Клин клином

Елена Рахманова, 2010

Надежда обожала своего грузинского князя Ладошу: поселила его у себя в квартире, окружила вниманием и заботой, написала за него диссертацию. Защита прошла с блеском, девушка уже слышала свадебные колокола. Но Ладоша женился на другой, а Надю попросили уступить ему свою должность. Разобиженная девушка помчалась на Волгу залечивать раны в старом, любимом, унаследованном от тетки доме. Но покоя она здесь не нашла: ночью в дом залез какой-то тип, оказавшийся, правда, симпатичным художником, ожил старинный портрет, еще и привидение объявилось – было от чего сойти сума, но Надя – крепкий орешек, она во всем разберется…

Глава 5

Она красиво сидела в кресле, сложив руки с длинными изящными пальцами на коленях, скрытых пышной юбкой платья из серебристой парчи. Затянутая в корсет талия казалась очень узкой, а обвивающая шею и затем ниспадающая нитка жемчуга перламутрово светилась в полумраке.

Молодая женщина словно застыла в неподвижности, но ее проникающий в душу взгляд был изменчив и полон жизни. В глубине темных глаз читались и затаенная радость, и ожидание счастья, и смертная тоска. Каждое из этих чувств ей явно довелось испытать, и, казалось, она хотела об этом поведать хоть кому-нибудь. Нет, не кому-нибудь, а тому, кто смог бы ее понять.

«Но это же я. Именно на мою долю выпало узнать, что значит, замирая от счастья, видеть себя в фате и подвенечном платье, а потом выяснить, что тобой просто попользовались», — догадалась Надежда. Она вгляделась в лицо женщины в кресле, и оно потрясло ее странной внутренней красотой. Стало уже не до формы бровей и губ, разреза глаз, она видела душу незнакомки, и та была полна благородными, возвышенными страстями.

— Бедняжка, — беззвучно произнесла Надежда. — Сколько же тебе всего пришлось пережить! Скажи, я могу тебе чем-то помочь?

Молодая женщина молчала, но по ее губам словно скользнула еле заметная грустная улыбка безнадежности. Надежда напряглась, ожидая, что сейчас услышит печальную исповедь. Казалось, другого просто быть не может. Но вместо тихих, как шорох травы, слов, на которые она настроилась… вдруг оглушающе резко заскрипели ступени лестницы под тяжелыми, явно неженскими шагами.

Надежда дернулась всем телом… и открыла глаза. Лампа погасла — видимо, в ней кончился керосин, и портрет освещала лишь полная луна, заглядывающая в окна. В ее призрачном голубоватом свете изображенная на полотне женщина выглядела строже, отстраненнее, но ее тоскующий взгляд по-прежнему был устремлен на Надежду.

— Вот ч-черт! — раздалось за дверью, и одновременно с восклицанием послышался грохот, словно кто-то оступился с лестницы и чуть было не сверзился. — Так и шею свернуть недолго! И что меня сюда понесло?

Надежде вмиг стало не до дамы на портрете. И о чем, спрашивается, она думала, собираясь провести ночь в пустом доме? Одно дело — тетя Нила, которую все знали и уважали, другое дело — никому не известная девица из столицы. Господи, да тот, кто вот-вот распахнет дверь, скорее всего, вообще не подозревает, что в комнате кто-то есть. Страшно представить, как этот неизвестный поступит, обнаружив в постели молодую особу. И ночная рубашка с длинными рукавами вряд ли послужит ей надежной защитой. Здесь пригодились бы железные латы, да и то вряд ли помогли бы. Хорошо бы отключиться и не знать, что последует дальше. А затем… Может, будет лучше, если о «затем» она так никогда и не узнает?..

Надежда что есть силы вжалась спиной в стену, украшенную гобеленовым ковриком, на котором охотник целился в оленя, выбирающегося из воды на другом от него берегу. В детстве Надежда убедила себя в том, что олень успеет скрыться в зарослях, прежде чем охотник выстрелит. Но у нее самой не было возможности спрятаться, и она, с головой накрывшись одеялом, крепко зажмурилась.

Какое-то время она слышала смачные ругательства, грохот мебели, на которую натыкались впотьмах, затем с шумом упали на пол ботинки. Сначала один, затем — через некоторое время — другой. А потом… потом старые пружины чуть скрежетнули и матрас просел под тяжестью рухнувшего на него тела.

Надежда набрала в рот побольше воздуха и перестала дышать, по-прежнему не открывая глаз. Перед ней поплыли красные и черные круги, в висках тяжело застучало… и она провалилась в небытие…

* * *

— Ну и где я тебя подцепил, хотелось бы знать? — услышала Надежда недоуменный и одновременно недовольный мужской голос. — Нет, точно пить надо меньше.

Она чуть приоткрыла один глаз и из-под ресниц увидела сначала трехстворчатый шкаф, а чуть скосив взгляд — заросшего трехдневной щетиной мужчину лет тридцати с небольшим, что развалился в кресле возле шаткого столика под портретом, положив босые ноги одну на другую. Коротко стриженные волнистые темно-русые волосы незнакомца торчали во все стороны, довольно правильные черты портило смурное выражение лица. Одет он был в сильно потертые джинсы и несусветно мятую светло-голубую рубашку. В руке он держал пустую рюмку.

«Выпил тети-Нилину водку и съел ее хлеб, — пораженно подумала Надежда. — Разве так можно?»

— Чего молчишь? — недружелюбно спросил незнакомец, не спуская с нее глаз. — Я же вижу, что ты проснулась.

Надежда осторожно перевела дыхание и чуть пошевелила мышцами затекшей спины. Кажется, она так и провела ночь, распластавшись вдоль стены — словно масло, тонким слоем намазанное на бутерброд. Затем судорожно вцепилась пальцами в край одеяла возле самого горла. Господи, и зачем она только проснулась?

— Вы меня нигде… нигде не подцепили, — с трудом произнесла она пересохшими от волнения и страха губами и облизнула их языком. — Я тут… спала.

— Ясное дело — спала, — ухмыльнулся небритый тип, и Надежде стало еще страшнее. — А до этого ты где была?

— В Москве, — прошептала Надежда.

Молодой человек потер щетину на подбородке и задумчиво протянул:

— В Москве, говоришь… А я тогда где был?

— Не знаю, — честно сказала Надежда.

— И я не знаю, — признался ей незнакомец и нахмурился. — Но точно не в Москве. И где же тогда мы с тобой, черт побери, встретились?

Надежда чуть не разрыдалась, настолько нелепым был ее ответ:

— Здесь.

— Где здесь?

— На этой кровати, — произнесла она тише шелеста листвы в ясный безоблачный день.

Однако молодой человек услышал и встрепенулся. Глаза его плотоядно сверкнули. Изящная блондинка со спутанными длинными волосами, вконец растерянная и вне себя от ужаса, меньше всего походила на особу, которую можно подцепить неизвестно где и затащить в постель. Но какие могут быть сомнения после ее же собственного признания?

— Ага. Это в корне меняет ситуацию, — раздалось в ответ, и небритый незнакомец сделал попытку выбраться из кресла.

— Вы меня не так поняли! — в страхе закричала Надежда. — Я уже была здесь, когда вы вошли в комнату!

Ее собеседник, пытаясь состыковать свои и ответные фразы по смыслу, нахмурился, напрягся… и, потеряв равновесие, снова упал в кресло. Надежда решила взять инициативу в свои руки, пока он снова не решил приблизиться к ней.

— Поймите, я спала, а вы ввалились ко мне в комнату! Я так испугалась, что, кажется, даже потеряла сознание и пришла в себя только что!

Молодой человек неистово затряс головой, словно надеясь таким образом уложить мысли в нужном порядке. Видимо, не получилось.

— Повторите, пожалуйста, еще раз то, что вы только что сказали, — попросил он.

«Пожалуйста» и «вы» слегка успокоили Надежду, и она выполнила просьбу незнакомца, произнося слова медленно, членораздельно, для вящей убедительности дополняя объяснения всяческими подробностями своего появления в этом доме и в этой комнате.

— Итак, — произнес молодой человек, когда она замолчала, — насколько я понял, этот дом раньше принадлежал вашей тетке, а теперь он перешел в вашу собственность. Все верно?

— Не совсем, — призналась Надежда, чуть осмелев. Правильная, даже интеллигентная — чего нельзя было сказать о его внешнем виде и поведении — речь незнакомца внушала некоторое доверие. — Я еще не вступила в права наследования. Но это, как вы понимаете, дело нескольких дней. Поэтому можно сказать, что да, дом мой.

— Ясно… — протянул молодой человек и задумался.

Прошла минута, другая, третья… десятая, а он все продолжал сидеть молча, свесив голову и сплетя пальцы перед грудью.

«Интересно, и долго он собирается здесь торчать?» — расхрабрившись, подумала Надежда, почему-то решив, что бояться ей больше нечего.

— Эй, вы, часом, не заснули? — полюбопытствовала она. — И вообще, кто вы такой и как оказались в моем доме?

Незнакомец поднял взгляд, и Надежда поежилась. В устремленных на нее темно-серых, чуть прищуренных глазах явственно читался вопрос: «Ну и что мне теперь с тобой делать?»

— Это мой дом, — уже тише и словно извиняясь, повторила девушка и втянула голову в плечи.

— Да понял я, понял, — ответил молодой человек и досадливо поморщился, однако покинуть комнату, как рассчитывала Надежда, намерения не выказал. — Полагаю, нам предстоит серьезный разговор. Вы пока одевайтесь, а я выйду и подожду вас внизу.

«Ну наконец-то», — облегченно вздохнула Надежда и вслух произнесла:

— Только ботинки свои заберите… пожалуйста.

— Конечно, куда ж я без них, — нарочито тяжело вздохнул ее собеседник и не без труда выбрался из кресла. Затем отыскал оба ботинка — это на поверку оказалась пара сине-белых кроссовок — и, держа их за шнурки, как дохлых крыс за хвостики, босиком прошлепал к двери. Но на пороге он обернулся и напомнил: — Так я вас жду, поторопитесь.

— Он еще и командует, — прошипела Надежда, предусмотрительно подождав, когда за непрошеным гостем закроется дверь.

Он обосновался в кухне, где явно чувствовал себя хозяином. Вскипятил воду на плите, поставил на стол сахарницу и чашки с блюдцами, заварочный чайник и банку с растворимым кофе, нарезал хлеб, довольно аккуратно разложил на тарелочках кусочки колбасы и сыра.

— Присаживайтесь, — предложил он Надежде, делая гостеприимный жест рукой. — Сначала, если не возражаете, подкрепимся, а потом и поговорим.

— Не возражаю, — буркнула она, раздраженная тем, что ею помыкает какой-то небритый алкаш, пусть и вполне сносно владеющий родным языком.

Завтракали не спеша и стараясь не встречаться взглядами. Надежде было не по себе, ее визави явно никак не мог прийти в чувство после бурно проведенной ночи.

«Вот послал Бог собеседничка, — мысленно негодовала девушка, не зная, как начать разговор. — Поскорее бы с ним разобраться и выставить его вон. Наверняка решил, что раз в доме несколько месяцев никто не живет, то он может здесь расположиться со всеми удобствами…»

— Ну а теперь перейдем к делу, — заявил незнакомец, перехватывая у нее инициативу в ведении диалога. — Как вас звать-величать?

— Надеждой, — ответила она и уточнила: — Надеждой Павловной.

— А фамилия?

— Ивановская. Как у тети! Может, и паспорт показать? — с вызовом произнесла она.

— Пока не надо, — задумчиво ответил наглый тип и добавил: — Всему свое время.

Надежда даже задохнулась от негодования:

— Да как вы смеете? Сам-то вы кто такой?

Он поднял на нее отрешенный взгляд, будто она своими нелепыми вопросами отвлекает его от решения важной проблемы.

— Сам-то я Владимир. Можно Володей звать или Вованом, если нравится. А фамилия моя Волков, но в данной ситуации это не важно.

— А что же, по-вашему, важно в данной ситуации? — съязвила Надежда.

— Как мы с вами будем жить здесь вместе.

— Мы? Вместе? Да никак мы с вами жить здесь не будем! — забывшись, завопила она. — Это мой дом, так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову, да поживее!

— Э-э, нет, — покачал головой Владимир, он же Володя, он же Вован. — Дело в том, что с вашей тетей Неонилой Порфирьевной Ивановской мы еще в прошлом году договорились, что проведем здесь следующее, то есть это, лето.

— Во-первых, тетя умерла, как вам, наверное, известно. А во-вторых, кто это «мы»? — спросила Надежда, неожиданно ощутив, что ее воинственный пыл иссяк.

— Отвечаю по порядку, — усмехнувшись, произнес Владимир. — Нам известно, что ваша тетя умерла, но прежде мы успели заключить с ней договор на аренду части этого дома. Вы удовлетворены ответом? — Надежда так и замерла с открытым от изумления ртом. — Будем считать, что молчание — знак согласия, — с любезным кивком сказал он. — А мы — это я и мои друзья-приятели: Филипп Корш, он же Коржик, и Богдан Приходько, он же Богдаша. Через день-другой вам представится возможность с ними познакомиться. В данный момент они в отъезде.

— Они… они что, тоже здесь живут?

— Тоже, — подтвердил Владимир и выжидающе уставился на потерявшую дар речи Надежду. — Есть еще вопросы, или вам надо время, чтобы осмыслить услышанное?

— Мне… мне хотелось бы удостовериться, что договор, о котором вы упомянули, существует на самом деле, — сказала Надежда таким тоном, словно увидела спасительный огонек в непроглядном мраке ночи.

— Да ради бога! — иронично усмехнулся молодой человек и, поднявшись из-за стола, направился в комнату.

Вернулся он через пару минут, держа в руках какой-то документ с печатью. Даже не вчитываясь в текст договора, Надежда поняла, что Владимир ей не соврал. Она не знала, что сказать, и, обреченно опустив голову, уставилась на полустертые незабудки, украшавшие клеенку на столе.

Словно сжалившись над растерявшейся девушкой, молодой человек снисходительно похлопал ее по руке и сказал:

— Ну что вы так расстроились! Уверяю вас, мы трое — отличные парни. Вам еще повезло, что именно мы положили глаз на этот дом, а не кто-нибудь иной.

Надежда отдернула руку, словно до нее дотронулись раскаленным железом. Как ненормальная бросилась она вон из кухни, стрелой взлетела по лестнице и, захлопнув входную дверь, заперла ее на задвижку.

— Ну как ты могла, тетя Нила?! — с укоризной в голосе воскликнула Надежда, обращаясь к портрету. — Хоть бы со мной посоветовалась или предупредила, на худой конец!

Но женщина в светлом сером платье и с полузавядшей розой в руке вся была во власти своих переживаний, и Надежде никак не удавалось перехватить взгляд ее чуть раскосых миндалевидных глаз…

* * *

Надежда не знала, как поступить: и бросить дом на разграбление троим молодчикам было невозможно, и оставаться с ними наедине как-то боязно. Поразмыслив, она решила, что, поскольку сердцем не чует беды неминучей, то какое-то время пожить здесь может. Во всяком случае, до того момента, когда появятся двое приятелей Вована. Так она в сердцах прозвала, как выяснилось, арендатора теткиного дома. Может, когда все они соберутся вместе, решение, как быть дальше, придет само собой.

Пока же Надежда выставила Вовану ультиматум: раз она какая-никакая, а все-таки хозяйка дома, то весь верхний этаж будет в ее распоряжении и подниматься сюда квартирантам строго запрещено. Кухней, душем и прочими благами цивилизации, расположенными внизу, они будут пользоваться сообща. В тетину комнату вход также заказан всем, кроме нее. А две другие комнаты на первом этаже — та, что с телевизором, и та, что с диваном, на высокой спинке которого приделана деревянная полочка и стоят семь мраморных слоников, — пока… пока перейдет во временное владение троицы приятелей.

Вован пожал плечами:

— Нашли чем испугать. Мы и не в таких условиях жили. Только, чур, темную кладовую, что за кухней, мы возьмем себе и будем там хранить наши вещи. Под замком, и ключ оставим себе! — с нажимом заключил он.

— Ну ладно, — согласилась Надежда, прикинув, что ничего, кроме запасов картошки и квашеной капусты, там никогда не хранилось.

— Да, кстати, может, вы бы нам готовить согласились, а мы бы продукты покупали? — спросил Вован с наивным видом, и в Надежде тут же вскипело праведное негодование.

— Даже не надейтесь! Прислугу себе поищите в другом месте! — отрезала она и, гневно пыхтя, потопала к себе наверх.

Вечером в кухне за одним столом они ели каждый свои бутерброды: Вован — поглядывая на девушку с откровенной насмешкой, она же подчеркнуто делая вид, что не замечает его. Конечно, можно было бы подняться пить чай в свою комнату, но тогда получалось бы, что она сдает позиции, не рискует находиться на отошедшей в общее пользование по условиям ее же ультиматума территории…