу у тебя уютная комната с богатой мебелью.

— Все, что осталось от семейных реликвий. Там только память о моих родителях.

— Хочешь, чтобы я тебя пожалел?

— Не нужна мне твоя жалость, прошу об одном, оставь меня в покое. Я ничего плохого никому не сделал.

— Только меня считай застрелил, и помощнику моему досталось бы.

Из сундука показался Очкасов. Также медленно запрокинул одну ногу, поставил ее на пол, потом вторую и наконец вылез сам. Подошел к столу и положил связку ключей на толстой блестящей проволоке.

— Вот они, нашлись! — Неустроев взял кольцо в руки, — какой старинный ключ. От чего он, Валериан, какую дверь открывает?

— Надобно бы у матушки спросить, но она ушла в мир иной восемь годов тому. А батюшка почил еще раньше.

— Ты хоть память о своих родителях не предавай, не надо! Свою страну ты уже предал. Говори, от какой двери эти ключи.

— Хватит надо мной издеваться! Я все сказал.

— Поручик, — обратился Неустроев к Очкасову, — поезжай в полицию. Там следственная группа в готовности. Начинайте обыск в амбаре Гизингера.

— Слушаюсь, господин майор, — Очкасов встал, схватил связку и направился к двери.

— Стоять! — заорал Таранов.

— Подожди, поручик, — молвил Неустроев, понимая, что первый этап преодолен. Выждал немного и продолжил:

— Пока мы находимся в дворницкой, возможны разные варианты, но стоит провести обыск в амбаре… Нет, сначала обыск в твоих подвалах, включая типографию в самом низу, потом в амбаре. Из вариантов останется только один — следствие, суд, приговор. Отдаешь отчет, что грозит за предательство?

— Отдаю.

— Давай с самого начала, с того момента, как попал в плен под Мукденом 26 февраля 1905 года.

Таранов долго не мог начать. Понимал, без признания немедленно начнутся следственные действия и тогда точно — конец.

— Мы угодили в засаду. То ли японцы хорошо охраняли свои позиции, то ли мы по неопытности прокололись, но скрутили быстро и без шума. Сначала хотели допросить и расстрелять, когда после пыток я выдал все, что знал, дорога назад была закрыта.

— Что ты особенного мог знать, только прибывший в зону действия поручик? Давай без лукавства, Валериан. Скажи прямо — струсил.

— Да, так и есть. Легко говорить, когда там не был.

— Значит тебя не расстреляли и что случилось дальше?

— Дальше барак…

— Сколько в бараке находилось пленных?

— Я и еще пятеро. Все офицеры с разных участков фронта. Линия тянулась на сто пятьдесят километров, и кто откуда сказать трудно.

— Знакомство все одно состоялось.

— Состоялось. Поручик, капитан, два майора, подполковник и я. Виктор, Сергей, Николай, Андрей и Матвей Савельевич. По крайней мере, каждый так представлялся. Вслух никто не говорил, но каждый понимал, что встал на путь предательства.

— Поясни.

— Кормили хорошо, на работы не гоняли, обращались по званию и только вызывали на допросы каждый день. По одному люди исчезали, но новых не добавляли. Со мной трижды беседовали два японца, оба говорили по-русски, плохо, но понятно.

— Тебе предлагали сотрудничество?

— Японцы ни разу не заикнулись. Все про семью, про жизнь до приезда на фронт. По десять раз одно и то же. Подполковник Матвей Савельевич немного понимал по-японски. Сообщил, что нас готовят для медицинских опытов по испытанию вакцины. Через месяц меня и еще одного перевели в другой лагерь или в поселок, каждый день стали делать уколы. Наш дом стоял на отшибе. Наружу не выводили. Иногда в окно задувал ветер, и мы улавливали запах моря. Решили бежать. Из окна увидели, что дверь закрывается на задвижку, начали изобретать приспособление, чтобы ее отодвинуть. Внутри стены были в виде мазанки. Стали размачивать и отбивать саман, вытаскивать рейки и скреплять их нарезанными лоскутами от постельного белья. Получилось трехколенное удилище, даже не удилище, а не поймешь чего. Но благодаря ему, ночью задвижку отодвинули, вылезли наружу и огляделись. Две вышки слева и справа с прожекторами. Царапали брюхо, но ползли упорно на шум моря. Миновали вышки и выползли к берегу. Тут снова повезло — между камней нашли лодку и в ней лежали два весла. Устремились мы в открытое море, знали, что шныряют японцы, но надеялись на чудо, терять было нечего, тем более по телу пошли волдыри очень болезненные. Чудо подоспело в виде катера с немцами. Спасло то, что я хорошо знаю немецкий и все им объяснил. Оказались, моряки-разведчики из крепости Циндао, немецкая колония в Китае. Снова начались допросы, но ясно было одно, что немцы с японцами не ладят. Те их стремятся вытеснить из крепости. И у нас появилась надежда, что нас не выдадут. Но именно в Циндао началось то, что тебя так интересует. Там нас завербовали, точнее закрепили в сотрудничестве.

— Интересно, до чего додумались немцы?

— Уверяю тебя, Кронид, закрепили так, что мне от них никуда не деться. Прошу тебя не настаивай, позволь избежать воспоминания моих кроваво-циничных действий, основанных на трусости. Хочешь знать суть моего задания? Поведаю все, потому как опять деваться мне некуда. Просто хочется жить.

— Мы договорились. Все зависит от тебя, возможны варианты.

— Хочешь с немцами игру затеять? Сделаю все, что от меня зависит.

— Говори про задание.

— Немцы досконально изучили опыт боевой организации эсэров, особенно биографии и мотивы антигосударственной деятельности главных функционеров.

— Кого?

— Каляева, Дашки Бриллиант, Гершуни, Конопляниковой Зинаиды, Абрама Гоца, Биневской, Зензикова, Зильберберга. При этом они убеждены, что их действия находили поддержку у других партийцев и не только у эсэров.

— Ближе к нашим делам.

— Уже совсем близко. Немцы решили с моей помощью продолжить опыт боевой организации? Задание создать новою боевую организацию на немецкие деньги, но под легендой псевдомарксистов из России.

Конец ознакомительного фрагмента.