Человек из дома напротив

Елена Михалкова, 2019

Тебе некуда идти? Выбери дом, в котором никто не живет. У тебя нет денег? Поселись в нем, притворившись хозяином. Тебе недостаточно страшно? Найди ключ от запертого подвала. Хочешь пожалеть о том дне, когда все началось? ОТКРОЙ ДВЕРЬ.

Глава 3

1

Макар Илюшин скучал. «Самый простой случай из всех, с которыми мы работали, — думал он. — Владелец дома напугал балбеса инсценировкой в подвале, и тот сбежал. Теперь отсиживается в норе у кого-нибудь из старых приятелей. Пьет, надо полагать…»

Задача сводилась к тому, чтобы отыскать добряка, давшего приют риелтору. Илюшин подозревал, что достаточно выждать неделю, и кающийся Сафонов объявится, но Татьяна не хотела терять ни дня.

Сергей Бабкин, как всегда добросовестный и въедливый, обошел весь поселок, расспрашивая хозяев окрестных домов, не видели ли они чего-нибудь странного. Незнакомую машину? Сопротивляющегося человека, которого волокли бы из коттеджа? Может быть, кто-то кричал?

Нет, отвечали ему, все было тихо, здесь всегда тихо, да вы, наверное, сами видите.

Получалось, Сафонов ушел из «Белой березы» сам.

В этой картине Илюшина смущало лишь одно: фотографии в подвале. Если подумать, требовалось чертовски много усилий, чтобы достать их, если только хозяин не был близко знаком с кем-то из однокурсников Никиты.

Но какая же странная идея. Сказать начистоту, дикая идея. Такая кому попало в голову не придет.

Человек, напугавший Никиту, был намного интереснее самого Сафонова, и Макар повеселел, представив, что ищут они не унылого риелтора, а бывшего смотрителя «Комнаты страха» из Луна-парка.

Зазвонил телефон.

— Выяснил? — спросил Илюшин и приготовился записывать.

Собеседник заговорил, и полминуты спустя от расслабленности Макара не осталось и следа.

— Во Франции? — недоверчиво переспросил он. — Ты уверен?

2

Сергей Бабкин сидел в кафе, окнами выходящем на Покровку, и ждал бывшего следователя: Урюпин, как выяснилось, уволился год назад.

По улице неторопливо бродили туристы, ветер доносил колокольный звон из монастыря, и холодный солнечный день был так хорош, что Бабкин позволил себе расслабиться и не думать о деле. Официантка лет двадцати улыбнулась ему дружелюбно, без капли кокетства, и спросила, достаточно ли хорош чизкейк. Не моргнув глазом, он соврал, что чизкейк великолепен, подумал, не заказать ли штрудель, но тут вспомнился Илюшин с его занудством об избытке быстрых углеводов в рационе Бабкина, и штрудель есть расхотелось.

— Сергей!

Из тощего юнца с кадыком Урюпин превратился в человека, о котором консультанты в ювелирных магазинах говорят «солидный мужчина». На его лице при виде Бабкина начала проступать покровительственная улыбка, исчезнувшая, когда Сергей поднялся из-за стола.

— Отвык я от тебя! — признался Урюпин, глядя на него снизу вверх.

— Рад видеть! Заматерел ты, голуба!

— А жена говорит — обрюзг, — пожаловался Урюпин. — Приходится следить за весом.

И немедленно заказал двойную порцию пельменей.

Первые пять минут говорили о пустяках, присматривались друг к другу. Когда в разговоре повисла вежливая пауза, Бабкин решил, что можно переходить к делу.

— Витя, я столкнулся с кое-чем странным, — напрямик сказал он. — Без твоей помощи не обойтись. Помнишь девицу из парка «Дубки» возле «Тимирязевской»?

— Сенцову, — не задумываясь, откликнулся бывший следователь. — Дикая история. Вроде бы с тех пор нагляделся и на трупы, и на живодеров всех мастей, а девка до сих пор стоит перед глазами. Как она ухмылялась, а! А ножкой-то, ножкой играла — помнишь?

— Не помню, — сказал Сергей.

— Сама страхолюдина, а щиколотка тонкая, изящная. Поразительный контраст… Тоже, наверное, свидетельство незаурядности натуры. — Он глубокомысленно покачал головой.

— Витя, натура твоя была наглухо отмороженная. Тьфу! Не твоя натура, а ее…

— Понял я, понял, — засмеялся Урюпин. — Спорить не буду. Упыриха, конечно. Ты в курсе, что годом позже она проходила свидетельницей по делу о серии убийств в подворотнях?

Бабкин недоуменно взглянул на Урюпина.

— Что за убийства в подворотнях?

И вдруг голоса посетителей, гудение кофемашины, шум улицы стали тихими и очень далекими. «Подворотни». Он вскинулся, едва не опрокинув на себя кофе.

— Подожди! Дело, где было пять жертв?

— Оно самое. Вел его не я, но ты же понимаешь, мир тесен. Удивил я тебя, Сережа?

— Не то слово. Рассказывай!

Урюпин откинулся на спинку стула, покряхтел и ослабил ремень.

— Наша красотка обнаружила третий труп. Случилось это возле «Новослободской». У меня неподалеку живет родня. Когда все началось, я запретил им не то что через арки ходить, а вообще по безлюдным улицам. Тогда еще не было уверенности, где он убивает.

Бабкин записывал.

— Привязать Сенцову, однако, ни к чему не смогли, — продолжал бывший следователь. — Подозрительно, конечно: два года подряд свидетель оказывается возле криминального трупа. Но предъявить ей было нечего. Она сама вызвала полицию, с жертвой не имела никаких пересечений. Ее помытарили и отпустили.

— Наблюдение велось?

— Не помню, врать не стану. Почти наверняка. Студентка, и жизнь студенческая, самая обычная. В подозрительных отношениях, как говорится, не замечена.

Сергей не успел еще задуматься, каким образом дело восьмилетней давности может быть связано с исчезновением Сафонова, а версия Макара уже начала рушиться быстрее песочной башни под набежавшей волной. Один из студентов на фотографиях оказался каким-то образом причастен к серийным убийствам. Это можно было объяснить совпадением. Это хотелось объяснить совпадением! В эту секунду ничего другого Бабкин не желал так сильно.

Но сбросить этот факт со счетов он не мог.

Сергей машинально пожевал зубочистку, уколол язык и выплюнул.

— Расстроил тебя? — сочувственно спросил Урюпин.

— Озадачил. Убийцу, насколько я помню, не поймали?

Бывший следователь покачал головой.

— Нет. Искали на совесть, можешь мне поверить.

— Уголовное дело мне понадобится, — вслух подумал Бабкин.

— И не надейся!

–…если только Илюшин уже не отыскал нашего дурня… Что?

— Я говорю, можешь даже не дергаться. — Урюпин отправил в рот пельмень. — Ничего не слышал, да? Сидишь в своем частном сыске, все новости мимо тебя. У нас уже полгода новая метла. — Он назвал фамилию, смутно знакомую Сергею. — Метет так, что свист стоит.

— У нас? — усмехнулся Бабкин.

— У них, — поправился Урюпин. — Никак не могу отвыкнуть.

— Расскажи что помнишь, — попросил Бабкин и поискал глазами официантку. Все складывалось так, что сам Бог велел утешиться штруделем.

3

Серей вошел в квартиру Илюшина, открыв своим ключом. Они давно условились, что на время расследования комната Макара превращается в офис, и Илюшин обставил ее в соответствии со своими представлениями об идеальном рабочем месте. Иногда ему взбредало в голову сделать перестановку — чаще, чем хотелось бы Сергею, который только успел привыкнуть к лиловому креслу, как его сменило желтое, высокое, точно трон, в котором любой выглядел бы претенциозно и глупо, глупее, чем обгоревшие туристы в приморских городах, обряжающиеся в костюмы придворных и сажающие на шляпу с плюмажем обезьянку. Любой — но только не Макар.

Кроме того, Илюшин повесил на стену мишень дартс. Дротики он выкинул бестрепетной рукой, пояснив, что не любит острых предметов, и завел на столе пенал с тысячей обгрызенных карандашей. Бабкин предпочитал не думать о том, откуда он их взял в таком количестве. Эти огрызки, а также ластики, колпачки от ручек и прочие мелочи время от времени летели в мишень, а потом хрустели под ногами у Сергея; когда он пытался воззвать к совести Илюшина, тот посоветовал представить, что это ракушки на морском берегу.

Макар сидел за ноутбуком.

— У меня новости, — мрачно сказал он, увидев в дверях Сергея.

— У меня тоже, — в тон ему ответил Бабкин.

— Начнем с моих. Илья Евгеньевич Рытвин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, единственный собственник дома в поселке «Белая береза», в настоящее время проживает во Франции, куда выехал в ноябре прошлого года. На территорию Российской Федерации не возвращался.

Бабкин сел.

— Я только что имел с ним продолжительную телефонную беседу, — продолжал Илюшин. — Он клянется, что ключей нет ни у кого, кроме него и Сафонова. Верить ему на слово, конечно, нельзя, но факт остается фактом: сам Рытвин не мог развесить фотографии.

— Мог кого-то попросить, — без всякой уверенности сказал Сергей.

— Сбил Рытвин, подлец, нам все расчеты. Прибавь к этому, что у него нет другой недвижимости в России, вопреки тому, что мы с тобой предполагали, так что если он и заточил бедного Сафонова в подвале, как предполагает сестра, это не его подвал. В общем, все это осложняет работу на порядок.

— Это еще не осложняет, — заверил Бабкин, доставая блокнот. — Теперь слушай мою историю. В ноябре и декабре две тысячи девятого пять человек были зарезаны в подворотнях. Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Никогда не слышал. Но, в общем, не вижу ничего странного. В Москве за сутки происходит от одного до пяти убийств. Какая-то часть из них пришлась на подворотни просто потому, что это удобное место для грабежей. Жертва начинает сопротивляться и все заканчивается печально.

— Я не совсем точно выразился, — сказал Бабкин. — Это были не подворотни. Это были арки. Одна — на Соколе, вторая — на Долгоруковской, третья — в Коптево и еще одна — в Астраханском переулке, за проспектом Мира.

— Ты перечислил четыре.

— На Долгоруковскую пришлось два убийства. Арки там расположены по левой и правой стороне улицы, почти напротив. В середине ноября убили девушку в одной арке, а две недели спустя — мужчину во второй. Во всех пяти случаях один и тот же почерк: нападавший бил жертву ножом в горло или в грудь, несколько раз.

— Все погибали на месте? — быстро спросил Макар.

— Хороший вопрос. Нет, двоих довезли до больницы. Там они скончались, не приходя в сознание.

— Значит, на них нападал не профессионал…

— На месте одного из преступлений нашли нож, но ни на шаг не продвинулись. Этих ножей в любом хозяйстве…

— Почерк одинаковый, места похожи, — пробормотал Илюшин. — Что насчет убитых?

— Никаких связей. Не знакомы, не ходили в один спортивный зал, не заканчивали одну школу, не приехали из одного города… И у них ничего не взяли.

— Или взяли то, о чем никто не знал, — задумчиво сказал Макар. — Дело так и осталось висяком?

Сергей молча кивнул.

— Какое отношение оно имеет к нам?

— Третий труп обнаружила Сенцова.

Бабкин сполна насладился вытянувшимся лицом Илюшина.

— Она и позвонила в полицию, — добавил он. — Урюпин рассказал, что когда Сенцову опрашивали, она выглядела до смерти перепуганной. Догадывалась, что всплывет убийство в парке и возникнут вопросы. Но она не была знакома с жертвой.

Он снова замолчал. Макар попытался выбить пальцами дробь по подлокотнику, однако бархатная обивка заглушила звук. Сергей мстительно ухмыльнулся: кресло ему не нравилось, но привычку Илюшина он не любил еще больше. Приятно было найти в чванливой мебели неожиданного союзника.

Он ушел на кухню и крикнул оттуда:

— Четыре трупа опознали, пятый — нет.

Включил чайник, вернулся в комнату. Илюшин пересел на стол и подпирал щеку с таким лицом, будто у него заныли зубы.

— Давай для начала поймем, кто эти четверо на фотографиях, — сказал он.

— Студенты, — пожал плечами Бабкин. — Однокурсники Сафонова. Нам и так это известно.

— Если бы все было так просто, их снимков не было бы в подвале.

4

Илюшин вышел на «Кропоткинской», улыбнулся проходящей мимо красавице и пошел своей дорогой, не замечая, что девушка смотрит ему вслед. Возле храма кружили туристы. Над туристами кружили голуби.

Чисто, прозрачно и ветрено. Макар взглянул на часы и решил, что есть время поздороваться с Петром Первым.

Металлический колосс, покрытый бронзой, вызывал у него теплые чувства. Когда-то, очень давно, мама плавила шоколад в кастрюльке и разливала по формам. Формочек было три: белка, медвежонок и солдатик. Белку фаршировали толчеными орехами. Медвежонку доставалась вареная сгущенка. А солдат всегда был пустым, потому что на третьем шоколадном уродце терпение мамы Илюшина заканчивалось.

— Я тебе, бывало, в детстве башку откусывал, — ностальгически сообщил Макар императору.

Когда он поднимался вверх по Пречистенке, начали бить в колокола. В хорошем месте живут родственники Эмиля Осина, мысленно сказал себе Илюшин. Дай-то бог, чтобы пустили в подъезд. Пройду ль дресс-код я, лох позорный, иль с треском вышибут меня?

Проверить это ему не удалось.

— Подождите внизу, — раздался тонкий голосок из динамика домофона, когда он набрал номер квартиры, — я сейчас спущусь.

Илюшин сел на скамейку возле детской площадки. Вскоре из подъезда вышла молодая женщина в уггах, кутавшаяся в розовое пальто, похожее на махровый халат. Не исключено, подумал Макар, что это как раз таки халат, похожий на пальто.

По телефону он представился бывшим однокурсником Эмиля. «Мы делаем альбом о нашем курсе. Можно попросить вас рассказать что-нибудь о вашем муже?»

Вдова Эмиля Осина кивнула ему, глядя сверху вниз, и присела рядом.

— Здравствуйте, Нина. Спасибо, что согласились поговорить.

Бледное лицо со следами недосыпа, волосы, собранные на макушке в небрежную гульку. Она потерла глаза и зевнула.

— Простите! Малыш всю ночь не спал. Зубки режутся. У вас дети есть?

— Двое, — кивнул Макар, вложив в интонацию равные дозы безграничной усталости и незамутненного счастья. — Утром в садик их отвел.

— Хорошего отца сразу видно!

Илюшин смущенно улыбнулся.

— Нина, поговорим об Эмиле? Я бы не беспокоил вас личной встречей, но по телефону все как-то не так получается… не душевно, если вы понимаете, о чем я.

— Я понимаю… понимаю. Что вам рассказать? О семье, наверное, вы и сами слышали…

— Если честно, его родители мне не очень интересны. Мы составляем такие, знаете, неформальные портреты! Факты биографии, характер, привычки — все вместе. Это дает объем, трехмерное изображение, насыщение информационного поля…

Он понес вдохновенную ерунду, зная, что важны не слова, а интонации и темп речи. Нина понятливо кивала.

— Раз вы учились с Эмилем, вы помните, какой он был, — сказала она. — Остроумный! Хлесткий! Бросит мне пару слов — я весь день рыдаю. Эмиль говорил: тот, кто не отличает Феллини от Абеляра, не имеет права на ужин. Ну… приходилось сидеть на кефире. Зато для фигуры полезно.

Нескрываемая гордость, звучавшая в ее голосе, озадачила Макара.

— Может быть, поэтому у него не было друзей, — задумчиво сказала Нина.

— Как не было? — удивился Илюшин.

— На третьем курсе он был влюблен в какую-то девочку, но она не ответила ему взаимностью. А может быть, ответила, но вскоре бросила. Сам Эмиль об этом никогда не упоминал, его родители проговорились. Еще были какие-то приятели… Наверное, из-за девушки они все переругались. — Она заговорила неуверенно. — Вы сами этого не помните?

— Увы. Я же видел его только издалека. Восхищался, точнее сказать…

— Когда мы начали встречаться, он ни с кем меня не знакомил. Сначала я думала, это из-за того, что Эмиль меня стесняется… А потом догадалась, что у него нет никаких друзей. Даже на нашей свадьбе гуляли только его коллеги, а из института никто не пришел.

Странно, подумал Макар, очень странно. А как же дружба, о которой говорила сестра Сафонова?

— Эмиль был очень умный. Очень! Он столько читал, вы не представляете. У нас дома огромная библиотека! Я даже не знаю, что теперь делать со всеми этими книгами. Так и стоят…

— А вы сами их не читаете? — вырвалось у него.

— Нет. Я же дурочка.

Она улыбнулась, будто извиняясь. Илюшин пристально взглянул на нее и довольно много понял об Эмиле Осине, и то, что он понял, ему не понравилось. Девочка-глупышка, не читающая книг, прелестное юное существо, не знающее, кто такой Феллини и чему учил Абеляр… Но если тебе важен был ее ум, Эмиль, зачем ты на ней женился?

— Я не думаю, что вы дурочка, — сказал он.

— Вы просто мало меня знаете. Моя мама приговаривает: «Был бы ум бы у Лумумбы…»

–…ни при чем бы был бы Чомбе, — машинально закончил Илюшин.

— А я всегда маме на это отвечаю, что Лумумба — очень красивое имя, и если она будет часто его повторять, я назову им дочку.

Макар засмеялся. Нина Осина начинала ему нравиться.

— Вы знали, что Эмиль пел в хоре? — Она снова стала серьезной.

— Нет.

— У него прекрасный голос! Высокий, тонкий-тонкий! Тенор. Прямо ангельский! Он учился в институте, а по выходным пел в соборе. Его родители говорили, что у Эмиля впереди завидное будущее… Мы поженились, а через год он погиб.

— В две тысячи двенадцатом, кажется?

— Да. Так глупо получилось… Он возвращался вечером с работы и срезал путь через стройку. Было грязно, шел дождь… В общем, Эмиль сорвался. Его нашли в котловане со сваями. Он упал и разбил голову.

— Эмиль был пьян? — спросил Макар, догадываясь об ответе.

— Нет, что вы! Он совсем не пил.

— А когда это случилось?

— Тринадцатого ноября.

Илюшин выразил сочувствие, задал для проформы еще несколько вопросов, поблагодарил женщину и встал.

— Вы журналист? — спросила Нина, глядя на него снизу вверх.

— Нет, конечно. Почему вы так решили?

— А татуировки с птицами у вас есть?

— У меня вообще нет татуировок, — осторожно сказал Илюшин. — Нина, вы задаете странные вопросы.

Девушка поднялась.

— Эмиль однажды напился, — безучастно сказала она. — Единственный раз за все время, что мы были знакомы. Он пытался убежать из квартиры и кричал, что за ним придут орлики.

— Кто придет? — изумился Макар.

— Орлики.

Илюшина осенило:

— С белыми глазами да по мутной воде?

Нина вздрогнула и уставилась на него.

— Да… Кажется, так. Откуда вы знаете?!

— Это Гребенщиков, «Волки да вороны». Песня такая.

Нина помолчала.

— Без разницы, песня или нет, — сказала она наконец. — Эмиль боялся этих орликов до смерти. Он больше в рот не брал ни водки, ни вина только потому, что помнил, как они ему являлись. Вы не журналист. Но вы не учились с ним вместе. Я глупая, это правда. Но чтобы бывший студент заморочился этим альбомом… Вы бы по-другому выглядели и разговаривали. Наверняка у вас была бы борода! Так что вы врете. И имя выдумали… первое попавшееся взяли, да?

Илюшин помолчал. Если так пойдет и с остальными родственниками, можно сворачивать опрос и расписываться в профнепригодности.

— Я не орлик, — сказал он, и прозвучало это даже нелепее, чем он опасался.

Вдова Эмиля Осина кивнула. Странно, но, кажется, ему удалось ее успокоить.