Комната старинных ключей

Елена Михалкова, 2012

Если у тебя нет друзей, нет работы и негде жить, так заманчиво откликнуться на случайное объявление в газете! Но, переступая порог дома своей мечты, Полина Аверина не знала, что за этой дверью ее ждут страшные преступления и настоящая любовь, разрушенные иллюзии и противостояние таинственному ордену. Что случилось с ее предшественником? Какие секреты хранит загадочный дом? И чего так боится его хозяин? Поможет ли он Полине – или ему самому понадобится помощь частных детективов Макара Илюшина и Сергея Бабкина? Читайте об этом в новом детективном романе Елены Михалковой «Комната старинных ключей». Откроется ли для Полины эта комната? А может быть, некоторые двери лучше не отпирать никогда?..

Глава 3

Месяц спустя

Первый раз будильник прозвенел в шесть сорок пять. Нежно, мелодично пропел: вставай, милая Поленька, уже рассвело.

Милая Поленька, со школы не любившая ранние подъемы, мысленно сказала «да-да, сейчас» и повернулась на другой бок.

Второй сигнал раздался через десять минут. Но уже не певучие трели, а торжественное: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!»

Тут уж пришлось проснуться. Для самых упорных сонь существовал третий сигнал: выждав для приличия еще пятнадцать минут, будильник принимался истошно вопить: «Проспали! Мы проспали! Проспали! Мы проспали!»

Даже бодрствующий человек, услышав этот вопль, подскакивал на месте. Поэтому Полина давала себе поблажку только до второго звонка.

Она не вскакивала сразу, а лежала пару минут, потягиваясь, разминая пальцы. Анжей как-то обронил в разговоре с Василием, что нельзя сбрасывать тело с кровати сразу, нужно дать ему время очнуться. «Ты наблюдал, как просыпаются кошки? А собаки? — строго спросил он. — Если они вскакивают по тревоге, то потом долго приходят в себя. Порядочное животное никогда не заставит себя вскочить, как только проснулось. Кошка полежит с открытыми глазами и лишь потом неспешно поднимется. Собака встанет, не торопясь, и потянется. Не считай себя умнее природы, Вася! Не вреди себе резкими подъемами».

Полина запомнила его слова и применила на практике. Просыпаться сразу стало легче. Главное, она больше не чувствовала противной вялости по утрам, когда руки болтаются безжизненными макаронинами, а пальцы не держат расческу.

Итак, без пяти семь. Умыться, застелить кровать. Пока впитывается крем, можно подойти к окну. Армен уже трудится в оранжерее — значит, день начался нормально. (Несколько раз Полина не обнаруживала садовника на привычном месте, и после этого все шло наперекосяк).

Семь пятнадцать: закрутить волосы в строгий пучок, тронуть ресницы тушью, чтобы не выглядеть красноглазым кроликом. С волосами вечно непорядок: пряди выбиваются, что с ними ни делай. Пытаться убрать их — все равно что причесывать одуванчик.

Семь двадцать пять: надеть платье, нырнуть в удобные туфли на невысоком каблуке. Полина поежилась от прикосновения шерстяной ткани к шее. Как будто кто-то дотрагивался до ее кожи рукой в варежке. Зато последние остатки сонливости растворились без следа. Теперь в один карман платья сунуть телефон, в другой — блокнот, и она готова.

Семь тридцать две: по коридору налево и вниз, и в дальнее крыло дома — туда, откуда доносится запах творожного пудинга, свежего чая с мятой, малинового варенья.

Полина вошла на кухню ровно в семь тридцать пять. Клара Ивановна уже собиралась уходить и стянула с головы косынку.

Эта косынка каждое утро поднимала Полине настроение. Она была расписана веселенькими поросятами, копиями Клары Ивановны: кругленькими, толстенькими и розовыми, как бутончики.

— Полина Аркадьевна, я все узнала: за торт просят двадцать тысяч, — сообщила повариха, поздоровавшись.

— Совсем с ума сошли! За что такие деньги?

— Вот и я то же самое подумала, — доверительно сказала женщина. — В два раза дешевле можно найти. Низкокалорийный, без всякого ущерба для фигуры.

— Ничего, — пробормотала Полина, помечая в блокноте, — пусть будет с ущербом. Главное, чтобы вкусный.

Повариха повесила фартук на крючок, придирчиво оглядела кухню: все ли чисто.

— Так я могу идти, Полина Аркадьевна? К двенадцати вернусь, как обычно.

— Да-да, Клара Ивановна, конечно.

— Всего хорошего!

Женщина ушла. Полина заглянула в столовую и убедилась, что стол накрыт для завтрака. Можно спокойно выпить кофе. Ковальский спустится через двадцать минут и останется доволен: все приготовлено именно так, как он любит.

Предыдущую повариху звали Верой. Широкоплечая болтливая баба постоянно опаздывала на работу и была неряшлива. Готовила она хорошо, но Анжей, спускаясь на завтрак и завидев ее, отчего-то всякий раз тяжело вздыхал.

Полина стала наблюдать за поварихой. И обнаружила, что Вера, пропустив автобус, без стеснения звонит Василию и требует забрать ее от станции на машине. Водитель подчинялся, не желая оставлять хозяина без завтрака.

Когда Полина окончательно убедилась в этом, она пришла на кухню.

— Вера, мне нужно с вами поговорить. Вы часто опаздываете, мне это не нравится.

— Так от самой Москвы электричкой еду! — жизнерадостно сказала Вера. — Как не опоздать-то? Бывает, промахиваюсь мимо автобуса.

— Чтобы не промахиваться мимо автобуса, можно ездить той электричкой, которая идет на полчаса раньше. Тогда вы будете все успевать.

— Ай, да ладно! И так все нормально. Каждый день завтрак готов по времени, как надо.

— Потому что вас привозит Василий, — спокойно сказала Полина. — Мне не хотелось бы, чтобы вы дергали его в шесть утра. Встречать вас не входит в его обязанности.

Повариха выкатила круглые голубые глаза.

— Так ведь если он меня подвозить не будет, мне придется пешком от станции идти! Я на это не подписывалась!

— Вот я и прошу вас, — терпеливо повторила Полина, — успевать на первую электричку. Тогда с автобусом не будет проблем. С вами ведь это обговаривали, когда принимали вас на работу?

Лицо Веры выразило: «ничего не знаю, ничего не помню».

— Обговаривали, обговаривали, — заверила Полина. — Поэтому давайте условимся так: больше никаких опозданий.

— Ну, хорошо, — пожала плечами Вера.

— С завтрашнего утра, — настойчиво сказала Полина. — Вера, если вы еще раз опоздаете, я вас уволю. И не думайте, что я шучу.

— Да ради бога! — огрызнулась Вера.

На следующее утро она, конечно, опоздала.

Вера рассуждала так: от поварихи требуется одно — вкусно готовить. А уж во сколько она приходит-уходит — дело второе. Чай, не в тюрьме, чтобы по звонку прибегать. А Василий у хозяина и за водителя, и за дворника, и за помощника на все руки. Не переломится, если проедет с утра до станции и обратно. Иначе зачем его держать, дармоеда!

Девчонку-экономку Вера твердо решила поставить на место. Уволит она ее, вы подумайте! «Я тебе еще покажу, кто кого уволит, — злорадно думала женщина. — Таких, как ты, головастиков — пруд пруди, а вот хорошую повариху попробуй отыщи! Да еще такую, чтобы согласилась ездить в этот медвежий угол».

Вера любила скандалы. Прежде она работала в большом коллективе муниципальной столовой и могла отвести душу, не отходя от плиты. А у Ковальского что? Пришла, приготовила завтрак-обед-ужин — и «до завтра, Вера Игнатьевна, спасибо вам большое». Что за люди! Скушные, одним словом. Если бы не общественный транспорт с его склоками на пустом месте, Вера совсем захирела бы в тоске.

С появлением Полины она начала предвкушать стычку. Девчонка-то не из тех, кто умеет договариваться по-хорошему. Принципиальная, по очкам видно! Значит, будет Вере и развлечение, и отдых для души.

Утром, выйдя из машины Василия, повариха сразу заметила экономку. Та стояла в дверях, ждала ее. Вера заохала, всплеснула руками и засеменила к дому, внутренне ухмыляясь: ну-ка, попробуй, отчитай меня!

«Вот я, такая несчастная, тороплюсь к тебе, — было написано у нее на лице. — Уже немолодая женщина, не очень здоровая… Неужели у тебя, сопливой девицы, хватит совести меня отругать?»

— Виновата, виновата! — громко покаялась Вера, подходя. — Чуточку совсем проспала. Так устала вчера, так устала… Я ведь еще по вечерам работаю. А что делать? Выживать как-то надо!

— Здравствуйте, Вера, — сказала Полина. — Я вас увольняю.

Повариха остолбенела.

— Ваши вещи на кухне, — продолжала экономка. — Деньги сейчас получите.

— Как это?! — воскликнула Вера, приходя в себя. — Ты что же это говоришь?

Девушка пожала плечами.

— Я предупредила вас вчера, чтобы вы не опаздывали.

— Да кто ты такая, чтобы меня предупреждать? — заорала Вера, покраснев. — Ты здесь без году неделя, ничего не знаешь! Сюда никто, кроме меня, из Москвы таскаться не станет, дураков нет! Ты ж сама потом приползешь и будешь упрашивать, чтобы я вернулась!

Ее мощный голос разносился по всему саду.

— Вера, достаточно, — попросила Полина. — Перестаньте кричать: вы разбудите Анжея.

— А пускай! Пускай он спустится, и я с ним поговорю! — бушевала повариха. — Анжей Михайлович! Анжей Михайлович!

— Еще раз крикнете, и я вам устрою неприятности, — мягко пообещала экономка.

Очень мягко. Так мягко, что Вера посмотрела на нее — и осеклась.

Выражение лица девчонки не оставляло сомнений, что действительно устроит. «Василия вызовет, — сообразила Вера. — Нажалуется ему».

В глубине души она боялась водителя. Использовала без стеснения, но боялась. Рожа свирепая, руки как грабли, а за прерванный сон хозяина глотку перегрызет. Зря она подняла крик.

Вера попыталась зайти с другой стороны.

— Слушай, это последний раз! Будь человеком! Ну, опоздала, с кем не бывает. Больше не буду, вот те крест! Пешком от станции пойду! На коленях поползу!

Вера истово перекрестилась, с силой ударяя себя в грудь.

— Будете, Вера, — со вздохом сказала Полина. — Вы по-другому не умеете.

Повариха поняла, что спорить бесполезно. Девица стояла насмерть.

— Посмотрю я на тебя через неделю, — прошипела она. — Когда тебя саму пинком под зад отсюда вышвырнут! Домоправительница хренова.

Когда Вера ушла, ругаясь и плюясь, Полина вернулась в кухню и дрожащими руками налила воды. При поварихе она прилагала все усилия, чтобы выглядеть невозмутимой. Но чувствовала себя премерзко. Раньше ей не приходилось увольнять людей. Оказалось, что это довольно противно.

«Когда увольняли меня, было легче».

Полина сама приготовила завтрак для Анжея, накрыла на стол и задумалась. Вера сказала, что никто не станет приезжать сюда на работу из Москвы.

«Из Москвы — может быть. Но кто сказал, что повариха обязательно должна быть оттуда?»

В тот же день Полина обошла поселок и обклеила столбы объявлениями. Уже через час ей позвонили.

— Здравствуйте, — прошептал робкий женский голос. — Меня зовут Клара Ивановна. Кажется, я хочу у вас работать.

Так в доме Ковальского появилась новая повариха. Она не опаздывала и беспрекословно выполняла все требования Полины. Хотя некоторые из них наверняка казались ей более чем странными.

Доктор сделал вид, что ничего не заметил. Полина сделала вид, что не заметила, как он доволен.

К ее облегчению, больше никого увольнять не понадобилось. Уборкой в доме занимались две молчаливые женщины, мать и дочь, приезжавшие дважды в неделю. По некоторым признакам Полина догадалась, что они давно знают Анжея. Доктор абсолютно доверял им и был с обеими очень ласков.

Полина не раз пыталась с ними поговорить, но помощницы только молча кивали головами и испуганно таращились на нее. В конце концов девушка махнула на них рукой и отступила. Убирают на совесть — и ладно.

Зато веселый садовник Армен оказался словоохотливым. Правда, говорил с таким сильным акцентом, что Полине почти ничего не удавалось разобрать. И руками махал как мельница: того гляди заедет по носу. Полина, заглядывая в оранжерею, старалась держаться от него подальше и только приветливо улыбалась издалека.

Садовник жил над гаражом, где стояли машины Ковальского: бешеный желтый «опель», работяга-«рено» с большим багажником (на нем они с Василием ездили за провиантом), тяжелый черный «мерседес», зловеще поблескивавший из угла. Полина никогда не замечала, чтобы его использовали.

Садовник в дом не заходил, не обедал и вообще держался на отшибе. Полина ни разу не видела, чтобы Доктор давал ему указания. Носатый Армен появлялся из ниоткуда, тряся шапкой черных кудрей, и исчезал в неизвестном направлении. Девушке так и не удалось проследить, как он идет в свою каморку над гаражом. И ни разу она не заметила, чтобы он выходил оттуда. Чистое волшебство: смотришь на оранжерею — в ней пусто, а через десять секунд там уже колдует над розами садовник.

Но вопросов Полина не задавала. Как-то интуитивно понимала, что делать этого не следует.

Или вот взять Василия. Вид устрашающий, манеры грубые. Пребывает всегда в одном из двух состояний: либо молчит, либо огрызается. Кажется, воспринимает дом Ковальского как корабль, несущийся полным ходом. А женщинам, как известно каждому моряку, на корабле места нет, ибо они хуже крыс.

И вдруг появляется Полина Аверина и остается при шхуне. Да не просто остается, а формально становится его, Василия, начальником. Как тут не придушить наглую девчонку, нарушившую привычный уклад?

Понимая все это, Полина поначалу ужасно боялась водителя. По ночам крепко запирала дверь, памятуя о словах Доктора, сказанных при первой встрече: «Вася сейчас тихий… Я вас предупрежу, если что-нибудь начнется».

Из этой фразы Полина вывела, что водитель — псих, причем буйный. Без сомнения, состоит на учете в диспансере и проводит там каждую весну и осень в палате, обитой матрасами.

Кто, скажите, мог нанять на работу сумасшедшего? Только такой странный человек, как Ковальский.

Сам же Доктор ничуть не боялся угрожающей им опасности. С водителем был все время ласков и звал его Васенькой, а один раз обратился к нему: «голубенький мой», чем привел Полину в ужас. Господи, ну какой «голубенький», когда у шофера на лице написано нетолерантное отношение к сексуальным меньшинствам?

Но, видно, ремиссия у Василия была стойкая. На двусмысленное словечко он не обратил внимания и безропотно отправился исполнять очередную прихоть Ковальского.

Однажды ранним утром Полина случайно подглядела сцену: шофер вышел в сад и наткнулся на бродячего кота. Кот был из породы бойцовских приблудных: тощ, но при этом мускулист и свиреп. Круглые желтые глаза горели огнем, как у голодного тигра.

В довершение картины правое ухо у гостя было драное.

Кот смотрел на шофера, не мигая. Но стоило Василию сделать к нему шаг, зверь выразительно сказал:

— У-я-у-у!

И ударил себя хвостом по серому боку.

— И-я-у! — тотчас отозвался шофер.

Полина вздрогнула. Кот тоже впал в замешательство. Дернул здоровым ухом, но отступать не стал, а выгнул спину и еще раз повторил:

— У-я-я-я-я-у-у!

Полина не удивилась бы, если бы и Васенька в ответ дернул здоровым ухом. Но шофер угрожающе заворчал, не двигаясь с места:

— И-и-и-и-я-у!

Девушку охватило безумное желание окатить обоих ведром ледяной воды. Интересно, что бы сказал на это Василий?

«Нет, — сурово одернула она себя, — не интересно. Нелепый, бессмысленный вопрос».

Но Полина еще несколько секунд мечтательно представляла, как подпрыгнут и бросятся в разные стороны водитель и кот, а потом, попрятавшись по укромным углам, станут брезгливо вылизываться.

Забывшись, она хихикнула, и тотчас была обнаружена.

Кот издал клич отступления перед превосходящими силами противника и исчез в кустах. Василий обернулся и сердито уставился на девушку.

Полина, которую застали врасплох, с радостью последовала бы примеру кота. Но нырять в кусты экономке не подобало, а до оранжереи было слишком далеко.

Поэтому она ограничилась тем, что непринужденно сказала:

— Мяу!

Водитель впервые не нашелся что ответить. Потоптался на месте и бесшумно удалился в сторону гаража.

В свободные минуты Полина осторожно обследовала дом. О, что это был за дом! Наполненный секретами и тайнами, словно банка у мальчишки — светлячками.

Вот, например, часы. Они попадались в самых неожиданных местах. Одни Полина случайно обнаружила над холодильником — на стене, где они никому не были видны. Часы шли и показывали правильное время. Кому понадобилось скрывать их от людских глаз, но при этом регулярно заводить?

Ковальский любил напольные часы: только в коридорах Полина насчитала восемь штук, а сколько еще пряталось по комнатам! Старинные часы, громоздкие, огромные, как шкафы, со скрипящими дверцами и мучительно передвигающимися стрелками. Часы, похожие на стариков, которые сами отсчитывают свой век. Одни, самые большие, в корпусе из черного дерева, стояли в гостиной, и Полина побаивалась их. Казалось, часы только и ждут, когда она войдет в комнату, чтобы со злорадной хрипотцой ударить за ее спиной: донннг! Доннг! Доннг!

Полина неизменно вздрагивала и оборачивалась. Часы встречали ее ухмылкой — трещиной на потемневшем циферблате, змеившейся от цифры «пять» до цифры «восемь».

Остальные были не такие вредные и шумные. Но все они разговаривали по-своему. Некоторые стрекотали, точно сверчки, и ночью по всему дому разносилось умиротворенное потрескивание. Другие четко чеканили шаг: «Тик-так, тик-так, шагом марш! Шагом марш!» Третьи едва волочили стрелки, шаркая ими по циферблату. Четвертые отчаянно строчили, нарезая время на кусочки. «Чирк-чирк-чирк!» — словно ножницами. Чирк — и отъели секунду. Чирк-чирк-чирк! — и минуты как не бывало.

Рядом с этими часами Полина всегда ускоряла шаг.

Но были и такие часы, которые шли сами по себе, показывая собственное время (у Полины язык не поворачивался сказать «неправильное»). Больше других девушке полюбились высокие напольные часы из библиотеки. Не часы, а целый шкаф! Ореховый корпус, мягкий блеск гирек и маятника, а над циферблатом голубой круг, показывающий смену лунных фаз. На дверце крохотная медная ручка, словно приглашающая: «Открой нас! Заходи в наше время, будь гостьей в нашем тихом уютном мирке. Покачаем тебя на маятнике, как на качелях, а потом стрелки побегут быстро-быстро и унесут тебя туда, где вовсе нет времени. Не веришь? Думаешь, время есть везде? Кому, как не нам, знать, что это не так».

Полина качала головой и улыбалась. Хитрые часы, лукавые, но не злые. Если бы не настоятельная просьба хозяина не трогать их, она давно открыла бы дверцу. Но Ковальский строго-настрого запретил прикасаться к часам. Даже домработницам не разрешал стирать с них пыль! Сам обходил дом и протирал их мягкой фланелью, бормоча что-то ласковое.

Из чудес были еще портреты в галерее на первом этаже. Шкафы с приоткрытыми фальшивыми дверцами, за которыми обнаруживались другие, закрытые на ключ. Зеркала, подслеповато всматривавшиеся в темноту коридоров. От старости амальгама темнела, покрывалась пятнами, мешавшими разглядеть отражение. Получался серебристо-молочный омут в стене: нырни — и провалишься неизвестно куда.

Определенно, предметы в этом доме настойчиво звали Полину в свой мир.

И еще у дома имелись необъяснимые странности.

В четыре комнаты левого крыла Полине не разрешалось заходить. Ковальский так и сказал: «Прошу вас не входить сюда, даже если вы увидите открытую дверь. Договорились?»

Экономке оставалось только кивнуть. В мыслях вертелась сказка о женах Синей Бороды. «Можешь все отпирать, всюду входить; но запрещаю тебе входить в ту каморку!»

Несмотря на любопытство, ей и в голову не приходило нарушить запрет. Несколько утешало то, что Василий тоже не имел туда доступа. Ковальский один заходил в комнаты, всякий раз тщательно закрывая их за собой.

Но однажды Анжей позвал Полину и вручил ключи.

— По-моему, я забыл на столе в Синей комнате книгу, — озабоченно сказал он. — О розах. Называется «Очарование в саду». Принесите, будьте любезны.

Полина отправилась выполнять поручение, гордясь оказанным доверием. Отпирая дверь, предвкушала, что увидит что-то необычное, но действительность оказалась прозаична: старые книжные шкафы, компьютерный стол возле окна, и на нем искомая книга.

Девушка разочарованно вздохнула, чувствуя себя обманутой. Зачем, спрашивается, нужно было запрещать ей заходить сюда?

Пару дней спустя Анжей мимоходом вернул книгу Полине.

— Пожалуйста, отнесите обратно. Вечно теряю ее в доме.

Ключ легко провернулся в замочной скважине. Полина шагнула внутрь…

И не удержалась от вскрика.

За два дня комната изменилась до неузнаваемости. Половину ее теперь занимал массивный дубовый стол. На его исцарапанной и прожженной столешнице высились колбы и реторты. В стеклянных трубках застыла мутная зеленоватая жидкость, словно зачерпнутая из ближайшего колдовского болота. Вокруг стола четыре старых кресла с выцветшей обивкой располагались так, словно в них еще минуту назад сидели люди.

Плотно задернутые шторы не пропускали ни единого луча. Свет падал лишь от настольной лампы, сделанной — Полина вздрогнула — в виде дракона.

Не веря своим глазам, девушка рассматривала преобразившуюся комнату. Может быть, она ошиблась дверью? Но в руках у нее был тот же самый ключ, что и два дня назад. И дверь та же самая, в этом не может быть сомнений!

Но кто и когда изменил ее? Кто проводил опыты, кто разлил зеленоватую жидкость по стеклянным трубкам, если Ковальский — Полина видела своими глазами! — эти два дня безвылазно сидел в библиотеке!

Сзади раздалось шуршание.

Полина резко обернулась.

В дверях стоял хозяин дома. В черных глазах отражался огонек настольной лампы.

— Спасибо, Полина, — негромко сказал Анжей. — Я решил сам положить книгу на место. Позвольте…

Девушка безропотно протянула ему увесистый том.

Доктор взял ее, но продолжал стоять в дверях.

Неловкая пауза затягивалась. Ковальский безмолвствовал. Полина разрывалась между двумя желаниями: задать вопрос — и провалиться сквозь пол, лишь бы не стоять лицом к лицу с хозяином.

Инстинкт самосохранения победил.

— Так я пойду? — неуверенно спросила Полина, стараясь не глядеть в глаза Ковальскому.

Анжей, казалось, что-то обдумывает.

— Что ж… Идите.

Полина подавила первый порыв — метнуться прочь из комнаты, прочь от Ковальского и бежать, сломя голову, подальше от этого безумного дома с безумным хозяином.

Удержала ее от этого шага сущая ерунда. Полина даже не была уверена, что это не обман зрения.

Но все-таки… На секунду ей почудилось, что Доктор собирается улыбнуться.

Улыбки не было. Не было даже тени ее на сухом породистом лице. Но девушка ощутила, что страх куда-то испарился.

Она неторопливо вышла, слегка поклонившись Ковальскому. Острый взгляд колол ей спину между лопаток до тех пор, пока она не свернула на лестницу.

Со вторым кабинетом вышло еще таинственнее.

В этот день меняли карнизы на втором этаже, и девушка ни на шаг не отходила от двух рабочих: следила, чтобы не повесили криво. Анжей, поднявшийся после завтрака наверх, вошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Полина машинально отметила, что хозяин закрылся в комнате, и продолжила командовать рабочими.

Когда с карнизами закончили, девушка облегченно вздохнула. Отошла на шаг, любуясь результатом. И вспомнила, что Ковальский просил сообщить ему, когда рабочие покинут особняк.

Она подошла к кабинету и осторожно постучалась.

— Анжей! Анжей, ремонт закончился!

Никто не ответил.

— Господин Ковальский! Вы просили предупредить вас.

Тишина.

Девушка посильнее стукнула по двери кулаком, и от ее удара она вдруг распахнулась. Полина подпрыгнула от неожиданности. Кто мог знать, что дверь не заперта?!

— Господин Ковальский, вы здесь? — громко позвала она, на всякий случай отойдя от приоткрывшейся щели.

Глупый вопрос, конечно. Где еще быть господину Ковальскому, раз он зашел в эту комнату пару часов назад?

Но ответа по-прежнему не последовало.

Полина испугалась. А вдруг Доктору стало плохо? Лежит он в комнате с сердечным приступом, не в силах откликнуться…

Забыв про запрет, девушка резко распахнула дверь и шагнула через порог.

Она оказалась в полутемном кабинете, похожем на библиотеку: шкафы до потолка, забитые книгами, огромный гардероб с одной зеркальной дверью, кресло под торшером, антикварного вида стол… Шторы, как обычно, плотно задернуты, не пропуская солнечных лучей. Лишь торшер стоит в желтом круге света.

И никого внутри.

Полина опешила. Вот же комната, вся перед ней, как на ладони. Ни единого закутка, где можно спрятаться!

— Анжей! — позвала девушка.

Заглянула за дверь, но обнаружила в углу только трость с головой дракона.

— Анжей!

Нет, это просто немыслимо! Что за нелепые прятки? И потом, в кабинете некуда скрыться!

Тут Полину осенило. Окно! Наверняка Доктор выпрыгнул в сад — иного объяснения просто не может быть!

Зачем Ковальскому понадобилось выпрыгивать из окна второго этажа, Полина не задумывалась. Для начала ей нужно было поправить покосившуюся картину мира. А для этого — объяснить, куда делся человек из запертой комнаты.

Она подбежала к окну, раздернула шторы — и застыла, словно натолкнувшись на препятствие.

Окно было заложено кирпичами.

Проработав в доме Ковальского три недели, Полина все еще не определилась, считать ли ей хозяина вампиром, колдуном или же всего-навсего человеком со странностями. Но в одном она была уверена: через кирпичные стены Ковальский ходить не способен.

Пошатнувшаяся картина мира не возвращалась в нормальное положение. В отчаянии Полина обошла книжные шкафы, распахивая дверцы, потом заглянула за шторы… Она залезла бы и в гардероб, но он оказался заперт.

Доктора не было. То ли провалился сквозь пол, то ли растворился в воздухе.

С кирпичной кладкой Полина решила разобраться потом. Это отдельный вопрос: зачем понадобилось замуровывать окно.

Но сейчас требовалось понять, где Ковальский.

Девушка выбежала из комнаты, с силой хлопнула дверью (раздался отчетливый щелчок — замок закрылся) и побежала вниз. Ее уверенность, что с Доктором случилось что-то плохое, усиливалась с каждой секундой. Единственным человеком, к которому она могла обратиться за помощью, был водитель, и Полина бросилась искать его.

— Василий! Василий, где вы?!

Со стороны кухни донесся какой-то звук.

— Василий!

Полина влетела в столовую.

За столом, постукивая ложечкой по вареному яйцу, сидел Анжей Ковальский.

— В чем дело? — холодно осведомился он. — Зачем столько крика?

Девушка застыла как вкопанная.

Да, это был Анжей, собственной персоной, в любимом темно-зеленом бархатном пиджаке. Он раздраженно помахал ложечкой, словно дирижер палочкой. Повинуясь этому жесту, Полина шагнула к нему.

— Так в чем дело?

— Я постучалась в кабинет, чтобы предупредить вас об окончании работ, — медленно начала девушка, тщательно подбирая слова. — Дверь открылась, но вы не отвечали. Я испугалась, что вам стало плохо, и заглянула внутрь.

Ковальский нахмурился и отложил ложечку в сторону.

— И что же?

— Вас там не было, — с оттенком пережитого изумления сказала Полина. — Совсем не было.

Доктор хмыкнул.

— И это все? Дитя мое, я вышел из кабинета полчаса назад. Вы меня не заметили. Ступайте и больше не выдумывайте бог знает что.

Он взял ложечку и придвинул к себе яйцо. Это означало, что вопрос исчерпан и больше Ковальского не интересует.

— Нет, — сказала Полина.

Доктор поднял голову.

— Что «нет»?

— Я не могла вас не заметить, — тихо сказала Полина. — Вы не проходили мимо меня. Это точно.

— Ну вы же не все время торчали в коридоре! — раздраженно воскликнул Ковальский.

— Все время.

— Вы что, не отходили в туалет? Попить воды?

— Нет.

«Нет» вышло негромким, но очень твердым. Доктор помрачнел.

— И все-таки вы меня не заметили, — заверил он. — Другого объяснения просто не может быть. Так ведь?

Подчиняясь его требовательному взгляду, Полина вынуждена была согласиться.

— Вот и договорились, — вкрадчиво сказал Ковальский. — Не хочу вас отвлекать от дел.

Полина, пятясь, вышла из столовой. Договорились так договорились. Если господин Доктор уверяет, что покинул комнату полчаса назад, значит, так, оно и было. Зачем ему врать?

Но Полина знала совершенно точно, что полчаса назад из комнаты никто не выходил. И вообще никто не выходил. Ковальский лгал.

Она хотела подняться к себе, но на полпути передумала. «Мне нужно на свежий воздух, пока я не свихнулась».

Она потянула входную дверь — и снова вздрогнула от неожиданности.

Снаружи стоял Василий.

— Вы меня напугали! — набросилась на него Полина. От пережитого страха она на короткое время перестала бояться верзилу-шофера. В другое время она задумалась бы над феноменом вытеснения одного страха другим, но сейчас ей было не до того.

— Какого черта вы торчите возле двери?! Неужели нельзя было зайти внутрь?

— Я как раз собирался это сделать, — флегматично отозвался Василий, рассматривая ее с высоты своего огромного роста. — Услышал вроде чей-то писк внутри. Думаю — надо посмотреть. Вот и пошел. А тут вы.

«Писк?!»

Полина захлебнулась негодованием.

— Я вас звала! — отчеканила она с таким холодом в голосе, что еще пара градусов превратили бы водителя в ледяной столб. — Искала вас по всему дому! Где вас черти но… Где вы ходите в рабочее время?

— В гараже возился.

Василий предъявил в качестве доказательства разводной ключ. В огромной лапе он казался игрушечным.

— Так что понадобилось-то?

— Уже ничего, — сухо сказала Полина. — Спасибо.

Шофер пожал плечами и вразвалочку побрел обратно к гаражу. Полина смотрела в спину, на которой, как кожа на барабане, плотно натянулась куртка, и внезапно для себя позвала:

— Василий!

Тот обернулся, уставился на нее, прищурившись: ну вылитый драный кот, что забрел на днях к ним в сад.

— Зачем замуровали окно в крайней комнате? — спросила Полина. — Той, что в левом крыле?

Она почти не надеялась, что получит ответ. Так оно и вышло.

— Полагаю, вам лучше спросить об этом у Анжея Михайловича, — с издевательской вежливостью сказал водитель и слегка поклонился: — Я могу идти? Или я вам еще нужен?

— Нет, не нужны, — сухо сказала Полина и не удержалась от шпильки: — Все равно от вас никакого толка.

Василий сверкнул зелеными глазами, но ничего не сказал.

Анжей Ковальский наблюдал из окна за Васей и новой экономкой. Слов ему не было слышно, но он почти не сомневался, что девочка интересуется закрытой комнатой.

Неудачно вышло с кабинетом, надо признать. Анжей забылся, не придал значения тому, что на втором этаже ведутся работы. А мог бы и сообразить, что Полина будет находиться там неотлучно, а значит, заметит, что из кабинета он и в самом деле не выходил.

Наблюдательная девушка, ничего не скажешь.

Ковальский наклонился вперед, разглядывая две фигуры перед дверью: высоченную черную — и маленькую клетчатую. Экономка стояла, подняв лицо к Василию, словно взирала снизу вверх на Эйфелеву башню. Анжей видел, что губы у девушки плотно сжаты, на личике написано упрямство. Длинный подол платья развевается на ветру, и волосы развеваются тоже — того гляди сдует малышку. Васенька в своей вечной кожаной куртке, да еще и шарф обмотан вокруг горла, а она в одном платье и наверняка мерзнет — но ведь стоит, что-то требует, разве что ножкой не топает.

Анжей не удержался от улыбки. Очень уж забавно эти двое смотрелись рядом. Он категорически запретил Василию обижать новую экономку, и Вася, конечно, подчинился. Но один бог знает, чего это ему стоило!

С экономом было проще: все-таки мужчины всегда найдут общий язык. Василий настороженно относился к Анатолию, но он ко всем так относится.

При этой мысли Ковальский помрачнел. Ни звонка, ни записки, ни тела, в конце концов! Вася предполагал, что эконом обворовал их. Но из дома не пропало ни одной монетки. Странно, очень странно…

Но даже Василий должен был признать, что новая экономка справляется с работой не хуже Анатолия.

Для начала она уволила омерзительную повариху. Разобраться с ней у самого Ковальского руки не доходили. И всего за день отыскала новую, которую не видно и не слышно — только запахи еды витают в доме с раннего утра. Вот и славно, повариха должна быть невидимкой!

Затем пересмотрела расходы на еду. Два дня что-то высчитывала, ходила хмурая и озабоченная, а потом велела Василию провезти ее по магазинам, где Анатолий закупал продукты. И что же? Нашла каких-то рыночных торговцев, договорилась с одним, с другим — и теперь свежее мясо и рыбу им привозят домой, причем за меньшую цену, чем прежде.

Узнала, что Анжею нравится йогурт — и тут же приобрела и освоила йогуртницу. Заметила, что на шторах в коридоре полиняла ткань — мигом отыскала ателье, где им из точно такой же ткани за неделю сшили новые портьеры. Заодно обновила чехлы на мебели, которые давно требовали реставрации.

Ковальский обронил, что Василий уважает хурму — и вот пожалуйста: в холодильнике под нее отведен целый ящик.

Собственноручно начистила серебро, не доверив такое ответственное дело домработницам. Наткнулась в комоде на забытые столетние скатерти с вышивкой — рухлядь рухлядью! — и не поленилась, отыскала женщину-вышивальщицу и уговорила Анжея заплатить приличные деньги, чтобы та восстановила рисунок. Ковальский ворчал ровно до той минуты, пока не увидел скатерть на столе. Нежнейшие розы вышиты гладью на фоне тонких веточек.

— Вы ведь любите розы, правда? — робко спросила Полина, пока он восхищенно рассматривал скатерть.

Да, дитя мое. И розы, и само прикосновение к выпуклому шелковистому рисунку, словно и впрямь под пальцами цветочный бутон, и слабый запах накрахмаленной ткани. Даже обветшалость не портила эту вещь.

Но вслух Анжей ничего этого не сказал. Суховато поблагодарил одним кивком и уронил: «Умница». Но малышка и этому обрадовалась: расцвела, как тот бутон, и щеки вспыхнули алым цветом.

Ковальский давно заметил, что на похвалу она отзывается как собака, которой мало достается хозяйской любви. Одно доброе слово — и девочка выглядит счастливой. Но хвалил ее редко. Не хватало еще, чтобы она привязалась к нему! Пока это всего лишь разговор с собственной совестью. Он должен чувствовать себя вправе в любой момент уволить ее.

Пока она то удивляла, то веселила его. С виду — пигалица-пигалицей, нацепившая для важности очки. Всех боится: и его, и водителя. От портретов в галерее шарахается (впрочем, они там для того и повешены). Вздрагивает от громких звуков — нервишки-то никуда не годятся. Смущается от любой ерунды: чуть что — и залилась краской.

Зато как только доходит до дела, откуда что берется! И деловита, и энергична, и решительна… Любопытна, но ни одного запрета не нарушила (за этим Ковальский особенно тщательно следил). Во всем старается ему угодить, но без подобострастия.

А самое главное — Анжей видел, что ей нравится у него. Он подмечал, как она благоговейно касается старых стен, обшитых дубовыми панелями. Как бережно перебирает старинные фарфоровые чашки с ребристыми боками. Как замирает перед часами, словно слушает их бесконечные истории. Как выбегает по утрам в сад, думая, что ее никто не видит, и, пританцовывая, скользит вдоль зарослей шиповника. Возвращается с мокрой от росы юбкой, замерзшая на утреннем майском ветру, растрепанная, но до смешного счастливая.

А неделю назад Ковальский с Василием провели эксперимент. Пока девочка бродила по рынку, выбирая фрукты, к ней подошел мужчина, представился журналистом и попросил рассказать некоторые незначительные подробности из жизни Доктора. Естественно, не безвозмездно. Шесть месячных окладов Полины, ни больше ни меньше: «В благодарность за то, что читатели нашей газеты узнают правду!»

Журналист был весьма убедителен и просил о такой маленькой услуге, что глупо было бы не согласиться. И Полина Аверина согласилась.

Она предупредила, что сейчас не сможет ответить на вопросы: хозяин ждет, а он строг к опозданиям. Но назначила встречу через два часа в маленьком кафе на окраине поселка.

Ковальский, слушавший их разговор, не смог скрыть разочарования. И был благодарен Васе за то, что тот ничем не выдал своего торжества и даже сказал, словно оправдывая экономку:

— Деньги для нее неплохие…

Анжей поморщился и махнул рукой: отключай свою аппаратуру и поехали.

И до самого дома был мрачен и молчалив. Василий тоже помалкивал.

Открыв дверь, Ковальский бросил хмуро:

— Свяжись с агентством, пусть начинают искать экономку. Лучше — эконома. Хватит с нас женщин.

А двадцать минут спустя Полина выпрыгнула из такси и со всех ног помчалась к особняку, забыв про сумки в машине. Едва не врезалась в Василия, крикнула ему на ходу, чтобы расплатился с негодующим шофером, и побежала по дому, крича: «Анжей! Анжей Михайлович!»

Обнаружив хозяина в библиотеке, непочтительно выхватила у него книгу и выложила все про встречу с журналистом.

— Я его обманула, — закончила Полина, сверкая глазами. — Договорилась, чтобы он ждал меня через два часа, а сама сразу бросилась к вам. Его нужно задержать! Никакой он не журналист, я уверена!

В дверях библиотеки мелькнул силуэт. Анжей поднял глаза и увидел Василия. Тот смотрел на девушку, не замечавшую его, с таким выражением, что Ковальский рассмеялся. В нем читались и досада, и злость, и неохотное восхищение.

— Вы мне не верите?! — горячилась Полина, не понимая, почему к ее рассказу отнеслись так легкомысленно. — Я его даже сфотографировала незаметно! На телефон! Снизу!

— Верю, верю, — успокоил Анжей. — Васенька, ты в агентство еще не успел позвонить?

— Нет. Успеешь тут…

— Ну и не нужно. Оставим пока все как есть.

Когда девочка убежала, ободренная его заверениями, что лже-журналист будет схвачен, хозяин распорядился:

— Испытательный срок она выдержала. Начинаем готовиться к приему гостей.

Вечером Полина вышла в сад, обошла дом, задержавшись под липой. Голые черные ветви выглядели сиротливо рядом с зеленеющим шиповником. Вьющаяся жимолость, оплетавшая стены особняка, несколько дней назад покрылась крошечными острыми листочками, и дом спрятался под зеленым покрывалом. Теперь среди листочков уже белели тугие шарики бутонов.

Все росло вокруг, все цвело, кроме лип, стоящих двумя вдовами. На клумбах сияли посаженные неутомимым Арменом нарциссы. Вокруг них лежало сиреневое ожерелье фиалок. Лес дышал маем, и дыхание его чувствовалось везде.

Розы в оранжерее цвели как сумасшедшие, словно это был последний май в их жизни. Их выращивали так, чтобы в любое время года Ковальский мог любоваться цветущими кустами. Но в последнюю неделю все бутоны распустились, и оранжерея взорвалась красками.

Бордовые розы, персиковые, рубиновые, нежно-желтые, кремовые розы с тончайшими лепестками, полупрозрачными, как пачка балерины… Царственные белоснежные розы с бутонами размером с чашку. Крошечные пунцово-розовые цветки плетистой розы, собранные в густые соцветия.

В оранжерее у Полины просыпались кулинарные ассоциации. Цветки розы лососевого оттенка, что встречают у входа — на закуску, за ними — багровые бутоны цвета сырого мяса, а вон из тех вскипающих, выплескивающихся во все стороны махровых оранжевых роз можно сварить тыквенный суп. В чай пойдут душистые малютки, у которых лепестки снаружи зеленоватые, а внутри — снежно-белые. К ним, чтобы оттенить вкус, годятся золотистые красавицы, блестящие и сочные, как лимонные дольки на срезе. А на сладкое — розы цвета зефира, цвета взбитых сливок, цвета суфле на миндальном торте: пышные, роскошные, с тягучим медвяным ароматом, который хочется вдохнуть и умереть от счастья.

В оранжерею вели две двери. Первая — самая обычная, стеклянная. Второй, с противоположной стороны, почти не пользовались, и садовник придумал чудное: укрепил на ней сверху несколько горшочков, а в них посадил девичий виноград и вьющиеся клематисы. Зеленые побеги струйками потекли вниз. Но до земли Армен не давал им добираться: обрезал.

Дверь стало трудно открывать. И веса в ней прибавилось, и до ручки не сразу доберешься сквозь паутину растений. Полина даже пожаловалась Ковальскому.

«Это традиция, — объяснил Доктор. — Много лет назад на этом месте стоял дом одного чудака, местного лекаря. Жил он аскетом в небольшой избушке. Сохранился старый рисунок, на котором видно, что вход в нее был оплетен девичьим виноградом. А я уважаю старые традиции».

Полина, немного подумав, возразила, что вход в избушку не может быть оплетен девичьим виноградом. Звучит, конечно, романтично. Но тогда попасть внутрь не было бы никакой возможности.

Вместо ответа Ковальский достал из ящика черно-белую фотографию. На снимке две тонких липы, а за ними в отдалении видна полуразвалившаяся лачуга. Проломленная крыша съехала вниз, словно криво нахлобученная кепка. Из слепых черных провалов окон торчат стебли крапивы.

А вместо двери — зеленый полог.

Полина поняла, что видит участок земли, купленный Анжеем много лет назад. Если бы не липы, она бы не узнала это место на снимке. Ни знакомого особняка, ни чудесной живой изгороди… Только побеги винограда с растопыренными листьями, точь-в-точь такие же, какие любовно растит садовник.

«Морозоустойчивый сорт попался, раз не погибал в наши февральские холода», — вполголоса сказал хозяин.

Следующий снимок: рядом с пологом стоит сам Ковальский в костюме и щегольских ботинках и с улыбкой раздвигает лозы винограда. За ними виден проем с дверью, болтающейся на одной петле.

«Когда я купил здесь землю, домик пришел в негодность, — пояснил Доктор. — Любопытно то, что последние шестьдесят лет в нем жил какой-то местный врач, которого считали полусумасшедшим. Он восстановил из руин разрушенную избу лекаря и даже получил на нее документы. А его сменил я. Дом отстроил ближе к дороге, а на месте избушки поставил оранжерею».

«Здесь все время селились люди со странностями, — думала Полина, слушая его рассказ. — Один доктор сменил другого, тот — еще одного. Не удивлюсь, если и до них здесь обитал какой-нибудь знахарь».

Со временем девушка стала замечать, что ей нравится входить в оранжерею через дальнюю дверь. Нравится окунать пальцы в прохладу между стеклом и тонкой завесой клематисов и винограда, нащупывать ручку, тянуть на себя тяжело подающуюся створку. В этом тоже таилось тихое волшебство: попасть в царство цветов через цветочную дверцу. Несколько клематисов выпустили светло-сиреневые лепестки, нежные, как крылышки фей. Они встречали Полину тонким, но настойчивым ароматом.

Вот и сейчас она почувствовала знакомое благоухание, едва подойдя к стеклянному сооружению. Уже стемнело. В сумраке запах казался особенно пронзительным.

Полина знала, что садовник вечером запирает оранжерею. Но ей и не нужно было туда. Она остановилась, делая вид, что нюхает мелкие сиреневые цветочки.

Взгляд ее скользил по окнам второго этажа. Третье, четвертое, пятое… А дальше — сплошная стена. Теперь-то ясно, что за этой стеной прячется целый кабинет.

Девушка перевела взгляд на другое крыло дома. Так и есть: там пространство точно такой же ширины, и тоже без окна. Выходит, и там скрыта комната? Но ведь ее дверь — крайняя, и за ней ничего нет, кроме напольных часов.

— Загадки, сплошные загадки, — вслух пробормотала Полина. — Но одну я, кажется, разгадала.

Она весь день размышляла над таинственным исчезновением Ковальского и пришла к выводу, что существует лишь одно объяснение. В кабинете, откуда он пропал, без сомнения, имеется потайная дверь. Может быть, ее спрятали в шкафу или замаскировали под рисунок на обоях. Дверь ведет в соседнюю комнату, откуда Ковальский и вышел незамеченным. Полина никак не думала, что он может появиться оттуда, и не обращала на нее внимания.

«Вот только зачем Доктору в его доме секретные двери?»

Полина в ответ мысленно пожала плечами. Ничего удивительного: по проекту архитекторы сделали две смежные комнаты — например, для гостей с детьми. Со временем стало ясно, что дети в этом доме не появляются, и проход замаскировали, чтобы не смущать гостей.

Внутренний голос предположил, что в таком случае его закрыли бы совсем.

Полина заметила, что ничего подобного. Зачем лишние хлопоты?

Тогда внутренний голос с плохо скрытой язвительностью поинтересовался, как Полина объяснит замурованное окно. Почему-то в случае с окном лишние хлопоты никого не остановили.

— А вот это действительно непонятно, — вслух прошептала Полина. — В кабинете нет ничего такого, что стоило бы прятать.

— Вы ошибаетесь, моя дорогая, — произнес вежливый голос за ее спиной.

За месяц Полина так и не отучилась вздрагивать, когда кто-то заставал ее врасплох. Она вздрогнула и обернулась.

В двух шагах от нее стоял Ковальский. Лакированные ботинки блестели в свете фонаря. Он опирался на трость с головой дракона — ту самую, которую Полина видела за дверью в кабинете.

— Я хотел с вами поговорить, — сказал Анжей. И добавил тоном, исключавшим любые возражения: — Следуйте за мной.