Подземный-Каменный

Елена Ворон

Что делать, если мир сошел с ума? Лишь недавно он был разумным и добрым; иное дело – сейчас. Люди становятся жестокими, коварными, сребролюбивыми, всюду плодятся доносчики, палачи и просто любители поглазеть на чужие мучения – а древние владыки, хранители здешних земель, теряют прежнюю власть и не в силах поддерживать исконный порядок вещей. Двое юных героев отправляются в путешествие, надеясь спасти мир, катящийся в пропасть. Мужество и стойкость, благородство и великодушие, изворотливость и бойцовские качества помогают им одолеть умных, безжалостных и очень опасных врагов.

Глава 2

Наутро стали выяснять: кто раньше света поднялся и прибрался в цветнике? Собрал поломанное, подвязал помятое. Румяна с Кариной и хотели бы похвалиться, но их мать позже всех добудилась. Бабка Люта? У той с вечера в спину вступило, она по клумбам не ползала — не могла. Неужто Лих? Нет: в мокрый цветник он бы до восхода не вылез. Его туда палкой не выгонишь! Ну, не мать же, в самом-то деле. Ей что — забот других нет, кроме как ночью в собственном цветнике тайком шастать? Так и не выяснили.

Лих не стал рассказывать про вчерашнее, чтобы никого зря не пугать. И потихоньку улизнул с огорода, где сестры принялись полоть гряды с зеленью, а Лиха ожидали расплодившиеся улитки. Собирать их — не женское дело, сестрицы от одного вида жирных рогатых тварей визжат. Правда, бабка Люта улиток собирает и давит с удовольствием, но ведь ей в спину вступило, бабка лежит да охает. Поэтому она не видела, как Лих улизнул.

Он двинулся к колдуну. Расспросить надо про каменицу да про стеклянное-белое, цепью звякающее. И заодно посоветоваться, как вообще быть. Нужен, очень нужен Лиху добрый совет.

Его дом стоял на окраине, а дом Мария — еще дальше, за ореховой рощей. Жил колдун на особицу, в дела сельчан без нужды не вмешивался, помогал людям охотно, сам о помощи не просил. Колдун — он и есть колдун, зачем ему человеческая подмога?

Лих шагал по проселку, радуясь ясному небу и теплому солнышку. Вдоль проселка стояли клены, в тени на траве еще лежала роса. Лиху она была не страшна: он надел башмаки. Правда, они сырые после вчерашнего, да это не беда. Главное — дождя нет. Вот он и радовался.

На дорогу выступил белый конь. Чудной: сам ростом не вышел, а грива и хвост — до земли; ноги тонкие, как у жеребенка; глаза большущие, черные и блестят. И сам блестит, будто из стекла сделан. А конского запаха нет, и мухи с оводами над мордой не вьются. Чисто игрушка, большая да бестолковая. Того и гляди, побьется-поломается.

Коняшка остановился, прядая ушами. Лишь тут изумленный Лих заметил, что на спине у коня — всадник. Белый плащ шит серебром — не богато, едва-едва узором сбрызнут. Штаны с камзолом, или как там оно у господ называется, тоже белые; и даже сапоги из тисненой кожи белоснежные, ничуть не замаранные. А вокруг пояса стальная цепь намотана, свободным концом достает до колена.

Как же тонконогое стеклянное чудо еще и наездника держит?

— Приветствую вас, господин Лихолет, — звонко сказал всадник.

Лих решил, что его хотят оскорбить. Затем подумал, что насмехаются. Потом пришло в голову, что это не всадник, а переодетая всадница, и следует быть повежливей. Мало ли, для какой надобности знатная дама парнем прикидывается.

— Здравствуй, гос… — Он чуть не ляпнул: «госпожа», но спохватился: — господин хороший.

Пожалуй, все-таки и впрямь господин.

Молодой. Очень пригожий. На кой хорь такая красота, когда парня за девку можно принять? В тонком, гордом лице — ни кровинки, сквозь кожу на лбу жилки просвечивают. Белые волосы серебряным шнуром прихвачены, чтоб в глаза не лезли. Темные брови точно мастером нарисованы, на верхней губе — светлый пушок пробивающихся усов. А глаза у незнакомца серые, как дождевая туча, и смотрят жестко и холодно. Впрочем, чудной пришелец глядел не на Лиха, а на проселок у него за спиной. Лих обернулся посмотреть, кто там есть. Проселок был пуст, одни клены по сторонам стояли.

— За тобой никто не увязался? — огорошил чужак вопросом.

Простое «за тобой» Лиху пришлось по душе куда больше, чем нелепое «приветствую вас» и «господин Лихолет».

— Я тайком сбежал. Ни одна собака не видела.

— Хорошо, — кивнул незнакомец.

На руке у него был перстень с прозрачным, как вода, камнем, а больше никаких украшений — если не считать серебряного шнура на волосах и цепи на поясе.

— Я искал тебя, — сообщил чужак. — Ты мне нужен.

Любому другому Лих ответил бы, как полагается, и ушел. Но этого чудака на стеклянном коне можно было и выслушать. Тот сообразил, что начал разговор неудачно, представился:

— Меня зовут Эр.

Что за имя такое неслыханное? Откуда он — из-за моря? Но говорит по-здешнему чисто. Тогда — с гор? Люди болтают: в горах хорь знает кто водится; может, там и стеклянные коняшки обитают? Лиха тянуло потрогать диковинную животину, однако он удержался. Спросил:

— Откуда ты?

— С неба, — ответил Эр.

Соврал: по глазам было видно, что врет. Опустил взгляд, не посмел Лиху в лицо прямо смотреть.

И опять от кого другого Лих бы ушел, но сейчас не стал торопиться.

— Что ж тебе надо, Эр с неба?

Чужака задела насмешка.

— Я — Эр-Ветер, — объявил он гордо.

— Ветреный — то есть, до девок охочий?

Пришелец вскипел, грозовая туча в глазах сверкнула молнией. Лих ожидал: гром прокатится.

— Я тебе не… — Эр-Ветер осекся. Потеребил повод коня. — Лих, я пришел за тобой. Я уже год ищу… — он запнулся, умолк.

— Ты целый год разыскивал меня? — переспросил Лих, недоумевая. — Зачем?

— Тебя здесь убьют, — проговорил Эр-Ветер, опустив голову.

Лих рассердился. Двух десятков слов не сказал — а соврал дважды! Так, видно, у вельмож заведено. Что ж, честные селяне им не попутчики.

— Проваливай, — Лих обогнул коня и зашагал своей дорогой.

Да вскоре раскаялся. От стеклянного чуда ушел — не потрогал. И чудака светловолосого не выслушал; хоть бы складным враньем позабавился. А впрочем, Эр-Ветер врал нескладно. Стеснялся, видать.

На краю ореховой рощи, за которой стоял дом колдуна, Лих оглянулся. Стеклянное чудо шло следом. Малорослый коняшка шагал, свесив голову, подметал траву длинной гривой. Так же понуро сидел в седле всадник. Чисто генерал разбитой армии, про которого Лих в книжке читал.

Он подождал, пока Эр-Ветер приблизится. Стука копыт не слыхать — удивительный конь будто не по земле ступает, а плывет в воздухе. Ногами перебирает для виду, чтобы люди не пялились.

— Ну, что тебе? — спросил Лих, жалея нового знакомца. До того уныло они с коняшкой тащились, что не пожалеть было нельзя.

Эр-Ветер снял перстень с прозрачным камнем, протянул Лиху:

— Возьми.

Лих подавился воздухом. На его-то корявые руки — перстень?! Эта цацка даже на мизинец не налезет. И вообще — на кой хорь?

— Ты с ума своротил?

— Возьми, — повторил Эр-Ветер. — Это не простой камень.

— Алмаз, что ли?

Алмазов Лих отродясь не видел, но в книжках читал, как разбойники их у Подземного-Каменного похищали. Разбойники через камни лютую смерть приняли, а алмазы по миру разошлись, принесли людям многое горе.

Поколебавшись, он взял у Эр-Ветра перстень, покрутил в руках. Камень вроде бы и прозрачен, как вода, но не так уж и прост. Подобно глазам колдуна Мария, цвет обретает: то зеленоватым блеснет, то синим, а то внутри красная искорка зародится, подмигнет пару раз — и погаснет. Лиха потянуло принять подарок. Хотя где это видано — от чужаков дары брать? Неизвестно, чем придется отдаривать.

— Это слеза Подземного-Каменного, — сказал Эр-Ветер.

— Подземный-Каменный плакать не может, — возразил Лих. — Ему там, под землей, брагу не дают.

Эр-Ветер удивленно моргнул.

— Вот как? Впрочем, тебе виднее.

Лих засмеялся и простил прежнее вранье.

— Забирай, — он хотел вернуть перстень. — Куда он мне? Людей смешить?

— Подержи немного. И выслушай меня, будь ласков.

Звякнув цепью, Эр-Ветер соскользнул с коня наземь. Юный князь, да и только. Невысокий, но стройный, гибкий, руки холеные.

— Зачем тебе цепь? — полюбопытствовал Лих.

— У земли держит. Чтобы ветром не унесло.

Да: эдакого может и унести, если посильней дунет.

— Я год разыскивал таких, как ты, — начал Эр-Ветер. — Пятерых отыскал, звал с собой. Все отказались. Ты — последний, кто есть… кто остался в живых.

— Погоди. Ничего не разберу. Каких — как я?

— Каменных, — ответил чужак. И умолк, будто сказал все необходимое.

Это Лих — каменный? Ну, да, бывает — от холодной воды. Мало ли, чего с кем бывает. У бабки Люты вон в спину вступает — так она сутками лежит, встать не может, как деревянная.

— И отец твой был каменный, — добавил Эр-Ветер, — и его отец — тоже.

— С чего ты взял?

— С неба многое видно.

— А оттуда не видно, как за вранье зубы вышибают?

Эр-Ветер улыбнулся, коротко и безрадостно; зубы у него были ровные, белые, будто из жемчуга выточенные. Краше, чем у Лиха, хотя у него-то были зубы отменные; Марийка шутила: лучшие в селе.

— Твоя бабка деда видела, а не ведает, куда сгинул. Они свадьбу не играли, не успели. Он огулял ее — и пропал, будто не было. Скорей всего, утонул где-то. Знаешь ведь сам, да? И каково ей пришлось, пока ребенка носила.

Лих знал. Лютая бабка не раз поминала, что Заряна ребенка без мужа прижила и выносила его колдовским способом: варила суп из камней, глину ела, песок. Оттого он и каменный. И Лих такой же, в отца уродился.

— Мало вас, потомков Подземного-Каменного, — продолжал Эр-Ветер. — То есть, в здешних краях было мало, а теперь совсем не осталось. Пятерых, кого я нашел, убили. Этот владыка нынче у князя в немилости. И правнуки его здесь ни к чему.

— Кому от них вред?

— Князю.

— Эр, не смеши! Князь — во-он где, — Лих махнул в сторону далеких гор, у подножия которых лежала столица, — а я — тут. В селе. Чего ему меня бояться?

— А того бояться, что захочешь — дойдешь до Подземного-Каменного.

— На кой хорь?

Эр-Ветер развел руками:

— Не знаю, на кой. Мне дед сказал: отыщи каменного и отведи к подземному владыке. Дальше он сам разберется, что делать.

— Я разберусь?

— Ты, кто ж еще? Говорю тебе: прочих убили. Они ближе к княжьим людям были, те быстрей и добрались. И до тебя доберутся, если будешь сиднем сидеть.

Лих потряс головой. Он не знал, поверить или плюнуть в глаза и уйти.

— Ладно. Княжьи люди убили тех, дальних; а мой отец? Тут чужаков зимой не было, когда он в речку упал.

— Свои были, — неохотно выговорил Эр-Ветер. — Столкнули твоего отца в воду; не сам он на мостке навернулся. И следы на снегу оставались, да их затоптали, когда народ набежал.

Да: лежал снег. Редко он выпадает, а тогда насыпался, как на заказ. Выходит, следы можно было распутать…

— Откуда ты это знаешь?

— Я же сказал: с неба видно. Мой дед — Воздушный-Ветреный. Он все знает, что внизу творится. Только мало рассказывает.

— Кто убил? — спросил Лих, чувствуя, как внутри становится горячо.

Эр-Ветер отвел взгляд.

— Дед не сказал. Ему-то все едино…

— Врешь. Кто?

— Не знаю!

Лих отвесил затрещину. Двинул бы в челюсть — вышиб бы зубы, как полагается за вранье. Однако пожалел, не стал уродовать красавчика. Тот на ногах не устоял — в траву брякнулся, только цепь зазвенела.

Взвился на дыбы стеклянный конь.

Эр-Ветер вскочил с криком:

— Гордец, нельзя!

Коняшка прошелся на задних ногах, болтая передними в воздухе, будто представлял в цирковом шатре. Лих отшатнулся. Копыта стеклянного чуда выглядели очень даже увесистыми.

— Он бы проломил тебе башку! — Эр-Ветер схватил коня под уздцы, погладил, успокаивая: — Тихо, тихо. Хороший зверь. Молодец.

— Разве конь — зверь? — спросил Лих. Он пытался решить, как быть дальше: то ли верить, что бы ни городил светловолосый чужак, то ли не связываться с ним и уйти.

— Гордец — зверь, — сообщил Эр-Ветер. — Если что, он и горло может перегрызть…

Белое, с просвечивающими жилками лицо вдруг сделалось несчастным. Чужак обнял своего коня-маломерку, а коняшка выгнул шею и ласково потыкался мордой хозяину в плечо, будто утешая.

Лиху стало неудобно за то, что распустил руки. К тому же он выронил перстень, который ему дали подержать. Экая незадача. Он обшарил взглядом траву. Не видно безделушку; придется сейчас ползать на брюхе, землю ощупывать.

— Лих, ты… ты меня выслушай, — запинаясь, начал Эр-Ветер. — Я не со злом явился. Ты прав: дед сказал, кто убил твоего отца. Но он не знает, почему убил. Это настолько нелепо… Проще допустить, что дед ошибся.

— Разве воздушный владыка мог ошибиться?

— Не ошибся — так солгал; это он может. Поэтому я не назову тебе имя. Ты пойдешь разбираться кулаками; а вдруг не к тому, к кому надо?

— То есть убивец может жить спокойно, в ус не дуя? И наказания не дождется?

— Дождется, если ты мне поверишь. Слушай. Наш князь не понимает, что делает. Когда он призывает забыть древних владык и обратиться к новому, которого сам же придумал, он воображает, будто древние умрут, а новый народится. Потому что люди станут в него верить, и эта вера якобы даст ему силу. Но князь не властен над всем миром. Под его рукой — одна страна, и та меньше, чем ему кажется. А древние владыки — везде владыки. И в столице, и в твоем селе, и за морем. Они не сгинут оттого лишь, что полстраны их забыло. Ну, пусть даже вся страна. Если княжьи люди повырежут самых ярых противников, оставшиеся поверят во что угодно. Допустим. И что будет с владыками?

— Плюнут и уйдут. — Сам Лих так бы и сделал.

— Верно. Они забудут народ, который от них отказался. Дед сказал: он первый перестанет заботиться, тучи гонять. Водяной-Текучий тоже не сильно к людям близок. Он быстро прекратит за реками да ключами следить; реки обмелеют и затинятся, ключи бить перестанут, колодцы загниют, пересохнут. Лесной-Дарящий, конечно, дольше других будет людей жалеть, лесом да зверьем одаривать. Надолго ли леса хватит? Вырубят, выжгут, зверя дикого выбьют.

— А Подземный-Каменный — он что?

— А за подземного я не знаю. Ты — его прапраправнук — что ты можешь о нем сказать?

Лих развел руками. Ничего толком о предке ему не известно. В книжках одно написано, в сказках говорится другое.

— Может, земля держать перестанет? — предположил он. — Размякнет, станет как мокрая глина или зыбучий песок. Уйдет в нее вся страна, с князем вместе. Затонет по самую крышечку. А сверху новая корка схватится. И на ней будут новые люди жить, которые от соседей придут. Которые владык чтили. — От нарисованной картины самому стало тошно, и он спросил о другом: — Эр, коли ты — человек небесный, почему о земле печалишься?

— Я на ней живу. И мать моя… тоже. И… сестры с братьями…

Эр-Ветер так запинался, так неуклюже врал, что Лиху было неловко слушать. Потоптавшись, он вздохнул, простил вранье и спросил дальше:

— А я что могу сделать? Если приду к Подземному-Каменному?

— Я уже говорил: понятия не имею. Дед велел привести к подземному владыке кого-нибудь из потомков. Дескать, это поможет.

— А дедушка твой не соврал? Ты сам сказал: он горазд шутковать.

Эр-Ветер потряс головой:

— Не в таком деле. Я к нему… я его звал в день, когда… — он смолк, мазнул пальцами по щеке, отирая неожиданную слезу. — Я тебе потом расскажу.

Лих прикинул: парень год разыскивает попутчика, чтобы явиться к подземному владыке. Выходит, уже год как случилось то, о чем он и сейчас плачет.

— Мать с сестрами живы? — Вопрос вырвался — будто скользкий, только что пойманный угорь из рук выпрыгнул.

— Нет, — прошептал Эр-Ветер. — Никого не осталось.

Сил не было на него смотреть. Лих смерть отца уже пережил, переболел. Ему легче было — он каменный. К тому же по весне он Марийку обрел; да и мать с сестрицами, с бабкой Заряной у Лиха остались. И пес Ясный. А у этого бедолаги — один конь.

Сев на корточки, Лих принялся шарить в траве. Надо перстень найти. Эр-Ветер сокровище не для того отдал, чтобы Лих его тут же посеял.

В его небыструю голову пришла следующая мысль, очень важная.

— Эр, но если мне с тобой идти, как же мои-то останутся? Мать с сестрицами пропадут. Вон Огневичи — экую пакость вчера учудили; дальше-то хуже будет.

— А ты вчера чем помог? — отозвался Эр-Ветер. — Тем, что в ручье мало не умер?

— Если б я дома был, Огневичи бы не сунулись.

— Еще как сунулись бы поганцы. Ты просто не знаешь, как бывает… Что ты ищешь?

— Перстень обронил, вот и ищу.

— Растеряха. — Эр-Ветер присел на корточки и принялся быстро-быстро охлопывать траву ладонями. Так у него ловко получалось — словно музыку выбивал; еще и цепь в лад позванивала. — Не пропадут твои, не бойся. Мать замуж выйдет, за отца своих дочек. При тебе постесняется, пока год не прошел со дня смерти. А без тебя выскочит.

Лих перестал искать перстень.

— Эр, будет врать. Я устал слушать.

Эр-Ветер уселся в траву, не беспокоясь за белый плащ и штаны.

— Я говорю правду. Вчера, как вы по кроватям расползлись, твоя матушка шасть за дверь — и к милому. Жаловаться, совета просить, ласки искать. А едва развиднелось, вернулась и стала в цветнике прибираться, у отца твоего прощенья испрашивать.

— Что ты брешешь?! — вскипел Лих, и только близость стеклянного коня уберегла Эр-Ветра от новой затрещины.

— Я слышал, как она причитала над клумбами. А ты бы лучше порадовался, что у матери есть человек, который ее сердцем греет.

С этим Лих не стал спорить. Вновь взялся за поиски, нащупал в траве ободок. Выпростал из травинок. И охнул: чудесного камня в перстне не было. Осталась одна оправа с коготками, которые раньше держали сокровище.

— Камень пропал!

Расстроившись, Лих стал искать заново, пополз на карачках. Да разве камешек сыщешь? Он маленький, плоский. Вывалился и улетел незнамо куда. Может, его уже конь сожрал: вон стоит, траву щиплет.

— Эр, прости. — Отчаявшись найти пропажу, Лих поднялся. — Говорил я: ни к чему мне твой перстень…

— Покажи руку, — попросил Эр-Ветер. — Ту, в которой держал.

Лих протянул ладонь — широкую, жесткую. На ней блестело пятно, точно мокрое. Эр-Ветер вскочил с земли, как будто Лих его дорогим подарком обрадовал.

— Вот где камень, — сказал он, тыча пальцем Лиху в ладонь. — Тебе в руку вошел. Признал за своего.

Лих уставился недоверчиво. Конечно, с утра рука была как рука, безо всяких там пятен. Но чтобы камни такие коленца откалывали? Раз — и скок в человека? А впрочем, сказал же Эр-Ветер: это — слеза Подземного-Каменного. Может, и впрямь за родного признала?

— И что теперь будет?

— Теперь ты точно со мной пойдешь, — просиял улыбкой Эр-Ветер. — Мне перстень отец дал. Говорил: он подскажет, когда я найду того каменного, который сумеет помочь.

Лих сообразил: отец Эра — сын воздушного владыки и вполне может обладать всякими чудесными штуковинами. Кроме того, выходит, его отец жив, раз напутствовал в поисках.

— А это куда? — Лих предъявил осиротевший без камня перстень.

— Сестренкам подаришь, пусть кукол своих наряжают.

Лих сунул цацку в карман. Сестрицы в куклы уже не играют, а из-за безделушки, одной на двоих, лишь поссорятся.

Эр-Ветер, очень довольный, взял коня под уздцы.

— Идем к колдуну? Ты ведь к Марию шел?

Лиху не хотелось вести белоснежного красавчика Марийке на погляд, однако не гнать же прочь. Пускай идет. Марийка на него в один миг не перекинется, а если Эр себе чего позволит, Лих быстро объяснит, что к чему.

Эр-Ветер улыбнулся, словно прочел его мысли, и повел коняшку по тропе через рощу, коротким путем. Так уверенно двинулся, будто не первый раз ходит. А может, и в самом деле не первый, размышлял Лих, шагая позади и глядя на коняшкин хвост, метущий землю. Эр всю ночь караулил: и за матерью подглядел, и к колдуну мог наведаться.

Сегодня у Мария волшебство не творилось. Ставни в доме были распахнуты, и тетка Белана кормила обитавших в выгородке цыплят. Уже не желтые пуховички, а рябые голенастые подростки толпились у плетеной стенки, жадно клевали зерно, всей оравой подавались туда, куда она бросала новую горстку.

— Здрассьте, теть-Лана, — пробормотал Лих, робея перед Марийкиной матерью.

Красавица Белана не спеша повернулась. На русых волосах короной смотрелась кружевная косынка, на белой блузе голубели вышитые цветы, синим водопадом струилась шелковая юбка, из-под которой виднелись белые башмачки. Видать, куда-то собралась, раз такая нарядная.

— Здравствуй, Л… — Белана запнулась, зерно посыпалось цыплятам на спины. — О-о, кто к нам прише-ел! — пропела она. И громко позвала: — Марийка! Поди сюда! У нас гость!

Так и сказала: «гость», а не «гости». Вредная тетка.

Эр-Ветер поклонился хозяйке, назвался. Белана поставила на лавочку плошку с остатками зерна; на лавку тут же откуда-то слетел разноцветный петух, примерился к угощению и принялся нежным «ко-ко-ко» созывать кур. Те поспешили со всех концов двора, пролезая в дырки под забором, словно кошки.

На крыльцо вышла Марийка. Красивая — страсть; у Лиха аж сердце зашлось. Марийка с самой весны день ото дня становилась все краше, а сегодня была особенно хороша. Алый шелк платья прикрыт белым кружевом, на груди сверкают цветы, сделанные из кружева с бисером; смоляные волосы перевиты красной лентой. Увидев Эр-Ветра со стеклянным конем, Марийка изумленно распахнула свои черные, как ночь, глазищи — и кинулась с крыльца.

— Гости-и! — взвизгнула она, подпрыгнула и повисла у Лиха на шее. — Ух, какие гости у нас! — она звонко чмокнула его в подбородок и спрыгнула наземь, обернулась к Эр-Ветру: — Здравствуй, снежный чужак.

— Его зовут Эр-Ветер, — сообщил Лих, потому что Эр молчал: стоял столбом и глядел на Марийку.

В его серых, как дождевая туча, глазах было что-то такое, отчего она смутилась и взяла Лиха за руку.

— Идемте, — Марийка указала на увитую плющом беседку в углу двора. В ней зимой и летом колдун Марий принимал гостей, никогда не приглашая их в дом. — Морс будем пить. Или брагу? — предложила Марийка. — Эрик, хочешь браги?

— Не хочет, — усмехнулась подошедшая Белана, взяла у Эр-Ветра коня. — Чем коника угостить? Хлебом?

— Белым, — отозвался Эр-Ветер, выпуская из рук повод и не отрывая взгляд от Марийки. — Ему черный нельзя.

Белана засмеялась, как будто услышала хорошую шутку, и повела Гордеца к коновязи у ворот.

— Пойдем, пойдем, мой хороший, — ворковала она, и коняшка послушно шел, как за мамкой.

— Марийка — моя невеста, — вполголоса, чтобы не донеслось до Беланы, сообщил Лих. Чуял же, что не след вести сюда чужака. Марийка сразила его наповал; не хватало, чтобы и он ей глянулся. Свадьба-то — дело еще не решенное. Лих с Марийкой между собой сговорились, однако с родителями про то ни слова не было сказано.

— Эрик, что ты так смотришь? — Марийка боком прижалась к Лиху.

— У моей невесты было такое же платье, — отозвался Эр-Ветер.

— Бедный ты мой, — с неожиданной жалостью проговорила Марийка и погладила его по руке. — Идите в беседку. Я сейчас.

Она убежала в дом, и туда же ушла Белана. На лавке вокруг плошки с зерном суетились куры, хлопали крыльями, толкались. Стеклянный конь смирно стоял у коновязи, тянулся мордой к земле, что-то вынюхивал, как собака.

— Идем, — подтолкнул Лих Эр-Ветра. Все же он был здесь если не хозяин, то почти свой, Марийкин будущий муж. А Эр — со всех сторон гость.

— Марийка похожа на мою Даринку, — сказал тот. — Я как увидел, решил: она… Даринка тоже была красивая. Очень.

«Была». Как же случилась у них эдакая беда, что никого не осталось?

Лих первым зашел в беседку.

— Садись, — указал он на скамью, подковой огибающую круглый стол.

Стол, скамья и вся беседка были сработаны из редкого дерева — розового, с золотинкой, и покрыты резьбой: по диковинным цветам и листьям ползали жучки и бабочки, летали стрекозы и птицы. Беседке со скамьей лет было много, а стол — совсем новый, весной сделанный взамен прежнего, и цветы с живностью вырезал на нем Лих. Колдун то ли его пригласил, то ли не возразил, когда Лих сам предложил пособить, — теперь уж не вспомнить. Но как-то так вышло, что Лих на колдуна поработал, а заодно Марийке глянулся, и сам на нее глаз положил. Она по весне еще девчонка была, а потом вдруг как повзрослела, расцвела — не узнать. Лих нарадоваться не мог, что никто вперед него не успел такую красу разглядеть.

На двор вышла Белана с куском хлеба для коня и лукошком, за ней выскочила Марийка с кувшином и кружками. Лукошко Беланы было полно снеди: черный хлеб с пряностями, сыр, рогалики со сладкой начинкой, плюшки с сахаром, сухарики с цукатами, куски пышного белого хлеба и стеклянный кувшинчик светлого, прозрачного меду.

Белана выложила снедь на стол:

— Угощайтесь. Марийка, предлагай. И себя не забудь.

Она указала дочери взглядом место подле снежного чужака, но Марийка уселась возле Лиха, подвинула ему кувшинчик с медом и белый хлеб.

— Лишек, ешь. Макай хлеб прямо в мед. А хочешь — сперва сыр бери. Эрик, не стесняйся.

Лих принялся за угощение, стараясь вести себя скромно. А Эр-Ветер остался к еде равнодушен, ни к чему не притронулся, лишь морс пригубил.

— Вкусно.

— Пей еще, — Марийка хотела подлить из кувшина, но Эр-Ветер прикрыл кружку ладонью:

— Нет. Благодарю.

— Что ты не ешь ни крошки, будто в доме врага? — с шутливой обидой спросила Белана. — Марийка плохо угощает? Или не по нраву что?

— Эр — с неба, — сообщил Лих. — Ему сегодня земную еду нельзя.

Марийка прыснула, схватила сыр и сунула Эр-Ветру:

— Возьми с собой, на завтра. И рогалики тоже.

Он улыбнулся слабой, виноватой улыбкой и покачал головой:

— Нет.

Тогда Марийка деловито сложила снедь в полотенечко, взятое со дна лукошка, и завязала узелок:

— Лишек, возьмешь с собой. Мед не даю — растечется.

Белана поглядела с неудовольствием. Вряд ли пожалела плюшек с сухариками; ей не нравилась склонность дочери к Лиху.

— Теть-Лана, я полотенце верну, — сказал Лих. — Сестриц попрошу постирать и вышить на нем что-нибудь. Шелком.

Марийка захохотала, обняла Лиха за шею.

— Сестры твои — мастерицы аховые. Испортят полотенце такое хорошее. Старенькое, ветхое, в дырках. Станут вышивать — совсем порвут! — Смеясь, она заглянула Лиху в лицо, сделала губами движение, словно целуя. — Ты мне лучше из дерева что-нибудь вырежи. Все равно сидим, пока отца нет. Чем без дела ждать, займись-ка.

— Неси деревяшку. — Лих расцвел, довольный, что может себя показать. Тем более, что рядом с Марийкой он чувствовал себя не каменным, а очень живым и горячим.

Марийка сбегала в кладовку и вернулась с куском такого же дерева, из которого строили беседку — розового, с золотинкой. Шершавый брусочек с виду был неказистый, однако кому как не Лиху знать, какую красоту из него можно сработать. Он снял с пояса нож и принялся за дело.

Белана попыталась выспросить, кто такой Эр-Ветер и откуда. Он отвечал с неохотой, односложно, а потом, чтоб отделаться от расспросов, сунул руку под плащ и вынул украшенную перламутром флейту.

— Я вам лучше сыграю.

Чудесней музыки Лих отродясь не слышал. Флейта пела, смеялась и плакала. Пела о высоком ясном небе, смеялась о солнце с луною и звездами, плакала о земле с непутевыми ее обитателями. В чистых, чарующих звуках Лиху слышалась мечта о несбыточном, боль об утраченном, сон о небывшем. Удивительные переливы заставили разом грустить и радоваться, чего-то желать и бояться желаемого. Внезапно Лих с невероятной ясностью понял, что больше всего на свете он любит Марийку и хочет уберечь ее от всех мыслимых бед. Надо идти к Подземному-Каменному, что-то сделать… Упросить? Уговорить? Заставить? Там разберемся; главное — дойти.

Эр-Ветер отнял флейту от губ, положил на стол.

— Еще! — в один голос вскричали Марийка с Беланой.

— Эрик, пожалуйста! — Марийка протянула через стол загорелые руки, коснулась белых пальцев Эр-Ветра, погладила флейту. — Чудо какое… Сыграй еще, а?

Он убрал флейту под плащ.

Лих вновь принялся за работу. Того и гляди, колдун возвратится, а у Лиха еще не доделано. Крошечные стружки ложились на резной стол, присыпали птиц с бабочками.

— Сыграй со мной, — предложил Эр-Ветер Марийке.

— Я не умею, — отказалась она, обняла Лиха за пояс, показывая, что он ей дороже, чем снежный пришелец.

— Делай, как я.

Пальцами левой руки Эр-Ветер быстро отстучал что-то по столу. Марийка выпустила Лиха из объятий, обеими руками повторила замысловатый стук.

— А теперь — вместе.

Они отстучали в три руки. Марийка засмеялась, ее мать довольно улыбнулась. Ладилось все-таки дело у дочки с пришельцем. Лих сосредоточенно трудился над деревяшкой.

Правой рукой Эр-Ветер взялся за свободный конец своей цепи.

— А теперь — еще раз.

Застучали. Цепь зазвенела, заиграла, как диковинный инструмент.

— Еще! — закричала Марийка.

И пошло-поехало. Быстрый стук легких пальцев, переливчатый звон цепи; к тому же Эр-Ветер начал насвистывать. А свистел он отменно, почти как на флейте играл. Лих заслушался, хоть и разбирала досада, что ничего подобного он сам не умеет и Марийку развлечь так не может.

Наконец Эр-Ветер выпустил цепь, хлебнул морса.

— Славно получилось?

— Чудесно! Эрик, откуда ты такой взялся? — Марийка глядела на гостя во все глаза.

Он пропустил вопрос мимо ушей и обратился к Белане:

— Скажи-ка, добрая хозяйка: жена колдуна сама колдовать умеет?

— Немножко. Как всякая женщина, и чуть больше того. Приворотное зелье я отлично готовлю.

Лих оторвался от работы. Белана не шутила: она искренне предлагала Эр-Ветру сварить зелье для него и Марийки. Лиху кровь бросилась в голову, и руки стали горячие и злые.

Эр-Ветер опустил взгляд; ресницы притушили холодный блеск глаз. Он снова спросил:

— А обратное зелье, чтоб разлюбить, ты умеешь готовить?

— Тоже умею. Но обратное зелье должны пить двое по своей доброй воле. Иначе проку в нем нет.

Лих вернулся к работе. Невеста Эр-Ветра зелье не выпьет, и он ее в один миг не забудет. Но Белана-то какова! Змея, а не тетка.

Марийка сделала вид, будто мать просто так говорила, вообще.

— Я тоже много чего умею, — сообщила она доверительно. — И даже полезного чуточку.

— Человека в мышь превратить можешь? — поинтересовался Эр-Ветер.

— Ага! — радостно закивала Марийка. — Хочешь, сама превращусь?

— Давай.

Она сжалась и пискнула мышью. Снова пискнула и сделалась еще меньше, росточком с ребенка. Лих встревожился: а ну как и впрямь превратится в мышь, а потом назад не сумеет?

— Марийка, перестань.

Он думал обнять ее, помешать колдовству, но она отвела его руку — и пропала. На столе, среди крошек и стружек, сидела серая, с зеленоватым отливом, мышка. Она просеменила к узелку со снедью, мигом прогрызла в полотенечке дырку, вытащила сухарик с цукатами и понесла в пастишке к Эр-Ветру, положила возле руки. Отпрыгнула, когда он хотел накрыть ее ладонью, шмыгнула через стол обратно к Лиху, скакнула вниз, на скамью, — и вновь обратилась Марийкой. Черные глазищи смеялись.

— Здорово получилось?

— Молодец, — похвалила мать. — В следующий раз превратишь Лиха в зайца, чтобы скакал порезвее.

Что он ей сделал дурного? За что насмехается? Лих достал из кармана перстень без камня, примерил к нему свою работу. Почти ладно вышло.

— А если Марийка выйдет замуж, — снова заговорил Эр-Ветер, — она не станет настоящей колдуньей, как отец?

— Стану, — Марийка задрала подбородок. — У меня горшки в пляс пойдут, а веник сам в доме подметать будет!

Белана отнеслась к вопросу серьезно. Задумчиво поглядела на дочь, затем — на Эр-Ветра.

— Если выйдет замуж, она многого не сможет. Так Марий считает. Но я полагаю, что женское счастье важнее колдовских штучек. Хороший муж, здоровые дети… А горшки в пляс она и сейчас легко пустит, — закончила Белана с улыбкой.

Марийка прижалась к Лиху — и будто впервые заметила, чем он занят.

— Лишек! Что это у тебя?

Он закрепил последний коготок оправы и надел перстень Марийке на палец.

— Ах! — только и сказала она.

Вместо чудесного камня переливалась золотинками деревянная роза. Маленькая, но совсем как настоящая, со множеством лепестков.

— Ой, красота… — прошептала Марийка, любуясь перстнем. — Лишек, чудо какое… Вот уж угодил так угодил.

Расцеловать бы ее, такую обрадованную, да Лих не посмел под взглядом Беланы. Очень уж хмуро смотрела на него Марийкина мать.

Донесся перестук резвых копыт, и во двор вкатилась коляска, запряженная гнедой кобылой. На облучке сидел колдун Марий. Коляска с открытым верхом сияла на солнце, будто водой облитая. Лих слышал, что есть такая штука, лак называется, которой можно дерево покрывать, чтобы сверкало и от непогоды не портилось. Вот, значит, как это выглядит.

Колдун бросил поводья, спрыгнул наземь и зашагал к беседке. Белана поднялась мужу навстречу.

— Марий, у нас гости. Лиха ты знаешь, а это — Эр-Ветер…

Колдун стал в проеме, потеснив жену в узком пространстве беседки; Белана неловко плюхнулась на скамью. Марий глядел на Эр-Ветра, и его прозрачные, как водица, глаза обретали цвет ненастного неба.

— Что тебе надо здесь, ветер?

Эр-Ветер поднялся из-за стола, звякнув цепью.

— Я пришел с Лихом. Он хотел говорить с тобой, колдун Марий, — вымолвил он очень отчетливо, и голос при этом странно звенел.

Колдун нагнул голову; рыжие космы струились, будто языки пламени, черные брови шевельнулись сердитыми гусеницами.

— Марий, опомнись, — вмешалась Белана. — Эр-Ветер — наш гость.

— Не обижай Эрика! Не то я превращу тебя в веник! — вскричала Марийка, пытаясь обратить все в шутку.

— Уходи, — велел Марий Эр-Ветру. — И позабудь… — губы беззвучно шевельнулись, произнося заклинание.

— Не смей! — взвизгнула Марийка, срываясь с места. Кинулась на отца, дикой кошкой на нем повисла, вцепившись в рубаху.

Колдун стряхнул ее, бросил в руки оторопевшей Белане.

— Сидеть! — приказал, как собаке. — Молчать.

Белана обхватила дочь, удерживая у себя на коленях.

Колдун снова начал свое заклинание, но тут вскочил опомнившийся Лих:

— Ты что творишь, дядь-Марий?! Прекрати!

— Уходи! — закричала Белана. — Уходи, пока жив!

Марийка выкрикнула какие-то слова. Очевидно, волшебные, потому что колдун вдруг унялся, сник, даже сгорбился.

— Уходи, ветер, — повторил он негромко. — И ты, Лих, иди. — Он отступил, открывая путь из беседки.

Ошарашенный, Лих выбрался первым. Снова ставшие бесцветными глаза колдуна были обращены куда-то внутрь, словно Марий слушал свой внутренний голос.

— Прощайте, — сказал Эр-Ветер Марийке с Беланой. — Гордец, ко мне!

Коняшка потрусил к нему, а веревка, которой он был привязан, сама собой распустилась и упала на землю.

У ворот Лих обернулся. Марийка выглянула из беседки, взмахнула рукой, прощаясь. Он махнул ей в ответ и ушел со двора.

— Слышал, что сказала Белана? — заговорил Эр-Ветер, когда они вышли из ореховой рощи на проселок, обсаженный кленами. — «Уходи, пока жив». Она тоже знает, что тебе тут опасно.

В смятении, Лих потряс головой.

— За что колдун на тебя взъелся? Что ты должен был позабыть?

— Имя того, кто убил твоего отца… и намерен убить тебя тоже.

— Ма… Марий знает? — от изумления Лих заикнулся.

— Это Марий и есть, — печально ответил Эр-Ветер.