Шопинг с Санта Клаусом

Елена Логунова, 2008

Тележурналистка Елена предвкушала приятную предновогоднюю командировку в Берлин, чтобы подписать с партнерами контракт и заодно насладиться шопингом. И все шло по плану, пока на обратном пути документ не украли! Пришлось Лене возвращаться, и повторный вояж в немецкую столицу понравился ей куда меньше первого – из реки Шпрее выловили чемодан с телом ее коллеги Юрика, которого босс отправил на помощь своей незадачливой сотруднице. А потом в офисе немецкой телекомпании случился пожар… Теперь Лена просто не могла покинуть негостеприимный город, не разобравшись, почему кто-то так стремится сорвать подписание этого контракта!..

4

— Пропустите, граждане! Пропустите! — шумел Вадик, проталкиваясь к купе проводницы.

Шумел он эффектно (пол-литра виски мы распили не зря!), но результативную шутку про султанского слона больше не использовал — настроение было совсем не то, чтобы веселиться. Утеря священного контракта грозила нам с напарником крупными неприятностями со стороны шефа и его партнеров по бизнесу.

Лисьей манерой Василия Онуфриевича Гадюкина именовать своих сотрудников «братцами» обманываться не стоило. «Видал я такого родственничка в гробу, в белых тапках!» — емко высказывался по этому поводу Вадик. К сожалению, гораздо более вероятным представлялось, что в сосновый ящик сыграем мы с ним. Денежный немецкий контракт призван был спасти нашу телекомпанию от крайне нежелательного слияния с медиахолдингом, у хозяина которого имелись давние контры с Гадюкиным: в не столь далеком прошлом они оба являлись топ-менеджерами соперничающих бандформирований и в новые времена не затруднились перенести кровавую драку на поприще легального бизнеса. Не нужно было быть большим специалистом по жизни и быту отечественных мафиозных группировок, чтобы понять: без спасительного контракта Гадюкин и его бизнес-банда встретят нас с Вадиком отнюдь не хлебом-солью. «Не с калачами, а с «калашами»! — мрачно сострил мой напарник.

Умирать в расцвете лет решительно не хотелось, хотелось как-то спасти ситуацию и себя с ней заодно.

В узком коридорчике у служебного купе толпились люди.

— Граждане! — проникновенно сказал им Вадик, пробившись в первый ряд. — Разойдитесь! Сейчас не время думать о суетном и вымогать у проводников чай и белье. Родина в опасности!

— Вах, дарагой, нэ мешай! — с досадой отмахнулся от оратора горбоносый дядечка, по лицу и акценту которого можно было предположить, что его родина в опасности со времен Шамиля. — Дэвушка!

— Девушка! — поправил произношение кавказца Вадик и продолжил свою линию: — У вас в поезде воры! Нас только что ограбили!

— О, еще один раззява! — поразительно хладнокровно резюмировала «девушка» — массивная тетка возрастом хорошо за сорок.

Она подняла на Вадика лазоревые глазки и неожиданно бешено рявкнула:

— А кто за вашими кошельками смотреть должен?! Пушкин?! Поездная бригада за вещи пассажиров ответственности не несет!

— И меня! Меня тоже ограбили! — почти без акцента возопил кавказец. — Дэньги взяли, тэлефон взяли, записной книжка и паспорт тоже зачем-то взяли!

Граждане, сгруппировавшиеся в коридоре, заволновались, зашумели — всяк спешил сообщить о своих утратах, общий список которых обещал стать протяженным, как Байкало-Амурская магистраль.

— Все претензии — к линейной милиции на транспорте! Идите в отделение, пишите заявления! — гаркнула проводница и с грохотом задвинула дверь своего купе перед самым носом Вадика.

Я оценила совет как филолог — рифма «отделение-заявление» была безупречна, но с точки зрения пользы дела ценность данной рекомендации казалась мне сомнительной. Ну, пойдем мы с Вадиком в милицию, напишем заявление — и что? Линейщики со всех ног бросятся ловить вора?

Я не заметила, что произнесла это вслух, но услышала ответ на свой вопрос:

— Они-то бросятся — вон сколько народу заявления напишут, да только воры те давно уже тю-тю! — со вздохом сказал худощавый парень с печальным лицом Пьеро.

Сходство с грустной марионеткой из кукольного театра Карабаса-Барабаса усугубляла белая трикотажная рубашка, выпущенная поверх таких же штанов. И рукава, и штанины одеяния, по цвету и фактуре абсолютно не соответствующего времени года, были невысокому юноше откровенно длинны.

— Ничего, что я в пижаме? — перехватив мой удивленный взгляд, обеспокоенно спросил Печальный Пьеро.

Краснея, он поспешно натянул теплую куртку, отчего не стал выглядеть менее комично, зато приобрел законченный имидж раззявы, оставленного наглым вором буквально без штанов.

— У вас одежду украли? — сочувственно спросила я.

— Когда? Сейчас? — Пьеро помотал головой. — Нет, на этот раз обошлось! Я в купе один ехал, закрылся изнутри, ну, и проспал свою станцию. Придется теперь назад возвращаться, а переодеться уже не успеваю — мы сейчас всего на минуту остановимся.

Уяснив, что чудак в пижаме не наш ограбленный собрат, я потеряла к нему интерес. А он, наоборот, разговорился:

— А у вас они что украли — вещи или деньги?

— Они? — я выцепила из вопроса одно ключевое слово. — Откуда вы знаете, что вор был не один? Вы их видели? Можете описать, составить словесный портрет?

Я цепко ухватила предполагаемого свидетеля за пижамную пуговку, готовясь тащить его в милицию для дачи показаний.

— Я-то никого не видел, я спал, — не сделав ни малейшей попытки вырваться, охотно ответил парень. — А вот вы наверняка видели этих жуликов. Думаю, это была группа мужчин и женщин, одетых в дорожную одежду — спортивные костюмы, халаты, шлепанцы. Почти наверняка с детьми. Они прошли по вагону, когда пассажиры на станции выскочили на перрон за покупками. Взрослые стояли «на стреме», а дети выгребали все, что могли, из карманов, сумочек, из-под подушек…

— Точно, из-под подушки! — охнула я и почтительно приглушила голос. — Вы — кто? Ясновидящий?! Или милиционер?

— Нет! — Пьеро грустно улыбнулся и покачал головой. — Я многократно потерпевший! Просто я очень часто езжу поездом и на собственной шкуре узнал типичные трюки транспортных воров.

— Так! — Я потянула за пуговку, которую продолжала держать нежно и крепко, как опытный дояр — место приложения своих умелых рук, и оттащила знающего человека в относительно тихий уголок. — Расскажите-ка мне, что вы знаете про такие типичные кражи в поездах. Куда эти воры прячут награбленное? Как отступают с места преступления? Где можно ждать их следующего появления?

У меня появилась робкая надежда, что с помощью неожиданно обнаружившегося консультанта по транспортным кражам мы с Вадиком скорее, чем при поддержке линейной милиции, нападем на след похищенного документа. А если понадобится, то и на самих похитителей нападем, за нами не заржавеет!

«Вот и представится случай надавать кому-нибудь по мордасам!» — кровожадно хохотнул мой внутренний голос, радуясь шансу совместить личные нужды с общественными.

— Вадик, живо сюда! — позвала я напарника.

В нашей дружной паре «журналист—оператор» функции командира обычно выполняю я. Просто потому, что задача Вадика — фиксировать происходящее, а что именно из всего разнообразия реальности, данной нам в ощущениях, нужно увековечить, определяю я. Конечно, у оператора может быть свое мнение, и оно заслуживает внимания, но спорить и капризничать без необходимости мой напарник не любит (и большое ему за это спасибо). Услышав призыв, озвученный деловитым, «рабочим» тоном, Вадик без раздумий подчинился: перестал бестолково материться и молотить кулаками в дверь служебного купе, растолкал наших собратьев и сосестер по несчастью и встал рядом со мной, заметно устрашив хрупкого Пьеро своей внушительной фигурой и грозным выражением лица. Я решила, что пора нам всем познакомиться, и живо представила себя и напарника:

— Я Лена, а это Вадим.

— Я Вася, — заметно робея, сообщил юноша.

— Пусть будет Вася, — одобрила я. — Давайте, Вася, делитесь опытом.

— Ибо Господь велел делиться! — протоиерейским басом бухнул суровый Вадик.

И Вася стал делиться. Опыт пассивного — в качестве жертвы — участия в имущественных преступлениях на транспорте у него был огромный. Он не понаслышке знал, кто такие «мойщики» и как они действуют, назубок затвердил обычные приемы карманников, работающих в переполненных электричках, и даже имел печальный опыт знакомства с жуликами, которые надевают противогазы и впрыскивают в купе усыпляющий газ. Все это оказалось очень интересным, но времени у нас с Вадиком было в обрез, потому я нетерпеливо попросила докладчика сузить увлекательную лекцию до одного конкретного случая. Дотошный Вася запросил уточняющую информацию:

— Вы не знаете, только наш вагон обворован или в других жулики тоже поработали?

Вадик слетал к проводнице и вернулся с сообщением:

— Обобрали три вагона!

— Может, и больше, просто не везде еще потерпевшие хватились своего добра, — уверенно сказал Вася. — Три вагона — это много, на Степной мы стояли всего семь минут, значит, весьма возможно, что преступники еще в поезде. Тогда они будут сходить на ближайшей станции — Дачной.

— И мы их там сцапаем! — воодушевился Вадик.

— Как мы их сцапаем? В поезде шестнадцать вагонов, а нас с тобой всего двое! И, кроме того, мы не знаем, откуда они выйдут! — с досадой напомнила я.

— К тому же поезд остановится всего на минуту, а выйдут тут многие: рядом большой дачный поселок, — добавил многоопытный Вася. — Я бы посоветовал вам высунуться в окошко и внимательно осмотреться. Скорее всего, воры приехали на предыдущую станцию на машине, билетов не брали — прошли в вагон в массе других пассажиров, в халатах и тапках, а сейчас так же в толпе выйдут, сядут в ожидающую их машину и укатят.

— Вадик, расчехляй камеру! — сориентировалась я. — Высмотри машину, в которую сядут взрослые с детьми…

— Скорее всего, с мальчишками лет восьми-десяти, — подсказал мудрый Вася.

— Ставь задачу точнее, — потребовал напарник. — Если таких машин будет несколько, попытаться снять их все?

Я секунду подумала и сообразила:

— У наших воров должна быть особая примета: они не только в дорожной одежде, но и в домашней обуви выйдут! А сейчас декабрь, плюс пять, нормальные люди ходят в сапогах и ботинках!

— Понял, ищу босоногих мальчиков! — И Вадик побежал в купе.

Я проводила его взглядом и обернулась к Васе, который тронул меня за локоток.

— Лена, так что у вас украли — кошелек?

— Ах, если бы! — расстроенно отмахнулась я.

Кошелька мне было бы не жалко, потому как в нем остались сущие копейки, точнее, евроценты, которые в наших широтах и вовсе деньгами не считаются. Потерять пластиковые карточки тоже не так страшно — я уже делала это раз десять и потом благополучно восстанавливала их без ущерба для банковского счета.

— У нас украли очень важный документ, — объяснила я, сторонясь, чтобы пропустить людей с чемоданами, — поезд как раз подошел к станции. — Деловые бумаги, контракт, который мы подписали в Германии! Он был в плоском кожаном футляре вроде бювара. Наверное, воры приняли его за бумажник.

— Ну, бумаги эту публику не интересуют, — покачал головой мой консультант. — Можете быть уверены, ваш контракт они хранить не станут, выбросят при первой возможности. Если еще не выбросили — вместе с футляром! Вообще-то у этой братии заведено немедленно избавляться от кошельков и бумажников, оставляя себе лишь наличные деньги: купюры, если только они не помечены, не смогут уличить воров.

— Немедленно — это значит «по ходу дела»? — сообразила я.

— И по ходу поезда, — кивнул Вася. — Наверняка они выбрасывали все лишнее еще в тамбуре, переходя из одного вагона в другой.

— Пассажиры, Дачная, кто прибыл, поторапливаемся, стоим одну минуту! — проорала из тамбура проводница.

Добросовестно поторапливаясь, по коридору потянулись прибывшие пассажиры. С трудом отцепив закостеневшие пальцы от Васиной пижамной пуговицы, я шустро, змейкой, скользнула навстречу движению. Поспешающие на выход граждане меня ругали и толкали, но ни остановить, ни серьезно задержать не могли. Остановить меня, когда я ясно вижу цель, можно только тяжелой техникой в режиме лобового столкновения или выстрелом в упор.

В купе было сумеречно: свет загораживал Вадик, утвердившийся коленками на столе. Он сумел открыть окно и высунулся в него с камерой. Наметанным глазом я уловила характерную постановку и мелкую моторику руки оператора: Вадик отлаживал фокус. Определился, стало быть, с объектом видеосъемки.

— Вадька, живо дай мне свой бумажник! — крикнула я, выхватывая из ящика под поднятой полкой свою сумку.

— На, возьми! — напарник, не меняя рабочей стойки, игриво отклячил зад.

Сочетание реплики и позы могло показаться непристойным, но я поняла товарища совершенно правильно: затребованный бумажник рельефно оттопыривал его джинсовый карман.

— Беру две тысячи, верну дома! — скороговоркой сообщила я, выдернув из кошелька напарника пару купюр. — Приедешь в город, никому не звони, на работе не появляйся, сиди тихо, как мышка.

— А ты куда? — Вадик заволновался, но съемку не прекратил, так что волнение его выразилось, опять же, в нервных колебаниях нижней части организма.

— Пойду назад по шпалам! Есть шанс найти там нашу пропажу, — объяснила я и зайчиком выскочила из купе.

Дородная проводница уже успела выпроводить из вагона почти всех прибывших пассажиров и загородила выход своим телом. В тамбуре, растерянно оглядываясь, переминался только наш консультант по криминальным ЧП на транспорте Вася-Пьеро. Увидев меня, он улыбнулся и радостно сказал:

— Я правильно понял, вы тоже выходите? Давайте вместе пойдем, в компании веселее!

— Ага, обхохочешься, — мрачно пробормотала я, поправив сумку на плече.

— Да выходите уже, сейчас тронемся! — рявкнула на нас проводница.

У меня мелькнула мысль, что я уже слегка тронулась: чтобы по собственной воле покинуть поезд за двести километров до места назначения, нужно быть совсем ненормальной! С недавних пор все происходящее со мной здорово напоминало театр абсурда.

«А началось все со встречи с твоим юристом, не к ночи будь помянут!» — подсказал мой внутренний голос, не утративший целенаправленной мстительности.

— С юристом я еще разберусь, — пообещала я.

Вася-Пьеро взглянул на меня озадаченно, видимо, попытался уловить логическую связь между преследованием воров и разборками с юристом.

— Никакой логики нет, никакой связи тоже, — не без сожаления брякнула я.

Однако сокрушаться по поводу отсутствия в моей жизни того или другого было не время.

— Живо, живо! — грубиянка проводница едва не вытолкала нас из вагона.

На перроне уже было немноголюдно, граждане, благополучно прибывшие, деловито втягивались в открытые двери здания станции либо пересекали пути, разбредаясь по окрестностям в соответствии с милым сердцу каждого русского человека анархическим принципом «куда душе угодно». По единственной подъездной дороге удалялись старенькие «Жигули» невнятного светлого колера. Я прищурилась, но номера не рассмотрела и понадеялась, что у Вадика, вооруженного оптикой камеры, зрение острее моего.

Поезд, потерявший немало пассажиров, со стуком и грохотом промчался мимо. Стало тихо, только в дачном поселке азартно лаяли собаки, по-своему приветствуя прибывших.

— Не знаю, как вы, Вася, а я лично собираюсь идти на предыдущую станцию непосредственно по шпалам! — чинно сообщила я своему дружелюбному консультанту. — Это к вашему вопросу о прогулке в компании.

— Тогда и я с вами!

Мой новый знакомый с готовностью поддержал идею пешего странствия. Багаж у него был не существенный — одна спортивная сумка. Он нацепил ее на манер рюкзака и потер руки:

— Ну, я готов идти!

Я вместо ответа с треском застегнула молнию куртки, и мы двинулись по шпалам в сторону, противоположную той, куда ушел наш поезд.

Пьеро, переставший быть печальным, некоторое время развлекал меня песенными номерами на железнодорожную тему. Сначала он вдохновенно исполнил «Голубой вагон», потом песенку паровозика из Ромашково, а затем перешел с детского репертуара на «дедский» и завел стародавний лирический хит про сбежавшую электричку.

— И я по шпалам, опять по шпалам иду-у-у-у домой по привычке! — бодро распевал Вася. — Пара-ру-ра-ру-ра-ру-ра-ру-ра-ру-ра! Пара…

— Действительно, пора! Пора переходить от слов и мелодий к делам и поступкам! — строго сказала я. — Вася! Мы с вами тут не просто так гуляем, а ищем коричневый кожаный бювар с важными документами на немецком языке. Давайте разделим зоны ответственности: вы смотрите направо, я — налево.

«Что-то в последнее время тебя слишком часто тянет налево!» — уязвил меня высокоморальный внутренний голос.

— Или наоборот: вы налево, а я направо! — признав суровую правоту сказанного, поправилась я.

— А на рельсы кто? — спросил Вася.

— Анна Каренина! — хмыкнула я. — Не на рельсы, Вася, а на шпалы и на то, что между ними. На железнодорожное полотно мы смотрим с вами оба. И в оба!

Никогда прежде я не гуляла по шпалам — и правильно делала. Как выяснилось, железная дорога очень плохо приспособлена для пешеходного движения. Мне с большим трудом удавалось соотносить длину шага с расстоянием между шпалами, которые к тому же оказались скользкими из-за покрывающего их инея. После того как мои ноги пару раз соскользнули с деревянных поперечин на неуютный гравий, я поняла, что рискую оказаться на больничной койке с порванным сухожилием, и благоразумно сместилась на обочину. Вася избрал другую тактику: он удивительно ловко шагал по рельсу, балансируя руками, как канатоходец, пока я не попросила его прекратить эквилибристику. Мне хотелось, чтобы мой добровольный компаньон по поисковым работам на пересеченной местности держал в поле зрения более широкое пространство, нежели серебристая полоска металла под ногами. Вася проявил похвальное послушание, спрыгнул на обочину, и мы пошли на запад параллельным курсом.

Время от времени я теряла своего спутника из виду, потому что периодически то он, то я сбегали под откос, чтобы рассмотреть какой-либо подозрительный предмет. Поскольку аукать друг друга и переговариваться через разделяющую нас насыпь было неудобно, мы с Васей применили современные технологии связи и обменялись номерами мобильных телефонов. После этого держать друг друга в курсе находок труда не составило. Правда, мне ничего хорошего так и не попалось, а вот Васе повезло. На двадцать третьей минуте нашего железнодорожного странствия он взволнованно окликнул меня по телефону с другой стороны насыпи:

— Лена! Идите сюда! Это не оно?

Местоимение среднего рода «оно» имело чрезвычайно широкий диапазон применения, но очень плохо сочеталось с существительными мужского рода «контракт», «документ», «бювар» и «футляр», однако я легко простила милейшему Васе несоблюдение правил российской грамматики. Я бы ему в этот момент все что угодно простила, даже смертные грехи в малом джентльменском наборе!

— Оно! — радостно вскричала я, с первого взгляда узнав незабываемый кожаный бювар с оттиснутым на нем логотипом немецкого ТВ. — Оно, родимое! Оно, дорогое! Вася! Дай я тебя расцелую, бесценный ты человечище!