Дочери страха

Елена Донцова, 2010

Ульяна Гриневич долго испытывала терпение своего отца. До поры до времени ей все сходило с рук: пьянство, наркотики и случайные связи. Отец, уважаемый владелец крупного банка, сердился, но неизменно выручал непутевую девицу. Избалованная Уля никак не ожидала, что отец выберет радикальный способ наказать ее. Однако Рэм Григорьевич внезапно сообщил ей, что его настоящую дочь подменили в родильном доме. А в это время Лиза, на которую пролился дождь благодеяний щедрого банкира, тщательно оберегает свою тайну, ведь она может потерять и самое дорогое, что у нее есть, и даже жизнь.

Ульяна

Мать подвезла Улю до дома, выходить из машины не стала, только произнесла сдержанно, покосившись на окна:

— Иди уж, там тебя, похоже, ждут. И возьми на всякий случай ключи от старой квартиры. Отдашь, когда я вернусь. До свидания, дочка.

Мать шокировало, что у ее несовершеннолетней дочери есть сожитель, чему Ульяна искренне дивилась: это было наименьшее из ее прегрешений. У нее и до Мэта были любовники, вот из-за них родителям и впрямь стоило беспокоиться: один из них приучил ее к героину, а из-за второго Уля попала в историю с наездом на пешехода, и отцу потребовалось приложить много усилий, чтобы не увидеть единственную дочь за решеткой. Уля сама поражалась, как после тех парней ухитрилась связаться с таким занудой, как Мэт. Он выглядел просто придурком со своей привычкой рассуждать о том, что хорошо, что плохо, что безнравственно, а что вообще недозволительно. Уля считала это неискоренимым признаком плебейства: ведь Матвей рос в нищей семье и воспитывался матерью-одиночкой.

Но было в Мэте то, что искупало его неискоренимое занудство. Во-первых, он был невероятно красив, в любой тусовке все обращали на него внимание, и, конечно, все бабы от пятнадцати и до шестидесяти лет завидовали Уле. Во-вторых, Мэт так смешно терялся от каждого грубого слова, закусывал губу и смотрел на Улю глазами побитой собаки. А если из сострадания к нему Уля прекращала материться или отказывалась от лишнего стаканчика, он с благодарным видом брал ее за руку и целовал кончики пальцев. От одного этого прикосновения, да что там, от одного воспоминания о нем Улю так и захлестывала горячая волна. В глубине души она очень боялась потерять Мэта. Вот и сейчас, когда ехала с матерью по ночному городу, с тревогой думала о том, не доконала ли Матвея история в клубе?

* * *

Впервые Уля увидела Мэта на премьере очередного шедевра популярного российского режиссера. Идти ей не хотелось, она только что вышла из клиники и испытывала невероятное отвращение ко всему на свете. Но режиссер лично прислал приглашения всей семье, и мать сказала ей:

— Ну, хоть ты сходи, неловко перед человеком…

Уля поломалась для приличия, но пошла, а с собою для компании прихватила Нотку. Вот тогда она увидела Матвея — и просто приросла к стулу. Она была в зрительном зале, а его лицо — во весь экран, и он был сказочно, неправдоподобно хорош собой.

— Кто это? — громко обратилась она к Нотке. — Его что, из Голливуда пригласили?

— Тише! — взмолилась в ответ вечная тихушница Нотка. — Это наш российский актер, его на кастинге режиссер отыскал. Первая роль в кино, по-моему удачная.

Фильм пролетел, как одно мгновение. О чем он был — мелодрама ли, фантастика — это прошло мимо Ули. Она смотрела только на Матвея и шептала себе под нос: «Я хочу такого, заверните. Этот парень должен принадлежать мне, и точка».

— Фильм имел успех, правда? — жадно спросила она у Нотки, едва вышли из кинотеатра.

— Видишь ли, — с обычной рассудительностью завела та. — Фильм, конечно, фуфло, но ввиду колоссальной рекламной кампании наверняка будет признан событием года. Любые намеки на его провал будут пресекаться на корню, пока не внушат даже самым недоверчивым, что фильм безусловно является шедевром. Хотя, конечно, в Америке его бы просто освистали…

— Да плевать мне на это! — нетерпеливо выкрикнула Ульяна. — Скажи, этого парня будут приглашать на тусы? Мне нужно его видеть!

— Я не знаю, куда его будут приглашать, а увидеть ты его можешь хоть завтра, — загадочно ответила Нотка.

— Как это сделать? — подпрыгнула на месте Уля. — Что, позвонить режиссеру и спросить его телефон?

— Да просто сходить в театр.

— Да ты что? — поразилась Уля. — Слушай, а как туда попадают? Кому позвонить, чтобы прислали приглашение?

Нотка изумленно на нее покосилась, кажется, едва удержалась от едкого замечания. Но, зная взрывной характер приятельницы, ответила с обычным терпением:

— Есть вариант проще: купить билеты в кассе.

— Займись этим немедленно! — приказала ей Ульяна. — Не вздумай экономить, бери самые крутые места. Миша, останови машину!

На следующий вечер они пошли в театр. Сидели в первом ряду, Нотка держала на коленях огромный букет. Мэт был на сцене почти все время — и при любой возможности бросал в сторону Ули короткие заинтересованные взгляды. Потом она проследовала за кулисы — и уже через два дня Мэт перебрался в ее квартиру. Уля плевать хотела на намеки желтой прессы, что Матвей живет с ней ради карьеры и денег. Она ведь не взрослая богатая тетка, чтобы у нее завелся альфонс. Пугало другое: вдруг найдется другая, которая сможет лучше посодействовать карьере Мэта. Ах, если бы она смогла помочь ему продвинуться, особенно сейчас, когда даже самые знаменитые актеры сидят без работы. Отец мог бы посодействовать, но ради любовника дочери и пальцем не шевельнет. Пришлось ей изворачиваться; старалась, как могла, чтобы их имена хотя бы почаще мелькали в прессе. Только вот катастрофа: все, что она делала ради его успеха, категорически не нравилось Мэту.

Поднимаясь в лифте, Уля вообразила себе картину: Мэт сидит в прихожей на своем облезлом чемодане, поджидает ее прихода, чтобы отдать ключи и бросить ей в лицо заранее приготовленные несправедливые слова. Она, конечно, найдет что ответить, припечатает так, что парень не скоро отмоется. Но как ей жить без Мэта? Как ходить на тусовки, встречать его и осознавать, что он ей больше не принадлежит, что не для нее сияют его прекрасные глаза, не для нее звучит его голос, то волнующе хрипловатый, то звучный и сильный? А вдруг он уже ушел, а свет в гостиной жжет Нотка? Нет, кажется, она на два дня отпрашивалась в свой дурацкий монастырь. О, хоть бы это не она! Уля так накрутила себя, что в квартиру входила, с трудом удерживая злые слезы.

Мэт выскочил из комнаты на стук двери. Он был в халате, с влажными волосами, во взгляде — паника.

— Ты что вытворяешь? — крикнул он. — Я чуть с ума не сошел! Тебя не было целые сутки!

— Ну, вернулась же, и утешься этим, — посоветовала ему Уля, сразу забывая только что пережитые страхи. — Нечего на меня орать.

— Где ты была, могу я узнать? Ты что, окончательно надралась и уехала с этой компанией?

— А если уехала, что с того? — иезуитски поинтересовалась девушка.

— Ничего, конечно, но в таком случае я одеваюсь и ухожу навсегда, — сообщил ей Мэт.

— Господи, как ты меня напугал! Куда ты пойдешь, а? В свою подворотню?

— Нет, Ульяна, подворотня — она для меня здесь! — выкрикнул Мэт и исчез в глубине квартиры.

И мгновенно Уля перепугалась. Ну, что у нее за тяга постоянно ходить по краю?! Она бросилась за Матвеем и нашла его в ванной комнате, уже в джинсах и свитере. Кажется, он и в самом деле собрался уходить.

— Ну, я же пошутила, — с трудом выдавила она покаянные слова. Ульяна терпеть не могла просить прощения и не делала этого, наверное, с десятилетнего возраста. — Я была с матерью. Честно-честно! Можешь позвонить ей и спросить, если она захочет с тобой говорить.

— Я тысячу раз звонил тебе, — уже спокойней произнес Матвей, и Уля поняла, что угроза немедленного разрыва миновала. — Зачем ты отключила телефон?

— Телефон? — Ульяна похлопала себя по карманам, и вдруг в голове ее отчетливо вспыхнуло одно из воспоминаний прошлого вечера. — Ах, точно, я же его негру подарила!

— Зачем?!

— Ну, я достала трубку, а он сказал типа того, что это очень дорогая модель, даже он не может себе такую позволить. Ну, то есть мне так перевели, что он там бормотал. А я ему протянула телефон и сказала: «Это вам презент, мистер, но с условием, что вы позвоните по этому номеру и предложите роль в крутом фильме моему парню». Он отказывался, пока я не засунула трубку ему в бокал. Ну, как, еще не звонил?

— Не звонил что-то, — усмехнулся Мэт.

— Ну, подожди, может, телефон промок, в бокале ж было шампанское. Он просушит его и обязательно тебе позвонит, — сказала Уля и, гордая собой, расплылась в улыбке, ожидая благодарности.

Но Мэт только вздохнул тяжко и сказал:

— Ну, что с тобой делать, пьянчужка ты моя. Ложись в постель, завтра поговорим.

А на следующий день Ульяну ожидали куда более серьезные проблемы. На два часа была назначена встреча с отцом, да еще почему-то в его офисе. Отца своего Уля не то чтобы боялась, просто редкие беседы с ним нарушали нормальное течение ее жизни. Отец постоянно пытался лишить ее чего-нибудь, либо машины, либо месячного содержания. Уля знала, что через пару недель, особенно после вмешательства матери, все вернется на круги своя, и эта беспомощность отца раздражала ее даже больше, чем временные репрессии. Она мечтала о моменте, когда отец окончательно поймет, что она неисправима, и махнет на нее рукой. Ну, не сумел воспитать, то хотя бы отпусти, разве не так?

Отец вообще представлялся ей человеком слегка блаженным. Год назад он организовал движение под названием «Сопротивление нравственному распаду». Вместе с несколькими такими же сумасшедшими спонсировал из собственного кармана талантливую молодежь из низов общества. Над этим его движением ухохатывалась вся тусовка. Хорошо еще, что в силу своего финансового положения отец попадал в категорию людей, которым позволялось иметь самые экзотические прихоти. Ульяну же его увлечение раздражало безгранично. Одно хорошо — этот отцовский бзик неожиданно сделал ее популярной. Раньше Уля была лишь одной из представительниц золотой молодежи, и все ее попытки занять в тусовке какое-нибудь особое место, заделаться телеведущей или хотя бы стать законодательницей мод — все заканчивалось пшиком. Но стоило отцу создать эту организацию, как все газеты тут же начали писать о ее дебошах, пьянках, разбитых машинах и таких проблемах, которые Гриневичи изо всех сил старались удержать в тайне. Положение Ули в обществе здорово окрепло благодаря этим писакам.

— Проходите, Ульяна Рэмовна. — Отцовский секретарь, расплываясь в счастливой улыбке, проводил ее в кабинет. — Рэм Григорьевич скоро освободится. Я пока принесу вам чего-нибудь?

— Ничего не нужно, — отмахнулась Ульяна, присаживаясь на кончик кресла. Ее здорово потряхивало. Наверное, от вчерашнего еще не отошла.

— А… как ваши дела? — Секретарю явно не хотелось уходить из кабинета.

— Отстаньте от меня, ладно? — нервно вскрикнула Уля. Ей хотелось остаться одной. Она вдруг сообразила, что даже не представляет, за что отец может гневаться на нее. Ведь последний месяц она вела себя вполне сносно, даже в институт пару раз сходила. Вчера вот сорвалась, но, если верить матери, отец об этом ни сном ни духом. Может, она что-то подзабыла? Но сосредоточиться на воспоминаниях уже не удалось. В кабинет энергичным шагом вошел отец.

— Молодец, не опоздала на этот раз, — похвалил он дочь. — Вижу, некоторые мои уроки все-таки удерживаются в твоей головке.

Ульяна мгновенно воспрянула духом, даже порозовела от удовольствия. И с чего она взяла, что предок вызвал ее, чтобы наорать и чего-нибудь лишить? Возможно, на этот раз разговор пойдет о чем-то хорошем. Вдруг отец решил спонсировать фильм с Мэтом в главной роли? Она как-то намекала отцу, что хотела бы попробовать себя как спонсор и режиссер какого-нибудь блокбастера.

— Разговор у нас сегодня будет очень серьезный, — предупредил отец и начал мерить кабинет шагами. Он всегда разговаривал с дочерью на ходу.

— Слушаю, папа, — скисла девушка. Нет, ничего хорошего вид отца не предвещал. Да еще мать как-то странно смотрела на нее при прощании…

Отец на секунду застыл на месте, глянул на Улю исподлобья с таким выражением, что по спине ее пробежал легкий холодок озноба.

— Знаешь ли ты, что в пору своего детства я увлекался творчеством Раджа Капура? Был такой индийский режиссер. Не слыхала?

— Нет…

— Да не важно, собственно, — махнул рукой отец. — Особенно впечатлил меня фильм «Бродяга». Его главный герой-судья свято верил, что сын порядочного человека в любых условиях будет порядочным человеком, а сын вора — вором. Но случилось так, что его родной сын вырос в трущобах и стал вором. И однажды предстал перед отцовским судом.

Отец замолчал и посмотрел на Улю так, словно ожидал от нее какой-нибудь реакции на его рассказ. Теряясь от столь необычного вступления, она выдавила из себя:

— Прикольно…

А потом спросила торопливо, испуганная неприятной догадкой:

— А что, у нас дома что-то пропало? Честное слово, пап, я ни при чем, я и дома давно не была!

— Молчи уж лучше, — махнул рукой отец. — О другом речь. С годами я обнаружил, что эта теория и в моей душе нашла мощный отклик. Конечно, не в таком радикальном виде. Не важно, кто кого родил. Но я полагал, что ребенок, воспитанный в приемлемых условиях, у нормальных родителей, просто не имеет возможности ступить на кривую дорожку. Когда начались проблемы с тобой, я был уверен, что это проблемы роста, и через пару лет от них не останется и следа…

«Началось», — тоскливо подумала Ульяна.

— Нечего и говорить о том, что я ошибался. За семь лет нам с матерью удалось ценой огромных усилий купировать лишь самые серьезные проблемы. Да, ты не сидишь на игле и не угодила за решетку. Но едва ли этот факт может служить родительской отрадой. Ты ухитрилась ничего не взять ни от меня, ни от матери, и нет ни малейшей надежды, что это произойдет позднее. Нет, я сознаю, конечно, — отец вскинул руки, — что ты выросла в тяжелых условиях. Не нужно гримасничать, я не шучу, а искренне считаю худшими условиями для человеческого роста ситуацию, в которой ни за что не нужно бороться. И тут есть моя доля вины перед тобой. Но отчего же множество ребят, выросших в сходных с тобой условиях, сумели справиться с этим, выучились в институтах, независимо от родителей начали карьеру?

— Я тоже начну, — утомленная столь долгим монологом, оживилась Ульяна. — Ты только помоги мне немного. Я могла бы вести свою программу, например…

— Помоги, помоги! — раздраженно перебил ее отец. — А ты хоть раз поинтересовалась, как я достиг всего того, чем ты так беззастенчиво владеешь? Мне-то кто помогал? Впрочем, вижу, тебе снова становится скучно, поэтому возвращаюсь к главной теме нашей беседы. Так вот, настал момент, когда я усомнился, что ты на самом деле — моя дочь. Я не находил в тебе ни малейшего намека на мое упорство и трудолюбие. Заподозрить твою мать в измене — невозможно! Тем более что в тебе я не обнаруживал ничего и от матери: ни ее благородства, ума, такта, ни-че-го! Это заставляло задуматься.

Уля сидела затаив дыхание — и уже совершенно ничего не понимала. Отец вроде бы и не ругал ее, но с каждой секундой ей делалось все неспокойнее. У отца такой голос, будто она сотворила что-то ужасное, чему не может быть прощения. Кажется, на этот раз дело не ограничится урезанием ее месячного бюджета. Понять бы хоть, за какие грехи.

— Полгода назад наш домашний врач взял у тебя кровь якобы для контроля за тем, не вернулась ли ты к своим детским шалостям. На самом деле я заказал генетическую экспертизу. Так вот, она показала, что ни я, ни моя жена ни имеют к твоему рождению никакого отношения. И сегодня я пригласил тебя, чтобы сообщить об этом прискорбном для тебя факте.

Отец замолчал. Молчала и Ульяна. Не потому, что была ошарашена, — просто не поняла последних фраз отца. Про анализ крови услышала. Но ведь она и сама знает, что больше не принимает всякую дрянь, значит, в этом плане все в порядке. Отец должен быть ею доволен. Почему же он смотрит на нее таким чужим и холодным взглядом?

— Ты понимаешь, что я сейчас сказал? — выждав минуту, спросил отец.

— Нет, — честно призналась девушка.

Тогда отец приблизил к ней свое лицо, вперил взгляд в ее зрачки и произнес четко, едва ли не по слогам:

— Ты — не наша дочь, понимаешь?

Уля постаралась собрать мысли в кучку, зажмурилась, мотнула головой и, ощущая сильнейшее утомление от умственной деятельности, спросила:

— И чего?

Отец отошел к окну, коротко вздохнул:

— Вопрос совершенно в твоем духе. Я бы на твоем месте спросил: как это получилось? Впрочем, я и на своем месте провел полное расследование. К сожалению, семнадцать лет назад жизнь нашей семьи была совсем иной, не было тех возможностей, что появились с годами. Надя рожала в самом обычном роддоме. Похоже, не было никакого злого умысла: детей банально перепутали.

— Значит, — спросила Уля, в голове у которой что-то стало проясняться, — у меня есть сестра? Ты ее нашел, да, папа?

— Вы не сестры, — одернул ее отец. — Да, нашел.

— И… чего, она будет жить теперь с нами?

— Ульяна, давай с тобой сразу уточним ситуацию. Безусловно, наша настоящая дочь будет жить с нами, если сама того захочет. А вот тебе с сегодняшнего дня придется начинать самостоятельную жизнь. Конечно, ты можешь навещать нас, советоваться по каким-то вопросам… Я также намерен выплачивать тебе некоторое пособие, по крайней мере, до того момента, пока не начнешь работать или не выйдешь замуж…

— Что?! — завопила Ульяна, осознав, наконец, весь ужас ситуации. — Ты хочешь просто вышвырнуть меня из дома? Папа, да ты с ума сошел! Ты что, не можешь содержать нас двоих? Разве я виновата, что меня с кем-то там перепутали?!

Отец молчал, и Ульяна совсем перепугалась. Ее бросило в жар, капельки пота поползли по коже, глаза защипало.

— Да тебя журналисты сожрут, если ты так поступишь! — теряя над собой контроль, закричала она. — Напишут, что ты каких-то чужих оборванцев из дерьма вытягиваешь, а родной дочери, которая вдруг оказалась неродной, не можешь обеспечить нормальную жизнь. Да от тебя твои партнеры по этому идиотскому движению на фиг отвернутся! С тобой сотрудничать никто не захочет, вот!

Не стоило этого говорить. У отца в глазах замерцали переливчатые льдинки — верный признак, что он очень раздражен. Сквозь плотно сжатые губы он будто выплюнул в ее сторону:

— Не нужно мне угрожать, Ульяна Олеговна. Это чревато дурными последствиями.

— Почему Олеговна? — вконец растерялась Уля. — Я же Рэмовна.

— Никакая ты к черту не Рэмовна! — затрубил над ее головой отец. — Давай, дорогая, смотреть правде в глаза: твой отец, Олег Иванович Вяткин, умер в тюрьме десять лет назад! Твоя мать еще жива, но уже мало походит на человека ввиду вечного пьянства! Конечно, такое происхождение несколько оправдывает в моих глазах твою склонность ко всему дурманящему. Ты говоришь, не виновата, что вас с другой девочкой перепутали в роддоме? Правильно, не виновата. И обижаться не на кого, потому что тебе невероятно повезло в результате этой путаницы! Не повезло той, другой девочке! Это она пережила все ужасы безотцовщины, нищей жизни, равнодушия алкоголички-матери, необходимости с самых ранних лет работать на самых грязных и опасных работах, чтобы хотя бы не умереть с голоду. А теперь выслушай меня и запомни раз и навсегда: Я НИКОМУ НЕ ДАЮ ДЕНЕГ ПРОСТО ТАК! И скажи спасибо, что я еще не требую от тебя возмещения долгов!

Отец швырнул перед ней на стол папку. От резкого удара створки ее распахнулись, по столу рассыпались какие-то бумажки.

— Что это? — отшатнулась Уля. Она теперь была готова к любому подвоху.

— Здесь документы, связанные с тобой. Это — счета за лечение, когда мы пытались распрощаться с наркотиками. Расписки, которые давали мне владельцы разбитых машин, попавших в аварии из-за твоего неповторимого стиля вождения без прав. Мировые договоры с владельцами клубов, баров, ресторанов после твоих дебошей. Мы с тобой в расчете, Ульяна. Что скажешь?

— Для тебя же это — капля в море, — не сдаваясь, твердила девушка.

— А ты отвыкай считать мои деньги! — грубо прикрикнул отец. — С этого дня все они принадлежат другому человеку. Тебе остается машина, без водителя, разумеется, так что очень советую получить права, прежде чем сядешь за руль. Также все наши с Надей подарки и, разумеется, месячное содержание, размер которого я еще не определил. Сразу привыкни к мысли, что с нынешним оно не пойдет ни в какое сравнение. Но и с голоду ты не умрешь.

— А где я буду жить? — прошептала Уля. — Купи мне квартиру, пожалуйста! Я могу даже уехать в Америку и поселиться в нашем доме в Майами. Не буду мозолить тебе глаза. Или хотя бы в Монако. Ты согласен, папочка?

— Забудь об этом, — усталым голосом посоветовал ей отец. Или уже не отец, а Рэм Григорьевич Гриневич, чужой и презирающий ее человек. — У тебя ведь есть сейчас жилье?

— Да, я снимаю квартиру, ты же знаешь, за нее ведь платит мама, мне самой…

— Значит, найди себе более экономичный вариант, — отрезал Рэм Григорьевич. — Все, иди, Ульяна, у меня полно дел.

— Но мы же еще ничего не решили! — в отчаянии крикнула девушка. — Я хоть смогу прийти к тебе сюда или домой или ты запретишь своим охранникам пускать меня на порог?

— Тебе в любом случае придется прийти сюда через некоторое время. — Хозяин кабинета уже уткнулся в бумаги. — Нужно будет переоформить кучу документов. До свидания, Ульяна.

Девушка попятилась к двери и вдруг закричала тонким голосом, бессильно потрясая кулачками:

— Я сейчас же позвоню маме! Она не позволит тебе так со мной поступать! Ты увидишь!

Ответом ей было молчание. Ульяна распахнула дверь и помчалась по коридору, ничего и никого вокруг не видя от бешенства.