Круговорот парней в природе

Елена Логунова, 2007

И принесло же делегацию японцев в Россию зимой! Из-за снегопада автобус интуристов застрял в горах, и пришлось сопровождающей группу Тане устраивать их в захолустной гостинице. Все бы ничего, но один из японцев вдруг чудесным образом нашелся в городе, откуда они уехали! Таня всю голову сломала – неужели какой-то самурай раздвоился? Тут подоспели новости о том, что ограблен ювелирный магазин, и подозревается в преступлении бандит-азиат по прозвищу Чукча. Так это он маскируется под добропорядочного японца? Значит, и похищенные драгоценности где-то рядом?..

Глава 2

Как обычно, трапезничать мы начали задолго до официального обеденного перерыва.

Я опять не успела позавтракать дома, потому что безответственно проспала сигнал будильника и едва не опоздала на работу, чего делать было никак нельзя: у нас на входе стоит автоматическая система контроля прибытия-убытия, и за такое грубое нарушение трудовой дисциплины, как опоздание к началу рабочего дня, суровое начальство карает подчиненных лишением квартальной премии. Так что альтернатива у меня была простая: либо я в спешке пропускаю один-единственный завтрак, либо опаздываю на работу, лишаюсь премии и из-за нехватки средств потом вынужденно голодаю три месяца кряду.

Танечка наша вообще с утра ничего не ест, она толком просыпается уже за офисным столом только после того, как на полном автопилоте польет любимую гортензию, накрасит глазки и примет первый телефонный звонок. А вот Татьяна Петровна, будучи дамой в высшей степени рассудительной и основательной, вкушает утренний чай-кофе с булочкой и дома, и на работе. По ее мнению, никогда нельзя упускать возможность подкрепить свои силы, дабы всегда было, что положить на алтарь государственной службы.

В общем, мы прервали захватывающий процесс служения Отечеству, чтобы выпить чайку с чем бог послал, а послал он нам свежие пирожные из бара администрации и экзотические фрукты из закромов запасливой Татьяны Петровны.

— Три Татьяны под окном пили кофе утречком! — в подражание Пушкину коряво срифмовала наша завсекша.

У нас в кабинете три Татьяны. Я не уверена, что это случайное совпадение. Подозреваю, что так удобно нашему шефу: не нужно напрягать память, заучивая лишние имена. Опять же, звонит он нам в кабинет на любой аппарат, властно вопрошает: «Татьяна?» — и стопроцентно угадывает. Приятно, наверное, никогда не ошибаться, сознание собственной непогрешимости греет душу любому человеку, тем более — большому начальнику.

Разлив по чашкам кипяток, наша любознательная завсекша включила радио, чтобы совместить приятное с полезным — завтрак с политинформацией.

–…ршено дерзкое ограбление! — с полуслова завелся приемник. — Час назад на центральной улице города преступник с бейсбольной битой напал на представителей местной ювелирной компании. Это случилось прямо у входа в магазин, принадлежащий фирме, когда двое ее сотрудников выходили, неся с собой дипломат с пятью килограммами готовых ювелирных украшений. Преступник одного за другим ударил мужчин битой, отобрал дипломат и скрылся с ним в неизвестном направлении.

— Не слабо! — присвистнула я.

— Пять килограммов золота! — мечтательно протянула Танечка. — Интересно, это сколько?

— Вот такой слиток! — авторитетно сказала всезнающая Татьяна Петровна и показала нам крупный грейпфрут.

Мы с Танечкой уважительно затихли, созерцая золотистый шар размером с гандбольный мяч.

— Где они?!

Дверные створки распахнулись, пропуская в кабинет холодный воздух, громкий крик и взлохмаченного Лешку. Первым несся крик:

— Где японцы?!

Боязливая Танечка подавилась пирожным и закашлялась, я замерла, не донеся до рта эклер. А наша завсекша, не переставая размеренно вращать ложечку в китайской чашке с драконом, поразительно похожим на начальника соседнего департамента, с обычной для нее невозмутимостью и отменной любезностью ответила:

— Японцы? В Японии, я полагаю.

— Да? А это вы видели?!

Лешка затормозил у стола Татьяны Петровны, с размаху сунул руки в брюки и зашерудил ими там с пугающим энтузиазмом. Я напрочь забыла про эклер и даже привстала, изумленно тараща глаза. Худосочный и бледный, как первый подснежник, наш Алекс никогда раньше не казался мне знойным мачо. Теперь я вдруг поняла, что недооценивала Лешкин темперамент, и страстно возжелала увидеть, что именно он собирается извлечь из широких штанин и продемонстрировать Татьяне Петровне. Кстати, интересно было узнать, сохранит ли она в ходе этой демонстрации непокобели… тьфу, непоколебимое спокойствие и добродушие.

Увы, Леша опять меня разочаровал. Сначала он многообещающе вспучил брюки, а потом вытянул из кармана самый обыкновенный мобильник. Ну, положим, не самый обыкновенный, а весьма навороченный, но все равно, ничего экстраординарного. Лешка раздраженно шваркнул аппарат на стол перед завсекшей и повторил:

— Вы это видели?

— Конечно, видела, и неоднократно, — с достоинством ответствовала Татьяна Петровна, откладывая в сторону ложечку и вплотную принимаясь за чай.

Она не обманывала, Лешкин сотовый по сто десять раз на дню видели все сотрудники нашего департамента. Прикупив новый дорогой коммуникатор, Алекс не упускал ни единой возможности продемонстрировать свое ценное приобретение коллегам.

— Вы письмо получили? — не отставал от завсекши Лешка.

— Какой номер? — встрепенулась Танечка.

Она у нас уже второй месяц ведает почтой и при слове «письмо» машинально тянется к богатой коллекции деловой переписки, собранной в толстокожей папке, которая цветом, размером и весом напоминает небольшую надгробную плиту из серого гранита.

— Плюс семь восемьсот шестьдесят один двести сорок два двадцать два тридцать, — скороговоркой пробормотал Лешка.

— Что-то не вижу, — огорченно сказала Танечка, судорожно перелистывая страницы почтового талмуда. — Это входящий номер письма или исходящий?

— Это номер моего мобильного! — рявкнул Лешка, в тысяча первый раз продемонстрировав свой дорогой телефон. — Я спрашиваю, вы получали эсэмэску от МЧС? Теперь они рассылают сообщения на мобильники.

— Ты говоришь про утреннее предупреждение об усилении ветра? — до меня дошло, о каком письме толкует взволнованный коллега, правда, я не поняла, чего ради он так распереживался. — Точно, было такое письмо. «Чрезвычайники» обещали шквальный ветер порывами до двадцати пяти метров в секунду.

— Не обманули, — удовлетворенно молвила Татьяна Петровна и кивком указала на окно.

Мимо него со скоростью, вполне сопоставимой с означенной, пролетел надутый ветром полиэтиленовый пакет с логотипом соседней булочной. Вековые платаны и бронзовый всадник перед зданием администрации сопротивлялись шторму стойко, но пешеходы в подветренном направлении перемещались с большим ускорением.

— Это еще ничего, — с облегчением закрыв не пригодившуюся почтовую папку, сказала Танечка. — Представляю, что сейчас делается в Новоросси… Ой!

— Вот именно! — страдальчески выдохнул Лешка. — А японцев-то повезли как раз в Новороссийск!

— Не приняв во внимание своевременно поступившее штормовое предупреждение, — задумчиво молвила завсекша и пристально посмотрела на Лешку.

Стало ясно, с какой формулировкой уволит провинившегося наш гневливый шеф. Заодно прояснилась и личность дежурного козла отпущения. Лешка, поднаторевший в дворцовых интригах, почуял, куда штормовой ветер дует, и поспешил перевести стрелки:

— Это Сэм предложил Новороссийск, я-то предлагал просто выгулять самураев по нашему Арбату!

У Лешкиной двоюродной сестрицы Мари как раз на Арбате сувенирная лавочка, а наш дорогой коллега всегда готов порадеть родному человечку. Редкая иностранная делегация, посетившая наш богоспасаемый град, убывает восвояси без полного комплекта фаянсовых статуэток казаков и казачек, декоративных макитр и подносов из лакированной лозы.

На ясное чело завсекши набежала тень. Сэм, он же Семен Кочерыжкин, — сын ее задушевной подруги из управления протоколом. Татьяна Петровна за тридцатилетним мальчуганом по-свойски приглядывает, так сказать, опекает кроху Маугли в административных джунглях. Смекнув, что Семен рискует угодить под раздачу, мудрая женщина отказалась от мысли персонифицировать вину за содеянное и со вздохом сказала:

— Надеюсь, с японцами ничего плохого не случится, иначе Иван Ильич нам всем устроит!

— Что он нам устроит? — с боязливым интересом спросила Танечка, при одном упоминании имени грозного шефа непроизвольно вжимая голову в плечи.

— Харакири! — брякнула я.

Никто даже не улыбнулся.

С этими японцами с самого начала все было не слава богу. Во-первых, изначально они не значились в нашем деловом расписании, возникли на горизонте совершенно неожиданно и создали нам, мирным департаментским труженикам, массу проблем. Никаких рекламно — раздаточных материалов на японском у нас не имелось, а единственный в городе японист Гавриил Тверской-Хацумото совершенно по-русски ушел в глубокий запой. Рисовать иероглифы у нас никто не умел, да и осмыслить эти изящные каракули мы были не в силах.

Впрочем, это еще семечки. В день полуторжественного приема японских гостей вице-губернатором в скверике напротив здания администрации неожиданно появились пикетчики. Они выстроились свиньей, воздев на манер щитов фанерные плакаты с требованием снять к чертовой матери чем-то неугодившего им прокурора. Любознательные японцы, увидев это классическое древнеримское построение в окошко, не преминули поинтересоваться, что, собственно, происходит. Японист Тверской-Хацумото, принудительно выведенный из алкогольной нирваны с большим опережением срока и потому не вполне адекватный, брякнул, спасая ситуацию:

— Горожане сердечно приветствуют японскую делегацию!

После этого японцы совершенно растрогались и всей толпой поперли на балкон с ответным приветом добросердечным горожанам.

Балкон под совокупным весом двенадцати самураев не обвалился, чего я лично очень опасалась, но ничего хорошего из выдвижения общительных японцев на свежий воздух не вышло. Как на грех, у не угодившего народным массам прокурора была нехарактерная для наших мест наружность потомка Чингисхана, и все до единого японские делегаты имели большое сходство с прокурорскими портретами на плакатах пикетчиков. В самураев полетели ругательства и снежки, торжественный прием был испорчен, вице-губернатор едва не уволил нашего шефа, а тот устроил грандиозную нахлобучку всем нам. Вечер мы с Танечкой скоротали в гостинице «Москва» в компании абстенентного Гавриила Тверского-Хацумото, дюжины надутых японцев и одного иллюстрированного альбома «Живопись передвижников». Великолепное подарочное издание на плотной мелованной бумаге, в супертвердой обложке и вдобавок в сувенирной коробке из резного дерева весило с четверть пуда, зато его отдельные страницы более или менее убедительно доказывали, что бросание снежков и штурм ледяных крепостей суть не агрессивные расистские деяния, а традиционные русские забавы. Ликвидацией культурно-исторической безграмотности темных японских масс мы с Танечкой занимались до гостиничного отбоя, а с утра пораньше шефство над делегацией приняли Сэм и Алекс. И вот что из этого вышло…

— Позвони в Новороссийск и узнай, как там дела, — посоветовала я расстроенному Лешке.

— В центре Новороссийска произошел взрыв. На воздух взлетел автомобиль, припаркованный на набережной! — с готовностью подсказал радиокомментатор.

Я быстро выключила приемник, чтобы он не нагнетал панику.

— Новороссийск остался без света и связи. Я звонил на мобильники Сэму и Гавриле — они недоступны, — устало ответил коллега. — Наверное, наш автобус застрял в горах, в зоне недоступности.

— Можно, я скажу? — Танечка поднялу руку, как дисциплинированная школьница. — Я видела, у японцев есть спутниковые телефоны! То есть у них, в отличие от Дениса и Гаврика, нет проблем со связью.

— Отлично! — горько сказал Лешка. — Значит, ничто не сможет помешать им позвонить на родину и ославить наш милый край на всю Страну восходящего солнца!

— Конфуз, — в меру сочувственно сказала я, не особенно переживая.

Я на поприще укрепления международных отношений работаю всего три месяца и еще не почувствовала своей неразрывной связи с департаментскими делами. Если честно, я вообще чувствую себя тут пятым колесом в санном поезде. На теплое местечко в департамент меня пристроил любящий дедушка — депутат Законодательного собрания края. А я, в отличие от дедушки, никогда не считала госслужбу наилучшим поприщем для применения своих талантов.

— Это не конфуз, Татьяна, это международный скандал! — веско поправил меня Алекс.

Мы немного помолчали, осмысливая масштабы бедствия. Я лично думала, что Лешка, по своему обыкновению, драматизирует ситуацию, но оставила эти мысли при себе. Поскольку я в департаменте без году неделя, мое видение ситуации частенько отличается от точки зрения старожилов. Как правило, мой взгляд грешит излишним оптимизмом.

— Японцев надо спасать, — заявила Татьяна Петровна.

— Надо, — незамедлительно согласился Лешка. — А как?

— Давайте позвоним спасателям, — робко предложила Танечка. — Пусть они эвакуируют японцев с перевала по воздуху.

— Вертолет в такую погоду не поднимут, — возразил Лешка.

В этот момент коммуникатор, забытый им на столе завсекши, дико взвыл, завибрировал, с поразительной живостью пополз по лакированной столешнице и бухнулся с нее вниз, как бескрылый жук-самоубийца. Скарабей-камикадзе.

— Да, я слушаю! — вскричал Лешка, проворно выудив суицидальный мобильник из мусорной корзины.

Аппарат исторг из себя серию звуков, сложившихся в мелодичную, но непонятную фразу вроде «Хасю-масю сана-мана хо!».

— Хо, хо, — осторожно согласился Лешка. И озабоченно спросил на вполне убедительном псевдояпонском: — Хо-то э-то?

— Леха, твою дивизию, это я, Сэм! — на чистом русском взревел телефон. — Я одолжил спутниковый телефон у господина Хировато. Леха, атас, кирдык, хана нам!

— Сема знает японский? — шепотом спросила у меня впечатленная Танечка.

— Такой «японский» и я неплохо знаю, — пробормотала я, встревоженно прислушиваясь к разговору коллег.

— Нам хана! — продолжал орать самозванный «японист» Семен Кочерыжкин.

Куда только подевались безупречные манеры потомственного дипломата? Семино отменное воспитание в данной эмоциональной беседе никак себя не проявило.

— Мы застряли! Справа скала, слева пропасть, сверху и снизу снег, посередине — наш автобус, обычный «Икарус» без сортира и бойлера, и в нем двенадцать японцев, которые хотят есть, спать и писать в теплом помещении! — отчаянно голосил Сэм. — А с теплым помещением тоже напряг, потому что через час у нас закончится бензин, через два часа стемнеет, за бортом минус восемь, температура продолжает падать, и к утру вы получите пятнадцать хладных трупов!

— Пятнадцать — это вместе с Семой, переводчиком и водителем Славой, — машинально подсчитала дотошная Татьяна Петровна.

— Семен драматизирует, — осмелилась предположить я.

— Хочешь это проверить? — огрызнулся Лешка.

Ставить такой опасный эксперимент никому не хотелось, и мы не знали, что делать. Старшей по званию в отсутствие начальника департамента, находящегося в служебной командировке в Китае, и начальника отдела Семена, застрявшего в заснеженных горах вкупе с невезучими японцами, осталась заведующая нашей секцией. Взгляды присутствующих устремились на Татьяну Петровну. Осознав всю ответственность, она сухо кашлянула, пристально посмотрела на пресс-папье в виде хрустального куба, и этот магический кристалл чудесным образом подсказал ей небанальный ход.

— Кто придумает, как спасти японцев, получит отпуск в августе! — объявила мудрая женщина.

— Полный отпуск? — не спеша верить в сказанное, уточнила я.

По рассказам наших департаментских старожилов, отпуск в августе — это небывалое счастье. В сентябре у нас в крае проводится серьезный международный форум, за организацию которого отвечает наша служба, так что за два месяца до этого глобального мероприятия в департаменте объявляется всеобщая мобилизация. Мы переходим на осадное положение, а все отпуска и увольнительные отменяются как факт.

Поскольку я очень люблю отдыхать на море именно в последний летний месяц, страшные рассказы более опытных коллег о ежегодном «черном августе» мне очень не нравились. Я даже подумывала, не уволиться ли мне заранее, еще в июле. Конечно, я понимала, что это ужасно огорчит дедушку, но эгоистично полагала, что дедулино огорчение не идет ни в какое сравнение с моим собственным. Я же отсутствие летнего отпуска просто не переживу!

— Как же их спасти? — я задумалась и прислушалась к своему внутреннему голосу.

Точнее, к голосам. Их у меня два. Один принадлежит нахальной и дерзкой сущности по имени Тяпа, а второй — воплощению скромности и застенчивости Нюне. Сразу объясню, что это за чудо такое, чтобы никто не счел меня ненормальной.

В детстве я была тихой послушной малышкой, настоящей пай-девочкой, о какой мечтают все родители. Вот и мои тоже мечтали, и я не посмела обмануть их ожидания. Так в моей душе поселилась Нюня. Однако быть тихоней-недотрогой совсем не весело, поэтому втайне от папочки и мамочки я придумала себе подружку — отважную до дерзости авантюристку Тяпу. Со временем Нюня и Тяпа стали казаться мне такими же реальными, как благовоспитанному Малышу из сказки Астрид Линдгрен — его разбитной дружок Карлсон. Я научилась понимать, чего хочет каждая из них, и дипломатично учитывать желания обеих. А как же иначе? Каждая из них — это я, хотя Я больше, чем Тяпа плюс Нюня. Я Таня.

Обычно две мои половинки слиты воедино, но в критические моменты они разделяются, и тогда мы можем устроить военный совет. К таким внутренним конференциям я давно привыкла и нахожу их удобными и полезными.

Вот и на этот раз три головы сработали лучше, чем одна.

— Раздать японцам лыжи и пусть катятся! — с ходу предложила грубиянка Тяпа.

— Чтобы раздать японцам лыжи, нужно сначала доставить им эти лыжи, — с интонациями Шарика из мультика про Простоквашино возразила ей Нюня.

— Так почему бы их не доставить? — Тяпа, как обычно, заупрямилась. — Если в снегу застрял здоровенный неуклюжий автобус, это не значит, что там застрянет любой другой транспорт!

— Послушайте! — трепетная интеллектуалка Нюня мгновенно воодушевилась и с намеком вольно процитировала Пушкина: — Не пора ли в санки кобылку резвую запречь?

— Нет уж, жизнью кобылки мы рисковать не будем! — не согласилась с ней Тяпа. Она девица дерзкая и колючая, но животных любит. — Говоря о другом транспорте, я имела в виду главным образом бульдозеры, танки и вездеходы.

— Конечно, вездеходы! — обрадованно вскричала я. — Как я сразу не сообразила! Надо позвонить Ларри!

— Кто такой Ларри? — закономерно заинтересовались мои коллеги.

— Ларри — это Илларион Мухачев, отец-основатель «Айрон Хорз».

— А что такое «Ай…»?

— «Айрон Хорз» — или «Стальной конь» — это клуб любителей джипинга!

— Джипинга? Кажется, это именно то, что надо! — неуверенно улыбнулся Лешка.