Забытый аромат

Елена Дорош, 2023

Серафиме Сидоровой не очень везет в жизни: она потеряла и родителей, и родной дом. Единственное, что никто не может у нее отнять, – способность различать запахи. Именно этот дар в конце концов помогает Серафиме найти пристанище и стать ученицей настоящего парфюмера. Знаменитый Константин Верстовский открывает перед ней дверь в волшебный мир ароматов, где Серафима сможет отточить свой редкий талант. Девушка боготворит учителя. Вот только тот ли он, за кого себя выдает? Или в его шкафу спрятаны страшные тайны, которые однажды станут угрозой и для нее самой? От автора: «Дорогие читатели, приглашаю вас познакомиться с моей новой книгой "Забытый аромат"! Один из героев романа отмечает, что книг о парфюмерии крайне мало, к тому же, рассчитана эта литература на профессионалов, то есть особ посвященных. А что же делать нам, обычным людям, простым любителям и почитателям этого великого искусства? Ответом для меня стала эта книга, в которой я собрала для вас все, что удалось узнать самой. И, Боже, как же было интересно ее писать! Иногда мне казалось, что в процессе работы я пропитывалась тончайшими ароматами знаменитых духов, а раскладывая ольфакторные пирамиды, начинала испытывать по-настоящему исследовательский азарт». – Елена Дорош

Редактор серии А. Антонова

Оформление серии С. Курбатова

Коллаж на обложке С. Курбатова

© Дорош Е., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Серафима Сидорова в беде

Лавочка была подходящая. Сколоченная не из редких плашек, а плотно уложенных струганых досочек. И главное — длинная. Серафима улеглась на ней во весь рост и с наслаждением вытянула ноги, натруженные праздным шатанием по городу в ожидании, когда люди наконец угомонятся и можно будет найти укромный уголок для ночлега.

Облюбованная ею лавка стояла не так уж далеко от тропинки, но со всех сторон ее обступали густые, разросшиеся к середине лета кусты, поэтому лежащего человека видно не было.

И как ее до сих пор бомжи не обжили? Хорошая лавка. Удобная.

Впрочем, бомжей, даже если кто из них и заявится претендовать на ночлег, она не боялась. Полиция — дело другое. Легко можно угодить в обезьянник, только попадись. Хотя в ее положении сошел бы и обезьянник. Уж всяко теплее, чем в парке. В Питере ночи холодные.

Рюкзак она положила под голову и стала уже задремывать, но кто-то в ее голове вдруг стал настойчиво советовать одеться потеплее. Своей голове Серафима верила, как никому. Если бы не она, лежать бы ей давно в могиле! Пересилив себя, Серафима выудила из рюкзака ветровку и свитер, старательно утеплилась и снова вытянулась на лавке. Надо же, и ноги не свисают.

Ночевать на лавках за последние десять дней ей все же приходилось нечасто: так, раза три, поэтому на то, что заснет скоро, она не надеялась.

Что ж, пускай. Будет время обдумать диспозицию.

Она сложила руки на груди и приготовилась к долгим раздумьям.

Ну, с чего начнем?

Где-то далеко заиграла музыка. Такую всегда заказывают в ресторанах ближе к полуночи. Люди уже наелись и напились, поэтому дрыгаться ни у кого нету сил. Вот и включают медляк, чтобы можно было качаться на танцполе, держась друг за друга.

Музыка была приятная. Серафима заслушалась и незаметно для себя заснула.

Странно, но ни отчим с пудовыми кулаками, ни Денис с гадкой ухмылкой ей не снились.

Наверное, голова решила, что хозяйке пора отдохнуть.

Она спокойно спала почти до утра.

А проснуться выпало по-звериному.

Через кусты к ее лавочке кто-то пробирался. Осторожно, таясь и стараясь не шуметь.

Серафима замерла, прислушиваясь, а затем резко вскочила и повернулась к непрошеному гостю. Ну давай, сволочь!

В редеющем утреннем полумраке на нее смотрела большая собака. Серафима в породах разбиралась не очень, но лабрадора узнала легко — часто видела в кино. Там такие у богатых хозяев живут. Эта что, потерялась?

Серафима пригляделась, но ошейника не увидела. Наверное, помесь. Папаша благородных кровей, а мамка — дворняжка, вот собака и бомжует по паркам.

Пока она размышляла о судьбе собаки, та, не торопясь, вышла из кустов, подошла и уселась возле скамьи.

Людей не боится. Не рычит. Не скалится. Красивая. Цвета кофе с молоком. Или шоколада молочного. И на вид ухоженная.

— Ты откуда взялась, псина?

Псина повернула голову и посмотрела Серафиме прямо в сердце.

— Потерялась? Или бросили?

Собака вздохнула и потянула носом в ее сторону.

— Ты вроде меня, что ли? И дом есть, и родные вроде тоже, а приходится по кустам шариться.

Собака слушала, наклонив голову, а потом подошла и прижалась к ноге теплым боком.

— Ишь ты…

Серафима почесала собаку за ухом, погладила мягкую шерсть. Пес точно домашний. Бродячие воняют, а этого недавно мыли с шампунем.

— Не похожа ты на бездомную.

Собака глянула снизу вверх, словно спросила: «А ты похожа?»

Серафима хмыкнула. Если пока и не похожа, то это ненадолго. Еще пару ночей в парке, и можно будет смело записываться в бомжихи.

Если только она не придумает, как выбраться из этого тупика.

Серафима сделала пару кругов вокруг скамейки, разминая ноги. Собака немного походила за ней, потом сунула нос в кусты и выволокла оттуда что-то, цепляющееся за ветки.

— Чего ты там тянешь? Фу! Брось! Падаль какая-нибудь! Собака ты противная!

Не слушая вопли, собака притащила к ее ногам какой-то обрывок.

Серафима нагнулась и посмотрела внимательнее. Потом подняла порванный ошейник и прочла надпись, накарябанную на металлической пластинке:

— Фридрих Барбаросса. Это ты, что ли?

Она с сомнением посмотрела на собаку.

— За что же, честного пса назвали таким именем? Кто хоть он такой, этот Барбоса?

Собака сделала скучную морду.

— Во всяком случае, ясно, что ты мальчик. Буду звать тебя Барбосом. Согласен?

Пес подумал и гавкнул.

— Ну, значит, так, Барбос. Пошли искать пропитание. Только сначала сбегаю в кустики пописать. Посторожишь?

Серафима огляделась и, не обнаружив свидетелей, полезла в кусты.

Барбос тоже посмотрел по сторонам и улегся неподалеку. Стеречь.

В деревне, где она родилась, у всех была одна фамилия — Сидоровы. Отличиться можно было только именем. Мать с отцом долго думали, как назвать девчонку. Все хорошие имена были разобраны. Татьяны, Светланы и Ольги встречались на каждом шагу, были Ксении, Оксаны и Катерины с Настасьями. Случались экзотические, вроде Лады или Миланы. Анжелой называть не хотел отец — ему казалось, что имя «какое-то проститутское», а Людмилу не жаловала мать. В детстве ее заставляли пасти корову Людку, а та была бодучей и вредной.

Как они сошлись на Серафиме, одному Богу известно, наверное, от отчаяния, но зато такое имя было только у нее. Редкое, зато красивое.

Когда она окончила третий класс, семья переехала поближе к Петербургу, практически в пригород. Там, в новой большой школе, девочка узнала, что она деревенская дебилка и звать ее теперь будут Сидорова коза. До скончания веков.

Так и повелось. Сначала Сима отчаянно дралась с каждым, кто ее обзывал, но довольно быстро поняла бесперспективность своих порывов. Их было много, а она одна-одинешенька. Тогда девчонка нашла другой путь: стала придумывать злые прозвища в ответ. Видимо, получалось у нее неплохо — число желающих поквитаться с ней за «обзывалки» резко выросло. Длилось это все шесть лет до окончания девятого класса с переменным успехом. Сима росла девочкой крепкой, и не каждый одноклассник мог выйти против нее один на один. Наваливаться кучей злыдни тоже не решались. Сидоровский папаша работал в местном отделении полиции и за дочку с легкостью повырывал бы пацанам руки-ноги. Так что стычки были мелкими, зато регулярными.

Так она и просидела в окопе до самого выпускного. В десятый класс не пошла. Хватит, настрадалась! Подала документы в колледж на флориста. А что? С цветами и вообще с зеленухой разной возиться умела, любила составлять букеты и всякое такое.

А еще, как говорила мамка, была «нюхачкой». Точнее сказать родительница не могла, но в переводе это значило, что Симка с ходу могла определить, какому цветку принадлежит запах. С этими запахами вообще была беда! Еще ребенком, чуть что не так пахнет, начинала фукать и нос воротить. Мать сначала злилась, что девчонка растет такой привередой, а потом смекнула, как редкую особенность можно использовать в мирных целях, и стала звать дочь, когда надо было выяснить, не прокисло ли молоко и свежее ли мясо привезли на продажу местные фермеры. Разузнав, в чем дело, за помощью стали приходить соседи. То колбасу понюхать, то пластмассовую игрушку (не от нее ли у ребенка началась аллергия).

Во время учебы Симкин талант развился. Не то чтобы расцвел, а все же пригодился. Составляя букеты, она подбирала цветы по аромату. Ну, чтобы, дополняя друг друга, запахи усиливали общее благоухание, так она объясняла. Результатом стал бонус от колледжа: директор рекомендовала Серафиму в лучший цветочный магазин района. Туда, правда, девчонку не взяли — рабочие места оказались заняты родственниками хозяйки, — но было приятно.

На работу по специальности она все же устроилась. Пробилась, так сказать. Недаром мать с детства считала ее «профурсеткой», подразумевая способность добиваться своего и не подозревая об истинном значении этого слова.

Не то чтобы Серафима росла нагловатой, хотя грубоватость, конечно, присутствовала. Доминирующей чертой характера девочки было упрямство, переходящее в зашкаливающую упертость. Никому из окружающих ее характер не нравился, однако сама Серафима была им вполне довольна, ведь из всех выпускниц устроиться там, где мечталось, удалось лишь ей.

Магазин был маленький и располагался на окраине районного центра, зато Сима была единственной флористкой, следовательно, никакой конкуренции, и никто не мешал ей составлять букеты по своему вкусу. Имелась еще сменщица, но та букетов не крутила, продавала те, что делала Серафима, и на жизнь не жаловалась. Ее композиции раскупались хорошо, хозяйка была довольна и даже стала выплачивать небольшие премиальные с доходов.

Серафима искренне считала, что шикарно зарабатывает, щедро делилась с родными и чувствовала себя крутым профессионалом.

И все было отлично, пока не заболел отец. Тут-то и выяснилось, что зарабатывает Серафима сущие гроши, которых не хватит не то чтобы вылечить человека, но даже облегчить ему боль.

Когда отец, так и не дождавшись бесплатной операции, умер, Сима с матерью поняли, что безнадежно обнищали.

Поскольку более денежная работа Симке не светила, мать, помаявшись, согласилась выйти замуж за соседа, давно бедовавшего в одиночку после смерти жены. Поговаривали, что сосед тяжел на руку и скор на расправу, но другого варианта все равно не предвиделось.

Серафима согласилась с решением матери: не из-за себя, из-за нее. При отце та никогда не работала, занималась хозяйством, поэтому казалось, что замужем ей всяко будет лучше.

Ни одна из их надежд не оправдалась. Сосед оказался настоящим садистом. Руки распускал по любому поводу и даже без него. Мать, не привыкшая к такому обращению, поначалу сопротивлялась, но получалось только хуже. Главное, Сима не могла ее защитить. После свадьбы она съехала из родительского дома, сняв комнату недалеко от работы.

Конечно, она видела: что-то не так, и пыталась добиться от матери правды, но та только головой мотала да прятала под одеждой синяки.

Допряталась! Однажды ее увезли в больницу с внутренним кровотечением, из которой она уже не вернулась. Позже Серафима узнала, что врачи уговаривали ее написать на мужа заявление в полицию, но она отказалась. Из-за дочери. Боялась, что зверюга на девчонке отыграется.

Так и померла.

Выписку из истории болезни Серафима не видела: отчим забрал. Похоронив мать, она совсем перестала приходить в дом, где обитал новоявленный хозяин, и была очень удивлена, когда тот стал захаживать к ней сам. Сначала плакался на свою несчастную жизнь и убивался по жене, а потом предложил Симе вернуться в отчий дом и жить там на правах дочери.

Серафима восприняла предложение в штыки. Не нравился ей этот мужик, и все тут! Но после смерти отца оставались долги, которые приходилось выплачивать в одиночку, снимать комнату все же было довольно накладно, поэтому через полгода уговоров она, скрепя сердце, переехала к отчиму.

Началось все не сразу. Сначала он просто потребовал, чтобы все заработанные деньги она отдавала в общий котел. Потом стал подозревать, что кое-какие средства она от него утаивает, и закатывать скандалы. Ну а на третьем этапе взялся за привычное: стал ее колотить.

Серафима, конечно, не мать. Она отбивалась ожесточенно, но совладать со здоровым откормленным бугаем ей было не под силу. Она только раззадоривала его и получала втрое больше. Через полгода такой жизни Серафима стала сдавать. Со всей очевидностью перед ней предстало ее будущее: быть забитой до смерти. Денег, чтобы сбежать, у нее не было. Гад теперь просто отбирал все до копейки.

Дело казалось безнадежным.

И тут появился Денис.

Он увидел ее, заглянув в цветочный магазин за букетом для мамы. Серафима, старательно пряча от симпатяги покупателя огромную синячину на скуле, собрала прекрасную композицию. Возвращаясь с дня рождения, молодой человек зашел сказать, что мама осталась довольна. Серафима от похвалы забылась и улыбнулась, откинув волосы. След от кулака предстал перед покупателем во всей красе. Парень сделал вид, что ничего не заметил, и поинтересовался, когда закрывается магазин. «Через двадцать минут», — ответила она.

Так Серафима сначала оказалась в кафе за чашкой кофе, потом за бокалом шампанского, после которого рассиропилась и рассказала случайному знакомому свою историю.

Парень — оказалось, что работает он помощником нотариуса в частной конторе — жалеть ее не стал, а неожиданно спросил, кому после смерти матери достался дом. Серафима поморгала и ответила, что не знает. Денис кивнул, словно именно этого ответа и ожидал. Завтра он все узнает и расскажет ей. Серафима про «узнает» ничего не поняла, а про «расскажет» подумала, что это похоже на приглашение на свидание.

На следующий день Денис действительно явился к закрытию цветочного магазина, привел ее в другое кафе — лучше прежнего — и показал документы, по которым выходило, что завещания родители не оставили, но Серафима и без него получила дом в свое полное распоряжение. Осталось только оформить недвижимость на себя.

— И что мне с того? — спросила Сима, подозревая, что с недвижимостью или без оной с отчимом ей не справиться.

— А то, что этот подонок к дому никакого отношения не имеет.

— Так он свой продал, ему больше жить негде.

— Это его проблемы. Не захочет добром, мы выселим его через суд.

Серафима опять услышала только «мы». Этого ей было достаточно.

Денис оказался человеком деловым. Не прошло и месяца, как отчим освободил жилье, причем по доброй воле.

— Он собирался и тебя в могилу свести вслед за матерью. Тогда дом достался бы ему, и никто не стал бы разбираться, имеет он на него право или нет.

Серафима подивилась такой подлости и впервые за много лет почувствовала себя защищенной.

Постепенно, гораздо медленнее, чем хотелось Серафиме, у них с Денисом стало вырисовываться что-то похожее на взаимную симпатию. Ей казалось, что парень приглядывается, пытаясь определить, к какого рода отношениям она готова. Во всяком случае, именно так она квалифицировала его задумчивый взгляд, который ловила на себе не раз и не два. Серафима, которой Денис нравился уже однозначно, решила, что надо откровеннее демонстрировать свое желание завести серьезный роман. Под серьезом понималось совместное времяпрепровождение вплоть до проживания. Очевидно, Денис понял ее сигналы правильно: через пару месяцев предложил съехаться и попробовать пожить вместе. Серафима, затрепетав от счастья, что наконец обретет в жизни стабильность и уверенность в завтрашнем дне, вручила ему ключи от своего дома.

В тот же день Денис переехал и очень быстро обжился. Серафима была рада, потому что видела в этом залог счастливой семейной жизни. Вот только принимать на себя хозяйственные заботы Денис не торопился. Серафима решила, что надо набраться терпения. Ему же нужно разобраться, как и что делается в частном доме. Кроме того, он много работал, возвращался довольно поздно, валился на диван и засыпал под бормотание телевизора. В общем, оказалось, что появление в доме мужчины мало что изменило. Серафима, как и раньше, справлялась со всем одна.

Но не привыкшая унывать и печалиться, она была рада уже и тому, что не одинока. У нее есть мужчина. Он умен, хорош собой и любит ее. Что касается всего остального, то, если честно, справляется же она! И вообще, главное, чтобы была любовь! А она была! Денис приносил ей сладости, покупал приятные подарочки, обожал делать сюрпризы. Однажды принес музыкальную шкатулку. Серафима, никогда не видевшая ничего подобного, впечатлилась до невозможности. У крошечной танцовщицы, которая крутилась на подставочке внутри шкатулки, были рыжие волосы и очень длинные ноги.

— На тебя похожа, — шепнул Денис ей в ухо, и Серафима почувствовала себя принцессой на горошине, которую наконец-то сняли с неудобного тюфяка.

Все было прекрасно.

Вот только однажды все прекрасное закончилось, а все плохое началось. И, как водится, буднично и незаметно.

Денис заговорил о ремонте. И не просто так, а по-хозяйски.

— Ну чего мы живем, как в семидесятых? Обойчики какие-то цветастые, потолок известкой вымазан, пол линолеумный. Смотри, вытерся совсем. У холодильника вообще дыра. У всех давно потолки натяжные, на полу — ламинат. Дверь надо металлическую, а то мало ли…

Он гоголем прошелся по дому, осматривая все закутки. Серафима воспрянула духом. Вот оно, женское счастье, рядом совсем! Раз заговорил о ремонте, значит, думает обосноваться навеки.

С замирающим сердцем Серафима стала ходить за ним, поддакивать и подсказывать. Ремонт предстоял обширный и глубокий.

Денис объявил, что займется всем сам. Через некоторое время он нашел фирму, которая выполнит все работы под ключ, и попросил у Серафимы денег для небольшого аванса ремонтникам. Она дала. Недавно как раз была зарплата, поэтому, слава богу, было что.

Еще через три дня Денис, потирая руки, сообщил, что все на мази, только для ведения переговоров ему нужна доверенность на право представлять ее интересы во всех инстанциях. В каких именно, он не уточнил, но Серафима особо и не расспрашивала. Конечно, дом принадлежит ей, во всех бумагах фигурирует ее имя, а Денис пока еще не муж, без доверенности с ним никто дела вести не будет. Все было предельно логично, и Серафима доверенность подписала. Хорошо, что Денис лично ее составил и даже заверил, чтобы какой-нибудь пройдошистый нотариус не обманул доверчивую девушку.

Все шло отлично, и Серафима уже подумывала присмотреть себе свадебное платье. Ей хотелось не белое, а нежно-зеленое, к волосам. И обязательно прозрачное от середины бедра, чтобы были видны ноги. Она даже успела примерить пару туфель в магазине неподалеку от цветочного. Каблук не должен быть огромным, чтобы не смущать Дениса. Он невысок, а ведь нехорошо, когда невеста возвышается над женихом, как Эйфелева башня над Парижем.

Что ее по-настоящему радовало, так это возможность сэкономить на свадебном букете. Его она сделает сама и запишет на слом. Ну или выплатит со следующей зарплаты.

Через два дня Денис с сожалением сказал, что уезжает в командировку на пару дней. Ехать ему не хотелось, но отказаться никакой возможности не было. Серафима его пожалела, нажарила блинов и яиц вкрутую сварила, заварила чай в термосе и помахала любимому ручкой из окошка.

Утром она как ни в чем не бывало отправилась на работу, а когда вернулась, увидела возле дома машину. Дюжие ребята вытаскивали из нее мебель, какие-то ящики и заносили в дом. Серафима даже не удивилась поначалу. Точнее, удивилась, но радостно. Наверное, Денис заказал все новое, просто предупредить забыл. С улыбкой на лице она пошла к машине, и тут из дома вышла маленькая толстая женщина в кожаных брюках и черной косухе. Она мазнула по Серафиме взглядом и крикнула:

— Быстрее несите! Игорек, времени нет.

Серафима двинулась навстречу с мыслью представиться, но тут невидимый Игорек ответил требовательной даме:

— Хозяйка, мебели у вас тяжелой много. Ребята спины надорвали. Добавить бы надо.

— Мы же договорились! — возмутилась кожаная дама, по-прежнему не обращая на Серафиму никакого внимания.

— А за срочный переезд? С утра без отдыха вещички ваши таскаем.

— Да чего ты врешь! С утра! Я только в три часа договор купли-продажи подписала!

— Ну так тем более, дамочка! За срочность!

Как ни наивна была Серафима, значение слов «договор купли-продажи» знала и замерла на полпути к сердитой даме. В ее голове с космической скоростью прокрутились события последних недель: ремонт, фирма, аванс, доверенность, командировка. Где-то в самой глубине девичьего сердца теплилась надежда — кто-то где-то что-то перепутал. Но суровый голос разума сказал: свершилось худшее, что только может быть в жизни, — она лишилась дома.

Последующие события просто выпали из памяти. Потом она никак не могла вспомнить, как очутилась на улице без вещей и без гроша. Как только пыталась воспроизвести в памяти хоть что-то, перед глазами вставал рот в малиновой помаде, налитые кровью глаза и боль от вывернутых рук, когда дюжие молодцы тащили ее к калитке.

Но самое мерзкое ждало ее наутро, когда она, проходив в поисках ночлега всю ночь, ничего не нашла и решила вернуться хотя бы за теплыми вещами. Ну, пусть они отобрали дом — вещи-то должны отдать! Хотя бы носильные.

И тут она увидела Дениса, выходящего на улицу. Он остановился на крыльце, потянулся сытым телом и, оглядевшись, довольно крякнул. Тут же из дома выскочила давешняя мадам.

— Денечка, котик, забыл телефончик, как же ты будешь звонить мамочке! — речитативом пропела она и прилипла к нему.

Денис снисходительно хлопнул ее по заду, дама взвизгнула, и они слились в смачном поцелуе.

Серафиму чуть не вырвало.

Она просто повернулась и ушла восвояси. Конечно, кровь бурлила, в голову ударяла, но что толку? Она сама во всем виновата. Рассиропилась перед первым встречным, поверила, что ее можно полюбить, доверилась.

Получила, можно сказать, по заслугам.

Следующие десять дней были сущим кошмаром. Днем еще туда-сюда — работа хоть как-то спасала, если покупателей не было или в обеденный перерыв удавалось поспать в закутке, куда сваливали пустые коробки из-под цветов. На коробках, кстати, спалось неплохо, лучше, чем на лавках в парке. Хорошо еще, что сменщица была в отпуске, и Серафима ишачила за двоих. Некому пожаловаться и помощи попросить, но зато никто не лез в душу с бесполезными соболезнованиями. Было бы здорово, если бы удалось остаться в магазине на ночь, но помещение ставили на охрану дистанционно: в семь просто включалась сигнализация, и все. Серафима пробовала позвонить в охранную фирму, но услышала только безжизненный голос автоответчика. Не рассказывать же ему о своем отчаянном положении! Без денег, без путевой одежды она скиталась повсюду, где можно было перекантоваться, находя ночлег в самых неожиданных местах, иногда довольно спокойный, но чаще стремный, когда всю ночь не удавалось смежить веки от страха.

И вот теперь ей в утешение и на подмогу прислали эту собаку. Ну что, уже неплохо. Значит, надежда не потеряна.

Серафима выбралась из кустов, оглядела себя, проверяя, прилично ли выглядит, а то еще в ментовку загребут, и махнула рукой.

— Пошли, что ли, друг Барбос.

Барбос кивнул и потрусил рядом.

Это было довольно странно, но с появлением собаки жизнь в самом деле стала понемногу налаживаться. Сменщица неожиданно вернулась из отпуска на неделю раньше и, узнав о Серафиминой беде, сразу присоветовала, где найти недорогое жилье, да еще дала денег на первое время. Девчонка она была жалостливая, поэтому принесла немного вещей на первое время, а то и трусов было не на что купить.

По ее деньгам жилье оказалось в самый раз: комната чуть больше платяного шкафа и от работы очень далеко, но зато там можно было держать собаку, а для Серафимы это стало самое главное. Барбоса она теперь считала своим талисманом и ни за что от него не отказалась бы. Пес устроился в крошечном коридорчике и заодно выполнял работу секьюрити: если кто близко подходил к двери, негромко, но угрожающе рычал. Голосок у него был тигру на зависть, поэтому посторонние Серафиму не беспокоили, и она наконец смогла выспаться.

Потом подоспела зарплата, а с ней и небольшая премия по итогам первого полугодия. Серафима первым делом купила Барбосу ошейник, а себе новые кроссовки. Старые в скитаниях по чепыжам совсем истрепались, а ошейник означал, что никто и никогда не отнимет у нее собаку.

Серафима теперь Барбосу хозяйка и друг.

Так прошел год.

Она уже знала, что Денис со товарищи промышляли черным риелторством, в ее магазин он зашел не случайно, а по наводке, все случившееся между ними стало частью плана, и мадам в коже была его любовницей.

Нет, она не собиралась бороться за дом, хорошо понимая, что подписанная ею генеральная доверенность на продажу перечеркнула всякую возможность вернуть свое имущество.

Конечно, каждую ночь она кляла себя за глупость, понимая, что ничего исправить уже не сможет, вернее, у нее не хватит для этого средств. Оставалось лишь извлечь пользу из горького опыта и жить дальше.

Серафима так и поступила.