7 кругов яда

Елена Михайловна Крылова, 2013

Это произведение не было написано с целью оскорбления религиозных чувств читателей. Его главная задача – попытка ответить на вопрос: что будет, если на наш с вами век выпадет Второе пришествие? Что, если это случится в наше сумасшедшее и свирепое время, наполненное большим количеством изменяющих сознания ядов и ознаменованное «оскудением веры и любви в людях»? Провозгласит ли в этот раз архангел Гавриил благую весть? И, наконец, кто станет новым Иродом, а кто – Иудой? Если вы боитесь испачкаться во множестве неприятных образов и событий, что здесь представлены, лучше не читайте это. Всех остальных я горячо приветствую. Содержит нецензурную брань.

Яд №1. Алкоголь

Из существующих праздников больше всего меня раздражает Рождество. Какой смысл отмечать день рождения того, с кем ты не знакома и уже вряд ли познакомишься, потому что его казнили две тысячи лет назад?

Но тех, с кем я проводила эту ночь, абсолютно не волнует, что сегодня на календаре: праздник или обычный будний день. Они не упускают ни единого повода выпить или принять еще что-то, что удачно подвернется под руку. Эти люди называют себя моими друзьями, но я их ненавижу. Ненавижу даже сильнее, чем Рождество и все остальные праздники, потому что с этими людьми я теряю себя. Я ухожу из себя по крупицам, но с каждым днем это все заметнее. Я чувствую, как мое сознание, так часто расширяемое под действием таблеток, постепенно съеживается, превращаясь из вселенной в черную дыру, и я не могу остановить этот процесс. Своей центральной нервной системой я тоже плохо владею и, то и дело, мое тело перестает меня слушаться. А в том месте, где, по идее, должна быть печень, поселился кто-то, кто часто напоминает о себе при помощи тонкой иголочки, которую он в последнее время стал менять на более толстую.

Я совсем молода, но, благодаря моим друзьям, я теряю себя. И я держусь за них, чтобы не потереться совсем, ведь без этих людей я никто и ничто.

Сегодня опять все в сборе: я, Петя, Паша, Марк, Лука, Ванек, Филя, Матвей… Нет смысла перечислять всю компанию из двенадцати человек. На этот раз парни собрались у меня дома, радуются неизвестно чему, смеются. А на столе стоят еще гости, молчаливые, как рыбы: водка и вино, а так же пиво, которым планируется заменить два первых напитка, когда они иссякнут.

Все уже изрядно напились, и предметы двоились у меня перед глазами, когда раздался долгий и жалобный звонок в дверь. Я открыла: на пороге стояла женщина, держа перед собой два огромных живота. Через пару секунд мое зрение сфокусировалось, и я поняла, что живот один. Лицо ее было не очень молодым и выражало неземные муки, а ее сухие губы прошептали:

— Помоги, рожаю…

Едва она успела произнести это, ее глаза закатились, и она упала вперед, прямо на руки вовремя подошедшего Фомы, который успел подхватить ее под подмышки. При этом все заметили, что между ее ног стекает струйка крови.

А дальше было еще хуже. Она лежала на моем диване, стонала и кряхтела, обивку заливала кровь, а лица парней — стыдливая краска. Мы столько выпили, что не могли сообразить, чем ей помочь, хотя, в любом случае, не знали, что делать в таких ситуациях. Поэтому мы стояли и просто смотрели, и наши глаза выражали удивление и отвращение одновременно. В момент, когда стала появляться голова, я не выдержала, и меня стошнило на ковер. В том, что вышло из меня, еды не было совсем, было только красное вино вперемешку с белым, и пахло это спиртом еще сильнее, чем изначально.

Благодаря этому я протрезвела, после чего осознала весь ужас ситуации: а вдруг она умрет прямо здесь? Ей, видимо, совсем туго сейчас приходится. И почему все это длится так долго?

Но, наконец, она исторгла из себя маленькое красное создание, к нашему великому облегчению, оставшись живой и, кажется, здоровой.

***

Когда все закончилось, я, Павлик и Марк стояли на балконе, закутанные в ясную синеву зимней ночи, и курили.

— Почему она назвала его Иисусом? — нарушил тишину Марк.

— Говорит, потому, что родился на Рождество, — ответила я, глядя в морозную колючую высь. — Она все пыталась выведать мое имя, говорит, чтобы знать, за чье здоровье свечу в храме поставить, но я уж не стала говорить… Смотрите, какая звезда яркая, я вроде раньше такой не замечала…

— Что еще она тебе сказала? — перебил меня Паша.

— Ну, то, что роды у нее начались преждевременно. Она сидела дома одна, ее муж-алкоголик, как всегда куда-то запропастился, и некому было отвезти ее в роддом. Даже телефона у нее, как я поняла, не было, потому что муженек его продал. Ну, и она пошла по соседям, а потом и по соседним домам, стала звонить, стучаться ко всем подряд, просила помочь. Никто ей не открыл, кроме нас, ни одна живая душа. Хотя сейчас многие дома, праздник ведь.

— Может и лучше, что в роддом не доехала. Не знаю почему, — тихо сказал Марк.

Мы замолчали. Мороз приятно остужал разгоряченные и кружащиеся головы.

***

Той же ночью в роддоме №17, где, если бы все пошло по-другому, должен был бы родиться Иисус, произошло страшное событие. Пьяная медсестра Тамара Матвеевна Пустых, которая сегодня должна была подавать раствор в кювезы, где выхаживались недоношенные младенцы, совсем запуталась в своих мыслях. Запутавшись, она случайно добавила в раствор спирт. «Совсем чуть-чуть, я ведь успела опомниться», — так объясняла она утром директрисе роддома №17, которая, как только ей доложили обо всем, обещала лично разорвать человека, убившего ночью больше десятка детей.

На самом деле, Тамара Матвеевна сказала неправду, ведь опомнилась она не скоро, а дети умирали так мучительно долго, что у нее вполне хватило бы времени их спасти.

— Ироды, — бессильно рычала директриса сквозь зубы, раня каблуками линолеум под столом и предвидя долгие судебные разбирательства.