Игра «Жизнь» по Конуэю

Елена Лобанова

Эту книгу можно отнести, скорее, к жанру «лирический киберпанк», поскольку то, что поначалу кажется дневниковыми записями, таит в себе нечто большее. Развязка будет неожиданной.

5

Женское счастье

Помню, одно время все мои помыслы направлены были лишь на то, как бы отвоевать у судьбы кусочек женского счастья. Точно так же как потом мне не понятно с чего взбрело в голову заняться сочинительством. А тогда я не пропускала ни одной вечеринки, жутко флиртовала с любым, кто давал тому повод, да и спала… не то, чтобы со всеми подряд, но без особого разбора. Мне казалось, сделай я над собой небольшое усилие, и окажусь по ту сторону одиночества, где ждет кто-то свой, по-настоящему близкий. Но этого не случилось. После развода с мужем мне пришлось пережить ещё несколько серьезных разочарований. Иной раз иллюзия безмятежной влюбленности исчезала так внезапно, что не давала ни малейшей возможности опомниться. Как будто резко, в самом непредсказуемом месте обрывался полнометражный фильм.

Так продолжалось несколько лет. Я очень боялась, но все-таки вынуждена была признать, что жизнь моя — сплошная повседневная борьба за выживание, — никогда не украсится длительными и гармоничными взаимоотношениями с мужчиной. По правде сказать, я никого не могла долгое время вытерпеть. В одно прекрасное утро я просыпалась, пристально изучала лицо спящего под боком самца и приходила к выводу, что он мне отвратителен. «Какая ошибка! Ты думала это любовь…».

Ты растворяешься во мне, словно солнце, словно животворное пламя, не обжигающее, а приносящее неземное блаженство… Ничего плотского, но я понимаю — это грех, в том первозданном смысле, какой заложен был Создателем.

Сехейа! Я до смерти хочу твоего тела. Если нужно, я готова поделиться с тобой плотью и кровью, отдать тебе половину сердца и легкое, чтобы ты мог дышать этим воздухом, и правое полушарие, чтобы мы стали как одно… Я бы сотворила тебя, если бы могла. Но непроницаемое забвение обволакивает тени былого… Помни я твое настоящее имя, повторяла бы его бесконечно, как священную мантру, чтобы добавить тебе сил и решимости прорваться сквозь толщу времени и пространства…

Опять уселась за комп. Мазохистка! А ведь думала отвлечься хоть сегодня. До одури пялилась в телевизор, просматривала свежие сплетни в газетах. И всё-таки села. В два пополуночи. Для меня — как бы, в общем-то, норм. Тем более, что домашние спят уже таким глубоким сном, что можно слушать потихоньку старые баллады и отворять скрипучую оконную раму, чтобы покурить. Кстати, о зависимости. Думаю, творческий процесс тоже способствует активной выработке в крови эндоморфина, потому что меня, например, страшно напрягает, если на сон грядущий не черкну хотя бы пару строк…

(Многоточие в этом месте уместно лишь постольку, поскольку раздаётся телефонный звонок).

— Не разбудил? — интересуется вкрадчиво знакомый полубас-баритон.

— Ну что Вы! — отвечаю, — Какой одержимый в третьем часу ночи да спать будет?

Абонент молчит. Усмехается. Странное дело: лица его я себе не представляю, а вот усмешечку вижу, как у чеширского кота, вижу словно наяву.

— Знаете, — уведомляю я, забегая наперёд, — к стыду своему, я так и не связалась с «нашим другом».

— Думаю, тебе не следует этого делать, — ошарашивает вдруг собеседник.

Брови у меня непроизвольно выгибаются дугой.

— По крайней мере, не поразмыслив предварительно. Видишь ли, я как-то сразу не подумал… Тут важно, чего ты ждешь. А ну как не сможет он дать тебе то, чего ты на самом деле хочешь? Тогда наступит абстиненция, понимаешь?

— Угу, — киваю я, — В смысле, термин.

И тут до меня доходит, что он имеет ввиду!

— Вы что там думаете, что я до сих пор в него влюблена?

— А разве нет? — простодушно изумляется собеседник.

— Да Вы с ума сошли! — мне становится и весело, и страшно, — Слушайте, кто же Вы такой? Я Вас когда-нибудь видела?

— Разумеется, — с толком дела отзывается тот, — Неоднократно.

— Где?

Баритон вздыхает:

— С книгой все в порядке?

— Не надо переводить разговор в другую плоскость! — со дна моей, может, и не очень глубокой, но всё-таки ранимой души поднимается буря негодования, — С книгой всё в порядке… Как мне кажется. Смотря, что считать нормой. Как по-Вашему, способ общения, который Вы избрали, можно назвать нормальным? Я не знаю ни Вашего имени…

— Ни роста, ни цвета волос. Ни семейного положения, — продолжает за меня собеседник.

— Да! И это — меня тоже интересует.

— Вынужден разочаровать — женат…

— Подлец, — перед глазами у меня стоит уже не чеширская усмешка, а какое-то жалкое подобие улыбки, как у печального мима, — Вы что, не понимаете, мне надоело играть в прятки. Или сейчас же говорите, кто Вы такой, или идите в… баню, со своими наставлениями! Сама как-нибудь разберусь…

— В известной степени, ты права. Но всему свое время, — отвечает собеседник и отключает связь.

Над кроватью постер: связка из шести ключей. Очень древних, ржавых, но все-таки великолепных. Тонкая работа, сразу видно: их изготовил умелый ключник, мастер своего дела.

Шесть. Я всегда думала, что от рая — семь. Возможно, это ключи от ада. Они так натурально выглядят — еще одно преимущество современной фотографии: снять вещи таким образом, чтобы при всей обыкновенности они не потеряли сакрального содержания.

Чем-то они меня притягивают…

Лязг тяжелого металла в замочной скважине. Ещё немного — и врата отворятся. Но что по ту сторону? Вечная казнь или райское блаженство?