Спокойно, Маша, я Дубровский!

Елена Логунова, 2008

Любвеобильный братец Индии Казимир не придумал ничего лучшего, как пригласить сестру на... кладбище – хоронили одну из его любовниц, и ловелас опасался мести обманутого мужа. Там к нему подошла парикмахерша покойной Нина Сигуркина и поделилась подозрениями: Машеньку подменили, в гробу совсем другая женщина! Казимир не поверил этому бреду, и напрасно – на следующий день Нину нашли в ближайшей лесополосе, и теперь она вполне могла составить компанию своей клиентке... Неужели парикмахерша была права?

7

Утро началось неважно. Бабуля, которой я ночью оставила свой мобильник, забыла мне его вернуть, а сама с утра пораньше куда-то убежала. Я осталась без сотовой связи. Этот факт меня сильно огорчил и одновременно дал моральное право публично озвучить гневный монолог, начинающийся со слова «доколе» и содержащий риторический вопрос: как долго безответственная бабуля будет беспрепятственно и бесконтрольно узурпировать полезные технические средства, принадлежащие другим членам семьи? Мамуля, которой бабуля позабыла вернуть ноутбук, с готовностью поддержала мой протест.

— Полагаю, пришло время для суровых мер, — выслушав нас, хмуро сказал папуля и одним резким ударом со свистом отсек от колбасного батона веревочный хвостик.

— Неужели настолько суровых? — мягкосердечная мамуля сразу же пошла на попятный.

— Предлагаю департацию! — сказала я и ловко выдернула из-под ножа аппетитный колбасный кружочек. — Выслать бабулю на дачу в Бурково! Там нет ни компьютера, ни Интернета, ни даже телефона, и она волей-неволей отойдет от дел.

— Будет гулять в лесу, дышать свежим воздухом, пить парное молоко! — воодушевилась мамуля.

— Алле, алле, кто меня слышит?! — человеческим голосом на грани истерики воззвал ее мобильник.

Мамуля обожает нетрадиционные позывные и все время устанавливает на свой телефон звуки живой и мертвой природы. Это ее психованное «Алле, алле!» звучит еще неплохо. На прошлой неделе мобильник нашей великой писательницы то и дело разражался басовитым сатанинским хохотом из арии Мефистофеля в исполнении Шаляпина. Вот это было акустическое шоу не для слабонервных!

— Я, я тебя слышу, — успокоила свой нервный аппарат моя родительница. — Алле?

— Басенька, это мама! — бодро отрапортовал мобильник не по возрасту звонким голосом бабули.

— Где ты, мама?

— Гуляю в лесу, дышу свежим воздухом!

Мамуля отстранилась от трубки, взглянула на нее с изумлением и недоверчиво спросила:

— Пьешь парное молоко?

— Какое молоко в лесу, Бася, ты в своем уме? — спросила бабуля. — Березы я тут доить буду, что ли? Ой, заработалась ты, доча, пора тебе отдохнуть. Не хочешь поехать на нашу дачу в Бурково?

— В сад, все — в сад! — захихикала я.

— Мама, что ты делаешь в лесу с моим ноутбуком? — строго спросила покрасневшая мамуля.

Я перестала смеяться и придвинулась к трубке, чтобы дополнить и расширить вопрос:

— И с моим мобильником?

— И еще с супругой Валентина Ивановича, — невозмутимо добавила бабуля. — Он, наверное, уже ее потерял. Я, собственно, затем и звоню, чтобы вы предупредили Солоушкина — с Раисой Павловной все в порядке, она со мной.

— Что как раз и означает, что с Раисой Павловной далеко не все в порядке! — не удержалась от шпильки мамуля, однако бабуля этой язвительной реплики не услышала, так как уже выключила трубку.

Я забрала у мамули телефон, посмотрела, с какого номера поступил входящий вызов, и тихо выругалась. Бессовестная бабуленция звонила с моего собственного мобильника!

— Не понимаю, что в ее возрасте можно делать в лесу! — возмутилась мамуля.

Папуля, успевший переместиться к сковородке с шкворчащей на ней яичницей, закаменел лопатками и сдавленным голосом поинтересовался тем возрастом, который мамуля устанавливает как предельно допустимый для непонятных дел в лесу.

Тут я должна сказать, что папулина страсть к мамуле является воистину шекспировской: он обожает свою супругу, как Ромео Джульетту, и ревнует ее, как Отелло Дездемону. Я не помню, чтобы мамуля когда-либо давала мужу по-настоящему серьезный повод для ревности, но папуля не пренебрегает даже самыми несерьезными поводами. Правда, ссоры родителей идеально подходят под определение «милые бранятся — только тешатся».

Пока я умиленно созерцала предков, в прихожей хлопнула дверь. И тут же, словно по сигналу, на подоконник обрушился ливень.

— Кто-то пришел? — спросила мамуля, не поднимаясь из-за стола, уже накрытого к завтраку, и рассеянно глядя на побежавшие по оконному стеклу ручейки.

Папуля выглянул из кухни, посмотрел и лаконично сообщил:

— Наш сын.

— Зяма? — неразумно уточнила мамуля.

Разумеется, папулино лицо тут же потемнело до классического мавританского колера:

— У нас вроде один сын?

— У нас тоже! — заверила ревнивца мамуля, безмятежно хрупнув огурцом.

— У кого это — у вас?

В благородном венецианском семействе назревал скандал. Я оставила темпераментных предков выяснять отношения и пошла пообщаться с Зямой. Он отправился прямиком в свою комнату, но дверь запереть не потрудился, и я нахально к нему вломилась.

Братишка лежал на софе, как выброшенный на берег морж. Сходство усугублял серо-розовый костюм, изрядно помятый. Похоже было, что моржа в процессе выброса крепко побило о прибрежные камни.

— Ты задержался, — заметила я, выразительно посмотрев на часы.

— А ты ушла слишком рано и многое пропустила, — парировал Зяма.

— Похоже, что так! — согласилась я, рассматривая сердитую физиономию братца.

На одной его щеке краснели царапины, на другой наливался синевой обширный кровоподтек. На участках тела, закрытых одеждой, вероятно, тоже имелись повреждения: Зяма погладил свое пыльное колено и поморщился, потом потер бок и ойкнул.

— Твоя новая пассия оказалась садисткой? — доброжелательно поинтересовалась я.

Хмурое лицо братца чуточку повеселело.

— Моя пассия? Нет, это не она. — Зяма осторожно прикоснулся к царапине и скривился. — Меня били другие женщины.

Он потрогал фингал и угрюмо добавил:

— И мужчины.

— О! — уважительно протянула я. — Так это была групповуха?

— Вроде того. — Зяма осторожно сел, охнул и испытующе посмотрел на меня:

— Ты точно хочешь это знать, Индиана Джонс?

Это необычное обращение заставило меня понять, что дело серьезное. Лестным именем Индиана Джонс братец называет меня только в случаях, когда ему до зарезу нужна моя помощь. В иные времена я для него Дюха, Индюшка, Индуска и Индейка. Окрестив меня Индией, мамуля даже не догадывалась, что тем самым дарит Зямочке в пожизненное пользование прекрасный виртуальный тренажер для упражнения в остроумии!

— Сейчас сбегаю за жилеткой! — пообещала я, но никуда не побежала, наоборот, поудобнее устроилась в кресле.

— Ну, тогда слушай, — зловеще молвил Зяма и без промедления начал плакаться в мою воображаемую жилетку.

По словам Зямы, он был нещадно и неоднократно бит на протяжении минувшей ночи, не ознаменовавшейся для него новыми романами. Это, конечно, было очень обидно. Зяма, в принципе, не возражает время от времени пострадать за любовь, он даже готов принять пару оплеух в кредит, в расчете на последующее погашение набежавшего долга с процентами, но в данном случае получилось совсем наоборот — это с него истребовали пеню.

— Чтобы человеку набили морду за связь с женщиной, которая уже умерла, — в моей практике такое случилось впервые! — возмущенно сказал он.

— Так это кто — Машенькин муж тебя отделал? — сочувственно спросила я.

— Ах, если бы! — фыркнул братец. — Положим, мужу я бы и сам накостылял! Нет, на меня набросилась чокнутая мужняя мать!

Я не сразу сообразила, что Зяма выдал не ругательство, а непростое для понимания на слух определение степени родства. Чтобы перевести его на нормальный человеческий язык, я потратила с десяток секунд:

— То есть тебя била свекровь покойной Машеньки? А за что?

— Боже, да ни за что! — Зяма порывисто всплеснул руками и смахнул с дивана подушку. Я подобрала ее (зачем добру пропадать!) и сунула себе под бочок. — Просто эта возрастная психопатка увидела, как я заглядывал Машеньке под юбку, и по этому поводу устроила жуткий скандал прямо на поминках!

— Долго же она ждала подходящего случая! — заметила я.

— Почему — долго? Всего несколько часов, — возразил Зяма.

Я задумалась.

— Как это — несколько часов? Машенька ведь умерла еще позавчера?

— Ну и что, что она умерла позавчера? А под юбку ей я заглядывал вчера, на кладбище! — высокомерно и раздраженно ответствовал он.

Тут я и вовсе обалдела.

— Зямка, ты что, чокнулся? Зачем ты залез под юбку мертвой подружке? — Я ахнула и прикрыла рот ладошкой. — Только не говори, что ты хотел попрощаться с ней в своей особой, фирменной манере! Братишка, если ты подался в сексуальные маньяки, я ничего не хочу об этом знать!

— Сама ты маньячка! — обругал меня Зяма. — Мой интерес к ногам покойницы не имел никакой эротической подоплеки! Я просто проверял, на месте ли родимое пятно.

Я молчала, не в силах выразить свои мысли и чувства словами, но взгляд мой был достаточно выразителен, чтобы побудить братца продолжать рассказ.

— Дюха, — Зяма тяжко вздохнул. — Может, ты заметила среди присутствовавших на кладбище одну такую худышку с шевелюрой фантазийного окраса в стиле «энимал»?

Профессиональная терминология художника не помешала мне узнать в описании тощую дамочку с колорированными «под тигра» каштаново-рыжими волосами. Я молча кивнула.

— Это была парикмахерша Машеньки, Ниночка Сигуркина, — объяснил Зяма. — Эта самая Ниночка подошла ко мне, когда я стоял у гроба, и сказала, что она укладывала Машеньку в последний путь. То есть делала покойнице укладку.

— То есть прическу. Но ноги-то тут при чем? — не выдержала я. — Что, ноги покойнице она тоже причесывала?!

— Ноги у Машеньки были не волосатые, — обиделся Зяма. — Ноги у нее были отличные, можно даже сказать, идеальные ноги! Даже родимое пятно их не портило.

— Родимый ты мой! — проникновенно сказала я, нечеловеческим усилием гася назревающую вспышку бешенства. — Я тебя сейчас тоже в последний путь налажу, то есть убью! Ты чего мне голову морочишь? Какие ноги? Какое родимое пятно? Какая парикмахерша?!

— Вроде неплохая, — добросовестно подумав, ответил Зяма. — Я вспоминаю, что при жизни прическа у Машеньки была очень даже стильная, да и после смерти она выглядела вполне прилично. Сигуркина ее причесывала по завещанию.

Слов у меня уже вовсе не было, остались одни эмоции. Я молча подняла брови.

— Машенька в своем завещании отдельным пунктом указала непременные условия организации ее похорон. Она в обязательном порядке потребовала гроб из древесины черного ореха, платье с валансьенскими кружевами и прическу «от Сигуркиной», — Зяма стойко выдержал мой изумленный взгляд и счел нужным между делом просветить меня:

— Между прочим, древесина черного лесного ореха считается очень полезной для здоровья!

— Мертвой Машеньке это здорово помогло! — пробормотала я тихо, чтобы не мешать рассказчику.

— Так вот, насчет Сигуркиной, — без помех продолжил Зяма. — Она Машеньку с полгода не обслуживала, у них там в великосветских кругах какой-то парикмахерский конфликт случился, и Сигуркину от VIP-персон отлучили, сослали причесывать средний класс. Но Машенька свою любимую мастерицу не забыла, в завещании упомянула, и Сигуркина, конечно, не отказалась в последний раз обслужить благодетельницу. Тем более Машенькин муж ей денег за это дал. Но!

— Но? — Я активизировалась в предчувствии сюжетного поворота.

— Но есть люди, которые не умеют держать мысли под контролем и язык за зубами, сколько денег им ни заплати! — с нескрываемой досадой сказал Зяма. — И парикмахерша Сигуркина из их числа!

— Так. — Я поняла, что в сумбурном рассказе братца определенно назрела кульминация. — И что же ляпнула тебе болтливая Сигуркина?

Зяма угрюмо посмотрел на меня и с силой ударил кулаком по диванной подушке:

— Что покойница в гробу — не Машенька!

— А кто? — тупо удивилась я.

— Кто? — Зяма призадумался. — Не знаю, кто… Главное, что не Машенька! То есть это Сигуркина так решила, потому что отросшие корни волос у мертвой Машеньки были, по ее мнению, какого-то не того цвета и качества. А я решил эту информацию проверить со своей стороны, заглянул усопшей под гольфик и увидел, что приметное родимое пятно на месте. Значит, врет Сигуркина, что это не Машенька, это она самая и есть! Ерунда, в общем, полная.

Он в очередной раз потрогал синяк на щеке, покривился и добавил:

— Ерунда, но с последствиями. Хотя я и перекрасился для конспирации в рыжего лиса, но эта злая тетка, Машенькина свекровь, на поминках меня все равно узнала, набежала и расцарапала морду с криком: «Ах, ты, подлец, мало ты с живой Машкой Семе рога наставлял, ты еще и к покойной под юбку лезешь!» А потом на крик и шум подоспел охранник рогоносца Семы, и тут уж начался настоящий кулачный бой…

— Тяжела ты, доля ловеласа! — не без ехидства посочувствовала я.

Потом вспомнила, что изначально у нас с Зямой предполагался серьезный разговор, и собралась с мыслями:

— А от меня-то ты чего хочешь?

— Помощи. С этой мегеры, Машенькиной свекрухи, станется ославить меня как нимфомана-некрофила, — Зяма в сердцах снова долбанул безответную подушку кулаком. — Глядишь, и до наших предков гнусный слушок дойдет. Помоги придумать, как мне оправдаться, если что!

— Чушь какая! — смешливо фыркнула я. — Забудь про Машеньку с ее родней — и все дела!

— Легко тебе говорить — забудь! — обиделся Зяма. — Между прочим, Машенькина царапучая свекровь — хозяйка литературного салона, в который наша муттер бегает по пятницам! Представляешь, чем может обернуться мой невинный интерес к ногам покойной Машеньки?

— Дестабилизацией финансовой обстановки и резким ухудшением морального климата в нашей семье! — опечалилась я.

— Поэтому, Дюха, думай, как в случае чего спасти фамильную честь Кузнецовых!

Хитренький Зяма переложил груз ответственности на мои хрупкие женские плечи и сразу же повеселел. Не буду скрывать, меня это здорово разозлило. Ему, значит, все прелести жизни в диапазоне от адюльтера до мордобоя, а мне сплошная головная боль? Во чужом пиру похмелье? Вроде мне больше заняться нечем!

— Я подумаю об этом завтра, — пообещала я словами литературной героини и пошла собираться на работу.