Подземный-Каменный

Елена Ворон

Что делать, если мир сошел с ума? Лишь недавно он был разумным и добрым; иное дело – сейчас. Люди становятся жестокими, коварными, сребролюбивыми, всюду плодятся доносчики, палачи и просто любители поглазеть на чужие мучения – а древние владыки, хранители здешних земель, теряют прежнюю власть и не в силах поддерживать исконный порядок вещей. Двое юных героев отправляются в путешествие, надеясь спасти мир, катящийся в пропасть. Мужество и стойкость, благородство и великодушие, изворотливость и бойцовские качества помогают им одолеть умных, безжалостных и очень опасных врагов.

Глава 3

Они шли берегом реки к Малым Смешанам. Лих топал по убитой тропке, а Эр-Ветер, с конем в поводу, шагал по траве. Казалось, ему все равно, где идти — по траве ли, по песку, по болоту; его белые сапоги всюду ступали одинаково легко и не оставляли следов. Одно слово — ветер.

Солнце просвечивало речку до дна, выдавая стаи мальков. Над водой носились синие и зеленые стрекозы, присаживались на листья кувшинок, снова срывались и куда-то летели. Луг вдоль реки дрожал от стрекота кузнечиков.

Впереди уже ясно виднелись белые и красные черепичные крыши, густая зелень садов. Огороды тянулись вдоль реки по другую сторону села; отсюда не разглядеть.

— Марию нужна дочь — колдунья, — втолковывал Лиху Эр-Ветер. — Ты слышал: если она выйдет замуж, настоящей колдуньей не станет.

— Но он ни слова не возразил, когда мы с Марийкой друг дружке глянулись. Ей не запрещал, меня не гнал.

— Нужен ты ему — оттого и не гнал.

— Какая с меня польза? Я узор на столе быстро сделал, а после только к Марийке приходил.

— Для того и нужен — за Марийкой ухлестывать. Чтоб влюбилась она, чтобы женщина в ней проснулась.

— Эр, что ты плетешь? Да ежели б мы с ней чего, чтоб она женщиной стала…

— Тут-то Марий бы тебя сразу прикончил, — подхватил Эр-Ветер без усмешки. — Ничего ты не понял. Родители за Марийкой в восемь глаз смотрели, чтоб не забаловала. Похоже, и заклятье-недотрогу наложили для верности. Колдуну надо было, чтоб душа женская в ней встрепенулась, любви запросила. На обычных парней его дочь смотреть не желает, молодых колдунов поблизости нет. Пришлось обратиться к единственному, кто ей подходит. К тебе. Она и влюбилась, хотя мать явно против. Теперь из нее настоящую колдунью можно сделать. А иначе не получается.

Это Лих уразумел. Из девчонки, которая в куклы играет и ни о чем серьезном не думает, колдуньи не выйдет.

— Ладно. В Марийке что-то нужное объявилось. Но людей-то Марию зачем убивать?

Эр-Ветер остановился, и коняшка потянулся к свежей кротовине у тропы. Земля по краям кротовины зашевелилась, показались и заскребли серые кожистые лапки. Из дырки высунулся крот, подался навстречу коняшкиной морде. Носы сблизились, крот и Гордец вежливо друг дружку обнюхали.

— Что сказал бы твой отец, если б ты при нем за Марийкой приударил?

— Он бы запретил. Отец шибко Мария недолюбливал.

— Воспретил бы, — кивнул Эр-Ветер. — А ты бы послушался?

— Н-нет, — ответил Лих не слишком уверенно. Попробовал бы он отца не послушать, когда тот был жив! А с другой стороны — как бы отец стал ему на дороге? Да за Марийкой Лих на край света бы побежал. На крыльях бы улетел, если что. — Нет, — повторил он решительно. — Не послушался бы.

— Сидел бы ты дома на лавке, водой с головы до пят облитый. И к Марийке бы не ходил. Вот что было б, будь жив твой отец. Марий это понимал и от него загодя избавился. А теперь, когда вы с Марийкой о свадьбе задумались, самое время избавиться от тебя.

— Зачем? Если на Марийке — заклятье-недотрога, на кой хорь меня убивать?

— Никакое заклятье против любви долго не выстоит, — промолвил Эр-Ветер, глядя вдаль, где река исчезала за поворотом.

Впереди, шагах в ста, к берегу приближалась ватага мальчишек. Один тащил большую корзину, а остальные скакали вокруг, махали руками, орали и хохотали.

— Эр, вот ты говоришь: Марий убил. Ладно; я верю. И что делать дальше?

— Есть три возможности: отомстить, простить либо ославить. Что выбираешь?

Лих потоптался, размышляя. Мстить отцу Марийки? Принести своей милушке горе? Нет, ни за что. Тогда — простить? Невозможно. Ославить перед односельчанами? Чтоб они сообща решили, к кому из владык взывать о справедливости? Опять же — Марийке горе. Да и кто поверит словам чужака, пусть он хоть трижды внук Воздушного-Ветреного? Марий-то — свой, годами проверенный. Он и людей от хворей исцеляет, и скотину; от пожара дома заговаривает, поля сберегает, волков отгоняет от выпасов. Кто согласится, что такой хороший колдун мог человека сгубить? Люди скажут: каменный сам в речку свалился, нечего на безвинного колдуна напраслину возводить.

— Эр, я не знаю, — сознался Лих.

— Пойдем-ка, — Эр-Ветер двинулся к шумным мальчишкам. — По-моему, они князя славят.

Корзину поставили у воды. Мальчишки скакали рядом, дрыгали ногами, орали и визжали, будто их режут. С полдесятка были в цветных рубахах, ярким шнуром отделанных, — не из бедных семей, из зажиточных. Самый мелкий, в дырявой рубашонке и прохудившихся штанах, не прыгал, а стоял над корзиной, заглядывал внутрь нерешительно.

— Давай-давай! — вопили старшие. — Слава князю! Не трусь! Слава владыке! Новому, всемогущему!

Малец достал из корзины что-то черное.

— Бросай! Как надо бросай, далеко!

— Не сметь! — рявкнул Лих, разглядев, что у мальца в руке. Сорвался бежать. — Башку оторву!

Мальчишка держал за уши черного крольчонка. Крольчонок дергал лапами и тонко визжал; за ором мальчишек его почти не было слышно. Увидев подбежавшего Лиха с Эр-Ветром, малец с перепугу бросил зверька в речку. Ударившись о воду, крольчонок камешком ушел на мелкое, высвеченное солнцем дно. Старшие мальчишки завопили, заулюлюкали. Их было много. Они Лиха не испугались, а уж Эр-Ветра — и подавно.

Смешанка летом теплая, не смертельная. Лих бросился в воду, выловил утопленника, встряхнул его, держа за задние лапы. Зверек задергался, зачихал. Поживет еще, бедолага. Жалкий мокрый скелетик.

Лих выбрался на берег. Вода текла с него ручьями, одежда прилипла к телу. Хоть и прогрело солнце речку, однако ноги быстро наливались тяжестью, шагали неуклюже.

Мальчишки загоготали. Видно, самим себе казались взрослыми и сильными.

В корзине льнули друг к дружке еще три черных крольчонка. Уши прижаты, глаза перепуганные.

— Где взяли кролей, подлецы?! — загремел Лих. — У кого сперли?!

— У твоей мамки! — с хохотом крикнул кто-то.

— У твоей милки! — выкрикнул другой, корча рожи.

— А чего они черные? — начал объяснять малец, которому старшие поручили кроличью казнь. — Все кроли белые, серые. А тут — черные. Таких надо топить.

— А давай я тебя утоплю, — предложил Лих, свирепея.

— Меня-то чего? — Мальчонка попятился.

— Князя восславлю! — Лих поймал его за шиворот.

Малец заверещал; кругом гоготали.

— Топи! Слава владыке! Князю радость! Всех наградит! — вопили паршивцы наперебой.

Малец ругался, молотил воздух кулачонками, пытался Лиха пнуть. Мальчишки помирали со смеху. Один схватил мальца за руку и дернул к речке — Лиху помочь, дело ускорить. Лих отвесил внушительную затрещину; гаденыш с визгом покатился по траве, прочие загоготали пуще. Отменная вышла забава.

Свистнула, рассекая воздух, цепь. Обвилась вокруг шеи самого длинного — в красной рубахе, подпоясанной золотым шнуром с кисточками. Парень выпучил глаза, схватился за горло, захрипел. Эр-Ветер за цепь притянул его к себе. Вмиг стало очень тихо; одни кузнечики кругом стрекотали.

— Это ты научил кролей топить? — проговорил Эр-Ветер в красное, пухнущее лицо.

— Хр-рр… Нн-ня-а…

— Ты научил?

— Он, он, — угодливо сообщил кто-то.

— У соседки кролей взял, — добавил другой.

Мальчишки отодвигались, готовые задать стрекача.

Эр-Ветер чуть отпустил цепь, чтобы не задавить парня насмерть.

— Как зовут соседку?

— Зарх-хр… кха-кха! — тот закашлялся — и вдруг нырнул Эр-Ветру под локоть, думая сбежать.

Цепь натянулась, его рвануло назад. Парень брякнулся наземь, хватая ртом воздух, тараща в небо глаза. Эр-Ветер пнул его в бок:

— Я спрашиваю: как зовут соседку, у которой ты стырил кролей?

— Зерцала, — шмыгнул носом малец, которого Лих все еще держал за шиворот. — Тетка моя. Она богатая, у нее кролей много. И все — белые, серые…

— А эти черные уродились! Негодные! — загомонили мальчишки, на всякий случай желая оправдаться. — Не бывало таких отродясь! И не надо нам в селе черных! Только и топить их…

— Черные — самые красивые, — сказал Эр-Ветер с холодной усмешкой. — Редкостные. Это ясно?

— Ясно… Чего не понять… — согласились двое — из тех, что помладше.

А Лихов малец заныл:

— Пусти-и! Я кролей назад отнесу. Тетка узнает — меня выпорют. Пусти-и…

— И князя, выходит, славить не будем? — прищурил глаза Эр-Ветер.

— Не будем! — подтвердили вокруг.

Мальчишки приободрились, по лицам вновь поползли ухмылки. Заводила в красной рубахе начал подниматься на карачки.

— И чего привязался? — забурчал он, когда цепь соскользнула с горла. — Подумаешь — кроли! Чего тебе чужие кроли? Не свои…

А Эр-Ветер нагнулся, подхватил его поперек тулова, шагнул с берега в воду — и забросил подальше. Парень бухнулся, взметнув тучу брызг. Мальчишки завизжали, засвистели, грохнули хохотом.

— Водяной-Текучий, сделай милость! — звонко крикнул Эр-Ветер. — Унеси глупость и спесь!

Из речки показалась мокрая башка с прилипшими волосами. Ошалелая морда заводилы оборотилась к Эр-Ветру.

— Ты урод! — выкрикнул парень под безжалостный хохот товарищей. — Да я тебе… мой батька тебя… — Видно, угрозы сочинялись плохо, и он молча полез на берег.

— А рубаха-то — глянь! — вскрикнул кто-то. — Во чудеса!

Рубаха, которая только что была красной, нарядной, из воды выходила тусклая, полинявшая. Краска бежала с нее, текла на штаны, превращая белое полотно в пятнистое. Золотой шнур с кисточками развязался и уплыл по течению. Над рекой звенел дикий хохот и визг.

Лих отпустил мальца и велел нести кроликов к тетке; вдруг она еще не хватилась? Мальчонка поволок корзину прочь, радуясь, что легко отделался. Старшим мальчишкам было не до него — они животы надрывали, глядя на посрамленного товарища.

Тот поплелся через луг, поддергивая сползающие штаны. Похоже, Водяной-Текучий не один только шнур золотой унес, а еще и веревочку из штанов вытащил. Отойдя подальше, заводила обернулся и крикнул:

— Ты, пришлый, смотри! Мой батька на тебя управу найдет! А тебе, Лих, я красного петуха подпущу! И бабке твоей! — Он бросился бежать к селу. Штаны держал обеими руками.

Красивое, по-девичьи тонкое лицо Эр-Ветра перекосилось, глаза сделались бешеные. Мальчишки порскнули в разные стороны, помчались — только пятки засверкали.

— Эр, стой! — Лих поймал его за руку, понимая одно: коли ветер догонит паршивца — убьет. — Не трожь дурня! Уймись.

Эр-Ветра трясло, белое лицо стало серым, как пепел. Однако он покорился, не стал кидаться в погоню.

— Красного петуха? — процедил он, кривя губы. — Пусть попробует. — Он перевел дыхание, успокоился. — Лих, ты весь мокрый. Дойдешь?

Лих вылил из башмаков воду, прямо на себе обжал одежду.

— Дойду как-нибудь. Не спеша.

Двинулись. Лих ковылял, с тоской размышляя, что путь к Подземному-Каменному долог и всякой воды по дороге встретится немало.

— Я третьего дня проезжал Новые Горенцы, — поведал Эр-Ветер. — Там козу пытали — князя славили.

— Хори поганые! Ты козу отбил?

— Она уже мертвая была, когда я появился. Мальчишки вокруг плясали и песни горланили. А у бабки, чья коза была, сердце схватило. Она к вечеру померла.

— А мальчишки?

— Им-то что? Бабку не они умертвили. За козу одних пожурили, других постегали… легонечко, без души. Новые Горенцы — село большое. Там князя восславлять очень важно. Кроликами, козами, людьми.

— Людьми — тоже? — не поверил Лих.

— Скоро и до них дойдет. — Эр-Ветер передернул плечами, звякнул цепью.

Светило солнце, поблескивало на воде, сушило на Лихе одежду. Из Малых Смешан, уже совсем близких, доносилось блеяние коз, перебранка соседок, смех и визг расшалившихся девок. Потом надсадно залаяла собака, заревели дети, заругались сердитые дядьки.

— Князя славят, — процедил обозленный Эр-Ветер. — Когда к подземному владыке пойдем?

Лиха тянуло присесть, дать отдых тяжелым, ноющим ногам. Как идти, если ноги отказываются служить? Он спросил:

— Эр, твой конь меня выдержит?

— Мне его отец подарил. Гордец может в седле ветер нести… а камень не унесет. Сядь, отдохни.

Лих повалился в траву, скинул мокрые башмаки, принялся растирать ступни. Больно — страсть.

Эр-Ветер полез в мешок, притороченный к седлу. Достал плоскую бутыль черного стекла, с натугой вытащил пробку.

— Глотни. Это поможет.

Лих сделал осторожный глоток. Знакомый сладкий огонь, возвращающий силы и жизнь. Он поболтал бутыль, слушая. В ней плескалась едва ли половина.

— Маловато для длинной дороги. Это все, что есть?

— Увы. — Эр-Ветер тщательно заткнул горлышко пробкой, спрятал драгоценный напиток. — Легче?

Лих кивнул, молча обулся. Надо было потолковать об очень важном, а он не знал, как начать разговор.

Есть старый закон: за спасенную жизнь нужно расплачиваться. Что спаситель захочет, то и отдать, будь это дом, конь, урожай либо деньги. Только людей нельзя отдавать и то, что дороже жизни. Лих так и сяк прикидывал, что может прельстить Эр-Ветра. Нож, отцом даренный? Книжки старые, до дыр зачитанные, которые отец с ярмарок привозил? Душегрейка на меху, почти новая, прошлым годом пошитая? Смешно. До слез смешно, как Лих богат.

— Что тебе покоя не дает? — неожиданно спросил Эр-Ветер.

Мысли подслушивает. Так Марийка умеет, но ведь она — колдунова дочь… зато Эр — внук Воздушного-Ветреного. Смирившись с этим, Лих обреченно спросил:

— Что ты хочешь за спасенную жизнь? — Уточнил: — За мою, — потому что Эр-Ветер сильно удивился.

— За спасенную жизнь разве что-то дают?

— Так положено.

Снежный чужак улыбнулся; слова Лиха его позабавили.

— И что у вас есть, спасенный господин Лихолет? Из чего выбирать?

Придушив уязвленную гордость, Лих собрался назвать самое ценное: нож и песика Ясного. Но сообразил: случись что — дом загорится, к примеру, а Ясный будет внутри — Лих кинется его спасать, о собственной жизни не заботясь. Выходит, нельзя песика отдавать, потому как дороже жизни он получается.

— Ну? — веселился Эр-Ветер. — Что ты предложишь — башмаки или лавку под задницу?

— Лавкой тебе по башке, — не снес Лих обиды. Затем его осенило: — Хочешь, отдам каменицу? Она теперь моя. Потому как была бесхозная, а я ее нашел и ей кланялся.

Эр-Ветер поскучнел, улыбка растаяла. И то правда: на что ветру куча камней?

— Я обязательно должен просить вещь? — осведомился снежный чужак.

— Можешь — службу. Но я и так согласен к Подземному-Каменному идти.

— Я бы твоей дружбы хотел, — проговорил Эр-Ветер, глядя себе под ноги. И, смутившись, быстро добавил: — Глупость ляпнул, наверно?

Лих хорошенько подумал, как ответить, чтобы вдвое глупей не вышло.

— Сейчас к бабке Заряне ввалимся, браги попросим. За дружбу тяпнем по кружечке. Лады?

— Лады, — улыбнулся Эр-Ветер. Улыбка отчего-то вышла грустная.

Дом бабки Заряны стоял на краю села, дальнем от речки. Его построили, еще когда Лихов отец был совсем маленький. Наверно, дом ставили так, чтобы каменный малыш до речки не добежал, не утонул, если мать не досмотрит. Это Лих сейчас так подумал, а раньше ему было просто досадно, что бабке далеко воду с речки таскать. И колодец у себя она почему-то не рыла, копанкой обходилась. Прежде Лих в той копанке часто купался; солнце воду в ней грело, точно в котле.

Сад возле дома был замечательный. Вишни, яблоки, груши у Заряны раньше всех поспевали; и дольше всех висели на ветках, не гнили и не падали. Бабка успевала их собрать, даже если никто не помогал. Впрочем, такой несуразицы почти не случалось: Лих всегда прибегал помогать по хозяйству, кроме как в сильный дождь. Крепко он бабку свою любил.

Бабка Заряна, увидев гостей, обрадовалась, засуетилась, кинулась выставлять на стол угощение. Хлеб, сыр, оладьи на меду, козье молоко, крыжовник.

— Гости дорогие, вот славно, что пришли! Я как раз наготовила, а есть некому. Лишек, родной, садись под окно, там солнцем нагрето… Эрик, где тебе лучше? Садись же к столу, что стоишь? Не бойся: там чисто, не замараешь свой плащ. — Бабка наскоро прошлась по лавке тряпицей, приобняла Эр-Ветра за плечи, подтолкнула к столу: — Садись, детка. Худой да заморенный — чисто конь у дурного хозяина. Сейчас покормлю. Да! О коне. Чем его потчевать? Белым хлебом? Этого нет, не взыщи. Оладушек дать? На меду. Совсем нельзя? Ладно. Тогда сам ешь, порадуй хозяйку.

Бабка Заряна, даром что старая, была быстрая и ловкая, как молодуха. И платье на ней молодке впору — с цветами да с кружевом, и косынка на седой голове — будто синего неба клочок. И глаза молодые, веселые. А что лицо в морщинах — так на то и бабка она, а не девка на выданье.

Конец ознакомительного фрагмента.