Повседневная жизнь русского средневекового монастыря

Елена Романенко, 2021

Можно ли приоткрыть завесу тайны над жизнью средневековых русских монастырей? Казалось бы, этот удивительный мир, в котором самое настоящее, потрясающее воображение чудо становилось явлением обыденной, повседневной жизни, давно ушел в небытие, став достоянием истории. Но остались списки древних житий, уцелели стены и башни некогда разрушенных, но возрождающихся ныне обителей, сохранились подлинные вещи, принадлежавшие святым отцам и насельникам многочисленных русских монастырей… В книге, предлагаемой вниманию читателей, предпринята первая в нашей исторической литературе попытка воссоздать подлинный мир средневекового русского монастыря во всем его богатстве и многообразии. Новое издание книги существенно доработано автором.

Глава 1. «Место сие зело красно…»

Место для монастыря, как говорят жития, выбиралось не сразу и не вдруг. Подвижники долго ходили по лесам и болотам, пока, наконец, не обретали ту спасительную пустынь, где успокаивалась их душа. Часто выбор места сопровождался чудесными предзнаменованиями. Кто-нибудь из местных жителей или сами монахи слышали колокольный звон или ангельское пение на пустынной лесной поляне, а иногда необычный свет неведомо по каким причинам озарял небо над лесом. Особая Богоизбранность места, где был поставлен монастырь, сохранялась за ним навсегда. Видимо, поэтому люди, приезжая ныне в разоренные, а иногда и разрушенные до основания обители, продолжают чувствовать здесь особую благодать.

Преподобный Арсений Комельский тайно покинул Троице-Сергиев монастырь, где несколько лет был игуменом, и направил свой путь в вологодские земли. Однажды на берегу реки Кохтыш (в 25 верстах от Вологды) тяжелая ноша сама собой упала с его плеч. Усталый путник решил отдохнуть, а когда проснулся, увидел солнечный луч и блистающий свет над Кохтышем. Святой обрадовался такому ясному и чудесному указанию и встал на молитву. Потом он срубил крест в освящение месту и принялся сооружать келью.

Многие годы население тех земель, куда приходил подвижник, жило своей обычной жизнью: люди били зверя, ловили рыбу, спасались от голода и холода, и эта привычная жизнь была им близка и понятна. Но вот среди их заповедного леса появлялся святой, и все естественные законы бытия начинали нарушаться. Необычная история, в которой тесно переплелись чудо и реалии повседневной жизни, предшествовала основанию обители преподобного Адриана Пошехонского. В начале сентября 1540 года из Корнилиево-Комельского монастыря ушли два старца: диакон Адриан и монах Леонид. Вечером 13 сентября они остановились на реке Ветхе между селами Белым и Патроболским. Утром 14 сентября — в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня — старцы совершили утреню с великим славословием («катавасию всю и прочее правило церковное»), после чего они поставили на большой дуб образ Пречистой Богородицы, а сами пошли искать место, подходящее для строительства келий, а заодно и дорогу в близлежащие села.

Тем временем вниз по реке крестьяне из села Белого ловили рыбу. Когда они поднялись выше, как раз к тому дубу, где преподобные оставили икону, то поймали две большие щуки, каких никто в этих местах ни прежде, ни потом не ловил. Пока все обсуждали такую невероятную удачу, один из рыбаков решил выйти на берег и тут на дереве увидел икону. От неожиданности рыбак стал громко звать «свою дружину». А те, думая, что их товарищ обнаружил зверя, быстро примчались к нему. Однако увидели не зверя, а икону. Удивлению рыбаков не было предела, все живо обсуждали, откуда в этих непроходимых лесах взялась икона. Некоторые предположили, что, видимо, кто-то из крестьян хочет занять это место. Тогда рыбак, обнаруживший икону, подойдя к дереву, стал хвалиться, что сейчас он ее снимет и унесет домой, но неведомая сила отшвырнула его на десять локтей от дерева. Товарищи же, обступив его, сказали: «Напрасно, брат, ты сотворил это непотребное дело». Он же словно онемел и не отвечал им. Тогда испуганные рыбаки, взяв его за руки и ноги, стали трясти, говоря: «Пробудись, брат!» Через некоторое время их дерзкий товарищ очнулся и рассказал, что ему явился неведомый старец и запретил брать образ Пречистой. Пораженные чудом рыбаки оставили под иконой пшеничный хлеб и большую рыбу, а сами ушли восвояси.

Вскоре возвратились старцы Леонид и Адриан. Леонид подошел к дубу первым и стал тихим голосом звать: «Адриан, Адриан, подойди сюда и посмотри. Послала нам Богородица хлеб и рыбу!»^[1] Старец Адриан, подойдя к дереву, воздел руки к небу и произнес молитвы, которые всегда читают при совершении монастырского чина Панагии, завершающего трапезу: «О велико имя Пречистой Троицы! Пресвятая Госпоже Богородице, помогай нам, нищим рабам!» Не переставая удивляться, преподобный Адриан обратился к Богородице с благодарственной молитвой: «Мы, рабы твои, искали в этом диком лесу “высочайшего места” (избранного свыше. — Е. Р.), где нам поселиться. Ты же, Царица, захотела на этом естественном месте быть и нам помогать, послав свой хлеб и рыбу».

После такой молитвы преподобные отцы воспели всю катавасию Богородице (ирмос, который поется в конце песен канона всеми сообща): «Преукрашенна Божиею славою» и приступили к чудесной трапезе, после чего начали строить кельи^[2]. Так возник монастырь преподобного Адриана Пошехонского. Преподобный, не знавший тогда всей предыстории появления хлеба и рыбы под иконой, был несомненно прав, оценив это как чудо. При всей своей бытовой реальности история носила явно чудесный характер. Белосельцы, как показала жизнь, имели довольно жестокий и корыстный характер (в конце концов они и убили преподобного Адриана, о чем речь пойдет ниже); должно было произойти что-то невероятное, чтобы они не только не похитили икону, а еще оставили под ней дары для незнакомых пришельцев.

Получив твердое уверение в особой Богоизбранности места, подвижники под страхом смерти не хотели его покидать и были готовы к любым трудностям. Местность, где стоял монастырь преподобного Евфросина Псковского, с практической стороны была крайне неудобна для строительства обители. Река, разделявшаяся здесь на рукава, с двух сторон теснила монастырь. Поэтому, когда умножилось число братии, строить новые кельи оказалось негде. Иноки часто говорили преподобному, чтобы он поискал более подходящее место, но преподобный всякий раз отказывался. Когда теснота стала невыносимой, преподобный Евфросин предложил братии срыть холм, на котором стоял монастырь, и засыпать этой землей один из рукавов реки. «И было слово святого великим делом». Монахи на своих плечах носили корзины с землей и засыпали реку. «С тех пор, — говорит автор жития, — течет та река одним руслом, а другое русло стало сушей посреди обители»^[3].

Большинство русских обителей расположено в дивных по красоте местах. И это не случайно. За внешней суровостью подвижников скрывалось любящее сердце, тонко чувствующее красоту и гармонию окружающей природы и благодарящее за нее Творца. Преподобный Дионисий Глушицкий был суров к себе и братии, ночи он проводил без сна, днем непрестанно трудился, ел один раз в день хлеб с солью, а пил только воду, да и то в меру. На иконах запечатлен его характерный образ: аскетичное худое лицо, запавшие щеки, резко сдвинутые брови, пристальный взгляд из-под бровей. Таким же он предстает перед нами на страницах своего жития. Но вот несколько деталей, замечательно подчеркивающих тонкую красоту его души. Решив поселиться на реке Глушице, преподобный поставил себе келью под цветущей черемухой. Через некоторое время здесь возник Покровский монастырь. Тогда, желая полного уединения, преподобный Дионисий оставил обитель и за несколько поприщ от нее устроил себе безмолвную келью в необычайно красивом месте, которое потом назвали Сосновцом. Это был сосновый бор на высоком берегу реки, «место зело красно и превыше иных мест», — записал агиограф. Перед смертью преподобный завещал похоронить себя на Сосновце.

Берег Сиверского озера, где в 1397 году поселился преподобный Кирилл Белозерский, и по сей день захватывает своей красотой^[4]. «Место сие мало и кругло, но очень красиво, всюду, словно стеной, окружено водами», — восхищенно заметил Пахомий Логофет, автор Жития преподобного Кирилла, который повидал на своем веку немало красот: был Пахомий родом из Сербии, монашество принял на Афоне, выполняя агиографические заказы, исходил всю Русскую землю — от Новгорода до Москвы, затем отправился дальше в Заволжье и посетил обитель святого Кирилла Белозерского^[5].

Сам характер природы, окружающей монастырь, может многое рассказать о его основателе. Преподобный Кирилл Белозерский пришел на берег Сиверского озера не один, а вместе со святым Ферапонтом. Но через год Ферапонт покинул преподобного Кирилла, и Пахомий объясняет почему: «не согласовались их обычаи: Кирилл хотел жить тесно и жестко, Ферапонт же пространно и гладко»^[6]. Что значат эти слова? Видимо, преподобному Кириллу была по душе величественная и суровая природа, окружавшая его. Святой хотел подвизаться уединенно, в стороне от людей, потому и выбрал «великий бор, чащу». А преподобный Ферапонт поселился на открытом живописном холме в окружении привольных полей и озер. Труды каждого из подвижников увенчались победой: их обители устояли в веках. Но какие они разные! Могучий и суровый Кириллов, радостный и живописный Ферапонтов. Тонкий художественный вкус не изменил преподобному Ферапонту и в глубокой старости, когда он, по желанию можайского князя Андрея Дмитриевича, основал в окрестностях Можайска новый монастырь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Лужецкий монастырь стоит на «гладком и пространном месте» и так же необыкновенно красив, как и Ферапонтов.

Красота природы, окружавшей обитель, облегчала подвижникам их трудный подвиг, служила им отрадой и утешением. Под горкой, где, словно снег, белели двенадцать берез, стояла келья преподобного Антония Сийского, который, смиряя свою плоть, отдавал тело на съедение комарам. Но сугубый подвиг несли те, кто отказывался даже от малого утешения — возможности наблюдать красоту лесных просторов, любоваться синей гладью реки или озера. В мрачном глухом лесу жил одиноким отшельником преподобный Никодим Кожеозерский. Зимой сильной вьюгой заносило его келью по самую крышу, а он жил под снегом, как в пещере, согреваясь молитвами и утоляя жажду снегом. Ничто, даже красота видимой природы, не отвлекало подвижника от безмолвия, созерцания, изучения Божественных писаний — единственного источника Богопознания.

«Место унылое и плачевное», но весьма душеполезное выбрал для себя преподобный Нил Сорский. «Среди… различных угодий, которыми изобильна здешняя светлая, счастливая природа, трудно отыскать убежище более грустное и уединенное, чем эта пустынь», — записал русский историк С. Н. Шевырев, посетивший Сорский скит в 1847 году^[7].

Но такие подвиги уединения в безрадостной пустыни редки в истории русского монашества, они больше свойственны отшельникам и монахам скитов. Общежительные же монастыри почти всегда устраивались на открытых красивых возвышенностях, обязательно в окружении озер или рек, что имело не только свою несомненную хозяйственную целесообразность, но и глубокий символический смысл. В Евангелии пустынные безводные места представляются местопребыванием нечистых духов — бесов: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя» (Лк. 11: 24; Мф. 12: 43). Поэтому редкие подвижники могли жить в уединенных безводных пустынях, выдерживая здесь тяжелейшую борьбу с помыслами уныния и печали. У общежительного монастыря, более открытого миру, было другое призвание, чем у отшельника пустыни. Красотой своей архитектуры монастырь придавал гармонии природы высший Божественный смысл и, соединяясь с ней, являл миру горнюю, неотмирную красоту, становился зримым образом Царствия Небесного уже здесь, на земле.

Примечания

1

РГБ. Унд. № 273. Л. 14 об.

2

РГБ. Унд. № 273. Л. 14 об. — 15.

3

Житие преподобного Евфросина Псковского // ПДПИ. Т. 173. СПб., 1909. С. 72.

4

В современных исторических исследованиях предложена иная дата основания обители — не ранее 1407 г., см. об этом: Серебрякова М. С. Жития преподобных Кирилла и Ферапонта как исторический источник сведений об основании белозерских монастырей // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 180–189; Шибаев М. А. К вопросу о ранних этапах формирования библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. М, 2011. Вып. 1 (43). С. 31–35.

5

Прохоров Г.М., Водолазкин Е.Г., Шевченко Е.Э. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. СПб., 1993. С. 76.

6

Прохоров Г.М., Водолазкин Е.Г., Шевченко Е.Э. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. СПб., 1993. С. 77.

7

Шевырев С. П. Нило-Сорская пустынь (Отдельный оттиск из 2-й части книги «Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь). М., 1850. С. 2.