Радогощь

Елена Ляпина, 2022

Шорт-лист «НДК – 2022г», XIII сезон. Шорт-лист "Битва жанров", ЛитРес, 2023г. Фолк-хоррор. Присутствовать на старинной свадьбе, не на исторической постановке, а своими глазами увидеть настоящий древний языческий обряд – это же невероятно круто! Так думает студентка второго курса Олеся и тащит за собой близкую подругу Дарину и нескольких друзей. Ведь скоро Олеся выходит замуж, и ей непременно нужно ознакомиться со свадебным ритуалом когалов, чтобы перенять утерянные языческие традиции для своей свадьбы, которая планируется в древнеславянском стиле. Ребят ждет шикарное проживание в отдельном шатре, богатая ярмарка, веселые гуляния и предсвадебные состязания. Они ни о чем не переживают, что страшного может случится на свадьбе? Оказывается, ещё как может, если ты не знаком с обычаями и с древней культурой когалов, и даже не задумываешься, почему такой скрытный народ, вдруг гостеприимно принимает у себя чужаков. Может быть, потому, что уйти от них живьем будет не так-то просто?

Глава 6. Прощание с невестой

После обеда, как и обещала, Пуления Авсеевна ведет меня к Олесе. Шатер, куда её отвезли находится далеко от общего шатрового городка, в ложбинке между холмами. Он небольшой и что сразу бросается в глаза — настолько белый, что даже режет глаза от такого контраста на серо-голубом фоне неба. Шатер окружен наскоро собранным плетеным забором, на палках которого зачем-то воткнуты черепа животных. От этого зрелища становится как-то жутковато.

Заходим внутрь. Олеся сидит в центре на низкой скамейке, на ней длинное белое одеяние с вышитым орнаментом по вороту, подол задран так, что оголены её худые бледные ноги. Вокруг неё на коленях, а кто и по-турецки, сидят женщины-когалки в разноцветных платьях и в смешных квадратных шапочках, и о чем-то поют. Хор у них получается дружный спетый, что невольно заслушаешься, хотя ничего непонятно — на чужом языке же все слова. Одни просто поют, другие обмазывают Олесины голые лодыжки темно-зеленной грязью.

— Олеся! — вскрикиваю я.

— А, Дарина, — улыбается она мне, — как хорошо, что ты пришла.

Сажусь рядом с ней на сбитую полутвердую подушку.

— Ты как? Всё в порядке? — осторожно спрашиваю я.

— Всё отлично, — по-прежнему улыбается она и смотрит на меня как-то загадочно.

— Что они такое тебе делают? — киваю я на её ноги, уже полностью облепленные неприглядной на вид грязью, из которой торчат сломленные стебли и перемолотые листья и травы.

— Что-то на вроде депиляции, только народными средствами, — беспечно отмахивается она.

— А зачем?

— Чтобы кожа была гладкая и нежная, — щурится она. — Я же замуж выхожу.

— Так не скоро же.

— Дарина, я завтра замуж выхожу, — отвечает она и её улыбка сходит с лица, глаза становятся немного печальными, но всё равно светятся ожиданием счастья.

Судорожно сглатываю слюну.

— За кого же?

Я даже не сразу задаю ей этот вопрос, настолько у меня пересыхает во рту от столь неожиданной новости.

— За того жениха, что нам показывали вчера, — беспечно заявляет она.

— Шутишь? — вспыхиваю я. — Олеся, ты в своем уме?

— Нет, Дарин, я не шучу, всё серьезно. — Она обхватывает мою ладонь своими холодными руками и заглядывает мне в лицо. — Я поняла, что настоящей женщиной и матерью я смогу быть только здесь, вдали от суматошного и сумасшедшего большого города.

У меня леденеет сердце, и я ничего не могу сказать, дыхание перехватывает и мне не хватает воздуха.

— Ты же сама говорила, что он страшный, — пеняю ей.

— Я была глупа, — отзывается она. — Когалы — настоящие мужчины, не то, что наши. Сильные, крепкие, надежные. Чтобы поддерживать здоровым свой род, они время от времени берут себе жен с других племен, и выбрали меня и знаешь, я по-настоящему счастлива. И тебе советую выйти замуж за одного из них, и мы будем вместе жить. Я уже договорилась с ними, на тебя посмотрят, — добавляет она, стискивая мою руку. — Есть у них ещё один, кто хочет взять вторую жену.

— Ты с ума сошла? — вскрикиваю я, отдергивая свою руку.

Конечно, Олеся, как всегда решила всё наперед за нас обеих, но, чтобы ещё и мое замужество устроить по своему желанию, это вообще перебор!

— Ты с ума сошла?! — вновь кричу я ей, — сватаешь меня за непонятно кого, да ещё и второй женой!

— Это даже очень хорошо быть второй женой, одной с большим домом и с хозяйством не справиться.

Я не узнаю Олесю, словно это не она говорит, а кто-то другой за неё.

— А как же твой Антон? — едва слышно произношу я, надеясь, что, вспомнив о нем, она опомнится и придет в себя.

Олеся чуть виновато на меня смотрит.

— Ты всё потом узнаешь, — говорит она, кладя свою ладонь на мое запястье.

— Олеся! — Я перехватываю её руку и с силой дергаю, — очнись! Тебе не нужно выходить замуж за когала! Ты их даже не знаешь! Тебя чем-то опоили?

— Никто ничем меня не опаивал, — смеется она.

И вдруг льнет ко мне, крепко-крепко прижимается, стискивая меня в своих объятиях.

— Как хорошо, что ты пришла со мной попрощаться, — шепчет она мне в ухо, её горячее дыхание обжигает меня, — мы больше не увидимся в том качестве, как сейчас. В следующий раз я буду другой, и ты можешь измениться, если ты сама этого захочешь.

Отстраняется от меня, внимательно смотрит мне в глаза. Я ничего не понимаю, и мне хочется заплакать как маленькой.

— Я буду рада, если ты тоже поменяешься, — говорит она. — А теперь иди, мне нужно подготовиться к обряду.

— Олеся, — только и вырывается у меня.

Я хочу ещё что-то сказать, привести какие-то доводы, но слова застревают в горле, и я ничего не могу. Меня отрывают от Олеси и выталкивают из шатра, затягивают полог. Пуления Авсеевна берет меня под руку и ведет прочь.

Наверное, нужно было кричать, отбиваться, если надо грызть зубами стенки этого шатра, но вытащить оттуда подругу. Она бы на моем месте так бы и поступила, а я ничего этого не делаю. Позволяю себя увести. Ещё и злюсь на Олесю за то, что она и меня решила приплести в свою авантюру.

Оглушенная всем этим, я даже не сразу замечаю, что мы не возвращаемся обратно к нашему шатру, а меня отводят к высокому старому засохшему дереву. У меня складывается впечатление, что меня водили петлями, что вперед, что обратно, чтобы запутать и совсем сбить с толку. Но для чего?

Пуления Авсеевна садит меня на ковер и располагается рядом, держит мою руку в своих ладонях, гладит, чувствую её теплую морщинистую кожу и успокаиваюсь понемногу, хотя сердце так и колотится. И главное, я не знаю, как мне поступить. И как назло Кирилл, Аня и Игорь так бессовестно свалили, оставили нас здесь одних. Может быть, мне удастся снова поговорить с Олесей? И хоть я не запомнила дорогу, но я всё равно найду этот шатер и силой заставлю Олесю прийти в себя.

— Всё будет хорошо, не переживай, — говорит Пуления Авсеевна и поглаживает меня.

Отдергиваю свои руки и обнимаю себя за плечи. Солнце быстро садится, налетает пронзительный холодный ветер. Ежусь, жалею, что ветровка осталась в шатре, но нет сил подняться на ноги и сходить за ней. Я, словно как загипнотизированная, сижу, прилипнув попой к ковру. Вокруг нас собирается народ, и я догадываюсь, что сейчас что-то должно произойти, и мое сердце сковывает тревога.

Солнце опускается так низко, что запутывается в сухих корявых ветвях старого дерева, и вдруг вновь ударяют в барабан, и я подпрыгиваю на месте, оглядываюсь.

К нам приближается процессия. Впереди шаман, высокий, настолько худой, что видны его выпирающие ребра на голом торсе, плечи прикрыты черной шкурой, а на макушке голова мертвого волка. Он вышагивает чинно, размеренно, ни на кого не глядя, и люди отходят в сторону, пропуская его. В руках у него огромный бубен и он бьет в него своей крепкой жилистой ладонью, натянутая мембрана издает гулкий: «БОМ» и мое сердце замирает.

Позади него кривляются другие шаманы, на головах у них устрашающие маски животных и огромные кривые рога. Следом идут женщины-когалки всё в тех же разноцветных платьях и квадратных шапочках, в которых я застала их в шатре с Олесей. Их головы опущены, словно они чем-то опечалены. Меж них я замечаю и саму Олесю, в белом длинном платье, на голову накинута полупрозрачная ткань, что-то наподобие фаты. Они подводят её к дереву, и она становится спиной к сухому стволу. Вдруг к ней подбегают те «звериные морды» с рогами, в руках у них яркие алые ленты, они опутывают ими Олесю, крепко привязывают её к дереву. Затем шаманы разбредаются в разные стороны и скрываются среди низеньких елочек. Оттуда слышатся звериное рычание и возня.

Сердце замирает от того, что я ничего не успела предпринять. И зачем они её привязали? Ищу глазами жениха, но не нахожу, нет его здесь, и вспоминаю, что она говорила, что замуж же завтра выходит, значит, ещё не всё потеряно. Тогда что это за обряд? Обручение? Спрашиваю об этом Пулению Авсеевну.

— Сегодня прощание с невестой, — с готовностью отвечает мне когалка.

— Это что значит?

— Что она переходит из одного статуса в другой.

— Из просто девушки в замужнюю женщину? — уточняю я.

— Нет, не то, — качает она головой.

— А что тогда?

— Мне сложно это тебе объяснить, — чуть помолчав, говорит она, — ты не поймешь сразу, для этого время нужно, чтобы осознать. Попозже всё узнаешь. Кащь проведет её, не беспокойся, они справятся.

— Кто такой Кащь? — спрашиваю я, а у самой мурашки бегут от какого-то неосознанного страха.

— Кащь — это шаман, который помогает совершить переход, — поясняет она.

Хмурюсь, не нравится мне всё это. Хочется, чтобы поскорее кончилась эта часть обряда, а ночью я попытаюсь пробиться к Олесе и увести её оттуда. Мы сбежим из этого странного места во чтобы то ни стало, и забудем всё это как страшный сон. Прикусываю губу и в который раз проклинаю друзей, которые бросили нас здесь одних.

Между тем шаман бросает на траву свой большой бубен и что-то кричит на когальском, обращаясь к приведшим Олесю женщинам. Те с воплями и рыданиями падают на колени и начинают громко голосить, чуть ли не раздирая на себе одежду. Позади них методично стучат в барабаны: «БУМ-БУМ-БУМ-БУМ»

— Что происходит?

— Кащь спросил — попрощались ли они с невестой, — отвечает Пуления Авсеевна. — И они показывают, что они очень опечалены расставанием с ней.

— Как-то это всё странно, — произношу я, не замечая, что я говорю вслух.

— Таков обычай, — усмехается она. — Ведь Олеся из другого племени, не из нашего, поэтому должна пройти обряд прощания в полной мере.

— В полной мере? — перевожу на неё взгляд.

Она хитро улыбается, загадочно посматривая на меня и больше не добавляет ни слова. Вспоминаю, что мы кажется проходили на семинаре, что в древности, выдавая невесту замуж родные оплакивали её, будто умершую, потому что она навсегда уходила из своей семьи. Может быть, и здесь так принято до сих пор. Сейчас они поплачут и все разойдутся.

Поворачиваюсь обратно к Олесе. Женщины сняли с неё фату, и я вижу её спокойное лицо, с неё смыта вся косметика, что я даже не сразу узнаю её, настолько она бледна. Что совсем на неё не похоже. Она всегда, всегда красится, при любых обстоятельствах. Волосы красиво развеваются на ветру, и вдруг что-то вспыхивает позади неё, пламя обхватывает сухой ствол дерева. Но Олеся не видит этого, не чувствует огня. Я хочу закричать, но тугой ком встает поперек моего горла. Хочу вскочить на ноги и подбежать к ней, вырвать её из огня, но мое тело предательски не слушается меня, будто бы этот мерный барабанный бой гипнотизирует меня, сковывает все движения. Остается только смотреть и наблюдать.

К шаману с волчьей головой подходит ряженый с длинными рогами, в руках у него поднос, накрытый полотенцем. Кащь рывком сбрасывает полотенце и берет с подноса за рукоять длинную чуть изогнутую саблю. Поднимает руку над головой, и острая сталь сверкает на солнце. Кащь издает страшный сдавленный крик, изгибаясь при этом, словно его голос идет не из горла, а откуда-то изнутри него и вдруг делает резкое быстрое движение рукой, взмахивая саблей…

Мой глаз не успевает уловить, что это было за движение и для чего оно было нужно, как вдруг на острой стороне сабли откуда-то появляются капельки алой крови. Я смотрю на Олесю, она застыла столбом и вдруг, как в замедленной съемке, на её длинной шее, на её белой нежной коже появляется узенькой ниточкой красная полоса. Сначала совсем тонюсенькая, едва различимая, затем всё больше утолщается и вот кровь уже пузырится и брызжет, а Олесина голова просто-напросто съезжает с шеи и падает в траву. Затем пламя вспыхивает сильнее и поглощает безголовое тело.

Немой крик застревает в моем горле, всё разом кружится у меня перед глазами, сливаясь в одно большое пестрое пятно. Я падаю на ковер, стукаясь больно подбородком, и у меня перехватывание дыхание. Я хочу вдохнуть, но не могу, словно мое тело разом разучилось дышать. Меня скручивает таким спазмом, что мне кажется, что сейчас мою душу выдавит из тела.

Чувствую, что меня бьют по щекам, хватают за руки, но это как будто не со мной, как будто я вне этого тела. И вдруг я делаю вдох и наконец могу пошевелиться. Поднимаю голову и ищу глазами Олесю, я не верю в то, что я сейчас увидела, этого просто не могло быть, это какой-то сон, мое дурное воображение, но никак не правда.

Огня уже нет, только ветер разгоняет завитки дыма, но сухое дерево абсолютно цело, ни следа тлена. И нет привязанного тела Олеси, только алые ленты болтаются на голом стволе.

Возле дерева лежат самодельные носилки, я догадываюсь, что там под белым покрывалом лежит обезглавленное и обгоревшее Олесино тело. Рядом кладут её отрезанную голову. Ряженные поднимают носилки и уносят прочь от меня. Я вижу, как белое покрывало становится красным от крови. В этот миг гаснет последний солнечный луч, небо вдруг затягивается темной пеленой и на землю опускается тягучая холодная мгла.