Хорья фабрика

Елена Михайловна Крылова, 2020

Если дверь не заперта, значит ли это, что за ней кто-то ждет? Девушка Майя, которая ничего не помнит о себе, кроме собственного имени и того, что она вошла в незнакомую дверь, оказывается в месте, больше похожем на сон. Здесь не действуют привычные законы природы, представители элиты внешне напоминают предметы, а хорьков выращивают на специальной фабрике, которой руководит жестокий директор. Что это – загробный мир или психоделическая игра ее подсознания? Тем временем родители беспокоятся о пропавшей дочери и нанимают для ее поисков частного детектива Дмитрия Совина.

Глава 2

Местоположение: 2

Дата: воскресенье, 20 января 2013 г. — понедельник, 21 января 2013 г.

Последнее, что мне запомнилось — грязная дверь, обитая дерматином. Я открываю ту дверь и оказываюсь здесь.

Все, что было до этого момента, словно отгородилось от меня толстым слоем льда, сквозь который никак не удавалось пробиться. Все, что случилось после того, как я открыла дверь, не поддается никакой логике.

В растерянности я рассматривала место, в котором оказалась. Огромное жилище, не то дом, не то квартира, чья утроба окутана мраком. Темнота, царившая там, не казалась чем-то зловещим, напротив, я каким-то образом осознавала, что ее наличие здесь необходимо. Просто этот дом настолько устал от кишащей в нем много лет жизни, что ему очень нужно спрятаться внутри себя же самого.

Продвигаясь практически на ощупь, я зашла в одну из ближайших комнат. Истлевшие шторы были задвинуты не плотно, и слабые лунные лучи пробивались сквозь их лохмотья, немного освещая комнату, что позволило мне оглядеться по сторонам.

В углу, рядом со входом, стояла печь, некогда изящно украшенная бело-синими изразцами, напоминающими морозные узоры. Но со временем часть керамических прямоугольников потрескалась, некоторые отпали совсем, и так и остались лежать на полу, неубранные.

Овальное зеркало, разрезанное трещинами, заключенное в позелененную временем причудливую медную раму, едва заметно отражало мое бледное лицо, перекошенное испугом.

Обои на стенах были в вертикальную полоску, а между полосами кокетливо сплелись узоры нарисованных растений. Во многих местах обои отошли, а с потолка на стены стекали темные пятна плесени, пожирая и полосы, и растения.

Внезапно послышался звук шагов, и по коридору ко мне стал приближаться желтый огонек коптящей свечи. Над ее пламенем я различила слабо освещенное круглое женское лицо, по которому от глаз и рта во все стороны разбегались неглубокие морщинки. Однако они не портили внешность этой женщины, а делали ее лицо довольно добрым и приятным, без слов говоря о том, что в своей жизни она смеялась больше, чем злилась или грустила.

Двигалась женщина ровной походкой, словно плыла по воздуху. На ее плечах колыхалась теплая пуховая шаль, а многочисленные юбки еле слышно шуршали, когда она переставляла ноги или касалась подолом мебели.

− Здравствуй, деточка, − ласково сказала она, ставя свечу на комод. — Хорошо, что ты здесь. Давай, я сама возьму твое пальто, а то нынче спят все холуи, не докличешься никого.

Я, все еще не понимая, что происходит, сняла с себя пальто и протянула ей, оставшись стоять в нелепейшем белом платьице и совершенно не соотносящихся с ним грубых, но теплых ботинках. При этом, пошевелив пальцами на ногах, я осознала, что носков под обувью нет.

Она куда-то сходила, шустро двигаясь в темноте, и вскоре вернулась обратно.

− Дитя, а почему же ты одна? — спросила дама, как будто опомнившись.

− А с кем же мне быть? — поинтересовалась я.

− Да как же, — удивилась та, − знамо дело, что отец и муж не отпускают тебя одну из дома.

Я в панике стала копошиться в своем мозгу, пытаясь вспомнить, кто мои отец, муж, и, вообще, семья. Но удалось вспомнить только свое имя — Майя.

− Вот уж неведомо, как ты здесь оказалась, но пока что останешься у меня, − проговорила женщина, нахмурившись. — Ты меня, наверняка, не знаешь, я значить, − Хозяйка этого дома, − продолжила она, уже более веселым тоном, − представила бы тебя и Хозяину, да только вот нету его. Так давно нету, что я уже потеряла всякую надежду. А без него этот дом тяжко болеет. Хорошо, хоть ты сегодня здесь!

«О чем она? — недоумевала я. — Хозяйка, Хозяин, болезнь… И говорит как-то странно, вроде пытается интеллигентничать, но получается неуклюже. Скорее, провинциально».

Женщина, заметив мой ужас, прервала монолог и всплеснула руками:

− Матерь божья, да тебя трясет всю. Сейчас, обожди с минуту, я тебе водицы принесу…

Единственное, что я смогла тихо произнести, было:

− Я умерла?

А что еще тут можно было предположить? Память меня покинула, я не имела ни малейшего представления о своем прошлом, а то, что происходило в настоящем, не поддавалось пониманию и никак не походило на реальность.

Хозяйка уже гремела посудой в другом помещении и вопрос не услышала, а, может быть, просто не захотела отвечать, и мои слова поглотили заплесневелые стены.

Можно было предположить, что все это мне снится, но данную версию я сразу же отбросила. Не знаю, почему, но я отчетливо помнила один важный факт: когда во сне осознаю, что это сон, то сразу же просыпаюсь. Но пока что переходом к яви даже и не пахло.

Вернувшись, Хозяйка протянула мне стакан прохладной воды, который я с благодарностью приняла. После выпитой жидкости стало значительно легче. Почувствовав себя увереннее, и желая ощутить комфорт, я погрузилась в глубокое резное кресло.

− Вот и славно, − сказала женщина, улыбнувшись. − Мака-а-ар! — закричала она куда-то в темноту. — Макар Иваныч! Тащи свечи, сейчас гости понаедут.

В гостиной тотчас же возник молодой человек небольшого роста. С собой он принес два чугунных подсвечника, по одному в каждой руке, поставил их в центре стола и зажег свечи. Желтый свет отразился от его круглых очков. После Макар Иванович несколько раз уходил и возвращался с новыми подсвечниками, которые он расставлял на всех свободных поверхностях. Комната, наполняясь светом, постепенно преображалась, и я, наконец, увидела, какая она огромная. Мягкое теплое освещение сгладило все контуры, а следы разложения этого дома стали менее заметны.

Не заставили себя ждать и обещанные гости. У входа раздался звон колокольчика, Макар неслышно проследовал к двери и вернулся не один − вместе с ним в гостиную вошло нелепое существо. Тело его было вполне обычным, человеческим, оно не выделялось ни толщиной, ни худобой. Зато голову этому гостю заменял лошадиный череп.

− Как чудесно, светлый князь, что вы сегодня первый. Располагайтесь за столом. Может быть, принести вам чего-нибудь, «для сугрева», так сказать? — Макар Иванович хлопотал вокруг гостя.

− Ничего не надо, − невнятно пробурчал «конь», неспешно усаживаясь за стол, − я дождусь остальных.

− Как вам будет угодно-с, − Макар поклонился и вышел, поскольку тут же раздался еще один звонок в дверь.

Гости прибывали один за другим в течение получаса. Следом за князем-конем в гостиной появился человек с нормальным телом и миниатюрной головой, размером с кулак, неуклюже слепленной из разноцветных кусочков пластилина. Также визит Хозяйке нанес гость с огромным вращающимся стеклянным глазом вместо головы, дама с головой, выпеченной из теста и с двумя шариками мороженного в глазницах, мужчина, голову которого заменял шумящий кассовый аппарат, и другие, не менее странные существа. Причем, кассовый аппарат непрерывно отстукивал чеки, исторгая из себя при этом новую порцию ленты. Человек смущенно обрывал выехавшую из его головы бумагу со словами:

− Извините… Простите… Прошу прощения… Мне ужасно стыдно…

Когда все гости, а было их больше десятка, расселись вокруг стола, Макар Иванович обошел их с подносом, ставя перед каждым шампанское.

Хозяйка уселась последней, взяла свой бокал и произнесла:

− Ну, господа, будем здравы!

− Какое тут здоровье, − гнусаво произнес «кассовый аппарат», когда все выпили. — Я намедни так сильно простыл, что насморк скоро сведет меня с ума, − с этими словами он красноречиво оборвал очередной выбитый чек. — Вот видите! Совсем не могу себя контролировать…

Его капризно перебила дама с выпеченной головой:

− Довольно вам, Андрей Палыч. Никакой отрады вас слушать.

− Что ж, любезная Настасья Никитична, может быть, вы потешите нас какой-нибудь своей историей? — отозвался человек-глаз.

− Извольте, — кивнула дама, игриво дотронувшись до прически, сделанной из румяного теста, − это я могу, − и, взяв с подноса, принесенного Хозяйкой, новый бокал, начала рассказ. — Одному моему знакомому очень нравилась одна барышня. И случался за ним такой грешок: каждый раз, проходя мимо ее дома, он позволял себе, как бы ненароком, заглянуть в окошки. А однажды этот господин, совсем осмелев, пробрался в ее спальню и, спрятавшись за портьеру, стал ждать появления объекта своих воздыханий.

Вскоре она вошла, переоделась, но, вместо того, чтобы выйти из комнаты, резко метнулась к портьере и отдернула ее. Герой моего повествования страшно перепугался, что сей же час будет бит прислугой, однако, барышня не стала кричать или плакать. Она миролюбиво протянула ему новенький шприц, со словами: «Раз ты ко мне питаешь столь нежные чувства, ширнись, милостивый государь. Будем с тобой знакомы».

«За знакомство — грех не ширнуться», − рассудил мой товарищ, и принял любезное предложение, после чего благодатно утратил связь с реальностью. Очнулся же он, будучи распростерт «звездой» на бильярдном столе в доме этой девушки. Одежды на нем не было никакой, а руки и ноги кто-то накрепко примотал веревками, спускавшимися по углам аккурат к четырем ножкам стола. А немногим позже к хозяйке пришли гости и начали играть в бильярд…

− Какие страсти вы нам всегда рассказываете, Настасья Никитична! — воскликнул «кассовый аппарат», выбивая чек. — Хоть бы постыдились, вы же дама, все-таки.

− А мне нравятся ее рассказы, − возразил человек с пластилиновой головой, — они весьма поучительны. Продолжайте, радость моя, − обратился он к рассказчице, − потешьте нас еще, умоляю вас.

− Как вам будет угодно, − томно ответила она, и продолжила. — Другая барышня, тоже моя приятельница, однажды очнулась в неизвестном месте. И, хотите, верьте мне, судари, хотите, нет, но она была будто бы подвешена в невесомости. Ноги ее не чувствовали твердой поверхности, а руками, сколько не размахивай, невозможно было ни до чего дотянуться. Да и не видно было, куда тянуться − вокруг простирался чернейший мрак. Барышня, ясное дело, растерялась. Она оглядела себя: на ней шикарное алое платье, рубины на шее — ничего не порвано, не осквернено. После этого стала она ощупывать свое лицо, а оказалось, что в кожу, то тут, то там, было воткнуто несчетное количество осколков алого же цвета. И не понятно, что это за осколки, по виду — просто стекло, а на ощупь — холодные, как будто кровь, застывшая на морозе.

− Фи, какой ужас, − пискнула одна дама, сидящая за столом.

− Ну вот, господа, стала мая знакомая осколки из лица вынимать. Тащит их, один за другим, а у самой слезы ручьями — больно было до невозможности. Но как только все вытащила, сразу к ней память вернулась. Вспомнила она, что на празднике кто-то бокал с красным вином уронил, а она не заметила этого, споткнулась и прямо на него и упала.

А когда про бокал вспомнила, то и из комы вышла, в которую ее загнало неудачное падение.

− Чудовищное невезение, − прокомментировал рассказ человек-конь, − люди годами тренируются, чтобы только в кому впасть и больше в этот бренный мир не возвращаться. А барышня ваша, к своему стыду, из нее вышла.

Гости дружно закивали.

Все это время я так и оставалась сидеть в углу, вжавшись в кресло, чтобы быть как можно менее заметной.

«Господи, пусть меня примут за плесень, за ошметки штукатурки или, в конце концов, за мусор, − думала я, — но лишь бы привлекать как можно меньше внимания этих существ».

Но они, поглощенные рассказами «хлебной дамы» даже не думали глядеть в мою сторону, и это вселяло надежду. В какой-то момент, набравшись храбрости, я решилась на отчаянный шаг — убежать из этого дома. Для начала мне нужно было встать с кресла и пройти несколько шагов до двери.

В момент, который мне показался наиболее подходящим, я резко вскочила с места. Но при этом, из полутьмы соседнего кресла, так же шустро поднялся человек, которого я раньше не замечала рядом с собой. Линзы его очков холодно блеснули, и я узнала Макара Ивановича.

− Вы не должны уходить, − твердо сказал он, догадавшись о моих намерениях.

− Я всего лишь хотела взять бокал шампанского, − ответила я, изобразив негодование.

− Не утруждайте себя, − сказал Макар подобострастно, но, в то же время, высокомерно. — Я сам вам его подам.

Мне пришлось усесться на место, и через пару секунд я получила из рук Макара Ивановича напиток, пить который мне вовсе не хотелось.

Тогда я обратилась к мужчине с запоздалым вопросом:

− Простите, но кто вы такой, раз вы берете на себя обязанность следить за моими действиями?

− Сударыня, − ответил он, поправляя очки, − я всего лишь секретарь Хозяйки. Не судите меня строго, поскольку я исполняю ее волю.

− Я правильно понимаю, что отсюда меня не выпустят без ее разрешения?

− Милая моя, − он улыбнулся, − мне бы вашу смекалку.

«Похоже, что все-таки умерла, − подумала я о себе, большими глотками вливая в горло кислое шампанское, которое нисколько не опьяняло, − потому что это место похоже на ад».

Тем временем Настасья Никитична уже начала новый рассказ:

− Одна моя знакомая ведьма очень любила убивать людей. Каждый день от ее рук погибал какой-нибудь несчастный обыватель. И было у этой ведьмы двое взрослых детей, сын и дочь. Сын был совсем обычным юношей, таких тысяча по улице ходит. Зато свою дочь наделила она даром: каждый раз, как ведьма убивала очередного человека, в руках у девушки появлялся благоухающий букет роз.

Дар, надо сказать, так себе. Толку от него мало. Но ведьмин сын ужасно завидовал сестре, и всю жизнь злился на мать, что не его она способностью такой наградила. И вот, как-то раз ведьма улетела в ночь по своим делам, а ее сын спать не лег — он взял нож и пошел матушку убивать.

Сестра проснулась утром от того, что ладони болят. Посмотрела — а руками она очередной букет обнимает…

Слушатели зацокали языками, а Хозяйка произнесла тост:

− Господа, за родителей мы еще не пили!

В момент, когда зазвенели бокалы, я решила предпринять еще одну попытку бегства. Моя идея была донельзя проста и заключалась в том, чтобы попроситься в туалет, а по пути туда получить возможность хотя бы немного оглядеть этот дом, продумать пути отступления, и, если будет такая возможность, уйти.

Дай бог, чтобы за дверьми этого маскарада оказался привычный мир, такой серый и такой родной. Странно, что, утратив воспоминания о себе и своем доме, я сохранила представление об окружавшей действительности, о том, как все должно быть устроено. И откуда-то мне известно, что так странно и страшно, как здесь, в нормальной жизни быть не может. Обычные люди, например, так не выглядят. А еще они не общаются между собой в такой старой манере и о таких непонятных вещах. Разговоры обычных людей намного проще и прозаичнее: «Уступайте места пожилым людям, пассажирам с детьми и беременным женщинам». Хотя, нет. Так говорят не живые люди, а электронные.

Но что, если снаружи, за пределами этого дома, все еще безумнее, чем здесь? Что ж, тогда я вернусь в эту гостиную, сяду, чинно сложив руки на коленях, и успокоюсь.

Но пока я капризно окликнула секретаря Хозяйки, с мыслью: «Ну что, друг, исполняешь хозяйскую волю, так исполняй. Иначе она огорчится, и ты впадешь в немилость».

− Макар Иванович, не будете ли вы так любезны, раз уж вы взяли на себя бремя моего охранника, сопроводить меня в уборную? − сказала я, насмешливо подражая языку собравшихся здесь людей.

Лицо Макара не выразило ни капли недовольства, и он хладнокровно ответил:

− Дверь находится справа от нас, милейшая сударыня.

Это был провал. Дверь туалета действительно находилась в той стене, что была по правую руку от меня и секретаря, и, чтобы попасть в уборную, не нужно было выходить в коридор.

Я встала с кресла и направилась туда, куда просилась, несмотря на то, что поход в это место потерял теперь всякий смысл. Зайдя в туалет и закрыв за собой дверь, я в испуге встала, как вкопанная, потому что заметила какое-то движение в унитазе. Там кружился резвый пушистый водоворот, который через пару секунд после того, как я вошла, уже выскочил наружу. В тот момент стало ясно, что длинное тело, покрытое мехом, принадлежит никому иному, как хорьку. И, насколько я поняла, это животное только что чистило унитаз, а теперь оно, закончив свое дело и выбравшись оттуда практически совсем сухим, улеглось на кафельный пол, уютно свернувшись клубком.

Когда я шла сюда, мне совершенно не хотелось выполнять то, что обычно делают в туалете, а сейчас, после увиденного, желания не прибавилось. Постояв там с минуту, я спустила воду, я вымыла руки и вернулась обратно.

«Странная планировка жилья у этой Хозяйки, − подумалось мне, − какой нормальный человек делает туалет рядом с гостиной? Можно списать все на то, что она явно не в своем уме, но я думаю, не в безумии дело. Помещения находятся рядом, возможно, по той причине, что, когда гости не разбредаются по дому, за ними гораздо удобнее приглядывать. Ведь здесь, похоже, не сильно любят, если кто-то уходит далеко».

За время моего отсутствия в гостиной закончили рассказывать истории, и завели разговор на другую тему, по всей видимости, остро-социальную.

− Да, рабочие на сегодняшний день практически совершенно бесправны, − вещал князь с лошадиным черепом, − отношение к ним ужасное, и за людей их уже давно никто не считает, − в порыве ярости он издал короткий резкий звук, отдаленно напоминающий ржание.

− Не могу с вами не согласиться, князь, − подал голос «пластилиновая голова», − однако в плане жестокости по отношению к рабочим никто не может сравниться с директором Хорьей Фабрики.

Печеная дама возбужденно вскинула голову:

− Асфикс Асфиксеевич? Я знакома с этим человеком!

− Тогда, любезнейшая Настасья Никитична, вы должны знать, в каких условиях он содержит своих рабочих. Живут они в зловонных бараках, кислород получают в строго отмеренных дозах, а трудом своим оплачивают только еду и проживание. Больше ничего Асфикс им не дает, за исключением, так называемых, «премий» − по завершению трудового дня каждый рабочий получает по стакану мерзейшего портвейна. Такие вот дела, господа хорошие, − выдохнувшись после произнесения речи, человек с головой из пластилина откинулся на спинку стула.

− Зато, каких замечательных хорьков они выращивают! Подобных им не сыскать на всем свете! − с чувством произнес «кассовый аппарат». — Какими тонкими и гибкими телами они наделены, какая пушистая у них шерсть. Благодаря всему этому они отлично справляются с чисткой унитазов. Бьюсь об заклад, у каждого из вас в уборной живет дивное создание от Асфикса Асфиксеевича. Мне самому он прислал эксклюзивный экземпляр хорька, к которому была приложена фотокарточка с надписью: «Люблю и лобызаю!»

Князь, откашлявшись, произнес:

− Андрей Палыч, боюсь, курьер ошибся адресом…

Все дружно рассмеялись.

Разговоры в гостиной продолжались еще долго, и в те моменты, когда речь гостей становилась неспешной и тихой, я проваливалась в неглубокий сон. То, что мне снилось, не сильно отличалось от событий, происходивших наяву, и было несуразной цветной мешаниной. Когда же до моего слуха долетали резкие возгласы (а иногда ржание и стук кассового аппарата), я, вздрагивая, просыпалась. В ту неуловимую долю секунды, когда случается переход от сна к бодрствованию, и которая часто бывает наполнена сладкими иллюзиями о том, что все хорошо, я подсознательно желала, что, открыв глаза, окажусь в нормальном мире. Но этому не суждено было сбыться. Явно, не сегодня.

Не знаю, сколько часов я продолжала раскачиваться на волнах дремоты, но окончательное пробуждение наступило в тот момент, когда Макар Иванович слегка потряс меня за плечо. Комната на тот момент уже была пуста и окутана тишиной, большинство свечей потухло, остались догорать только два небольших огарка в подсвечнике на столе.

Увидев, что я проснулась, Макар вытянулся в струну и отчеканил:

− Хозяйка приказала отвезти вас в отель. Половина гостей изъявили желание остаться на ночь, так как после обильных возлияний не все сохранили способность двигаться самостоятельно. Вас же некуда устроить на ночлег, поэтому переночуете там.

От мысли, что наконец появится возможность выйти из этого дома, в моей душе зазвучали фанфары, но я постаралась этого не выдать.

− Да пожалуйста, мне все равно, − сказала я как можно более равнодушно.

Макар Иванович ничего на это не ответил, только едва заметно улыбнулся уголками рта. После он развернулся и направился к выходу из комнаты, что следовало расценивать как немое приглашение следовать за ним.

Макар вел меня не тем путем, которым я попала в гостиную. Тогда это был, по всей видимости, какой-то черный ход, а теперь же мы продвигались к главному. Идти приходилось буквально на ощупь, потому что дом все так же пребывал в кромешной тьме. Никакого источника освещения, даже свечного огарка, секретарь с собой не взял, только его узкая спина чернела во мраке, являясь для меня ориентиром в извилистом коридоре.

Когда мы спускались по парадной лестнице, Макар поддерживал меня за локоть, и я старалась как можно более аккуратно ставить ноги. Постоянно приходилось на что-то наступать, и оно неприятно хрустело под моими ботинками.

− Кости это, − пояснил секретарь, − мышиные. Слуги уже давно отказались их убирать, поскольку неблагодарное это дело. Собираешь скелетики, а мыши снова дохнут. Да и весь этот дом бесполезно убирать и ремонтировать, потому что разложение идет, и никак его не остановить. Впрочем, все это понимают, и никто ничего не делает, только на перинах лежат, да думы думают.

Находясь в отдалении от своей начальницы, Макар Иванович стал более разговорчив, и я, воспользовавшись этим, решила поддержать беседу:

− Слышала, этот дом болеет из-за того, что в нем сейчас нет Хозяина. Но где же он?

− Да его и не было никогда, − вздохнул секретарь. Хозяйка сама его выдумала много лет назад. И не из-за его отсутствия сей дом больным сделался — то наша Хозяйка на него так влияет, как, впрочем, и на все жилища, где она поселиться изволит. Как только она вместе с прислугой в новую усадьбу въезжает, все подряд в ней начинает разлагаться и плесневеть.

− Кто же она такая? — задала я давно мучивший меня вопрос.

Макар покачал головой.

− Да бес ее знает. Никто об этом ничего не разумеет толком, потому что она ни в одном месте надолго не задерживается — исчезнет из одного дома, а в другом тут же появится. Вот только, как исчезнет, приходится мне всюду ходить и искать, куда Хозяйка снова делась. Судьба у меня такая, потому что, если не найду ее, то растворяться начну. Без нее я никто.

Мы спустились с лестницы, секретарь подал мне пальто, и, наконец, распахнулись двери наружу. Крыльцо утопало во мраке не меньше, чем внутренняя часть дома. Меня мгновенно окутало зимним холодом. Шел крупный мокрый снег, и из-за того, что несколько хлопьев попали на кожу, захотелось пить.

Чтобы отвлечься, я огляделась вокруг: дом был небольшой, с коренастыми колоннами, увитыми сухими ветвями вьюна. Строение было доведено до такого плачевного состояния, что было готово вот-вот рухнуть, и казалось, что уже слышится предвещающий трагедию протяжный скрип.

Над нами неярко светил месяц, сотканный из бледного клубящегося дыма. Висел он низко, прямо напротив балкона усадьбы, грустно глядя рогами вниз. Именно он протягивал свои беспомощные лучи в комнаты Хозяйки.

Из-за рассеянного света месяца и крупного снега все было, как в тумане, поэтому я не сразу заметила ожидавший нас экипаж.

− Вот и наше такси подъехало, − объявил Макар Иванович.

«Ничего себе, такси», − подумала я.

Экипаж действительно производил неоднозначное впечатление: в старую шестерку «Жигулей» были запряжены два коня, а на крыше автомобиля, поставив ноги на капот, сидел бородатый извозчик с дымящейся папиросой в зубах.

− Машины у этого перевозчика так себе, − сказал мне секретарь, − да и лошади жалкие, того и гляди, подохнут. Наша Хозяйка эту контору вообще не жалует. Она, когда в свет выезжает, велит запрягать ей в «Кадиллак» тройку крепостных. Вот это я понимаю, поездка! — не без гордости заявил он.

− А почему бы просто не завести автомобиль и не поехать без помощи крепостных и лошадей? — поинтересовалась я.

− Сударыня, простите мою нескромность, но вы — полнейшая темнота. Где же вы возьмете бензин, если американцы сорок лет назад, как была холодная война, последние остатки нефти выкачали? Поставили себе какую-то хитрую установку, и давай наяривать, лишать весь мир запасов, так за год вся нефть и кончилась. Теперь пытаются продавать в тридорога, да нам хоть бы хны, мы теперь все больше на конях и паровозах… Ну что же вы стоите, ей богу? — Макар стоял, держа передо мной открытой заднюю дверцу «Жигулей». — Забирайтесь в экипаж.