Талисман для виновного

Елена Ворон

Беглый заключенный Ленвар Техада – молодой, обаятельный и забавный, любимец женщин и кошек, специалист по драгоценным камням, экстрасенс – осужден за убийство, которого не совершал. С лихвой хлебнув в жизни горя, он, однако, не утратил юношеского задора и оптимизма, а деятельная натура заставляет героя искать настоящего преступника. Не желая вновь оказаться за решеткой, Ленвар скрывается на Изабелле – планете-сказке, которая способна дарить только радость и утешение. Однако группа туристов, по следу которой идет Ленвар, одного за другим теряет на маршруте людей. Торопясь догнать тающую группу, искренне желая помочь попавшим в смертельную ловушку людям, Ленвар не предполагает, что встретится с человеком, который его оболгал и отправил в тюрьму.

Часть 1. Бес солнечного зайца

Глава 1

С Юлькой я познакомился у тетушки Марион. А как очутился у тетки — это особая песня.

Началось все в Травене. В один прекрасный день меня сдернули с лазаретной койки — я отлеживался после очередной драки в камере; про эти драки потом отдельно расскажу. Вывели меня во двор, под ласковое солнышко, запихали в броневик. Внутри засели два вооруженных охранника, третий загрузился в кабину — и поехали. Сижу на скамье, гадаю, куда направляемся и зачем. В конце концов не утерпел, осведомился. Оказалось, движемся в Загоренец — есть на Территории-2 такой городишко. Какого лешего нас туда понесло? В Загоренце тюрем нет, один научный институт. Я сперва вздумал, будто меня тащат на исследование — как-никак, камешки собирать я умею, а это зовется паранормальными способностями. Но тут же сообразил, что вряд ли. Откуда им про это знать? Неоткуда.

Едем мы час, другой. Может, и меньше, да время уж больно долго тянулось. И вдруг — трах-ба-бах! — взрыв, удар, броневик наш развернулся и стал, накренившись. Снаружи пальба, крики. Я — на пол; закатился под лавочку, жду, что дальше будет. Охрана моя ринулась наружу. Тут-то их и подстрелили, оба полегли. Я не стал за ними торопиться.

Затем в кузов ввалились два здоровенных бугая, выволокли меня на свет божий и хотели затолкать в свою машину. И знаете, до того мне сделалось обидно! В Травене сполна хлебнул веселой жизни, а тут опять надо мной изгаляются. Оглянулся я кругом, вижу — шоссе, за ним — лес. Вывернулся, да и задал стрекача. А бегаю я быстро, можете поверить.

Счастье, что после Травена ребра целы остались — иначе бы не уйти. В погоню кинулись четверо, и все крепкие мужики, тренированные. А я из травенского казенного дома, где всех упражнений — драки с сокамерниками да прогулки в тюремном дворе. Чуть не сдох. Кончилось тем, что без памяти рухнул в каком-то болоте и провалялся до самого вечера, пока не захолодало. Зато когда оклемался, мои горе-похитители уже убрались восвояси.

Признаюсь, я даже загордился. Лен Техада — ценная персона, раз его хотели умыкнуть такие могучие дяди. Однако по уши в торфяной жиже сильно не зазнаешься, поэтому я вылез из болота, выкрутил тюремную одежу, сориентировался по закатному солнцу и подался на северо-запад. Граница двух Территорий находилась на западе, но я предпочел не полениться и сделать изрядный крюк. Не лежала душа снова встретить тех дядь.

Чтобы добраться до Территории-1, особой хитрости не потребовалось — лишь немного удачи. Границу я пересек в машине министерства иностранных дел; правда, в багажном отделении.

А рвался на Первую вот почему. Вы, может быть, знаете, как на Кристине все устроено. Освоенная зона поделена на две части, которые разнятся политическим режимом. На Территории-2 он более жесткий, и в последние годы либеральная Первая не желает с Травеном знаться. У них даже договора о выдаче преступников нет, что меня и прельстило. А кроме того, я сам родом из Летного, с Первой, и в Летном живет моя тетушка Марион. К ней-то я и направился.

Женщины и кошки — мои друзья. Не знаю, как бы я без них выжил. Ну, без кошек продержался бы, но без женщин бы точно хана. Дело в том, что я добирался в Летный автостопом, и «голосовал» только женщинам. Удивительный народ. Каждый день по видео их накачивают: будьте бдительны и не сажайте случайных попутчиков. Ни в коем случае. Никогда. Ни за что. А тут — я на обочине: замурзанный и запыленный, в желтой майке и рабочих штанах, которыми разжился на свиноферме. И женщины останавливаются, улыбаются и везут, куда мне надо.

Так я и въехал в Летный — на громадном «адъютанте», на котором впору королям разъезжать. Моя шоферица не поленилась узнать адрес Марион Техада и по своей доброте вывезла меня снова за город. Оказалось, тетушка проживает на Морском шоссе, 2485, а это очень далеко от центра.

Я чмокнул благодетельницу в щеку и высадился у широченных ворот. Если бы «адъютант» занесло на мокром покрытии и он пошел боком, все равно бы в эти ворота вписался. А коли не сумел бы, то снес их вместе с оградой, потому как ограждение вокруг теткиных владений точно пауки сплели. Черное металлическое кружево, в котором блестят золоченые цветы и серебряные листья. Красиво. Здорово, что тетушка богата.

Надавил я кнопку вызова, поглядел в глазок видеокамеры и стал ждать.

Я уже говорил, что люблю женщин и кошек. А собак и мужчин — нет. Не получается у нас взаимопонимания. Собаки, вероятно, чуют во мне кота и норовят загрызть, а мужики… Уж не знаю, что они чувствуют, но едва ли не у каждого появляется желание набить мне морду.

Вот и сейчас. Из глубин парка на рысях вышли два пегих кабысдоха. И такой хай подняли! Уж они на меня ругались, они на ограду бросались — жуть. Лают, хрипят, слюной брызжут… А следом за ними выезжает к воротам черный «эскорт» с зеркальными стеклами и напротив меня останавливается. Стоит и молчит, никто не выходит. Я тоже стою, а по коже мурашки ползают. Потому что из-за тех стекол не глаза человеческие смотрят, а прямо-таки стволы боевых излучателей.

Наконец дверца «эскорта» открылась, и вылез мужик размером с элеватор. Плечищи — во! Взлетные площадки впору оборудовать. Собаки заливаются, совсем охрипли. Он дал им пинка, отогнал, и они, слава Богу, заткнулись. Но — наготове, шерсть вздыбили, клыки скалят.

— Ленвар Техада, — говорит мужичище. Голос у него оказался негромкий, без встроенного мегафона.

Сердце мое ухнулось в желудок, побарахталось и поднялось обратно.

— Секьюрити, — отозвался я. Мол, ты меня знаешь, но и я про тебя угадал.

Он скроил недовольную рожу.

— Увы, — говорит, — не секьюрити. Иначе на порог бы тебя не пустил. Давай, заваливай, — он с дистанционника открыл ворота.

Псы дернулись было, но мужичище саданул одного под брюхо, рявкнул, и они убрались в кусты и забурчали оттуда с тихой злобой.

Подошел я к «эскорту», с виду — воплощенное смирение. Давно замечено, что коли нос не задирать, то мужики кривятся, но в драку немедля не лезут.

Секьюрити — не секьюрити, хозяин — не хозяин облокотился о свой мобиль. «Эскорт» накренился.

— У тебя, парень, совесть есть?

Я охлопал себя, словно в поисках.

— Это маленькое такое, сморщенное? Дома под кровать закатилось. Я потом принесу.

Он скроил новую рожу.

— Не балагань. Зэчина беглый. Ты сознаешь, какую тень бросаешь на порядочный дом? Марион из-за тебя…

— Хотите меня сдать властям?

Третья рожа, краше первых двух. Мимика у него богатейшая.

— Местная власть — это я. Шериф Пятого округа к вашим услугам.

Точно! Такой монументальный мужичище может быть только шерифом. Воплощение силы, власти и незыблемого порядка. Я повеселел.

— Договор о выдаче преступников еще не подписан? И не скоро будет, дай Бог здоровья тамошнему диктатору. А в этой свободной стране я — свободный человек.

— Ты наглая тварь. Вынуждаешь Марион приютить беглого рецидивиста.

— Вы… вы… — От внезапной, дурацкой, неуместной обиды все слова где-то затерялись. — Это неправда. Я сидел в первый раз и… и вообще никого не убивал.

— Ах ты невинная овечка.

— Не убивал!

Нервишки у меня разгулялись, голос дрогнул. Понимаете, за последние пять лет жизнь меня изрядно потрепала, лиха я хватил с избытком. А под конец ни за что ни про что угодил за решетку. Клянусь, я невиновен. Ну, разве мог я убить молодую красивую женщину? Просто так, за здорово живешь — подвалил к незнакомке и прикончил. Полнейший бред!

Шериф кривил губы и щурился.

— Скажи-ка, невинный младенец… — Его голос, и без того негромкий, упал до шепота. — Что было… — Дальше я не расслышал.

— Не понял. Как?

— Ты издалека увидел… — Опять не разобрать концовки.

— Послушайте, наверно, я оглох. Что увидел?

— Почему ты прыгнул…

Наконец дошло, что он делает. Я с этим познакомился во время следствия. Подозреваемому дают слушать запись всяких слов, и среди прочих есть такие, что впрямую связаны с преступлением. Например, «нож», «алмаз», «гараж». Запись тихая-тихая, поначалу ничего не разберешь, но понемногу делается громче. А у тебя задание — повторять слова, которые расслышал. Подлая такая штука. Тот, кто виновен, в первую очередь слышит про нож, которым он зарезал жертву, про гараж, в котором ее запрятал, и так далее. А невиновный, наоборот, не слышит. Причем долго не слышит, посторонние слова уж давно повторяет, а эти, проклятые, мозг не желает воспринимать, отгораживается. Вот и я никак не мог врубиться, что шериф бормочет. По-моему, доказательства надежней нет, но в Травене сочли иначе. И мой собеседник тоже глядел очень кисло, корчил рожи одна другой замечательнее.

В кустах вдруг послышался громкий писк. Не там, где засели злобные барбосы, а к нам поближе. Я обернулся. Над травой показался черный сучок, который с воплями торопился к аллее. Он выбрался на открытое место и оказался котенком с задранным хвостом. Зверь порскнул мне под ноги, вскарабкался по штанине и двинулся было вверх по майке, но я его перехватил.

— Ты что затеял? Я не дерево.

Котенок заглушил свой пронзительный писк и замурлыкал. Точь-в-точь моторчик включил. Кроха — в ладони двоих таких можно поместить; и тощий, пыльный — совсем как я. Уродец: мордаха страшная, уши большие, весь черный, как чертенок, но ласковый. Поднялся на задние лапы, передними мне в грудь уперся и принялся тереться об меня башкой. Хрюндель эдакий. Я погладил его и посмотрел на шерифа.

— Ишь, нашел родственную душу, — проворчал он. Котенок решил дело. — Ладно, черт с тобой. Залазь. — Шериф уселся на водительское место.

Мы с Хрюнделем поместились рядом, «эскорт» тронул с места и покатил по аллее.

Парк у тетушки большой. Астрономическая зима была в разгаре, но Летный построен в теплом поясе, и времена года в нем отличишь едва-едва — все зелено, вечно цветет.

«Эскорт» выкатился на площадку. Шериф бросил на меня угрюмый взгляд, скривился, хрюкнул и подрулил к ступеням, которые вели к дому на холме. Дом у тетки точно дворец. Серо-голубой камень стен, белые полуколонны, стрельчатые окна, террасы, висячие сады, фонтаны… И тетушка Марион, которая сбегает по ступеням.

Последний раз я видел ее лет десять назад, когда она приезжала в интернат меня навестить. Ей-богу, она ничуть не изменилась. Не знай я, что ей сорок один, принял бы за ровесницу.

Я вылез из машины. Тетушка бежала, раскинув руки, над площадкой звенел цокот каблучков. Малахитовая Марион: зеленый костюм, темные локоны.

Я ожидал, что она с разгону кинется на шею, однако тетушка остановилась, крепко взяла меня за плечи и вгляделась в лицо. Выдохнула:

— Как ты похож на отца…

Подошел шериф, оттопырив нижнюю губу.

— Вот тебе твой рецидивист. С довеском.

Он снял у меня с плеча Хрюнделя, который сейчас же пронзительно запищал и задергал лапами. Шериф посадил его обратно. Котенок ощутимо впился коготками и включил свой моторчик.

— Кристи, он безумно похож на отца! — изумленно повторила тетушка.

— А по-моему, ничуть, — возразил я. Насколько мне помнилось, отец был сероглазый и темноволосый, широкий в кости, кряжистый. Допустим, воспоминания раннего детства — штука скользкая, но не настолько же.

— Потом. Потом расскажу. Ленвар… — тетушкины пальцы коснулись моей щеки, в темных глазах блеснули слезинки. — Лен. Господи, ну вылитый отец!

— Нашла, чем умиляться! — буркнул шериф Кристи и скривился, будто уксусу глотнул. — Я отгоню машину, — он забрался в «эскорт» и отчалил.

Сразу стало легче дышать.

— Тетя, это ваш муж? — полюбопытствовал я.

Марион засмеялась — задорно, звонко, точно рассыпала серебряные бубенцы.

— Кристи — старый друг. Если хочешь знать, он был моим первым любовником.

— Вы разлюбили его, потому что он корчит рожи?

— Глупый мальчишка! Я его за это полюбила. — Тетушка обняла меня за пояс и повела вверх по лестнице. — У меня гости; пойдем, я тебя представлю. И покормить надо.

Я сглотнул голодную слюну, но попросился сначала в душ. Затем осведомился, не найдется ли какой одежи поприличней — нельзя же являться обществу в пыльной майке и рабочих штанах со свинофермы. Марион снова закатилась своим серебряным смехом и обещала экипировать по высшему разряду.

На пороге дома я оглянулся. Широкая лестница и площадка внизу были пусты. Площадку окаймлял живой хрусталь фонтанов, а дальше расстилался парк. Сочная зелень, бело-розовая кипень цветения, и надо всем — глубокое синее небо. Хорошо быть свободным и богатым в свободной и богатой стране.

Мы прошли в вестибюль. Тихо и величественно. Стены возносились к прозрачному куполу, их опоясывали галереи, и повсюду множество окон, зеркал, витражей. Роскошь заметно давила — мы с Хрюнделем сразу ощутили себя тощей пыльной мелюзгой. Котенок притих на плече и тыкался холодным носом мне в шею.

— Тетя, как стать владельцем подобного дворца?

— Тебе, мой мальчик, это не светит. Тут главное — заиметь богатого любовника.

— А если любовницу?

— Что ты! Она приберет тебя с потрохами, но не подарит ничего, чем можно пользоваться одному, без нее. Женщины — такие стервы…

— Бог с вами, тетя! Я не соглашусь.

— Ты мало знаешь жизнь, — объявила Марион, направляясь в лифт и по-прежнему обнимая меня за пояс. Было неловко: она такая красивая, чистая, а мы с Хрюнделем — два чучела. Поднялись на второй этаж. — Комнаты для гостей — в правом крыле. — При этом мы повернули налево. — Сейчас подберем тебе одежку. Только не смейся над причудами своей старой тетки.

Я вытянул шею и заозирался.

— В каком месте моя старая тетка? Куда вы упрятали бедную старушку?!

Марион захохотала.

— Ленни, ты чудо! Жаль, твоя мать мне родная сестра.

— Еще как жаль, — подтвердил я с важным видом. — А то б мы с вами — ого-го-го!

Тетушка взвизгнула. Остановилась, схватила меня за уши, заставила нагнуть голову и с хохотом чмокнула в подбородок. Хрюндель чуть не свалился, впился когтями, и я заорал. Моя веселая тетка едва не вывернулась наизнанку от смеха.

Коридор, по которому мы шагали, был в красно-коричневых тонах, полон зеркал, золота и хрусталя. Длиной не меньше километра.

— Ну вот, — тетушка толкнула какую-то дверь, — пришли.

Первое, что бросилось в глаза — витраж в окне. Золотисто-коричневый, просвеченный солнцем. Дорогая работа. Но поскольку то был портрет мужика в полный рост, я тут же потерял к нему интерес и оглядел комнату. Мебель «под старину»: громадный шкаф красного дерева, столик на гнутых ножках, широченная тахта. И еще бюст из черного агата на постаменте. Приглядевшись, я узнал шерифа Кристи. Брови насуплены, губы поджаты, но рожей я бы это не назвал — так, выражение лица.

Тетушка распахнула шкаф. Я ожидал увидеть какие-нибудь средневековые костюмы и роскошные бальные платья на вешалках — но нет. Там оказались полки, на которых стопками лежала обычная одежда и разные другие вещи: коробки, сумочки, шкатулки, свертки.

— Экая громадина — и полупустой. Почему?

— Еще не заполнился. — Марион задумчиво озирала хранилище. — Дай-ка сообразить… Одежда Кристи тебе ни к чему. От Рингольда тоже не подходит — он был размера на два крупней. Может, Адама? Но он ростом невеличка… Что хихикаешь? У меня было шесть любовников. Разве легко с лету разобраться?

Тут я непристойно заржал.

— Тетя! Поимев любовника, вы его выгоняли нагишом?

— Пошляк, — передернула она плечами. — Если б они сочиняли стихи, дарили милые сердцу мелочи и безделушки — я бы хранила. А так что с них возьмешь? Только и остается — штаны в шкафу держать.

— Ну, тетушка… Вольно ж вам таких выбирать.

— Настоящие мужчины перевелись. Вот разве Кристи остался. И как будто еще один, но я не уверена, — малахитовая Марион бросила на меня испытующий взгляд. — Что ежишься? Седьмым любовником не возьму — как-никак, ты мне родной племянник.

— Мы и не напрашивались, — я отвернулся.

Взгляд снова упал на витраж. Прямо на меня смотрели карие глаза, словно темный янтарь; светлые волосы растрепало ветром… Надо понимать, один из когорты фаворитов. Я неожиданно разозлился.

— А вот его барахла мне точно не надо.

Тетка улыбнулась с тонким лукавством.

— Это твой отец.

У меня челюсть мало не брякнулась на пол; несколько мгновений я изображал вытащенную из воды рыбину. Марион закатилась хохотом.

— Правда-правда! Ты же ничего не знаешь. Арабелла…

— Я не уверен, что хочу знать.

Тетушка примолкла.

— Ленни, Ленни… — Она со вздохом погладила меня по голой руке. — О твоей матери я ни слова дурного не скажу. Я-то знаю, как она любила Ленвара… Назвала тебя его именем, а фамилию дала свою. Ведь ты Техада, как мы все, а не Клэренс. За Александра Клэренса она вышла позже.

Я не был готов выслушивать семейные предания.

— Тетушка, простите, я невежлив. Но нельзя ли сначала одежду, душ и еду? И молоко для Хрюнделя.

— Сам ты Хрюндель, — Марион надулась. — А еще ты попрошайка, проглот и эгоист.

— Мне уйти? — Я тоже обиделся. Не оттого, что она обзывалась, а потому, что была отчасти права. И шериф Кристи, кстати, читал нотации по делу: сбежав из тюрьмы и явившись к тетке, я и впрямь ей подложил отменную свинью.

Марион поворошила одежду на полках и вытащила нечто из коричневой замши.

— Это осталось от Дэви, — она встряхнула штаны. — Дай-ка прикину… Как на тебя сшито — будет в самый раз. Вот еще жилетка, и была рубашка в тон… и ремень… Ага. — Перечисленное было извлечено из шкафа и выложено на тахту. — Жаль, обувь я не собираю. Ну, не беда, свои ботинки почистишь.

Я не удержался:

— Тетя, а те дамские сумочки да шкатулки — они тоже от любовников? Или от любовниц?

Марион фыркнула.

— Не будь ты мне родной племянник, сейчас бы схлопотал! Это вещи Арабеллы. Если будешь примерно себя вести, разрешу посмотреть.

Уже семнадцать лет, как матери нет в живых. Я невольно протянул руку, чтобы коснуться сумочки, которую она носила, шкатулки, которую открывала… Дальше произошло необъяснимое. Хрюндель зашипел и кубарем скатился вниз, шкаф качнулся перед глазами, а руки сами рванулись на полку, сгребли все, что там было, и швырнули на пол. Марион вскрикнула. Упав на колени, я кинулся на раскатившиеся вещи, не то перебирая их, не то разбрасывая. В стороны полетели коробки, тряпки, нитки, рассыпались и застучали по паркету бусы, что-то рвалось и ломалось… Наконец! Вот оно! Я зажал в кулаке сокровище — то, чей зов услышал и не смог устоять.

Раскрыл ладонь и глянул. Темный полированный камень в форме сердечка с просверленной дыркой и продернутым шнурком. Я не знал такого минерала. Камень лежал на ладони тихий, молчаливый, словно не он только что звал меня, сводил с ума своим криком. Кожу будто поглаживали теплым бархатом. Я поднял глаза на тетушку.

— Простите.

Марион стояла с открытым ртом, прижимая руки к груди.

— Лен! — только и смогла она вымолвить.

— Простите. — Я был готов сквозь землю провалиться. Вернее, сквозь паркет. — Сейчас все соберу.

— Т-ты… одержим б-бесами?

— Ну да, — заявил я, приободряясь. — В меня регулярно вселяется Бес Солнечного Зайца. Каждый вечер в пятницу и по утрам в понедельник.

— Трепло несчастное! — нервно всхлипнула перепуганная тетка. — Сейчас же сложи все, как было.

Марион принялась сама подбирать и запихивать вещи в шкаф. Я помогал. Хрюндель выбрался из-под тахты, вскарабкался по мне и вздумал было разместиться на загривке, но я сунул его под майку, на живот; там он и затих.

— Уф-ф. Напугал до чертиков, — шумно выдохнула тетушка, закрывая дверцы. — Больше так не шути.

Я вытащил из кармана камень на шнурке.

— Что это?

Она задумалась.

— Арабелла называла его как-то хитро… Элитный… что-то элитное.

Я порылся в памяти.

— Такого названия нет. Может, элеолит? Но этот слишком темный.

— Вот крупнейший спец по минералам! — фыркнула тетка. — Вывернул шкаф и пререкается! Забирай одежку и марш в душ.

Я сунул находку в карман и поднял с тахты костюм неведомого Дэви. Замша была мягкая, приятная на ощупь. С порога я оглянулся на витраж. Человек, которого Марион называла моим отцом, глядел мне прямо в душу; льющийся сквозь него свет наполнял комнату прозрачным золотом. Я посмотрел на шкаф с сувенирами, на черный бюст шерифа. Что делает в теткином хранилище тот, кого любила моя мать?

— Почему этот витраж здесь?

Марион потупилась, затем упрямо вскинула взгляд.

— Собственно говоря, мне стыдиться нечего. Я тоже была влюблена в Ленвара. В мои-то шестнадцать лет! Но между нами ничего не было. К сожалению. — Она повернулась и упругим шагом двинулась по коридору. — Пойдем, покажу твою комнату.

— Тетя, — догнал я ее. — Как долго вы согласны терпеть у себя мою наглую персону?

Она повернула голову и с неожиданной печалью улыбнулась.

— Всю жизнь.

Новая берлога оказалась скромной, без излишеств. Окна выходили на заднюю сторону холма, на котором стоял дворец Марион Техада. Горизонт закрывал другой холм, на нем высились еще более роскошные хоромы. Почтенные соседи будут шокированы тем, что у них под боком объявился беглый зэк. Может, не догадаются? Если я назовусь другим именем… Мечты. Процесс был громкий, моя личность наверняка примелькалась на экранах обеих Территорий. Узнают.

Я вытащил из-под майки Хрюнделя и понес в ванную. Он урчал своим моторчиком до последней секунды, пока не очутился под струей воды. Тогда он задергался и попытался укусить руку, пытающуюся его утопить, но кусался не больно — жалел. Я его тщательно прополоскал и вытер, а затем посадил на коврик-грелку. Черный скелетик с ушами; он даже вылизываться еще не умел.

Котенок смотрел на меня с укоризной и горестно потряхивал лапами. И всем своим видом восклицал: «Нет на белом свете горемыки несчастнее меня!»

— Врешь, бродяга, — сказал я ему. — Не случилось тебе побывать Солнечным Зайчиком — вот и не смыслишь в жизни.

И уж совсем было собрался под душ… И тут вдруг меня скрутило и швырнуло на пол рядом с Хрюнделем. В глазах потемнело, чем-то тюкнуло в висок, раздался вопль придавленного котенка. Я вслепую откатился, нащупал что-то на полу и судорожно сжал пальцы. Так же внезапно все кончилось.

Я приподнялся, потряс головой. Рядом всхлипывал Хрюндель. Я подцепил его под брюшко, осмотрел и снова положил на коврик. Он тут же заковылял ко мне, подволакивая заднюю лапу. Бедолага… Совсем я, что ли, психом стал? Припадочный. Разжал стиснутый кулак, увидел темное полированное сердечко. Ах, это ты, приятель! Выскочил, стало быть, из кармана брошенных в угол штанов и выделываешься.

— Еще один такой фокус — и выкину к чертовой матери, — пригрозил я, словно каменюка мог услышать.

Он молчал — тихий, теплый. Я положил его на пол и отвел руку. Недалеко, сантиметров на пять. В кончиках пальцев засвербело: они просились обратно к камню. Не вставая с колен, я отодвинулся, откинулся назад, еще… Хх-а! Меня швырнуло мордой вниз. Ума не приложу, как не покалечился.

Хрюндель шипел, выгибал спину, пушил хвост. Смех да и только: даже распушенный, хвост у него не толще пальца.

— Ну, что разошелся? — укорил я его. — Видишь, камень зловредный попался. Элитный называется.

Котенок утих и потерся ушастой башкой о мое колено. Включил моторчик — того и гляди выпустит пропеллер и взлетит.

— Понимаешь, — объяснил я, — у тебя есть лапы, а у камня нет. Поэтому ты можешь сам ко мне подгрести, а ему никак. Но хочется — вот он и зовет, чтоб его взяли; и шнурок приготовил, чтобы на шее висеть. Это амулет. Элитный талисман.

Хрюндель самозабвенно урчал, а я повесил талисман на шею и залез под душ. Бедный кошак! С ним сделалась истерика. Он орал как резаный и порывался сигануть под воду вслед за мной. В общем, испортил все удовольствие, и пришлось быстро закруглиться, пока он не надсадился от воплей. Одно слово — Хрюндель.

Облачился я в шикарную коричневую замшу, пристроил котенка на плече и двинулся искать тетушку. Миновал красно-золотой, с хрусталем, коридор, спустился по лестнице из мраморного оникса. Забавное ощущение — ступеньки под ногами будто пружинили. И было очень красиво: одетый в бронзу перил белый камень с полосками кремовых, желтых и розовых тонов.

— И все-таки я бы не стал держать это животное в доме, — донесся голос Кристи. Шериф находился где-то неподалеку. — Он может быть опасен.

Что? Мой Хрюндель опасен?!

— Брось. Он совершенно безобидный мальчишка, — отозвалась моя тетка.

Я нырнул под лестницу и притаился. Никак речь обо мне?

— Марион, ты уже не девочка; я не могу стукнуть кулаком по столу и сказать: не позволю!

— Вот именно, — запальчиво подхватила моя тетка. — Уж лучше…

— Считай, повезло, что он расправился не с тобой, а с другой женщиной, — гнул свое шериф.

— Кристи, ты невозможен! Мы вместе смотрели весь процесс.

— И что с того?

— Ты забыл? Он же так кричал, что невиновен! Мне его крик ночами снился. Пойми, это нельзя сыграть. Вспомни: его показывали крупным планом… Кристи, я не верю! Так себя вести мог только невиновный. Да вспомни же — эта его растерянность, потрясенность… Подумай: ты сам имеешь дело с преступниками. С грабителями, насильниками, убийцами. Он же совсем не такой!

— Твою бы пламенную речь — да в зал суда. Его вина была доказана.

— Какое мне дело? Свидетелей можно купить, улики подтасовать. Я бы поверила, если б ты лично вел следствие. А то — Вторая Территория, диктаторский режим. Они малых детей могут казнить.

— Марион, не глупи. Экспертиза показала…

— Наплевать! — взвилась моя тетка. — Я знаю, что он невиновен, вот и весь сказ! И не позволю, чтоб сын Арабеллы…

–…и того проходимца, — вставил шериф.

Раздалась звонкая пощечина. Молчание, и затем тетушкин голос:

— Кристи, есть вещи, недоступные мужскому уму. Однако извини, я погорячилась.

— Марион, — с горечью выговорил он. — Девочка моя, я всю жизнь любил одну тебя. А ты всю жизнь любила Ленвара. И сейчас, когда объявился второй Ленвар, ничего не хочешь слушать и понимать. Дело твое; поступай, как знаешь. Привечай его, люби, хоть спи с ним. Но я тебя предупредил. — Голос шерифа приблизился.

Я поспешно выскользнул из-под лестницы и убрался на второй этаж. Не хватало, чтобы меня застукали.

Через пять минут я как ни в чем не бывало спустился и нашел их в гостиной, где в маленьком бассейне плавали золотые рыбки. Шериф глянул усталыми, тусклыми глазами, потер квадратный подбородок.

— Ну, все слышал? Где ты хоронился? А, к черту. Живи — теперь ты здесь король. — Он поднялся с дивана, прощально коснулся тетушкиного плеча и ушел.

Марион сжалась в кресле, прикусила губу. Вот-вот заплачет. Я снял Хрюнделя с плеча, посадил ей на колени и придержал за спинку, чтобы не удрал. Котенок заурчал; тетушка машинально почесала его за ухом. Усевшись на ковер, я заглянул в ее сумрачное лицо.

— Тетя, до меня и впрямь долетели обрывки разговора…

— Вздор, — отрезала Марион. — Кристи чудятся проблемы там, где их нет. Забудь.

— Не могу. Если хотите, я сегодня же…

— Никуда не поедешь! — перебила она, угадав недосказанное. — С Кристи я помирюсь, куда он денется? А ты останешься здесь. Лен… — она с нежностью улыбнулась и провела пальцами мне по щекам. — Ленни.

Легкие, теплые пальцы. И чудная тетушка, уверенная в невиновности человека, которого не видела полтора десятка лет. Я благодарно ткнулся лицом ей в колени и замурлыкал:

— Ур-р-рх… ур-р-рх…

Она закатилась своим серебристым бубенцовым смехом.

— Ленни, твоя тетка — дура! Надо же было слушать бредни!

— Какие бредни?

— Милейшего Кристи. После смерти Арабеллы я хотела взять тебя к себе, а он заставил отдать в интернат… Ох, глупая была! Хочешь, расскажу про Ленвара-старшего?

— И про еду, — напомнил я.

Тетка щелкнула меня по макушке, вызвала горничную и попросила принести «набор номер три».

— Это подается мужчине на второй завтрак, — пояснила она для несведущих.

Набор оказался хорош, но не рассчитан на Хрюнделя; пришлось отдать ему сливки, которые полагались мне в кофе.

Марион растянулась на диване, подперла голову и смотрела, как я ем. В темных глазах появился задорный блеск.

— Кристи обзывает Ленвара проходимцем, но на самом деле он — промелькнувшая звезда. Это правда: для нас с Арабеллой он был «сошедший со звезд». Мы обе потеряли голову. Однако ей было двадцать два, а мне — семнадцать… Ленвар меня едва замечал.

— Что он был за человек? — вяло поинтересовался я, куда больше внимания отдав копченой рыбе.

— Понятия не имею. Втюрилась же по уши! Он казался самым веселым, добрым, щедрым, великодушным… самым красивым и мужественным.

— А на деле? Порезвился и свалил, оставив женщину с младенцем на руках?

Марион сердито фыркнула.

— Не болтай ерунды. Он и знать не знал, что будет ребенок.

— То есть не дождался? Пронесся звездой на небосклоне и сделал ноги? Недели не прошло, как соблазнил девицу — а уж и след простыл.

— Не смей так говорить о своей матери!

— Я не о матери, а о Ленваре-старшем. Козел эдакий. — Меня зло взяло; ей-богу, я б с папашей разобрался, если б встретил.

Тетка гневно посверкала глазами. И затем улыбнулась.

— Самое смешное — ты попал в точку. Он и впрямь уехал через шесть дней.

— Замечательно. — Я отложил нож и вилку, весомо брякнув по чеканному подносу. — Вот что, тетя: отцом мне был Александр Клэренс, который растил меня шесть лет. И никого другого я не знаю. Не разделяю ваших восторгов по поводу промелькнувшей звезды и слышать о нем больше не хочу. Все!

Вылакавший сливки Хрюндель полез было в тарелку с копченой рыбой, но я его отогнал: мешать сливки с копченостями — последнее дело.

Марион долго молчала, покусывая палец.

— Лен, а ты помнишь, как они погибли? — выговорила она осторожно. — Арабелла и Алекс.

Я отрицательно покачал головой.

— Расскажите.

— Лучше не надо. Такой ужас…

— Тетя, мне двадцать три года. Вы могли бы щадить ребенка, но теперь-то — чего уж?

Марион свернулась на диване в уютный клубок. Зеленый костюм обтянул красивые бедра и коленки.

— Ну, если настаиваешь… Я тогда жила у Кристи, а вы — в доме, который купил Алекс. И бабушка с вами — наша с Арабеллой мать. Вы жили на берегу озера, считай — в лесу. Алекс работал лесным смотрителем. Там есть глухие места, и в них селился разный сброд. Может, Алекс кого обидел, кто-то зло затаил. Или маньяк забрел. Скорее всего, маньяк. Он вломился в дом и… — Тетушка сглотнула, словно в горле встал ком. — Он убил Арабеллу ударом о стену. Так швырнул ее… кровавое пятно осталось в полстены. И Алекса… Размозжил голову светильником. Был у вас такой — напольный, на каменной подставке. Силища на это нужна немереная.

— А я?

— Тебя искали несколько часов. Нашли далеко в лесу. Ты видел все — и маньяка, и как он расправлялся с родителями. Но от потрясения ничего не помнил.

— Откуда известно, что я видел?

Тетка замялась и неохотно пояснила:

— На одежде остались кровяные брызги. Значит, ты находился рядом. В полиции говорили: надо попытаться снять амнезию, чтоб ты смог описать убийцу. Кристи очень настаивал. А я уперлась и не позволила. Пожалела тебя. Такая психическая травма…

— Спасибо. Надеюсь, его поймали?

— Не смогли.

— А новые убийства были?

— Нет. Он исчез. Вероятно, удрал с места преступления и помчал через лес. А там болотца с окошками; он мог провалиться. Да его и не искали толком: собаки не взяли след. А когда привезли какой-то особо точный анализатор, в доме уже куча народу перебывала — полиция, соседи. Прибор тоже ничем не помог.

— Вы сказали, с нами жила бабушка. Что с ней?

— Мама сошла с ума. Он ударил ее; не так уж сильно, она просто упала и потеряла сознание. Но когда очнулась… бредила два дня, а потом умерла. Не от раны: сердце остановилось. Не спасли. — Тетушка отерла со щеки слезу.

Помолчав, я спросил:

— Так почему же вы не оставили меня у себя?

— Кристи был против. Я его тогда очень любила… и уступала во всем. Он был сильный, умный. Мечтал, чтоб мы поженились, хотел ребенка. Он мужик с головой и понимал, что если я возьму тебя, второго уже не рожу. А я все равно не родила ему никого. Не простила, что он заставил отдать тебя в интернат.

— Тетя, сознаюсь: я гнусный тип и подслушивал под дверью. Кристи убежден, будто я непременно должен кого-то убить — вас или другую женщину. Он не считал, что в дом на озере явилась промелькнувшая звезда? Что Ленвар-старший всех порешил, а я пойду по его стопам и тоже стану крошить женщин в капусту?

Марион хихикнула.

— Кристи много чего считал. Мужчины — до того забавный народ! Самые многомудрые, сообразительные, догадливые — а как послушаешь, животик надорвешь. Такую порют чушь!

— Это комплимент? Спасибо.

Тетка закатилась смехом.

— Ленни, я тобой горжусь. Ты — истинный Техада. Пойдем, познакомишься с гостями, — она поднялась с дивана.

Мы вышли из дворца и по лестнице спустились на площадку по другую сторону холма. Здесь не журчали фонтаны, а молчаливо стояли белые статуи, похожие на превращенных в камень часовых. Пройдя по аллее меж цветущих кустов, мы с Марион оказались на краю ухоженного лужка.

Над лужком звенел визг и истерический хохот, и трое человек ползали на карачках.

Глава 2

Тетушка всплеснула руками и помчалась, спеша принять участие в общем веселье. Поправив на плече Хрюнделя, я зашагал следом.

На лужке были расставлены столики и стулья; один столик валялся опрокинутый. Несколько дам топтались вокруг, трое мужиков ползали, что-то вынюхивая в траве, и прямо на земле сидела девушка, которая раскачивалась, взвизгивала и заходилась хохотом. Марион подбежала к роскошной блондинке, невозмутимо восседавшей за столом.

— Ирена! Что тут у вас?!

— Юлька рассыпала колье, — отозвалась та. — Ведется поиск.

Мы с Хрюнделем подошли. Поздоровавшись с белокурой Иреной, я осведомился:

— Что за колье?

— А вот. Остатки.

На столе перед Иреной лежало порванное ожерелье из аквамарина. Оправленные в платину камни были разноцветные: что помельче — зеленовато-голубые, а крупные каплевидные подвески — глубокой небесной синевы. Я провел над камнями рукой. Холодные, игольчатые; на ладонь будто налетела снежная крупа, почти как от изумруда.

— Много рассыпалось? — спросила тетушка.

— Что с возу упало, то пропало, — философски заметила Ирена. — Жаль, конечно; мы с Юлькой только вчера купили. Хотя ей-то горя мало. Видите, как веселится?

— Не погубите камни, — сказал я. — Под действием солнечного света аквамарин бледнеет.

Красавица поглядела на меня с интересом.

— Вы разбираетесь в этом, молодой человек?

— Немного. Сейчас я их соберу, — вызвался я сдуру.

Ирена откинула за спину роскошные кудри, недоверчиво изогнув бровь. Марион сделала таинственное лицо и проговорила страшным шепотом:

— В него вселился Бес Солнечного Зайца. Прячься!

— Сдается мне, в него вселилось хвастовство, — усмехнулась Ирена.

Надо было держать марку. Миновав хохотавшую девушку, я вломился в толпу занятых поисками дам и господ.

— Па-апрашу р-р-разойтись!

От такой наглости они оторопели. Ползавшие в траве мужики поднялись на ноги. Молодые, крепкие. Я им, естественно, пришелся не по нраву.

— Это еще что? — оскорбленно вопросил один из молодчиков. Его белые брюки зазеленились на коленях. — Ты откуда выпал?

— Лен мой гость, — объявила тетушка. — Будьте добры не обижать. Сейчас он вам покажет, как должно собирать камни. Всем нос утрет! — Не разберешь, то ли тетка насмехается, то ли искренне верит моему обещанию.

Под недовольное бурчанье мужиков, под хохот и стоны Юльки я пополз по траве. Аквамарин собрать — раз плюнуть. Камни встречали меня дружным салютом бодрящих холодных уколов, и чувствовал я их издалека. За пару минут набрал семь штук и поднялся.

— Думаю, больше нет. — Я подошел к еле унявшейся Юльке и протянул горсть кристаллов. — Берегите от солнца, они могут выцвести.

Ее серые глаза все еще смеялись. Она поправила темные, с рыжиной, волосы и подставила ладонь:

— Ссыпайте. Спасибо. А киску дадите?

Оказывается, Хрюндель всю дорогу продержался на своем посту.

— Попробую. — Я подал котенка, но Хрюндель издал отчаянный мяв, засучил лапами, оцарапал Юльку, вырвался и в мгновение ока взмыл мне на плечо.

— Говорила ж я вам! — вскричала Марион с самодовольством, как будто лично собрала весь урожай. — Недаром Лен — мой племянник.

Над лужком повисла тишина. Дамы и господа впились в меня взглядами и начали отодвигаться. Как же — беглый зэк! Убийца и душегуб.

— Ах вот оно что… — протянул плюгавый хмырь в военной форме и с украшенной серебряными накладками кобурой. Мода нынче на пороховое оружие. В армии даже додумались награждать таким особо отличившихся офицеров. — Тогда понятно.

— Карлос! — вспылила тетка. — Что тебе понятно?

Военный поглядел на меня, как на жабу.

— Ясно, почему он такой наглый.

Началось: сейчас мужики возьмутся меня бить. Не больно я их боялся — и не таких на своем веку повидал — но не хотелось затевать драку в благодарность за тетушкино гостеприимство.

— Марион, как ты могла допустить?… — возмутилась какая-то сухопарая жердь. Порой случаются такие тетки — к сорока пяти превращаются в нечто бесполое и отвратное, и от общей обиды на жизнь полны яда, как змеиный зуб. — В твоем доме — беглый преступник! Ну, ты меня извини… Не ожидала. У-у-уйй! — взвизгнула жердь: я протянул к ней руку. — Не трожь!

А я и не трогал — больно надо. Всего лишь проверил россыпь алмазов на плоской нецелованной груди: подозрительны мне показались эти камешки. Заодно угадал имя.

— Ваши бриллианты фальшивые, мадам Коринна.

Согласен: я повел себя недостойно. Тощая мымра выпучила глаза, побелела, покраснела, посинела и осталась с разинутой варежкой.

— Ленвар! — в голосе Марион прозвенела сталь. — Ты забываешься.

— Но тетя! — покаянно прижал я руки к груди. — Они вправду фальшивые — синтетика, дешевая имитация. Я думал, мадам неизвестно. Хотел помочь.

Первой покатилась со смеху Юлька, за ней — белокурая Ирена. Марион тоже не подвела, и вскоре чуть не все гостьи уже держались за бока. Зато мужики стояли мрачнее тучи и несомненно готовились накостылять наглому обормоту по шеям. Пришла пора сматываться.

— Мое почтенье, господа. Будьте здоровы.

Мы с Хрюнделем двинулись к аллее, по которой пришли сюда. За спиной хохотали женщины.

И вот, когда я уже совсем наладился покинуть лужок, из дальних кустов вырвались давешние кабысдохи. Огромные пегие твари, которые при виде меня взревели и, роняя с клыков пену, прибавили ходу.

— Фу! Назад! — крикнула Марион.

Шерифа Кристи на них не было! Признавать за авторитет мою тетку эти драконы не желали. С ревом и лаем они мчали через луг, на мордах читалось намерение порвать мне глотку.

Раздался визг перепуганных женщин.

— Стоять! Лежать! Апорт! — заорал я.

Иногда такой серией разномастных команд можно сбить пса с толку, но здесь был не тот случай. Барбосы решительно неслись меня загрызть.

Удирать от собаки нельзя: она бросится в погоню за дичью. Уж на что я резво бегаю, и то не рискнул припуститься. Забрался бы куда повыше — но деревья далеко; взлетел бы — крыльев нет. Ни камня под рукой, ни палки, столы и стулья остались позади.

Тогда я с отчаянья упал на четвереньки, оскалился от уха до уха, кошмарно зарычал и бросился на летевшего впереди кобелину. От неожиданности он сделал свечку и присел на задних лапах. Сука затормозила, взрыв когтями землю. Я — на них, с рычанием и жуткими воплями. Они — боком-боком, да в сторону. Скалятся, ворчат, но уже не столь грозно. Чтобы окончательно показать, кто отныне вожак в стае, я подхватился с земли и обеими руками вцепился кобелю в загривок. Он клацнул зубами у ноги, промахнулся, а я приподнял его, встряхнул — представляете, каким гигантом должен быть вожак, если способен оттрепать подобную махину? — и для пущей острастки добавил ботинком в пах. Пес взвыл и позорно бежал; его подруга бросилась следом.

На беду, с перепугу они рванули не в кусты, а на гостей. Ох, и крик поднялся! Отродясь такого не слыхал. И вдруг — дуплет и собачий визг. Гляжу: кабысдохи валяются на земле, а Карлос — плюгавец в военной форме — опускает руку с пистолетом. С тем самым — наградным.

Настала полная тишина и неподвижность.

Я машинально проверил, на месте ли Хрюндель. Бедняга был чуть жив от ужаса, но держался крепко.

Потом с места тронулась Марион, подошла к собакам и опустилась на колени. Голова поникла, темные локоны струились вниз.

Не люблю песье племя; на дух не переношу. Но когда я приблизился к тетке и услышал, как скулит раненая сука, в горле встал ком.

— Ирма… — всхлипнула Марион. — Ирмочка, маленькая…

— Может, ее в клинику? — предложил я.

— Не успеем… Ирмочка! — Тетку затрясло.

Почему она сочла, что слишком поздно? Лично я бы попытался. Собака лежала на боку, на груди краснело мокрое пятно — однако псина была жива.

— Бедная моя… больно маленькой… Лен! — Марион схватила меня за руки. — Сделай что-нибудь!

Ирма засучила лапами и захрипела, из раны ударил красный фонтанчик.

— Господи… не могу… Пристрели ее! — взмолилась тетка. — Ей же больно! Ле-ен! — закричала она страшно, словно умирала сама.

Я обернулся к гостям, обвел взглядом застывшие лица.

— Карлос! Пристрели собаку.

Военный не шелохнулся.

— Ирма, Ирмочка… — плакала Марион.

Собака дергалась и хрипела.

— Да кончайте ее, — нервно сказал кто-то из мужиков.

Карлос гадливо кривился и не трогался с места. С него сталось пальнуть в удирающих от меня псин, но добить подранка духу не хватало. И за что этого урода наградили оружием, хотел бы я знать.

— Дай пистолет.

Его пальцы судорожно сжались на рукояти.

— Дай сюда, говорю!

Молчание; только плачет моя жалостливая тетка. Я пошел к Карлосу. Шагал к военному через лужок, всей кожей чувствуя, как у него натягиваются нервы.

Он меня ненавидел; ненависть ясно читалась на морде. А я пер на него, вздернув подбородок и задрав нос, — то, чего делать нельзя: этому меня научили в Травене. Но мучительно умирала собака, и билась в истерике Марион, и я должен был положить этому конец.

Рука с пистолетом дрогнула.

— Не дури. Карлос!

Оружие вскинулось и уставилось мне в брюхо. Нервишки у военного ни к черту.

— Стоять! — хрипло каркнул он. Лицо посерело, над бровями заблестела испарина.

Я стал как вкопанный, молясь про себя, чтобы никто не дернулся и не завизжали тетки. Резкий звук или движение — и нервы у мужика сдадут: он всадит пулю мне в кишки. Нас разделяло метра три. Три метра низенькой, любовно взлелеянной газонной травки. Сейчас Лен Техада на ней поваляется…

— А-а-а-а!!! — заорал я как полоумный, бросаясь на землю.

Хлопнул выстрел. Перекатившись, я вскочил и зигзагом ринулся к Карлосу. Хотя эта предосторожность уже была лишней: стравив пар, он обмяк и уронил руку. Я вырвал пистолет и едва не треснул рукоятью по дурной башке; а что сказал, то повторять не буду.

Опомнившиеся мужики схватили Карлоса за локти — будто теперь в том был какой-то смысл! — а я бегом вернулся к собаке. Она еще хрипела, и рядом на коленях стояла Марион. Глаза у тетки остекленели, лицо стало землистым. Губы шевельнулись:

— Ленни…

Я сунул дуло в ухо Ирме и нажал курок. Пегая голова дернулась.

Бросив пистолет на землю, я подобрал свалившегося Хрюнделя и ушел. Пускай дальше сами разбираются. Пусть военный объяснит, какой черт толкал его под руку, заставлял пулять в собак. И с какой стати он чуть не продырявил шкуру племяннику хозяйки. А я и словечка не молвлю ему в оправдание — дескать, Карлос не виноват, при виде Лена Техады мужики поголовно сходят с ума и норовят вцепиться ему в глотку. Ничего не скажу; пусть сам выкручивается.

Наутро я получил, как награду, официальное приглашение в дом Виктора и Ирены Вэр. Послала его Юлька, которая учтиво звала в гости Марион Техаду с семьей — читай, с племянником.

— Тетя, мы пойдем?

Марион подняла глаза от запотевшего бокала с соком. Мы завтракали в комнате, больше всего похожей на будуар. Здесь все было в кружевах: кружевной оникс каменных плит на полу, резные панели розового дерева на стенах, шелковое плетение скатерти и занавесок. Вид у тетушки после вчерашнего был неважнецкий.

— Один поедешь, — решила она. — А я двинусь к Кристи.

— Замиряться?

— У него сердце прихватило.

Я прикинул, нет ли в том моей вины. И заговорил проникновенно:

— Милая тетя, чуть только нахальный племяш станет осложнять вам жизнь, сразу скажите. Я вытурю его взашей.

— Милый Ленни, — усмехнулась Марион, — я не забуду твоих посулов. Придет время — непременно воспользуюсь предложением. У Вэров будь осторожен, — добавила она всерьез.

— В смысле?

— В прямом. У Юльки сегодня день рождения, явится орава гостей. А у тебя особый дар вызывать в людях неприязнь, к тому же, извини, ты — беглый. Мои-то вчера вон как распыхтелись! Лучше поехать завтра. Хочешь, я договорюсь?

— Еще чего! День рождения — святое дело.

— Лен, послушай, — не на шутку встревожилась тетушка, — Карлос тебя чуть не пристрелил. Неужто мало показалось?

— Тетя, завтра меня никто не звал. Я еду сегодня. — Бес Солнечного Зайца поднял уши, и я преисполнился упрямства.

Марион сникла, грустно повела плечами.

— Дело твое. Только, пожалуйста, не доводи до реанимационной палаты.

— Э, тетя! В тюрьме пришлось ох как несладко — и ничего, сижу перед вами жив-здоров. — Легкомыслию моему не было предела; с другой стороны, это можно назвать оптимизмом.

— Тогда придумай, что подаришь, — уступила тетушка.

— Моего здесь — один Хрюндель. — Котенок мирно посапывал, свернувшись у меня на коленях. — Но эта мелочь в качестве подарка немедля удерет и почапает обратно домой.

— Зато ты сможешь дарить его снова и снова, — Марион улыбнулась. — Давай-ка порассудим. Вэры — семья состоятельная, гораздо богаче нас с тобой.

— Мне нравится это «мы», — вставил я.

— Дом у них — полная чаша, — продолжала тетушка. — У Юльки есть все. Можно подарить какую-нибудь ерунду из разряда ненужных безделушек, но я противница. Подарок должен быть вещью либо нужной, либо душевной.

Я согласился. Дело за малым — где такой взять. Я бы с удовольствием добыл каких-нибудь самоцветов, но месторождения на Первой Территории — закрытая зона, не сунешься. Элитный талисман? Должно быть, минерал очень редкий; возможно, инопланетный. А может, синтезированный и не представляющий никакой ценности. К тому же, как я его отдам, если он не желает со мной расставаться?

— Тетя, не осталось ли чего-нибудь от матери? Кулона, браслета?

Марион ощетинилась:

— Наладился бросаться вещами Арабеллы? Мы в детстве жили небогато, да и с Алексом она не роскошествовала. Всех сокровищ — аметистовые подвески, которые он подарил ей на свадьбу. Но их прибереги для будущей жены.

— Для Юльки будут в самый раз.

— Ты спятил, мальчик! С Вэрами тебе не породниться.

— Посмотрим.

У Марион сверкнули глаза.

— Ленвар, ты либо идиотски шутишь, либо рехнулся.

— Я в здравом уме и не шучу. — Засевший внутри Бес Солнечного Зайца скалил зубы и плясал. — Я намерен подарить Юльке подвески своей матери. Будьте любезны принести — и поскорей.

— Хам! — Мелькнула теткина рука, и я огреб увесистую плюху.

Хрюндель проснулся и недовольно вякнул. Мы с Марион оторопело уставились друг на друга; кажется, она удивилась даже больше моего.

— Кого люблю — того луплю, — ядовито изрек я, опомнившись. — У меня тоже слабое сердце, как у Кристи. А ну как завтра сдохну?

— Тогда я тебя зарою рядом с Ирмой. Пусть на том свете она гложет твою душу, негодный! — Марион хотела пошутить, но голос сломался, а темные глаза влажно блеснули. — Лен, прости. Я совсем развинтилась. — Она встала из-за стола, склонилась надо мной и обняла за шею. Ее нежное дыхание внезапно обожгло висок. — Ленни, твоя шальная тетка — всего лишь ревнивая дура. Понимаешь, ты — в самом деле второй Ленвар… сошедший со звезд. Не обращай внимания на мои выходки.

Ничего себе — не обращай внимания! Это на мою-то тетушку, на восхитительную Марион. Ну, знаете… нелегко мне пришлось. Едва удержался в границах дозволенного.

— Тетя, — я погладил ее точеную руку, — можно, я все-таки гляну на подвески?

— За показ денег не берут, — сдалась она.

Отзавтракав, мы отправились в теткино хранилище. День был серый, скучный, и витраж в окне не сиял золотом, как вчера. Я удостоил потускневшего папашу единственным взглядом и повернулся спиной — наследство матери казалось куда занятней.

— Но ты же мне все разорил… — покачала головой Марион, оглядев полки в шкафу. Там и впрямь все было свалено кучей. — Попробую найти, — тетушка глубоко запустила руку, долго шебаршилась и наконец выудила коробочку, оклеенную черным атласом. — Здесь, — она подняла крышку.

Серебряная филигрань, сиреневые аметисты. Более густо окрашенные, бархатистые камни ценятся выше. Зато у этих были включения — игольчатые кристаллы гетита; их называют «стрелами Амура». Воистину, достойный подарок для любимой.

Я провел ладонью над коробкой; от подвесок повеяло теплом.

— Почему ты водишь над камнями рукой? — поинтересовалась тетушка.

— Я их так чувствую, — сорвалось с языка. Вообще-то, не стоило трубить о своих способностях; довольно и вчерашнего представления.

Марион неожиданно испугалась. Ужас читался на ее застывшем лице, в округлившихся глазах.

— Ленни… ты… давно? Чувствуешь камни руками?

— С той поры, как стал входить в возраст. Оно пошло-поехало все разом: начал любить женщин, получать в лоб от мужиков, ощущать камни… А что, собственно? Это плохо?

— Паранормальные способности выделяют человека из общей массы и неминуемо ставят их обладателя под удар, — гладко отбарабанила Марион.

— Тетушка, сознайтесь: не ваши слова. Где вы набрались этой премудрости?

— Ох, Лен, не чересчур ли ты смышлен для своего возраста? — натянуто засмеялась она.

— Кстати, — я глянул на витраж, — в каких отношениях с мужиками был Ленвар-старший?

— В нормальных.

— То есть, они не стремились разорвать его в клочья?

— Господь с тобой! Он был такой обаятельный; его все любили.

Выходит, способность вызывать неприязнь — не папашино наследство. Интересно, ощущал ли он камни, как я? Однако спросить у Марион означало снова ее напугать, поэтому я сменил тему:

— Тетя, Юлька пьянствует?

— Чего?! — оторопела тетка.

— Согласно поверьям, аметист предохраняет от опьянения. Также он приносит хозяину счастье, смягчает его гнев и злобу. Мало того: он оберегает от змеиных укусов, ураганов, землетрясений и черт знает чего еще. А уж как пособляет при ловле диких зверей! И помогает сдерживать плотские страсти, хранить обет безбрачия.

— Вправду помогает? — оживилась тетушка. — Тебе понадобится. Хочешь, принесу свои украшения? У меня аметистов полно.

Я чуть не объявил, что в доме чаровницы-тетки племяннику потребуется элементарный контрасекс, но вовремя прикусил язык и с унылым видом признался:

— Это все, милая тетя, пустые враки. Поверьте знатоку: волшебных свойств у самоцветов не больше, чем у заурядной щебенки.

— Ох, Ленни, Ленни, — вздохнула тетушка, печалясь какими-то своими думами. — Ну, посмотрел? — вспомнила она про сестрины подвески. — Прячем обратно, — Марион закрыла коробочку и сунула в шкаф, пока я не успел воспротивиться. — Юлька — славная девушка, не спорю. Однако ты не влюбился настолько, чтобы дарить единственную оставшуюся от матери ценную вещь. Сходи в парк, насобирай цветов, потом возьмешь корзину, и составим композицию.

— Моя тетка — сущий диктатор! — Я чмокнул ее в щеку и выскочил из хранилища.

Час спустя икебана была готова. Мне помогла горничная, и композиция удалась на славу: нечто розовое, сиреневое и белое, сверху подернутое паутиной зелени со вплетенными серебряными и фиолетовыми нитями. С такой корзиной не стыдно было явиться в богатый дом. Правда, при взгляде на свои ботинки казенного образца я поморщился, но к тетке приставать не стал. Решил побыть скромным и ненавязчивым.

Тем временем и Марион собралась ехать к хворому Кристи. Мы встретились на лестнице: я с корзиной и тетушка в элегантнейшем черном костюме.

— Лен, ты неотразим! — вскричала тетка. — Юльку сразишь наповал. Я дам тебе глайдер; хоть нищий и беглый, ты спустишься к ней с небес.

— Сойду со звезд, — подхватил я. — Одна беда: на пилота выучиться не довелось. Ваш план не годится.

— Пилота дам своего, — соблазняла Марион. — Соглашайся.

— Он меня катапультирует с высоты в тысячу метров.

— Воздержится. Я ему заплачу, как за сверхурочные. Лен, — она скользнула ко мне черной змейкой, положила на плечи ладони, заглянула в глаза. — Господи… Случилось же такое чудо… И зачем только твой отец свалился нам на голову?! — закончила она с напускным негодованием.

— Надо было сразу гнать взашей, — отозвался я, борясь с желанием бросить корзину и заключить Марион в объятья. — Уговорили: беру глайдер с пилотом. Но из-за вашей глупой блажи мне придется путешествовать в состоянии анабиоза.

Мы еще повеселились и наконец разошлись.

Насчет катапультирования я, конечно, загнул. Когда пилот подал двухместный глайдер к подножию холма, я с Хрюнделем на плече молча забрался внутрь и уселся с отрешенным видом. Меня как бы не существовало, и мы спокойно долетели, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Все же летчик явно обрадовался, когда мы прибыли.

Загородный дом Вэров стоит на участке, который занимает целую долину. Место называется «Райский уголок» — там свой микроклимат, своя природа и погода. Горы вокруг невысокие, сглаженных очертаний, поросшие редким лесом. Местами проступает открытая порода — голубоватый гранит, и потому кажется, будто на склонах отдыхает небо. Долина слепит блеском множества озерец и дарит буйную пену цветов на зеленых волнах кустов и деревьев. Сам дом небольшой — по сравнению с дворцом моей тетки — но еще более изысканных форм и богаче отделкой.

Наш глайдер сделал круг, снизился и завис над террасой, которая пестрела гостями.

— Давай, — скомандовал пилот.

Зараза, он держался на высоте трех метров!

— А пониже нельзя? Или сесть во дворе, к примеру?

— Пошел, пошел. — Кажется, парень уже изнывал от желания съездить мне в ухо.

Поглядел я на террасу, на поднятые лица заинтересовавшихся гостей, на мрачную рожу пилота, сунул за пазуху Хрюнделя, взял корзину с цветами, покрутил пальцем у виска, открыл дверцу, да и выпрыгнул. Летчик даже ахнуть не успел.

По-хорошему, надо было упасть и перекатиться, гася инерцию прыжка, однако с Хрюнделем и корзиной не покатаешься. Толпа гостей охнула. Ноги заныли, но я устоял. Кости у меня крепкие, и на суставы не жалуюсь.

Пилот наверху сконфузился и убрался. А я победно огляделся, орлиным взором выхватил из толпы Ирену и направился к хозяйке дома. Царственная блондинка улыбалась и качала головой. Затем шагнула мне навстречу и протянула руку для поцелуя.

— Рад видеть вас, мадам… Ольга, — выскочило имя. Тетка не предупредила, что у Ирены есть сестра-двойняшка!

— А вы, конечно, Лен Техада. Мы наслышаны о ваших подвигах. — Она позволила мне задержать ее пальцы чуть дольше положенного. Руки у Ольги изумительные, осиянные переливами лунного камня, овеянные его нежной прохладой. — Смотрите на браслеты? Я нарочно надела что попроще, чтоб вы не разоблачили мои драгоценности.

— Я бы не стал. Вы сама — лучшая драгоценность. — Глаза у лунной Ольги тоже были сияющие.

Она засмеялась.

— Вы льстец и сердцеед. Идите, поищите Юльку; она была в зеленой гостиной.

Я прошел с террасы в дом и двинулся через анфиладу комнат. В качестве эксперта по драгоценным камням, мне доводилось бывать в богатых домах, но подобной роскоши я не встречал. Таких денег просто не бывает. Больше всего меня поразила отделка интерьеров: тут и материалы, и работы обошлись владельцам в миллионы. Эх… Что уж нам с Хрюнделем тут ловить? Однако я приосанился, вытащил котенка из-под рубашки и усадил на плечо. Как говорит моя тетушка, хоть я нищий и беглый, зато сошел со звезд.

Из открытой двери вдалеке выплыла череда белых привидений. Три штуки. Они приостановились — и вдруг разом бросились ко мне. Кошки. Две пушистые и одна короткошерстая, с разноцветными глазами: на белоснежной морде сияли голубой топаз и золотисто-зеленый хризолит. Вся эта благодать с громким мявом кинулась мне под ноги и принялась урчать, тереться, стлаться по ковру и не давать прохода.

Откуда-то выпорхнула Юлька. Короткое платьице на шнурочках — серебристое, к ее серым глазам; открытые загорелые плечи и руки, красивые ноги. Темные, с рыжиной волосы небрежно сколоты на затылке, и никаких украшений. Юлька и без них очаровательна.

— Кто тут обижает маленьких? — Она осеклась, узрев кошачье представление. — Боже! Они ума лишились?!

Кошки валялись на моих ботинках, перекатывались с боку на бок и орали во все горло.

— Виола! Магдалена! Михаэлла! Кыш, мерзавки! — На большее именинницы не хватило — она покатилась со смеху.

Не без труда стряхнув кошек, я вручил Юльке корзину с цветами.

— Она с сюрпризом.

Юлька осмотрела корзину, нашла ленточку и потянула. Раздалось нежное «пуххх», и в воздух взмыл рой золотых мушек. Это тетушкина горничная придумала. Блестки окутали Юльку сверкающим облаком, осыпали волосы, плечи и руки, заблестели на скулах и задорном кончике носа. Кажется, Юльке понравилось.

— Идемте, — она мотнула головой в неопределенном направлении.

Мы пошли. Кошки тоже увязались. Издавая громкое «мурр! мурр!», они вились вокруг и путались у меня под ногами. Я спотыкался, нечаянно наступал на лапы и хвосты, однако они сносили все и млели от счастья. Юлька хохотала, называла их поганками, а меня — кошачьим падишахом и ловко скользила среди клубящихся гостей. Разноцветная сумятица, громкий говор, смех, утомительная толчея. Пока я прошел дом насквозь, умаялся, честное слово. И оценил мудрость тетушки, которая советовала мне ехать в гости завтра.

Мы поднялись на второй этаж. Тут оказалось тихо, спокойно и очень прозрачно: стеклянные двери, зеркала, окна, ложные окна с подсвеченными витражами, на которых были изображены дивные пейзажи. Мурчавшие кошки безобразно возмущали этот покой; один Хрюндель затаился на плече и вел себя пристойно.

— О-о-ох!!! — издала Юлька вопль облегчения. — Ненавижу эти сборища.

— Тогда зачем вы созвали народ?

— Я?! Они сами созвались! Никогда такой уймы не бывало, а сегодня — прямо наводнение. У-ужас, — отдувалась она, обмахиваясь платочком. — Сюда, — Юлька толкнула какую-то дверь и вошла.

Будуар миллионерши. Что там тетушкин «кружевной» будуар, где мы завтракали! Здесь каждый столик, каждый пуфик, подставка под вазу и зеркало — музейная редкость, а на ковер страшно ступить. Ковер был сделан из шкуры огромного снежного лиса, а эти звери водятся на Доминике, и стоят на рынке, как океанский лайнер. В углу вылизывала лапу большая кошка из черного обсидиана с переливчатыми золотистыми отблесками; глаза — зеленовато-желтые хризобериллы с инкрустированными зрачками. Поглядел я вокруг — и загрустил. Верно говорила тетушка: с Вэрами нам не породниться.

Юлька поставила мою корзину на столик у окна и засмеялась.

— Такое скопище народу — и один-единственный человек додумался подарить цветы. Видели б вы гору барахла, которое они притащили! Лучше б совсем ничего не везли.

Я удержался от комментариев. Миллионерским дочкам позволительно привередничать.

— Садитесь, — указала Юлька на кресло, окутанное полупрозрачным облаком — накидкой из хвоста все того же снежного лиса. Таких кресел было два одинаковых. — Не задавите Виолу! — Оказалось, одна из кошек юркнула на сидение вперед меня; белое на белом едва разглядишь. — Ох, поганки! Как они к вам прилепились, а? А ваш-то кисик — сидит себе, как украшение, — она почесала Хрюнделю спинку и предложила: — Хотите мороженого?

Конец ознакомительного фрагмента.