Светоносцы: Мерцающая башня

Елена Константиновна Жердева, 2023

Перед вами – роман-загадка, с элементами эзотерики, мистики и даже научной фантастики, многоярусной архитектоникой и сюрреалистичными "вывертами" сюжета. "Светоносцы: Мерцающая башня"задуманы как первый том трилогии "Светоносцы". Для поклонников классического фэнтези эта книга может стать кладезем любопытных литературных изысканий – открытых автором и вплетённых в сюжетную ткань романа новейших мифологем. Для искателей же глубинного реального затекста "Светоносцы" предстанут произведением в жанре художественной эзотерики и явят ключи не только к адекватному миропониманию наступившей Эпохи Водолея, но и укажут на те рабочие духовные инструменты, которые апробированы автором на практике сотворения реальности каждого дня, дабы ощущать себя Со-Творцом в энергополе Всеединства. "Светоносцы" укрепляют веру в позитивную первооснову бытия и поддерживают глубокую убеждённость человека в реальности мощной преобразующей силы собственной Световой Природы.

Глава 7

ДНЕВНИК ПРОФЕССОРА ГРЫМОВА

Раскалённое солнце разливало свои рассветные лучи, казалось, по всей линии горизонта. Кладбищенское пространство уже не пугало столь зловещими очертаниями надгробий, какими они чудились в полумраке освещённого полной луной леса. Свернувшаяся калачиком на траве Гуся продрогла от утренней росы и открыла глаза. Перед её взором поднимался розовый солнечный диск, который будто перечёркивало стоящее поодаль кряжестое дерево. «Перечёркнутое солнце», — родилось в её голове поэтическое название открывавшейся картины. Она выглядела одновременно красиво и устрашающе. Что-то было не так. Любование рассветом заслоняла усиливающаяся тревога: Мцыри исчез! Горькое разочарование прокралось в душу Маргариты: вот и верь первому встречному!

Она всё-таки решила позвать, но спохватилась, что вчера не спросила имени послушника.

— Мцыри! Мцыри! — огласил Северное кладбище звонкий девичий вопль.

Вдруг Гуся резко обернулась от холодного прикосновения чьей-то руки.

— Не кричи так! Это же кладбище. Я рядом, — послышался утешающий голос Ника. — Я еду принёс. Вот.

И послушник протянул девочке начатую бутылочку лимонада и вывалил прямо на подол её юбки хлеб, печенье, крашеные яйца, конфеты.

— Где ты всё это взял? И вообще, ты всегда так внезапно появляешься! Как только тебе это удаётся?! — забросала Гуся послушника вопросами.

— Не побрезгуй. Это с могилок. Посетители оставляют. Больше у нас ничего нет. Благодари Бога, — благоговейно и одновременно тоном, не допускающим возражений, произнёс Ник.

Гуся хотела было выразить неудовольствие плохой идеей Ника подбирать провиант с могил, но, почувствовав голодную тошноту, замялась и спросила только:

— А как тебя звали в монастыре?

— Братом Николаем. Но мне больше нравится «Ник», — сказал, улыбнувшись одними глазами, красивый послушник. — Если ты позволишь, мне нужно знать, что в дневнике. Может быть, так легче будет решить, что нам делать дальше. Мне кажется, там я увижу ниточку, которая выведет на путь разоблачения Мортона, а там и Плеона.

Поймав вопросительный взгляд Гуси, Ник пояснил:

— Постепенно я тебе всё расскажу, а теперь дай мне прочесть дневник твоего отца.

Маргарита молча протянула послушнику синюю тетрадь и бросила тоскливый взгляд на жалкую кладбищенскую снедь, которой ей волей — неволей предстояло подкрепиться.

— Ты пока ешь, а я буду читать. Я уже поел, когда собирал, —

и Ник уселся рядом с Гусей, раскрыв плотный синий переплёт. Перед его глазами предстал следующий текст.

«Я начал этот дневник вследствие недобрых предчувствий, касающихся моих научных изысканий. Как профессиональный биолог и психолог не могу не принимать всерьёз свои ощущения и чувства. Их анализ и привёл меня к мысли о том, что необходимо принять срочные меры по выправлению ситуации, в которую я попал, с некоторых пор занявшись изучением проблемы старения клетки. А точнее, с того недавнего исторического события, когда мы с коллегами выдвинули гипотезу о хрононах, или частицах времени, присущих материи.

Я пишу эти строки на тот случай, если недоброжелатели возьмут под свой контроль процесс научных изысканий в моей лаборатории, а меня попытаются устранить.

Дело в том, что хрононы действительно существуют! И это не просто древняя идея греческих философов-атомистов! Это факт! И мы проверили этот факт на многочисленных наблюдениях, в бесконечных экспериментах и пришли к следующему заключению: истечение хрононов усиливается из организма человека под влиянием стрессов, особенно если человек живёт в постоянном страхе смерти. Материя живой клетки способна и удерживать хрононы, если человек пребывает в состоянии любви, либо переживает постоянную творческую устремлённость — вдохновение.

Но самое интересное и в то же время страшное заключается в том, что источаемые человеком частицы времени имеют одновременно и волновую природу, и, теоретически, их можно накапливать где-либо, транслируя из человеческого организма в естественно или искусственно созданный биорезервуар, то есть в живую биоэнергоформу. Я прямо скажу, это может быть человек естественный, клон либо гуманоид — представитель внеземной формы жизни. Вот в чём состоит опасность! И если найдётся сейчас в мире хоть один учёный, кто создаст что-то вроде хрононотрансфера, то новая скрытая война каждого против всех и каждого неминуема! Человечество ещё недостаточно нравственно чисто, чтобы я мог обнародовать результаты этой моей работы. Я отдаю себе отчёт в том, что мог бы продлять человеческие жизни и молодость организма, но опасность скрытого вампиризма столь велика и столь очевидна, что я вынужден остановиться.

Тем более что дело приняло непредсказуемый оборот. Я не мог себе сегодня представить, что в реальности столкнусь с некоторыми формами хрононотрансферов живой и неживой природы! Но это лишь моё умозрительное предположение, не подтверждённое научными доказательствами. Мне просто никто не поверит, что хронотрансферы существуют, тем более если я укажу пальцем на работающего со мной бок о бок иностранного коллегу! Меня заклеймят сумасшедшим и определят в известное учреждение! Я говорю сейчас о Самаэле Мортоне, румынском профессоре, приглашённом к нам по особой программе из Бухареста.

Я здравомыслящий человек от науки и не склонен к мистике. Но моё субъективное восприятие этого человека воскрешает в памяти архетипический образ теневой стороны мироздания. Мортон — Дракула. Вот какая ассоциация рождается в моём сознании учёного-психолога! Я могу охарактеризовать своего коллегу как человека, обладающего блестящим, оригинальным умом; но этот ум таит в своей сердцевине коварную, ядовитую начинку, которую ничем не обнаруживает. Я повторюсь, что это лишь мои эмпатические догадки. Но я верю себе! И я считаю своим долгом говорить о том, что происходит в моей внутренней и внешней жизни, ибо она оказывает сильное влияние на многих.

Самаэль Мортон был представлен ректором членам нашей кафедры экспериментальной биологии как учёный-биолог, занимающийся, в том числе, вопросами существования органических форм на метеоритах, попадающих в пределы нашей планеты. Образец метеоритной природы Мортон привёз в нашу лабораторию, якобы обнаружив в ней ДНК неизвестных науке живых организмов. Но как ни бились наши учёные, исследуя вдоль и поперёк метеоритную губку, предоставленную им Мортоном, так и не смогли подтвердить его предположения. Губку заперли в сейфе в специальной ёмкости и, казалось, забыли о ней.

Но спустя два месяца некоторые мои коллеги стали жаловаться на непроходящую слабость и сонливость. Я тогда только приехал из двухмесячной московской командировки. Помню, мы много шутили, связывая плохое самочувствие членов моей лаборатории с появлением в ней Самаэля Дракулы, как все единодушно окрестили Мортона.

Потом кому-то из нас пришла в голову идея отдать мортоновский метеорит в геологическую лабораторию, с согласия кафедры, разумеется. Из хранилища достали эту губку, и Михалыч, который знал её параметры от и до, вдруг заметил: «Неужели выросла?» Измерили — точно: на целых пять миллиметров! Все так и ахнули: «Неужто живая?!» Тут нам стало не до смеха. Решили пригласить коллег из Москвы. Пока ждали, метеорит хранился в лаборатории.

Тем временем самочувствие Сергея Михайловича Скрябина

и Вениамина Кириллова стало ухудшаться. Им казалось, что лаборатория высасывает из них жизненные силы, и они, один за другим, поспешили уволиться, пребывая в глубокой депрессии. В лаборатории остались только я и Мортон.

Хочу подчеркнуть, что к моменту появления румынского учёного в лаборатории, я уже свернул исследования по проблеме старения клетки. Но, как мне кажется, информация о том, что мне многое известно о хрононах, просочилась, несмотря на то что моя тема официально имела статус секретности. Я ловил себя всё чаще и чаще на мысли, что подозреваю Мортона в научной нечистоплотности. Он не тот, за кого себя выдаёт, в смысле научных целей и задач. У него явно иные намерения, о которых он умалчивает. Возможно, Мортон здесь вовсе не из-за метеорита — у него интерес к моим секретным исследованиям!

Но это были лишь мои догадки! И повседневная научная работа в лаборатории не давала никаких подтверждений моим мыслям! Мы вдвоём продолжали заниматься исследованиями метеоритной губки, которая день ото дня незначительно расширялась. Я стал замечать, что испытываю всё большую и большую усталость и апатию, возвращаясь домой из лаборатории. Мне казалось, что я много нервничаю из-за собственных сновидений, в которых губка вырастает до фантастически гигантских размеров и вытесняет своей массой всё живое за пределы Земли. А я, учёный, терзаюсь, что не могу остановить её рост, и в отчаянии просыпаюсь в холодном поту ни свет ни заря.

Удивительно было то, что, в противоположность моему состоянию, самочувствие и настроение Самаэля Мортона как будто улучшалось. Он выглядел свежим и бодрым и всё время улыбался и шутил. Надо заметить, что мы проводили в лаборатории примерно одинаковое количество времени: никто не хотел покидать рабочее место раньше другого, будто вёл тайную слежку за коллегой!

Что касается меня, то я сильно осунулся и даже боялся подойти к зеркалу, стараясь не замечать лишний раз ни тёмных кругов под глазами, ни углубившихся морщин. Моя маленькая Гуся стала ворчать, что повсюду в доме разбросаны папины длинные чёрные волосы, и я, чтобы реже браться за расчёску, постригся почти наголо. Я не мог больше себя обманывать: я стремительно старел и превращался в жалкое апатичное существо, у которого не хватало сил ни на что, кроме работы!

Жену я перестал интересовать, и она ушла, оставив мне Маргариту, настоящее сокровище, свет моей жизни! И сейчас я так ясно осознаю, что она значила для меня! Она была единственным источником любви, которая давала моей душе возможность интуитивно ощущать истину внутри меня, тогда как мой интеллект, терзаемый муками сомнений, искал её всё время где-то во внешнем мире.

Я нравственно и физически страдал, но не мог бросить исследования! Я — учёный по призванию! Мне необходимо было продвигаться дальше, даже ценой собственной жизни. Я начал лихорадочно искать выход. Но Мортон! Он был спокоен. Казалось, даже счастлив. Странно, но он почему-то не замечал или не хотел замечать разительных перемен в моей внешности! И однажды я понял почему!

Ужасная догадка пронзила мой утомлённый мозг, влетев в него, как молния — в стог сена. Во мне всё словно зажглось, затрепетало огоньками не испытанной доселе ярости! Губка — это не что иное, как хрононотрансфер! А Мортон — тот самый учёный, появление которого я предполагал и так боялся! Вот накаркал! Словно мысли мои подслушал сам дьявол! Словно я так громко думал, находясь в Н-ске, в своей лаборатории, что слышно было аж в Бухаресте! Чертовщина какая-то! Небывальщина! Не спрашивать же у этого заграничного профессора, что на самом деле ему здесь надо и с какой целью он протащил в мою лабораторию это своё изобретение?

После этого вопроса, который я в отчаянье задал самому себе, я же сам себе на него и ответил. Мортон хочет возобновить исследования, он намерен вынудить меня стать его компаньоном! И если я всё-таки не соглашусь, он пойдёт на шантаж. Его расчёт верен: вместе мы, действительно, могли бы перевернуть мир! Два таких гениальных умища! Но только один — хищника, другой — страдальца за род человеческий! Не выйдет, Мортон! Не выйдет! Я чувствую, ты уготовал мне смерть. Но пусть я лучше попаду в цепкие её когти, чем стану могильщиком человечества!

И следом я подумал, что надо уничтожить хрононотрансфер Мортона. Но как? Я не знал его свойств: спалит ли эту дьявольскую штуку огонь или только придаст ей силы; растворит ли её кислота? У меня не было адекватного противоядия. И я не мог рисковать, тем более что верил: зло порождает зло! А гений и злодейство — как известно — вещи несовместные!

Из моих изысканий я знал, что только состояние любви или вдохновения могут остановить истечение моих собственных частиц времени! И тогда хрононотрансфер перестанет накапливать и переносить мою жизненную силу Мортону. Я уже готов был стать христианским проповедником, убеждающим людей пребывать в любви и заниматься только любимым делом, черпая вдохновение в недрах собственной бессмертной души! Я знал, что теоретически это был единственный путь спасения человечества от любых видов хрононотрансферов. Но исторически, эволюционно страх перед исчадием ада более понятен людям, чем любовь; поэтому они выбирают страх, а это значит, — становятся лёгкой добычей этих дьявольских вампирских приспособлений.

Я понимал это как биолог и психолог, тем более, находясь в тисках подобного выбора: бояться привычнее, чем любить! Страх — животное начало в человеке. Концентрироваться на страхе легче, чем на любви. В последнем случае, требуется проявление чисто человеческих качеств: сильной воли и убежденности, что лишь это единственно правильный выбор, а животная привычка безвольно скатываться в страх ведёт к смерти, а не к выживанию homo sapiens’a!

Но если Иисус проповедовал любовь как путь к вечной жизни и не смог всех убедить, то кто такой я, какой-то профессор Грымов, кричащий вслед за Христом: «Люди, когда вы боитесь, хрононотрансферы высасывают из вас частицы времени, и вы теряете жизнь! Любите, люди, и тогда вы не позволите своим хрононам покидать пределы ваших тел. Вы остановите старение и обретёте жизнь вечную! Иисус, призывая любить, был прав!» Поверят ли они мне, простому смертному, уж если не поверили бессмертному Сыну Божьему? Веру надо иметь. В этом я убеждён. Она именно тот привратник, что открывает двери сердца навстречу золотому потоку небесной любви, защитнице рода человеческого!

Мысля в горячке всё это, я отдавал себе отчёт в том, что в какой-то точке моего сознания стирается грань между научным способом мышления, с его императивом всё доказывать, и верой, отрицающей всяческие доказательства. И обе они, и наука, и вера, когда так парадоксально органично дополняют друг друга и сливаются в единое целое во мне, становятся самым адекватным на Земле руководством по сохранению человеческой жизни. И это я осознал каждой клеточкой своего тела, только тогда, когда все они будто в один голос стали умолять меня о жизни, источая, словно слёзы, частицы своего драгоценного времени под влиянием страха перед непознанным дьявольским источником смерти, с которым мне волею обстоятельств ежедневно приходилось сталкиваться.

Мне необходимо было действовать. И я решил сделать немыслимое, цена которому — международный скандал и крах моей карьеры учёного. Я отдавал себе отчёт в том, что последствия моего отчаянного поступка дискредитируют не только моё доброе имя в глазах научной общественности, но и доброе имя всего Н-ского университета! Но для меня это было ничем по сравнению с той незримой опасностью, которая исходила от «метеоритной губки», находящейся под контролем Самаэля Мортона! Я воспользовался неведением румынского коллеги, который всё же не был в курсе моих исследований частиц времени. Он не имел информацию о том, известно ли мне «противоядие» от воздействия хрононотрансферов. Все его беспомощные, плохо завуалированные попытки дознаться, в каком направлении я вёл свои секретные исследования и вёл ли их вообще, всякий раз терпели фиаско, наталкиваясь на иронию, которая щедро излтваясь из моих уст, выставляла посмешищем того учёного, который мог всерьёз относиться к подобным утопическим идеям.

Заставив Мортона на какое-то время, как мне показалось, поверить в моё научное безразличие к теме «частиц времени», я выждал, когда мой румынский коллега без опаски начнёт оставлять меня «один на один» со злосчастным губчатым хрононотрансфером. И вот подходящий момент настал. Ранним воскресным утром я упаковал «метеорит» в контейнер и отнёс его… в храм Архистратига Михаила в надежде, что батюшка примет это исчадие ада в Божью обитель, дабы обезвредить его и спасти миллионы жизней. Отче оказался человеком широких взглядов и после продолжительной беседы согласился сокрыть от мира столь опасный предмет, дав обет молчания пред ликом Христа Спасителя.

Мы поместили хрононотрансфер Мортона в серебряную купель со святой водой под иконой Архангела Михаила, предводителя святого ангельского воинства, и, кроме того, окружили купель свечами, зажжёнными во здравие рода человеческого. Я предупредил отца Деметрия, что буду время от времени приходить в храм и наблюдать за размерами хрононотрансфера.

Я покидал церковь Святого Михаила с мыслью, что, быть может, напрасно рассказал духовному лицу о существовании подобного рода аппарата, грешным делом беспокоясь о нечистоплотности батюшки. Но! У меня не было иного выбора! Я не спал всю ночь. В понедельник на заре стремглав прибежал туда, где оставил опасное орудие смерти, и… к моей великой радости, всё было на месте. После замеров оказалось, что хрононотрансфер не увеличился ни на долю микрона! Я торжествовал, сознавая, что на правильном пути!

Наполняющая храм энергия любви, действительно, создаёт непреодолимую препону между телами прихожан и переносчиком частиц времени! Эта светлая, лёгкая энергия блокирует истечение хрононов из живых клеток, и машине смерти оказывается просто нечего переносить и аккумулировать! Гипотеза о свойствах частиц времени для меня переросла в теорию, получившую теперь самое веское эмпирическое доказательство!

После того как я выкрал из лаборатории государственного научного учреждения «метеорит, редчайший образец, представляющий для мировой науки исключительную ценность», да ещё собственность иностранного университета, мне оставалось только бежать и скрываться. Но куда можно было скрыться?! Я не мог уехать из Н-ска и оставить вне поля своего наблюдения злополучный хрононотрансфер! Кроме того, у меня на руках оставалась дочь-семиклассница, которая с некоторых пор росла без материнского участия. А потом Мортон! Я должен был быть в курсе его изысканий в моей лаборатории, ведь у него мог оказаться ещё один или несколько хрононотрансферов! Итак, мне необходимо было держать ситуацию под контролем, находясь инкогнито в Н-ске.

У меня созрел план. Я придумал сымитировать собственную смерть, а на самом деле укрыться в Николо-Григориевском монастыре, что близ Северного кладбища, на городской окраине. И я попал в эту обитель, но потрясающе нелепо, словно разыграв в «орлянку» свою собственную жизнь! Прекрасно понимая, что если Мортон найдёт меня — это смерть; я пошёл на риск, ибо выбирать было почти не из чего! Вариант с имитацией смерти казался мне выходом — и я решился; к тому же, времени на раздумье у меня не было.

Несколько лет назад в нашей лаборатории проводилось испытание галлюциногена, выработанного из мухоморов. В больших дозах он, специально обработанный, вызывает состояние, близкое к глубокой коме, когда сознание находится на грани бодрствования, а функции сердца и лёгких изменены до такой степени, что чрезвычайно затруднительно регистрируются. Причислить человека, находящегося в подобном состоянии, к сонму перешедших в мир иной ничего не стоит даже специалисту, а особенно плохому специалисту, каких у нас везде хоть отбавляй! Я и рассчитывал на подобный эффект.

В прощальном письме к родным и коллегам я жаловался на участившиеся сердечные приступы и — на всякий случай — выражал свою последнюю волю. В частности, я просил после обнаружения немедленно отдать моё тело монахам Николо-Григориевского монастыря, с тем чтобы те меня похоронили, строго сообразно христианскому канону погребения, на Северном кладбище. Конечно же, я рисковал, что может произойти передозировка и через два дня, отведённые себе на пребывание в коме, я больше никогда не увижу белый свет. Было и другое опасение: меня могут и не отдать монахам, вопреки моей «последней воле», а прямиком повезут в анатомку!

Всё это, безусловно, могло случиться. И всё же я рискнул. В понедельник поздним вечером я умудрился незамеченным прокрасться в собственную лабораторию. К счастью, там действительно никого не оказалось, как я и рассчитывал. Я написал письмо и принял галлюциноген, неучтённое количество которого хранилось в особом месте, известном лишь немногим из участников того эксперимента.

Я был уверен, что краешком сознания мне в какой-то мере удастся воспринимать происходящее вокруг, ибо я выбрал такую дозу препарата, какая, по моим расчетам, и требовалась в данном случае.

Мир вокруг стал меркнуть. Я замер в кресле за собственным столом, ощущая свинец во всех членах. Мне стало вдруг жутковато от осознания себя полутрупом. Мысли с трудом удерживались в моей голове. Она пустела, регистрируя лишь ощущение дурноты, наполняющее её. Спустя час я превратился в овощ: тело обмякло, всё время хотелось вдохнуть полной грудью, но мышцы не слушались меня и не позволяли лёгким делать их привычную работу в полном объёме.

Сумрачным сознанием я понимал: или я смирюсь с мыслью, что придётся два-три дня дышать еле-еле; или паника возьмёт верх, и стресс оборвёт дыхание вовсе и унесёт мою висящую на волоске жизнь. Я выбрал смирение и стал ждать утра. Письмо лежало передо мной на столе в надежде быть прочитанным. Всё шло по плану.

Утром коллеги нашли моё неподвижное тело, обнаружили и письмо. Поднялся шум. Из бесконечных разговоров вокруг я уловил, что Мортон вдруг куда-то исчез из виду и не отвечает на звонки. Это было как нельзя кстати, ибо тогда факт пропажи «метеорита», вероятно, свяжут с его именем, а не с моим! К тому же, я мог рассчитывать на то, что просьбу о помещении моего тела перед погребением в монастырь, удовлетворят.

Так и случилось: в анатомку меня не повезли, а поместили моё тело в гроб, который на следующий день решили передать, как я и просил, в Николо-Григориевский монастырь. А до тех пор я, облачённый в погребальные одежды, пребывал в конференц-зале, куда стекался университетский народ, дабы проститься с покойным профессором Грымовым.

Моё сознание временами то угасало, казалось, совсем, то чудом возвращалось снова, и я мог улавливать кое-что из происходящего вокруг, а также фокусироваться на мучивших меня противоречивых чувствах. Я то периодически испытывал тревогу за дочь и мать, по отношению к которым поступил весьма жестоко, то радовался собственной смелости, позволившей мне пойти на этот отчаянный поступок, который был продиктован чувством долга учёного перед человечеством. Всё личное для меня отошло на второй план. И я очень хочу, чтобы Гуся и моя мать поняли меня правильно и простили, ведь уходить из жизни преднамеренно и покидать их навсегда я не собирался! Мне только нужен был тайм-аут на неопределённый срок.

Наступила ночь. Вдруг пустой конференц-зал огласили чьи-то странные шаги. Казалось, идущий с трудом передвигает ноги и никак не достигнет моего гроба. Наконец он оказался совсем рядом, и скрипучий голос с присвистом раздался над моей головой. Моё сознание пронзила внезапная догадка: «Мортон!» Я не мог видеть его лицо, не мог открыть глаза: не было сил! Мне очень хотелось мгновенно удостовериться в этом предположении и почему-то принять хоть какие-то меры защиты. Честно говоря, я не допускал мысли о подобной аудиенции. Такая мысль просто не приходила мне в голову! Наверное, потому что я был уверен, что ничего не боюсь.

Но теперь, кто бы ни был он, стоящий рядом, его особенность медленно, шаркающе передвигаться и скрипучий голос в одинокой ночи сообщали мне мистический страх перед непредсказуемыми последствиями этого странного посещения.

— Грымов! Ты всё слишком рано понял! И напрасно! И вот ты мертвец! Ты угадал, что должен был оказаться трупом, но не теперь! Не теперь! Ты перевернул все мои планы! Прежде ты должен был оказать мне услугу! Ты должен был поработать на выживание Нибутума! А потом умереть. Потом! Не ожидал я! Не ожидал такого поворота событий. Куда, Грымов, ты дел память моей родины? Этот единственный священный дар, дававший мне надежду на жизнь вечную на моей собственной планете, которую я строил и которую я старался вскормить с помощью вас, землян!

Вы — хлеб нибутумийцев! И каждый из вас — ценность! Но особенно ты, профессор! Как ты мог?! Трус! Ты струсил, убоялся нашей совместной работы! Да нет! Ты скряга! Ты пожалел для моих соотечественников живой хлеб времени! Неужели ты думаешь, что жалкие злобные земляне хуже нибутумийцев? Ты ошибаешься, Грымов! Мы тоже имеем право на жизнь! Ты не справедлив, профессор Грымов! Это к вам две тысячи лет назад пришёл Сын Божий и открыл возможность бессмертия через спасение в любви христианской, но не к нам! У нас, нибутумийцев, нет иной надежды на вечную жизнь, кроме как получить её через мою миссию, через мою! Это я для них — Иисус! Это я — спаситель! И ты хотел загубить Нибутум, лишить меня славы вседержителя планеты, которой я мог бы дать будущее!

Нет, Грымов, нет тебе пощады даже мертвецу! Услышь, если не физическим ухом, то душой своей услышь: не жить твоей девчонке! Я отомщу! Отыграюсь на ней за весь Нибутум. Я сделаю из неё хрононовампира, потому что сам хрононовампир! Я наделю её такими же способностями, какими обладаю сам! И не только её!

Ещё сотни, тысячи землян после неё станут живыми хрононотрансферами, подобными утраченному образцу с Нибутума! Око за око! Зло порождает зло! Ты уничтожил один экземпляр — компенсируешь многими жизнями, расплатишься с процентами! Ха-ха-ха! Ты сам толкнул меня на новый эксперимент с землянами! И я начну с твоей семьи, профессор Грымов! Я найду способ изменить генетику человек так, чтобы каждый землянин с рождения автоматически транслировал хрононы на Нибутум! Это грандиозный и страшный замысел, профессор Грымов, и я, вселенский гений, намерен осуществить его! Ибо я на Земле, планете свободного выбора, и я воспользуюсь своим шансом осуществить своё право на свободное волеизъявление. Знай, Грымов, если моя планета не выживет, то и твоей — не жить! Ха! Ты думаешь, я безумец? Нет, я всего лишь живое существо, борющееся за право жить, и, по возможности, жить вечно! Пусть за счёт землян, не вставших на путь любви, к чему призывал ваш Спаситель! А сколько вас, любящих-то? Горстка в масштабе Земли! Ваша планета — это — тьфу! — свалка духовного брака! Что ж! Это ваш свободный выбор! А я и мой Нибутум для вас не что иное, как служба космической очистки! Космические стервятники, если угодно! Мы намерены вами питаться, нелюбящими-то! Вы, оказавшиеся не в состоянии спасти себя, спасите хотя бы нас! Будьте благородны, хотя бы поневоле! Вы в любом случае обречены! И быть хлебом нибутумийским — единственная от вас польза! Если вы думаете уже несколько тысячелетий, что рождаетесь, чтобы умирать, — так умирайте, как сами выбрали, как сами решили! Ха! А я не причиню вам большего вреда, чем вы себе! Ха! Я только помогу вам в том, к чему вы сами стремитесь уже не первый век, развязывая войны, чиня насилие и террор, — угробить свою планету! Слышишь, Грымов, я прав, я кругом прав как ни крути! Ха-ха-ха! — и зловещий скрипучий смех сотряс спёртый воздух в огромном конференц-зале, превратив мой ужас в негодование, вызывающее невыносимую душевную боль.

Конец ознакомительного фрагмента.