Точка

Елена Подкатик, 2014

Основное действие повести «Точка» происходит в Минске в двух временных измерениях – октябрь 2009 года и период оккупации города во время Великой Отечественной войны. Главная героиня повести Людмила Стаханова принимает участие в Республиканской переписи населения 2009 года. При довольно странных обстоятельствах она знакомится с Миррой Львовной Андреевой – одинокой 92-летней старушкой, бывшей узницей Минского гетто. Эта нечаянная встреча двух женщин показала, что случайностей не бывает. Каждое наше действие может кого-то спасти, а кого-то погубить. Яркое тому подтверждение – невероятные жизненные коллизии Стеллы Андреевой и Минны Браун, судьбы которых тесным образом сплелись с жизнью Людмилы Стахановой.

Глава 4

15–16 октября 2009 года. Минск

Квартира, такая родная и уютная, встретила тёплыми объятиями домашнего халата, предложила тапочки, напоила горячим чаем.

Я прилегла на диван, укрылась любимым клетчатым пледом и, как киношные героини, предалась размышлениям.

Заканчивался второй день переписи. С большим трудом мне представлялось, как выдержать остальные десять дней.

Хотя, по правде сказать, устала я по одной простой причине: слишком много удивительной и непонятной информации свалилось на меня в квартире Мирры Львовны Андреевой.

И чем дольше я думала о странной квартире, её не менее странной хозяйке и полусумасшедшем мужчине из волшебной лампы, тем меньше я хотела туда возвращаться. Зачем это нужно? Слушать выжившую из ума старуху, позволять себя оскорблять врывающемуся в дом истеричному бизнесмену?

Кто он вообще такой? Зачем пришёл к старушке? Да и вёл себя так, словно хозяин в этом доме. А лицо у него, как у одного из десяти пыльных ангелов, которые кружатся на бронзовой люстре, — преломлённое тусклым светом октябрьских сумерек. Вот он уже стоит рядом, протягивает мне гравюру Дюрера и смеётся. И тут же смеются пять кошек. Как-то по-особенному, скаля клыки, хохочет старая знакомая — рыжая бестия с длинным подрагивающим хвостом. «Ты всё поймёшь. Нужно только спросить. И поставить точку», — Мирра Львовна протягивает мне тонкую ветку ивы, ветка на глазах зеленеет и зацветает красными гвоздиками. Двенадцать прекрасных гвоздик. «Девонька, ты пришла в то самое место и в то самое время», — она переступает раму своего мутного зеркала и зовёт меня с собой.

Я осторожно ступаю за ней, прохожу, отражаясь в большом самоваре, мимо круглого стола, застланного кружевной скатертью, протягиваю руку к зеркалу и… просыпаюсь. Рука лежит на прохладной обложке фотоальбома о творчестве Дюрера. Открываю наугад. «Мария с гвоздикой». Одна из моих любимых картин.

То самое место и то самое время.

Третий день переписи населения с утра встретил проливным дождём. Октябрь в этом году не баловал солнечными днями. Я люблю время листопада. У каждого оно своё, это время. Прекрасен ранний, августовский, момент увядания, когда первые жёлтые самолётики осени срываются с зелёных ветвей лета и, весело скользя, приземляются на яркие пятна астр, георгин, гладиолусов. Однако особенно хорош для меня момент позднего листопада. Люблю смотреть, как рано утром после первых заморозков в полнейшей тишине летят навстречу неизбежной зиме зрелые письма лета. Торжественное, многоцветное увядание.

Но сегодня был совершенно не тот день. Ветер трепал ветки, листья нервно срывались с деревьев и летели, оголтелые, к небу, потом к земле, бросались друг к другу на помощь и обречённо падали в грязь. Я открыла зонт, прижала покрепче свой зелёный портфель и вышла из подъезда.

Утренняя разминка на переписном участке, дежурный обмен мнениями с коллегами по цеху, и вот оно — счастье! Блестит и переливается стёклами окон, зазывая в один из многоквартирных домов по улице Немига. Счастье переписчика: чтобы все были дома и ответили на предложенные вопросы максимально быстро.

Часам к пяти, основательно вымокнув и заполнив все имеющиеся переписные листы, я отнесла их в главный штаб и по пути домой снова решила зайти в ЖЭУ: всё-таки стоило поинтересоваться личностью хозяйки квартиры номер два дома по улице Раковская. К тому же странный сон не давал покоя. И неожиданная просьба…

Мирра Львовна вчера, после ухода незваного гостя, долго молчала, потом, видя, что я собираюсь уходить, совсем как-то по-детски приложила к тощей груди свои ивовые руки и попросила навестить её ещё один только раз. И такая в её глазах стояла тоска, что отказаться было невозможно. Тем более что переписной лист на неё я так и не заполнила.

— Девушка, подскажите, а где можно найти дворника, который убирает территорию двухэтажного дома на Раковской? — я назвала номер особняка.

— Дом, который выкупила фирма? — девушка лет восемнадцати старательно перебирала бумаги на столе, одновременно разговаривая со мной и поглядывая на экран бормотавшего в углу телевизора.

— Фирма? Какая фирма? Там же люди живут. Как может фирма купить дом вместе с жителями?

— Подождите, сейчас вспомню название. «Июль-сервис», кажется. Да, точно, частная строительная компания «Июль-сервис», — девушка пожала плечами. — Знаете, я эту историю не совсем хорошо знаю. Подойдите к нашему начальнику, она вам подробнее расскажет.

Начальником ЖЭУ, к моему удивлению, оказалась Мария Владимировна Кошелева — наша соседка. Редкая удача — встретить в незнакомом учреждении почти родного человека — соседа по лестничной площадке. Хотя, по-моему, она мне обрадовалась гораздо больше, чем я ей.

— Людочка, да ты вымокла вся! Заходи быстрее. Сейчас чаю поставлю, напою тебя, отогрею. День сегодня ненастный. А ты, я вижу, в переписной кампании принимаешь участие?

Я обречённо кивнула и пододвинулась ближе к обогревателю.

— Да, несладко вам приходится. Устала, милая?

Я снова кивнула и попыталась обнять закипающий чайник.

— Мария Владимировна, я к вам по делу. Скажите, что вы знаете про двухэтажный дом, который по улице Раковской расположен. Он у вас в подчинении числится.

— Это тот, который расселили недавно? Да что я скажу? Дом старый, их несколько таких осталось. У меня недавно телевизионщики были, фильм снимают. Документы спрашивали — как раз по истории улицы Островского. Так Раковская называлась с 1937 года. Знаешь, я ведь и сама некоторых фактов не знала. Вот, смотри, — Мария Владимировна достала из шкафа две увесистые, довольно потрёпанные голубые папки, туго перевязанные белыми тесёмками.

Она развязала тесёмки, и на волю выпорхнули многочисленные планы, отчёты, нормативные документы, касающиеся улицы Раковской.

«Именем Николая Островского улица стала называться с 1937 года. Старое название — Раковская. Жилой район вдоль улицы и севернее в XVIII–XIX вв. назывался Раковским предместьем. Застройка бывшего выезда из города на Запад, в сторону Ракова, начала формироваться еще в средние века. До революции это был квартал доходных домов, плотно застроенный и густо заселенный. Он славился ремесленниками, но почти не имел магазинов. Здесь находились униатская церковь, кармелитский монастырь, Петро-Павловский монастырь, от которого сохранилась Петро-Павловская церковь. Во время гитлеровской оккупации часть района входила в состав еврейского гетто.

Улица Островского, как и улица Немига, была запечатлена в кадрах кинофильмов “Миколка — паровоз” и “Руины стреляют…”.

В 1968–1973 гг. историческая застройка бывшего предместья была снесена в связи с реконструкцией улицы Немига. Частично сохранились каменные дома на улицах Островского, Витебской, Освобождения, Замковой, Димитрова.

По улице Островского дом № 25, напротив кинотеатра, находился хлебозавод № 1, которому присвоено имя в честь 10-й годовщины Октябрьской революции. Производство здесь началось в 1927 году. После войны, в 1946 году, завод восстановлен и расширен».

— Интересная справка, — чихнув в десятый раз, я попыталась собрать разлетевшиеся документы. — Кто это написал?

— Покажи-ка. Сейчас вспомню. Это до перестройки было, в восемьдесят пятом, кажется. Я тогда секретарём здесь работала. Да, точно. В этом году я замуж вышла, поэтому и запомнила. Так вот, приходил к нам мужчина, информацию искал о жителях улицы Раковская. Всё спрашивал, кто остался из стариков. Говорил, в Великую Отечественную его мать здесь жила некоторое время. Где-то он и о себе написал… Здесь должен листок быть с адресом и фамилией. Сказал, что интересуется историей. А это с собой принёс. Ну я и положила в общие документы. Давно это было, а вот, поди ж ты, пригодилось. Тут целая поэма.

— Повесть, — машинально поправила я.

— Что?

— Поэма — это в стихах, а здесь, скорее, повесть.

— Ну и ладно. Бог с ней, с этой повестью. Главное ведь в любой улице что? — Мария Владимировна подняла вопросительно указательный палец. — Главное — это люди. А людей там почти не осталось. Значит, и улица уже не та. Домов несколько жилых, остальные под офисы, магазины проданы. Хотя и этот особняк ещё весной продали. Название такое у фирмы — с летом связано. «Летние услуги»? «Сервис в августе»?

— «Июль-сервис»?

— Кажется, да. Точно, вспомнила. Строительная компания «Июль-сервис». Хозяин — грозный мужчина — всё молчит да бумаги подписывает. Пока у нас был, кроме «здравствуйте» и «до свидания», пару фраз бросил: «дайте паспорт на дом», «все ли прописанные живут в доме». Поломанный он какой-то.

Я вспомнила неадекватного гражданина, который вчера чуть не посадил меня в алюминиевый таз с кошачьим кормом.

Конец ознакомительного фрагмента.