Лоцман на продажу

Елена Ворон

Вереница разнообразных миров открывается на страницах книги. В одном из них люди живут по законам авантюрного рыцарского романа, в другом космические странники колонизуют непокорную планету, в третьем обитают Летчики и Солдаты и длится беспощадная война. До поры до времени жители этих связанных самым неожиданным образом миров и не подозревают, что над ними нависла смертельная опасность. Остановить приближающуюся катастрофу пытается Лоцман из мира Поющего Замка, однако он продан – неясно как и непонятно почему. А всякий проданный Лоцман неминуемо должен погибнуть. Удастся ли приговоренному к смерти охранителю мира выжить, не предав своих друзей? Сможет ли он выполнить свой долг и уберечь от гибели пока еще живые миры?

Глава 3

Поутру Лоцман явился в столовую, по обыкновению, позже всех. Однако сегодня он не гонял по округе на мотоцикле, а прочесывал дворец и башни Замка в поисках Хозяйки. Не нашел.

— Всем доброго утра, — он уселся во главе длинного стола.

Бросил вопросительный взгляд на Ингмара: поведал ли ты про выходки Хозяйки? Северянин невозмутимо поглощал мясо, заедая моченой брусникой. Стало быть, новостями не делился — не в его характере трепать языком направо и налево. После вчерашней исповеди Лоцмана они не видались, и северянин еще не знал о втором явлении Хозяйки и ее странных криках о «мертвом Лоцмане». Об этом следовало потолковать с глазу на глаз.

Сквозь высокие витражи лился золотисто-розовый свет. Он отражался в зеркалах, плыл над белой скатертью и фарфоровой посудой, зажигал блестящие точки на серебряных приборах. Охранитель мира оглядел выложенную на блюдах богатую снедь и с изумлением обнаружил жареного зайца: как повелось, если он сам не сотворял горячее, на завтрак жаркого не бывало.

— Что за переполох в приличном доме?

Эстелла положила ему в тарелку изрядный кусок.

— Чего не сделаешь ради Лоцмана! Даже встанешь спозаранку и зажаришь дичь.

— Спасибо. Потрясающе, — он принялся уплетать зайца за обе щеки, хотя по сравнению с тем, что подавал на стол охранитель мира, мясо оказалось жестковато.

Рафаэль не поленился подняться с места и налить ему вина; Лусия то и дело подкладывала Лоцману кусочки повкуснее — все трое стремились загладить вчерашнюю размолвку. Он был тронут. В сущности, он сам провинился перед актерами — сорвал съемку, а виноватыми себя чувствуют они.

— Эст, как по-твоему, зачем красивой женщине скрывать лицо под маской? — выдержав приличную паузу, заговорил Лоцман.

Льдистые глаза Ингмара блеснули; однако он промолчал и как ни в чем не бывало продолжал жевать. Эстелла отнеслась к вопросу серьезно: руки с ножом и вилкой опустились, брови сдвинулись — она усердно ловила разлитые в воздухе сведения. Лоцман и сам полночи ловил, что мог, процеживая информационное поле, но ему хотелось услышать мнение актрисы.

— По обычаю, — Эстелла перевела дух. — В некоторых странах женщине положено прятать лицо от чужих, и ее видят только домашние.

— Или, к примеру, лицо обезображено, — подсказала Лусия.

Все посмотрели на девушку, и от смущения у нее закраснелись мочки ушей.

— А если она носит полумаску? — продолжал Лоцман.

— Значит, обезображена середина лица. А что?

— Ничего, так просто…

Охранитель мира способен творить жареное мясо, канистры с бензином и целительное вино, но в силах ли он исправить лицо Хозяйки? Лоцман невольно провел пальцами по извилистому шраму на щеке. Вчера перед сном он попытался стереть след старой раны — и с досадой обнаружил, что собственное тело не подчиняется приказаниям. Оно находится выше уровня, на котором Лоцман может творить и изменять свой мир. А Хозяйка — она и есть Хозяйка, а не простая актриса; и большой вопрос, распространяется ли на нее власть охранителя мира.

— А может, у нее прыщ на носу, — продолжала Эстелла, размышляя.

— Или веснушки высыпали, — подхватила Лусия. — И бородавки.

— Светлоликая, оборони! — Эстелла в деланном ужасе всплеснула руками. — Не поминай лихо — заведется.

— Не буду, не буду… Я вчера прочла одну книжку, — разговорившись, Лусия позабыла обычную стеснительность. — Называется «Последний дарханец»…

Лоцман выронил вилку.

— Как ты сказала? — Голос сел от внезапного волнения, пальцы задрожали, охранитель мира прижал ладони к столу. — Как называется?

— «Последний дарханец», — ответил за Лусию Рафаэль. — Я тоже прочел — здорово. Главное, я понял: вот настоящая книга, а все наше — барахло для слабоумных.

Дворцовая библиотека и впрямь вызывала недоумение и обиду: на трех стеллажах теснились убогие книжонки с обрывочным, невнятным и путаным текстом. Несколько детских книг заметно выигрывали — истории про Красную Шапочку, Робин Гуда и капитана Гранта были изложены полно и хорошим языком — однако для целого мира этого, конечно, мало. А уж так называемый Большой Толковый словарь попросту вызывал смех: четыре томика с мизинец толщиной, статей в них кот наплакал, а объяснения таковы, что нет смысла читать. Проще сосредоточиться и выловить желаемые сведения из окружающего информационного поля.

— Одно плохо — повесть без конца, — добавил виконт.

— Погодите, — Лоцман вскочил из-за стола. — Где книга?

— У меня в спальне. — Лусия вгляделась. — Тебе нехорошо? Ты весь побелел.

— Я возьму ее; можно? — Он рванулся к двери.

— Возьми! — крикнула актриса вдогонку, когда Лоцман уже бежал по коридору.

«Последний дарханец»! Магические слова потрясли его, оглушили, взяли в плен. Книга, о существовании которой он пять минут назад даже не подозревал, неодолимо влекла к себе, и Лоцман откликнулся на зов, ринулся к ней со всех ног. Едва заставил себя сдержаться и не высадить дверь плечом, а повернул рукоять и вошел в комнату, как положено культурному человеку.

В спальне Лусии было опрятно, уютно, и пахло благовониями; интуиция подсказала, что Рафаэля эти стены еще не видели. Это спальня юной целомудренной девушки, и Лоцману стало неловко от того, что ворвался сюда и нарушил покой не знающей мужчин девичьей комнаты. Он углядел на подоконнике томик в сером переплете, схватил его и выскользнул вон.

За дверью Лоцмана встретил Ингмар; глаза актера блестели, как осколки голубого льда.

— Что это ты всполошился?

— А ты что? — Прижимая «Последнего дарханца» к животу, Лоцман отступил, как будто северянину могло прийти на ум кинуться на охранителя мира в попытке отнять сокровище.

— Покажи-ка.

— Не здесь. Пойдем, отыщем укромный закуток.

Они зашагали по широкому коридору, разделяющему дворец на две части — меньшую жилую и большую необитаемую. Коридор украшали классические скульптуры, морские пейзажи в резных рамах и бронзовые светильники — совершенно никчемные, поскольку их никогда не зажигали. Во всех внутренних, без окон, помещениях дворца светился самый воздух, к ночи угасающий одновременно с солнцем.

— С какой стати охранитель мира гоняется за дурной книжицей, будто северный веслоклюв — за пиявками? — заговорил Ингмар.

— Это же «Последний дарханец». — Лоцман поймал себя на том, что машинально гладит теплый наощупь переплет, будто любимую кошку.

Актер поглядел на книгу довольно мрачно.

— Что тебе в ней?

— Сам не знаю. Она как живая — зовет, просит… Пощупай.

Северянин потрогал корешок.

— Меня не зовет. Давай сюда, — он свернул в боковой коридор, который вел в никуда: в центральной части дворца тянулись анфилады одинаковых комнат без внутренней отделки, с голыми унылыми стенами. Под потолком, будто слоистый дым, плавал сероватый свет, ненадежный пол скользил и проседал под ногами, а вездесущее замковое эхо здесь мертво молчало. Место, о котором Богиня не думает и не заботится, не живет.

Ингмар миновал пару холодных серых комнат, остановился.

— Хоть можно без опаски словом перемолвиться — эхо не пойдет гулять по закоулкам. Я вот что хотел сказать: не к добру все эти новшества. — Его обветренное лицо стало совсем хмурым.

— Какие новшества? — Охранитель мира прижал к груди «Дарханца», согреваясь исходящим от книги теплом.

— Во-первых, туннель в другой мир, — северянин загнул палец на левой руке. — Где это видано, чтобы в горе возникал проход? Затем, — он загнул второй палец, — к тебе является Хозяйка… — Ингмар запнулся, удивленно уставился на Лоцмана: вчера актер чуть не погиб, пытаясь произнести воспрещенное имя, а сейчас оно свободно слетело с языка.

— Тебе не возбраняется говорить, что я и сам знаю, — предположил Лоцман.

— Похоже. Так вот, в мире что-то переменилось, и мне это не по душе.

Охранитель мира нахмурился; в ушах явственно прозвучал рыдающий крик: «Отныне ты — мертвый Лоцман!» Он спросил:

— А до тебя донеслось, что Хозяйка сказала на прощание? Уже после того, как мы с тобой разошлись?

— Нет.

То ли Ингмар был так занят своими делами, что не слышал, то ли непредсказуемое эхо затерялось в галереях. Скорее второе, потому как остальные актеры тоже ни словом не упомянули Хозяйкино откровение. А уж коли бы до них долетело «Ты — мертвый Лоцман!», разговорам не было б конца.

Северянин глядел выжидательно, однако Лоцман предпочел до времени помолчать и дослушать актера.

— Давай дальше: что там у нас третье?

— Да книга же. Сам говоришь — зовет и просит. И туман в туннеле манил и звал. По-твоему, это совпадение?

— По-моему, раз уж я не попал в туман, надо хоть «Дарханца» почитать.

Лоцман остро пожалел о том, что он, охранитель Поющего Замка, разбирается в законах своего мира куда хуже простого актера. Правда, Ингмар — не простой актер, а побывал где-то еще помимо Замка. А Лоцман? Шрам на щеке говорит: охранитель мира где-то был и что-то видел — однако память словно затянуло седым туманом.

— Инг, надо читать; я сдохну от любопытства, — он раскрыл книгу на первой странице.

Северянин придвинулся и стал, глядя сбоку.

Со страниц точно повеял свежий ветер, и в комнате как будто посветлело.

* * *

Милтон понял: с братом что-то стряслось, когда Стэнли еще не вошел в квартиру. Ключ скребся в замке, отказываясь поворачиваться, а Стэнли бессмысленно дергал дверь.

— Эй! — Милтон вышел в прихожую. — Погоди, я тебя впущу.

За дверью звякнуло — вроде бы металл о камень. Господи, что на нас опять свалилось? Что еще может случиться — после всего, что уже произошло?

Он открыл замок. Дверь распахнулась, и Стэнли ввалился в прихожую, царапнул стену, пытаясь зацепиться, и начал оседать.

— Стэн! — Милтон испугался, что он ранен. Схватил брата подмышки, развернул к себе лицом, оглядел. Вид безумный, но крови не видать. — Что с тобой?

Стэнли вывернулся у него из рук, отскочил. Дорогой белый костюм перемазан и порван; воспаленные глаза сухо блестят, углы губ подергиваются.

— Что такое? — строго спросил Милтон. — А ну давай в комнату.

Стэнли затряс головой, отмахнулся, когда старший брат попытался увести его из прихожей, сшиб с Милтона очки — тот едва поймал выскользнувшую из-за уха дужку.

— Отвяжись. — Стэнли задыхался. — Отвяжись, говорю!

— Ну и черт с тобой. — Пусть сам оклемается, решил Милтон. Бедняга Стэн — вот и на него наехал каток несчастий, которые уже больше двух недель преследуют семью Стэров.

Он запер входную дверь, прошел в кухню.

Сводные братья совсем не походили друг на друга; только глаза были одинаково серые — в мать. Да разве что сейчас, в черных брюках и свитере, Милтон казался таким же тонким и легким, как девятнадцатилетний Стэнли. Он начал одеваться в черное — неосознанный траур по своей надломленной жизни — когда получил от уехавшей с дочкой на курорт Джулии прощальное письмо. Жена писала, что не намерена возвращаться и подает на развод, чтобы найти маленькой Лиз другого, более достойного отца. Впрочем, тогда Милтон не надел траур, а помчался к Джулии выяснить, в чем дело, отговорить ее, убедить… Она отказалась с ним встретиться, предполагаемый новый муж оказался миллионером из Канады, и у Милтона вышли неприятности с охраной.

Необъяснимый разрыв едва не свел его с ума. Спустя шесть лет после свадьбы они с Джулией все еще были влюблены друг в друга, Милтон души не чаял в малышке Лиз. И миллионер тот поганый, лысая развалина — на кой ляд он ей сдался? К деньгам Джулия относилась спокойно, купить ее старый хрен не мог. Непостижимо.

Одновременно сыпались беды и неприятности помельче. Издательство отказалось от второй книги Милтона, хотя первая — популярный труд о декоративных минералах, облеченный в форму фантастического романа — принесла изрядную прибыль. Затем в университете разгорелся скандал: Милтону приписали сожительство со студенткой. Чушь. Девица была страшна как смертный грех; однако нашлись свидетели, и кафедра отказалась от услуг молодого блестящего преподавателя. Мать, которая обожала старшего сына и всю жизнь им гордилась, прислала негодующее письмо, отрекаясь от «беспутного негодяя, который пошел по стопам отца, бросил жену с ребенком и ударился в бесстыдный блуд». И как венец всего этого, сгорела квартира, которую год назад Милтон купил для брата. Соседи обвинили Стэнли в поджоге; дело потихоньку рассосалось, однако страховку Милтон не получил.

А теперь вот Стэнли снова ударило. Что на этот раз?

— Братишка, — позвал Милтон, запустив кофеварку. — Поди-ка сюда.

В прихожей слышалось какое-то движение. Милтон выглянул из кухни — и сердце оборвалось. Стэнли обеими руками вцепился в косяк ведущей в гостиную двери и бился виском о его край. Лицо застыло в болезненной гримасе, глаза остекленели, и от мерного, механического движения бьющейся о косяк головы Милтону стало жутко.

— Да ты… Черт!..

Чтобы оторвать брата от косяка, пришлось ударить по предплечьям. Руки обвисли, Стэнли пошатнулся, потеряв опору. Милтон оттащил его в гостиную и уложил на диван. Ободранный висок кровоточил, стеклянные глаза не мигали, голова моталась из стороны в сторону.

— Ну, будет тебе, успокойся. — Отхлестать братишку по щекам рука не поднялась. Милтон присел рядом с ним на диван, надеясь, что Стэнли вот-вот придет в себя.

Из кухни донеслось бормотание кофеварки, поплыл аромат льющегося кофе.

Стэнли затих, невидящий взгляд уставился в потолок.

Кофеварка в кухне зашипела и начала плеваться паром. Таймер не сработал; сгорит, подумал Милтон и поднялся на ноги.

Запекшиеся губы Стэнли шевельнулись.

— Милт…

— Сейчас приду, — он вышел из комнаты, неосознанно пытаясь оттянуть миг, когда на него обрушится новая беда. — Кофеварка сгорит.

Я сумасшедший, мелькнуло в мыслях. Что мне кофеварка, если рухнул весь мир?

— Милт, я…

— Помолчи! — крикнул он из кухни.

Выдернул из розетки шнур, бросил на стол. Пронзенное вечерним солнцем окно вдруг расплылось перед глазами, задрожало ярким пятном.

— Милт, — снова позвал Стэнли глухим, мертвым голосом.

— Иду. — Он тряхнул головой, на лету поймал свалившиеся очки, нацепил и вернулся в гостиную. — Ну, что стряслось?

— Я убил человека, — вымолвил младший брат.

Милтон внезапно перестал его различать — как будто упали очки и он со своей близорукостью оказался совершенно беспомощен. Он перевел дыхание, потер лоб и виски. Зрение понемногу возвращалось.

— Что ты врешь? — спросил он как мог хладнокровнее.

Стэнли сел, привалился плечом к спинке дивана. Модно подстриженные темные волосы скрыли виски, но возле уха виднелась струйка натекшей крови. Девятнадцатилетний парнишка нехорошо повзрослел, осунувшееся лицо стало озлобленным и упрямым.

— Я убил человека, — повторил он.

Милтон скрестил руки на груди. Со стороны поглядеть — новость его как будто не взволновала. Надо держаться, хотя бы один из двоих должен сохранять самообладание и не терять головы.

— Ладно, убил так убил. Сейчас я тебе — кофе с бренди, а после расскажешь.

Он снова ушел на кухню, насыпал сахару, налил полчашки кофе и доверху добавил бренди. Размешал, вернулся в гостиную, напоил брата. Стэнли отошел немного, глаза ожили.

— Ну, рассказывай. Что ты учинил?

Стэнли отвернул голову; его передернуло.

— В ресторане, — глухо сказал он и надолго умолк. Милтон уже думал, что не услышит продолжения, однако младший брат пересилил себя: — Тот тип сбесился. Полез на эстраду. Я пою, а он привалил…

Пару месяцев назад Стэнли начал выступать с оркестром в ресторане «Мажи Ориенталь», исполнял стилизованные «под Восток» песни, которые сам сочинял. Уже наклевывался первый успех: на него обратили внимание, пригласили сделать запись на студии. Недурной голос, привлекательная внешность, обаяние молодости, подкупающая, полная юношеского азарта манера исполнения позволяли надеяться, что из него выйдет толк. Вот и вышел.

— Тип полез на эстраду — а дальше? — спросил Милтон.

— Лапать начал! — огрызнулся Стэнли. — Зал ржет, оркестр наяривает… служба безопасности дрыхнет.

— Ты его оттолкнул?

— Ну… в общем, да. Поддал порядком. Чтоб не распускал клешни. — Стэнли нервно усмехнулся. — Он и сверзился вниз, да башкой об пол.

Милтон понурился. Угораздило же парня.

— Милт. — У Стэнли едва ворочался язык. — Меня посадят?

— Не обязательно. Убийство по неосторожности…

— А если я спрыгнул за ним и добавил? Он дергался и вопил, а я ему вмазал ногой.

Милтон вскинул глаза.

— Ты рехнулся?

— Нет. — Слово упало, холодное и колючее, как осколок льда.

— Зачем ты ударил еще?

— Чтобы… чтобы… — Стэнли затрясло. Коротко взвыв, он прижал к лицу кулаки, повалился на бок, скатился с дивана. — Я не хотел! Это не я… — стонал он и бился головой о ковер. — Я не могу… ногой в лицо… В лицо — не могу!

Милтон придержал его за плечи. Мир сошел с ума: сперва Джулия, за ней издательство, кафедра, мать. А теперь еще и Стэн впридачу. Что делать? Братишка вляпался по уши. О самообороне речи нет, это натуральное убийство с отягчающими… Адвокаты сожрут последние деньги; на счету осталось кот наплакал… Кругом все спятили — но кому это докажешь?

Стэнли утих, поднялся с пола, заполз обратно на диван. Поглядел на старшего брата, как бывало в детстве, когда нашкодит и попадется, — виновато и одновременно с надеждой.

— Чертушка, — вымученно улыбнулся Милтон. — Я позвоню в ресторан. — Он присел в кресло, снял трубку и набрал номер «Мажи Ориенталь». — Алло, Кэти? Привет, малыш. — Молоденькая секретарша директора была неравнодушна к обоим Стэрам, особенно к старшему. — Как там мой братец? Нельзя позвать?

Легкий тон был призван показать, что Милтон и слыхом не слыхал ни о каком убийстве. Девушка купилась.

— Ох, мистер Стэр, не знаю, как и сказать… У нас такая неприятность! Стэнли — с ним не все ладно. Понимаете, он… он был трезвый, это все говорят. И ни с того ни с сего — такое!

— Какое? Что с ним?

— Он… сейчас объясню, — тянула Кэти, давая собеседнику возможность подготовиться к дурным вестям. — Девочки говорят — он как с ума сошел. Пел себе, пел — и вдруг прыг со сцены, с криком. Сгреб стул да как ахнет по столику! Стекло брызнуло на ползала — тарелки, бокалы. Он бросил стул — и бежать. Клиенты врассыпную. — Смешливая Кэти не удержалась и фыркнула. — Пару столиков свернул, даму опрокинул… Скандал! На выходе поймали, Ник думал его удержать. Ника знаете, да? Такой громила — Стэнли перед ним, как… не знаю, кто. Короче, по всему вестибюлю прокатились, он Нику нос расквасил, вырвался — и ходу. Только его и видели. Хотели в полицию звонить — не ровен час, еще где набедокурит, да только, знаете… Пока с клиентами объяснялись, приносили извинения, компенсацию сразу… В общем, до полиции руки не дошли. Но мистер Стэр, его надо искать.

— Спасибо, Кэти.

Милтон положил трубку. Посидел, не глядя на брата, затем поднялся и прошел в кухню — плеснуть себе бренди. Руки дрожали.

— Милт, — младший брат появился в дверном проеме. — Что она сказала?

Милтон ощутил яростное желание схватить кофеварку и врезать ему по физиономии. Вместо этого хлебнул кофе с бренди, опустил чашку на столик. Значит, остаток денег сожрут психиатры. А если сумасшествие заразно, если бесчинствует какой-то неизвестный микроб — тогда и врачи не помогут. Сбежать бы куда подальше, где не водится эта бацилла безумия, где никто на тебя не окрысится или — как Стэн — не припишет себе убийство… А может, он все-таки убил, а Кэти помешалась и наболтала вздор?

— Давай удерем? — безнадежно предложил младший брат. Точно мысли прочитал.

— Давай, — вздохнул Милтон. Сел к столику, подпер руками чугунную голову. — Сейчас. Посижу чуток — и удерем.

Стэнли вытянул из-под стола табуретку, устроился рядом.

— У меня все путается, — признался он. — Я даже толком не помню, как чего…

Милтон промолчал. Стэнли расценил его молчание как враждебное. Запинаясь, попросил:

— Не сердись. Мне кажется… я словно рехнулся. В башке двоится. Точно все приснилось — и тип этот, и как я его… И тут же — как будто просто драпанул из ресторана. Подрался с вышибалой… Я совсем сумасшедший, — закончил он тоскливо. — Ох!

Оба вздрогнули от звонка в дверь.

— Полиция, — обреченно вымолвил Стэнли. — Откроешь?

Милтон прикинул, не сиганет ли братишка в окно с восьмого этажа — пожалуй, нет, не тот настрой — и вышел в прихожую. Глянул в глазок. На лестничной площадке стоял человек — и вовсе не в полицейской форме. Незнакомец снова коротко позвонил.

Милтон открыл дверь. На незнакомце был дорогой спортивный костюм, серый с зеленой отделкой; куртка расстегнута, под ней — песочного цвета свитер. Такие же песочные волосы падают на лоб, глаза прячутся за коричневыми стеклами очков. Прямой греческий нос, чисто выбритый твердый подбородок; лицо молодое, но утомленное, помятое. Пришелец неожиданно улыбнулся мягкой, слегка растерянной улыбкой.

— Простите, — сказал он с заметным акцентом. — У вас под дверью лежали ключи. — Он предъявил два ключа с брелоком в виде эмблемы университета, в котором еще неделю назад Милтон преподавал минералогию.

— Спасибо. Это брат уронил, — Милтон вспомнил, как слышал звук брякнувшего по камню металла. Незнакомец вроде бы чего-то ждал. — Что-нибудь еще?

— Простите, — снова извинился тот. — Меня зовут Дау. Мне дали ваш адрес в «Мажи Ориенталь», — он тщательно выговаривал слова. — Я хотел побеседовать о вашем брате.

— Проходите, — Милтон отступил с порога, позволяя незваному гостю войти.

В прихожую выглянул Стэнли — лицо белое, самого трясет. Дау остановился посреди прихожей. Стэнли уставился на пришельца; губы запрыгали.

— Милт… это… это же он! Тот самый!..

— Я очень рад. — Милтон захлопнул дверь и пригласил: — Сюда, пожалуйста. — Он указал на открытую дверь гостиной.

Дау двинулся в комнату.

— Что за черт? — Стэнли смятенно обернулся к брату. — Я же… в ресторане… — он задохнулся.

— Сейчас разберемся. — Милтон хлопнул его по плечу и прошел вслед за гостем. — Присаживайтесь.

Дау остановился у стеллажа с книгами. Стеллаж был во всю стену, от пола до потолка; книги по минералогии, геологии, географии, классика, художественные альбомы. На одной из полок фотография — Джулия с Лиз на руках. Джулия, яркая брюнетка, смеялась, а светловолосая, сероглазая Лиз — копия отца — смотрела серьезно, с недетским достоинством. Малышка была в маминой шляпе и оттого в свои три года выглядела на все шесть.

Дау поглядел на снимок, затем отвернулся, нервным движением снял очки. Без темных стекол его глаза оказались огромными; Милтона оторопь взяла. В жизни не видал подобных глаз — сплошь зеленовато-коричневых, нечеловеческих.

Гость смешался.

— Я… не совсем то, что вы думаете, — начал он. Дау явился сюда по делу, однако при виде фотографии оно вылетело у него из головы. Он собрался с мыслями, поглядел на застрявшего в дверях Стэнли и обратился к Милтону: — Мистер Стэр, ваш брат не вполне здоров…

— Милт, это пришелец, — заявил Стэнли. — Инопланетянин.

— В сущности, да, — подтвердил Дау, снова бросил взгляд на фото Джулии с дочкой. — Но я хотел поговорить не об этом. Мистер Стэр, я был в «Мажи Ориенталь», когда с вашим братом случился припадок. Видите ли, я, как у вас говорят, экстрасенс…

— Стоп. — Милтон опустился на диван, с силой сжал виски. Предметы в комнате раздвоились, стали шире, приобрели странную прозрачность по бокам. — Стэн, бренди. В кухне. Неси сюда. Пришелец?

— Ну да. Так вот, я могу ему помочь…

— Пришелец? — повторил Милтон, явственно ощущая, как диван под ним отрывается от пола и начинает парить в воздухе. За последние дни произошло столько невозможных событий, что он готов был поверить даже в пришествие инопланетян. Тем более, что Дау, с его громадными глазами, вполне тянул на гуманоида с иной планеты. — Безумие какое-то… — Милтону подумалось, что либо он спятил, вслед за своими близкими, либо это чей-то злой розыгрыш. Злой — не то слово…

Стэнли принес с кухни бутылку с бренди и три широких бокала, которые надел на пальцы. Он составил бокалы на кофейный столик, деловито разлил бренди. Лицо светилось.

— Милт, если Дау нас пригласит, мы улетим отсюда ко всем чертям.

— А если не пригласит?

— Все равно улетим. Правда? — Стэнли протянул гостю бокал с темно-желтой жидкостью.

Дау взял бокал, вновь оглянулся на стеллаж. Фотография неодолимо его притягивала.

— Вы возьмете нас с собой? — спросил Стэнли, ни минуты не сомневаясь, что ему не откажут.

«Нет», — хотел сказать Милтон, различив в Дау внутреннее напряжение, некую ложь.

— Если командир позволит — наш корабль к вашим услугам, — ответил пришелец.

* * *

Лоцман захлопнул книгу.

— Зло берет. Попались, как малые дети!

— О чем ты? — не понял Ингмар.

— Я говорю: все их беды — от Дау. Он же экстрасенс. Сводит людей с ума, заставляет творить Змей знает что. Хорош гусь! Совестливый, так его и растак: на фото оглядывается, хвост поджимает. У него, видите ли, приказ, но ему стыдно.

— Н-да… — протянул Ингмар. — Однако Рафаэль прав: в нашем хозяйстве это единственная книга, которая сделана по-настоящему.

Лоцмана охватило желание немедля что-то предпринять. Он стиснул «Последнего дарханца» в ладонях.

— Твой туман, ведущий в иномирье, — северянин поглядел ему в глаза, — ощущение от него похоже на это?

— Ни капли. В нем разноцветные искры, кадры… Он — добрый, без убийства. — От волнения он говорил бессвязно. — Поехали — я тебе покажу! — Лоцман метнулся было к дверному проему, но актер остановил его, крепко взяв за плечо; в потемневших глазах синела тревога.

— Так что тебе сказала Хозяйка?

Лоцман сбросил его руку. Беспокойство сделалось нестерпимым и требовало действия: промчаться по ступеням, оседлать «дракон», сломя голову куда-то полететь… не куда-то, а к туннелю в горе. Если мир сотворен Богиней — значит, она же создала ход в иномирье, а раз чужой мир зовет Лоцмана — значит, ей угодно, чтобы Лоцман там оказался.

Но разве охранитель мира имеет право оставить своих актеров? Съемки не могут идти без него, это закон жизни.

Он стоял, сжимая в руках непонятную, бередящую душу книгу, изнемогая от желания сорваться и бежать — и в то же время не в силах тронуться с места из боязни нарушить свой долг.

— Лоцман, — настойчиво окликнул Ингмар, — что она сказала?

— Что все поняла. — Он пошатнулся: каменная плита под ногами неожиданно просела и накренилась. — И что отныне я — мертвый Лоцман.

Северянин поглядел непонимающе. Затем с лица вдруг сбежала краска.

— Вот оно что, — прошептал он потрясенно. — Тебя… — Ингмар поперхнулся. — Богиня… — приступ раздирающего грудь кашля заставил его замолчать. — Не могу, — горько вымолвил актер, отдышавшись. — Прости; я не могу сказать, что… — он схватился за горло, захрипел, пошатнулся.

Выронив книгу, Лоцман кинулся его поддержать.

— Да молчи ты, Змеево отродье!

— Молчу, — северянин отер со лба испарину. — Ты поверишь без объяснений? Сделаешь, что я попрошу?

Лоцман не знал, что ответить. Ингмар намерен потребовать чего-то небывалого, несовместимого с именем охранителя мира и его долгом перед актерами — однако северянину ведомо нечто важное, недоступное Лоцману.

Конец ознакомительного фрагмента.