Не плачь, Рапунцель!

Елена Логунова, 2023

Писательница Елена с мужем и сыном въезжает в новую квартиру, расположенную в пригороде Петербурга. Вокруг все делают ремонт, создавая много шума и мешая творить, но это сущая ерунда по сравнению с долгожданным новосельем! Однако счастье оказывается омрачено визитом участкового. Он интересуется Смурновыми – хозяевами квартиры, которую Лена с семьей снимала до переезда. У них возник конфликт, а недавно Смурновых обнаружили убитыми! Их тела нашел новый жилец Вадик Архипов, который тоже оказался под подозрением. А когда к Лене приехала ее закадычная подруга Ирка, они втроем с энтузиазмом взялись за собственное расследование! Елена Логунова умеет многое: играть на рояле, рисовать акварели, плести кружева. Но ничего этого она не делает, иначе ей просто некогда было бы придумывать смешные детективы! О новых похождениях Лены и Ирки в Петербурге читайте в романе «Не плачь, Рапунцель!».

Глава третья

Утром мне позвонил кот.

Мобильный запел, я, не посмотрев на входящий, ответила и услышала сварливый кошачий голос:

— Ва-а-а!

— Варварство это и дикость? — расшифровала я. — Что именно?

— Умя-а-а!

— Умелась вчера с утра и запропастилась до вечера? Ты на Ирку жалуешься?

— Ма-уа!

— Мало котику еды достается?

— Да какое мало: он вчера три пакетика корма за один присест слопал, а потом еще мясо из кастрюли с супом пытался выловить! А ну, иди отсюда, ябеда!

Кошачий мяв отдалился, человеческий голос приблизился.

— Оставила смартфон вчера на столе в кухне, не зная, что кот способен позвонить, — пожаловалась Ирка. — Хорошо хоть, тебе, а не тете Иде! Разволновал бы старушку своими кляузами.

— Ты вчера вечером со мной разговаривала, а кот случайно повторил последний вызов, — объяснила я.

Перед сном, управившись со всеми дневными делами, мы с подругой провели небольшое совещание, решая, как дальше вести свое расследование. Постановили съездить по месту прописки Александры Смурновой — в поселок с выразительным названием Болотный. Авось там кто-то покойницу знает, помнит и нам о ней расскажет.

— Только я с утра не могу, — напомнила я. — Мне нужно десять страниц своего романа написать и тридцать чужого — отредактировать. Давай после обеда.

— Ладно, я тогда пока транспорт нам организую и решу вопрос с Архиповым.

Вчера мы с подругой постановили, что нам не обязательно все время таскать с собой нового компаньона. Без него нам с ней как-то сподручнее — слаженная боевая двойка, как у Холмса с Ватсоном. Оставалось договориться с самим Архиповым, вдруг он будет против эпизодического участия.

Я приготовила завтрак, накормила свое семейство и засела за работу. Мне никто не мешал: муж и сын и сами сидели за компами, а буредрельщик над седой равниной потолочного перекрытия нынче не реял.

— Надеюсь, он засверлился, — мечтательно щурясь, предположил Колян.

— А? — не поняла я.

— Буредрельщик. Надеюсь, он приставил дрель к виску и засверлился!

— Звучит ужасно. — Я поежилась. — Кроваво, как в фильмах Тарантино.

— А в жизни разве не ужасно? Крысят несчастных как страшно убили, хоть и совсем не кроваво, — напомнил муж и опять уткнулся в свой макбук.

А я застыла с занесенными над клавиатурой руками, задумавшись: в самом деле, зачем кому-то понадобилось убивать этих Смурновых таким странным и сложным образом?

— У меня по этому поводу две версии, — сказала Ирка, которой я незамедлительно позвонила. — Первая: убийца псих. Чокнутый маньяк, для которого затейливость преступления обязательна, иначе ему не в кайф.

— А вторая?

— Убийца хотел этих Смурновых наказать. То есть он их не просто жизни лишил, а казнил. Жестоко, с выдумкой, весьма впечатляюще.

— Эта версия мне больше нравится, — призналась я. — Она позволяет думать, что убийством Смурновых злодей ограничится. Тогда, как в случае с маньяком, наоборот, надо ждать новых жутких преступлений.

— Поживем — увидим, — невозмутимо ответствовала подруга. — Ты, кстати, как там, успеваешь со своим ежедневным оброком? Я договорилась с Фабержонком, он и его «ласточка» в нашем распоряжении сегодня с трех до семи. Я подъеду к тебе к этому времени.

— Буду готова, — пообещала я и не обманула.

А Фабержонок, он же Боря Левензон, прибыл к назначенному часу даже не с одной своей «ласточкой», а с двумя: когда мы с Иркой полезли в его машинку, на переднем пассажирском сиденье уже помещалась кудрявая блондиночка с оленьими глазами.

— Это Джульетта, — представил ее Боря. — Моя невеста и менеджер.

— Ме-е-е? — Удивленная Ирка то ли заикнулась, то ли высказалась на кошачьем.

— Менеджер, — повторила я, чтобы подруга поняла: она не ослышалась.

— Здравствуйте, очень приятно, я много о вас слышала. — Красавица повернулась к нам, просияла улыбкой и тут же деловито скомандовала Боре: — Поехали уже, надо управиться с этим до семи.

— Тебе не кажется, что она на кого-то очень похожа? — нашептала мне Ирка, пристально глядя на светлые локоны барышни.

— На Римму Аркадьевну, Борину маман, — так же тихо ответила я. — Тот же типаж, только помоложе. А я-то думала, наш мальчик обрел свободу…

— Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться.

— Это кто сказал?

— Ганди.

— А ты, значит, считаешь, что Боря ошибся в выборе подруги?

— Она мне не нравится.

— Так это его подруга, а не твоя!

— А почему вы шепчетесь? — с переднего сиденья к нам обернулась Джульетта. — Говорите громче, не стесняйтесь. Или у вас тайны следствия?

— Какого еще следствия? — Я строго посмотрела на Ирку, она точно так же — на Борю.

— Проболтался?

Водитель наш втянул голову в плечи.

— У Борюсика от меня секретиков нет, — похвалилась красавица. — Я знаю, что ваших знакомых убили и вы не доверяете полиции, хотите сами выяснить, чьих это рук дело. Мы готовы участвовать, но давайте сразу договоримся об условиях.

— О каких еще условиях? — Ирка качнулась вперед, чтобы заглянуть в лицо излишне болтливому Боре, но тот отвернулся, пряча глаза.

— Вы, Елена, упомянете Борюсика в новом детективе, это, как выяснилось, неплохая реклама. И хорошо бы что-то из нашей новой коллекции украшений в сюжет заплести, хотя бы броши-пуговицы, это очень интересный, но еще совершенно не раскрученный продукт.

Покрасневшая Ирка уставилась на меня в немом возмущении. А я не стала артачиться, сговорчиво кивнув:

— Ладно, упомяну и Борюсика, и его пуговицы, мне не жалко. Но с тебя за это, милый родственник, безлимитный извоз по первому требованию на все время расследования.

— А, тогда нормально, такси дороже обойдется. — Успокоившаяся Ирка поудобнее устроилась на сиденье.

Джульетта призадумалась, видимо, прикидывая, не прогадала ли она.

Боря, что примечательно, не проронил ни звука. Однако поработила его эта белокурая бестия!

Я мысленно сделала себе пометочку: разобраться между делом, счастлив ли наш Ромео с этой Джульеттой. Если нет, Ирка ему быстро сосватает одну из своих многочисленных юных родственниц, она обожает устраивать брачные союзы.

В тишине, нарушаемой только рокотом автомобильного мотора, мы пролетели по Кольцевой, свернули на дорогу похуже, потом еще хуже и вскоре запрыгали по колдобинам неухоженного проселка. Мелькнул указатель с надписью «Болотный — 1 км», сосновый лес по сторонам поредел, расступился и открыл вид на подобие обширной поляны, окруженной строениями. Проселок вильнул в сторону, нырнул с пригорка вниз и потянулся широким кругом между заборами разной степени высоты и ухоженности.

— Не дачное местечко, — резюмировала Ирка, глядя в окошко.

По нужному нам адресу обнаружилось полуразрушенное деревянное строение, некогда, вероятно, не лишенное своеобразной красоты и прелести, а теперь воплощающее тоску запустения. Покривившаяся резная башенка выглядывала поверх оплетенного колючками забора, как скорбно поникшая голова.

Калитка оказалась заперта, на призывный стук никто не реагировал, но доски из забора кое-где были выдернуты, и я решительно просочилась в проем побольше. Ирка, кряхтя и усиленно втягивая живот, пролезла вслед за мной. Джульетта только сунулась в дыру, огляделась и быстро приняла решение:

— Местные, наверное, держат кур, коров и коз, пойду, куплю деревенских продуктов. — И удалилась.

Боря, наш пуговичных дел мастер, заглянул, скороговоркой сообщил:

— А я в машине подожду, ладно? — И тоже исчез.

Мы с подругой остались вдвоем.

Я поежилась — местечко наводило легкую жуть: резной теремок — образец северо-русского деревянного зодчества — выглядел заброшенным и необитаемым.

Крыша его с одной стороны провалилась и неприятно походила на проломленную голову, окна были закрыты ставнями, на двери висел амбарный замок — такой большой, что его прекрасно видно от забора. А в противоположном углу двора и вовсе чернело пепелище, представляющее собой холмы неопознанного хлама в обрамлении обугленных бревен.

— Похоже, здесь не живут, — констатировала Ирка и присела на корточки, рассматривая длинные прямоугольные холмики вдоль забора.

— Могилки трогать не будем, — предупредила ее я, машинально понизив голос до шепота.

— Это не могилки, — отмахнулась от меня подруга, — это были грядки. — Она потянулась, сорвала несколько травинок, растерла их в пальцах и понюхала. — Мята, мелисса, укроп, а вот это и это даже я не знаю…

Я удивилась: Ирка — совладелица успешной компании, торгующей семенами, всяческой растительностью и всем, что нужно для сада-огорода. Если она не узнала какую-то зелень, это должно быть что-то очень редкое.

Озвучить свою мысль я не успела. За забором как будто огромный гриб вырос — над неровным краем досок поднялась серо-бурая шляпка.

Точнее, шляпа. Мягкая, кажется, войлочная, фасона «мятая кастрюлька». Из-под нешироких полей блеснули отливающие фиолетовым толстые стекла очков и седые локоны:

— Кто такие? Зачем в чужой двор полезли?

Я автоматически шагнула ближе к забору, открыла рот, но не придумала, что ответить. Зато Ирка нашлась моментально — распрямилась, подошла, поправила тяжелую сумку на плече и умильно заворковала:

— Здравствуйте, здравствуйте, бабушка, как хорошо, что вы здесь, а мы уж подумали — ни единой живой души нет!

— И чего? Решили поживиться? Так нечем, — хмыкнула бабушка и мотнула головой. — Что не сгорело, то в халабуду сложено и заперто надежно!

Я оглянулась, чтобы увидеть, на что указывает острый старушечий подбородок, и только теперь разглядела красно-коричневый контейнер для перевозок, который приняла было за накопительный резервуар для воды.

— Какое красивое слово — «халабуда»! — негромко восхитилась Ирка, и глаза ее затуманились.

Сейчас начнет стихи сочинять, поняла я.

И точно:

— Дай мне рифму! — шепотом потребовала подруга.

— Не буду!

— Спасибо! Я не буду, я не буду лезть в чужую халабуду…

— Громче говорите, у меня слух уже не очень! — Бабушка и сама повысила голос. — Заблудились, что ли? Или вы новые наследники? Слыхала я, что внучку Графыча убили.

Она вплотную приблизилась к забору и удобно сложила поверх него руки в матерчатых перчатках с обрезанными пальцами. Я расценила этот жест как проявление готовности к дальнейшей беседе и вступила в разговор:

— В том-то и дело, что Александру Смурнову и ее мужа убили, мы тут как раз по этому вопросу…

— На милицию вы не похожи. На полицию то есть, — перебила меня бдительная бабушка.

— Разумеется, мы не из полиции, — фыркнула Ирка и зачем-то полезла в свою торбу.

Через пять секунд шуршания и энергичной возни в закромах стало ясно — зачем.

Подруга извлекла из сумки мою новую книжку! Ту самую, со свеженьким автографом на первой странице.

— Вот, видите? — Ирка продемонстрировала бабушке сначала обложку, потом последнюю страницу с фото. Еще и подняла руку повыше, установив томик в воздухе рядом с моим лицом. — Писатель Логунова — известный автор детективов…

— Меня Еленой зовут, — вставила я.

— А меня Верой Игнатьевной, — машинально отозвалась старушка.

— А я Ирина, не писатель, но поэтесса, очень приятно! — обрадовалась подруга и протянула мою книжку новой знакомой. — Это вам в подарок, на память о нашей встрече.

— Подарок — это хорошо, — бабуля приняла презент, покачала головой вверх-вниз, переводя внимательный взгляд с моего лица на портрет на обложке, — а только все равно непонятно, зачем вы к Графычу покойному полезли?

— Ну как же? — Ирка всплеснула руками. — Лена в поисках нового сюжета! Смурновых же убили, да и Графыч этот, вы говорите, покойный уже…

— Ну старика никто не убивал. — Зашуршала болоньевая ткань плаща — удовлетворенная объяснением Вера Игнатьевна спрятала книжку в карман. — Сам помер, старый был, а мужикам в таком возрасте одинокими оставаться нельзя, они ж беспомощные — захворал да и слег. А мог бы жить еще, кабы простых деревенских не чурался. — Бабушка поджала губы, заправила под шляпу выбившуюся прядь.

Мы с Иркой молча ждали продолжения, не сомневаясь, что оно последует. Чувствовалось, что Вера Игнатьевна из тех бабулечек, которые не прочь поболтать, особенно — кого-то обсудить и осудить.

Из короткого, но эмоционального рассказа старушки-соседки мы узнали, что Арсений Евграфович Елагин, которого в поселке звали Графычем, приходился Александре Смурновой родным дедом. Приехал он в Болотный несколько лет назад, недорого купил дом, который уже тогда был не в лучшем состоянии, а ремонтом и восстановлением своего жилища не занимался, поскольку «не рукастый был». У Арсения Евграфыча имелось другое пристрастие: он выращивал и собирал по лесам и болотам разные травки, сушил их, варил и настаивал.

— Ну чисто ведьмак какой, — блеснула очками Вера Игнатьевна. — Бывало, запрется у себя в сарае — это вон там, где все сгорело, — и что-то варит, варит — из трубы дым валит то зеленый и вонючий, то ничего так, даже приятный…

Бабуля задумалась, жуя губами. Мы с подругой затаили дыхание, не желая ей помешать.

— А спросишь его — Графыч, чтой-то ты такое неаппетитное кашеваришь, оставь, заходи лучше пирогов с клюквой и яблоками поесть, он тока фыркнет, как лошадь… Осел старый. — Вера Игнатьевна рассердилась. — В деревне, почитай, одни бабы остались, мужиков раз-два — и обчелся, да и те кто пьянь, кто рвань, плюнуть не на кого. А тут приличный вроде дед, не алкаш и не калека, спина прямая, руки-ноги крепкие, даже не лысый совсем!

Тут она снова задумалась.

— Хотя Акимыч нынче тоже не лысый, аж прям кудрявый, как в юности, сделался, и говорят, это ему как раз Графыч не то притирку, не то примочку какую сварганил. Акимыч, гад, не признается, а мог бы и поделиться полезным средством по-соседски-то!

Бабуля, рассердившись, оглянулась и погрозила забору по другую сторону улицы костлявым кулачком.

— А как случилось, что он умер, этот Графыч? — Ирка попыталась аккуратно вернуть рассказчицу к теме внезапных смертей Смурновых-Елагиных.

— Да как? Занемог и слег, а один был, без помощи и пригляда. Может, коронавирус его скосил, тогда еще им болели, хотя про карантин уже речи не вели. Но у Графыча все равно, почитай, самоизоляция была: бобыль же. Девчонка, внучка, давно уже в город уехала, смотреть за дедом не хотела. Прислала, правда, какого-то… — Тут бабка снова оглянулась и понизила голос: — Чужака!

— Какого чужака? — не поняла я.

— А такого! — Вера Игнатьевна сузила глаза и растянула руками щеки. — Чернявого, смуглого… Графыч его Мишкой звал.

— Имя русское, — отметила Ирка.

— Имя-то да, — согласилась бабуля. — А сам не наш. Рукастый, правда: полы подлатал, забор поправил. Крышу только починить не успел… Но что с такого возьмешь? Он и по-русски-то ни бэ, ни мэ, не поговоришь, не расспросишь. И безответственный, видать: взял и умелся к себе туда, на свою солнечную родину, а деда бросил. А Графыч, значит, заболел, да и свалился, лежал один в нетопленой избе, голодный да холодный…

Голос рассказчицы стал жалостливым, с отчетливыми плаксивыми нотками. Я покосилась на Ирку — та сочувственно загнула губы крючками, — и тоже сделала показательно горестное лицо.

— А было что у нас? Кажись, май месяц, не то даже апрель еще. Ночами заморозки случались, — припомнила Вера Игнатьевна. — А он в кровати лежал, Графыч-то!

Она сложила руки на груди, показав, как лежал в кровати Графыч: получалось, как в гробу.

— И тут вдруг среди ночи буря! — Руки народной сказительницы взлетели, заметались, взвихрили прозрачный осенний воздух.

Видать, буря была ого-го какая! Она мглою небо крыла, вихри снежные крутя.

— У Графыча на участке дерево упало да крышу задело и проломило! — Бабулин кулачок ударил по забору, доски скрипнули. — И, как на грех, аккурат над постелью лежачего деда! А буря же! И дождь полил, да со снегом!

Конец ознакомительного фрагмента.