Вероломство, любовь и гнев. Детективно-приключенческий роман

Елена Борисовна Сперанская

Книга повествует о кощунственном убийстве и ограблении в монастыре. За дело берется инспектор уголовного розыска Вадим Перцев. Все неопровержимые доказательства в поиске преступников приводят его к побережью Черного моря, где волею случая он попадает в новые скрижали, но умудряется предотвратить конфликт мирового значения. В расследовании ему помогает частная сыщица Таня Иванова, ее неизменные друзья и помощники. Все герои книги вымышлены, некоторые факты взяты из реальной жизни.

ВЕРОЛОМСТВО, ЛЮБОВЬ и ГНЕВ

Детективно-приключенческий роман

Знаток флиртует на пляже с самой бледнокожей девушкой — у неё весь отпуск ещё впереди.

Марчелло Мастроянни(1923 — 1996),итальянский киноактёр

Любовь рождается из ничего и умирает из-за всего.

Альфонс Карр (1808 — 1890),французский писатель

Любить — значит жить жизнью того, кого любишь.

Л.Н.Толстой (1828 — 1910),русский писатель

Пролог

Пляжи, вокзалы, набережные и рынки Крыма кипели от многочисленных туристов и продавцов. Морское побережье сияло обилием зонтиков, лежаков, рекламных щитов и навесов. Маленькие ресторанчики и кафе скромно, но настойчиво приглашали гостей заглянуть к ним попробовать грузинскую, греческую, итальянскую, мексиканскую, японскую национальные кухни. Это очень радовало отдыхающих с детьми. Они спешили отведать замысловатые кулинарные изыски, вдохнуть ароматы роз, розмарина, базилика, укропа, шалфея, лавра, мяты, лаванды, барбариса, чабреца, дабы ощутить молодость и прилив сил во всем организме, наслаждаясь морским пейзажем, видом россыпей сверкающих бриллиантов по всей поверхности лазурно-сине-фиолетовой водной глади, а потом с превеликим удовольствием кинуться в морскую пучину, стать частицей этого взлелеянного самой природой богатства, почувствовав себя сильнее, бодрее настолько насколько самая отчаянная попытка врачей водолечебниц найти путь к омоложению и выздоровлению у них в средней полосе, на севере или на Дальнем Востоке закончилась бы впустую.

Вечером толпы разодетых, разнеженных курортников, источая тропические запахи лимона, филиппинских пачули, иланг-иланг, обволакивая прохожих шлейфом французских духов, вин, персиков, вишни, дюшеса, бергамота, грейпфрута, киви, граната, с розовощекими, изнуренными зноем, малышами с мороженым или сахарной ватой в руках спешили прогуляться по набережной, в парках и тенистых аллеях среди клумб, цветущих алыми цветами, кустарников, заранее приготовив энную сумму денег, щедро раздавая и тратя на необузданную страсть к развлечениям в дансингах, дискотеках, качелях, каруселях, комнатах смеха, аттракционах, прыжках на батуте, катании на машинках и колесе обозрения.

Пышные по строению, роскошные, пятизвездочные отели и скромные частные гостиницы были забиты до отказа приезжими. Никто из них не желал оставаться в стороне от концертов зарубежных и столичных артистов. Те еле успевали с восторгом совмещать приятное с полезным: днем загорая на территории гостиницы у бассейна или у самой крайней линии моря на диких и частных пляжах, а ночью развлекая утомленную публику, потягивающую коктейли, пением под электрогитару, фокусами, степом, латиноамериканскими танцами: мамба, румба, ча-ча-ча, танго, фламенко, пасодобль, бачата, сальса, джайв. Любители танцев с жаром срывались с места под звуки ламбады, чтобы подвигаться в такт, безуспешно пытаясь повторить профессиональные па, образуя, компенсируемою толпой, всеобщую забастовку ночи и следующему дню.

После такого обилия удовольствий и наслаждений возвращение к обыденной жизни казалось невозможным, даже из ряда вон выходящим, но все-таки приходилось использовать заранее приготовленный обратный билет, чтобы через какой-то промежуток времени вернуться и броситься в этот безграничный круговорот снова.

1. Попрание святынь

Едва безжизненное тело монаха после удара сзади тихим, кощунственным убийцей тяжелой, деревянной иконой 16 века коснулось пола, как тонкая струйка крови заструилась из раны на щеке и затылке. Возникла вселенская пропасть в тишине алтарей. Никто не нарушал спокойствия: ни прихожане, отстоявшие заутреню, терпеливо со сложенными руками вкусившие просвирку, испившие из церковной утвари глоток крови господней — разведенного водой кагора, получившие отпущение грехов от отца Пантелеймона; ни торопливые дьячки, спешащие на занятия в семинарию или колледж; ни встревоженные первыми, яркими, солнечными, ленивыми лучами скромные монашки, раздававшие разнокалиберные, лежащие в строгом порядке, свечки направо и налево из деревянных, отполированных благостным елеем и временем, отделений прилавка, взирающие, кто следующий; ни хор из четырёх студенток музыкального училища, руководимые регентом — дирижером, недавно стоящие на клиросе, певшие псалмы по своим записям.

Просветлённые, одухотворённые люди с новокрещёнными детьми на руках спешили по своим мирским делам, отдавая дань должного уважения и благоговения службе.

Весь иконостас молчаливо, будто с сожалением и горечью, взирал на произошедшее преступление не в силах остановить грабителя и убийцу, воровато ускользнувших из алтарной комнаты, унесших с собой десяток старинных, антикварных икон, расписанных специально для храма монастыря древним мастером.

— Господи! Что это? — закричала сестра Евлампия, заглянув в алтарную часть после мытья и выскабливания пола от накапавшего со свечей воска, когда случайно увидела распростёртое на полу тело жертвы в луже крови. — Помогите во имя Христа, — всплеснув руками запричитала она, стеная, заламывая руки с новой силой, становясь на колени, а затем снова подымаясь, крестясь, моментально ускользая прочь в поисках своих поборников.

С выражением ужаса на лице, запрокинув голову назад, она кинулась наружу, призывая всех, кто остался после службы в храме, не забыв тем временем вызвать скорую помощь из пустого кабинета отца Пантелеймона и отца Александра, где хранились все наиболее важные церковные документы и списки монашек, занимавшихся текущими делами по сохранению прихода. На пороге она нечаянно столкнулась с отцом Александром, спешащим на призыв о помощи.

— Какой ужас! — стали повторять друг за другом все служители, скопившиеся в церкви, немедленно по местной линии вызвавшие наряд милиции. Рядом с ними тут же оказались служители закона, прибывшие на место преступления с поразительной скоростью, распугивая по дороге редких прохожих Великого Устюга.

— Что пропало? — спросил лаконично следователь, когда тело на носилках, покрытое простынёй, вынесли из церкви и занесли в машину скорой помощи.

Никто из присутствующих не ожидал, что отец Пантелеймон был ещё жив, хотя без сознания, находясь на грани смерти.

— Исчезли десять икон. Все они значатся у нас в списке, — доложил отец Александр, прослуживший в храме, наравне с жертвой, десять лет верой и правдой.

Оба они закончили духовную семинарию, были направлены туда на службу для воздаяния дани Всевышнему.

— Список пропавших икон представьте нам для изучения, чтобы мы могли отправить ориентировки в другие города и приходы. Возможно, грабители где-то прячутся поблизости, — предположил молодой следователь и инспектор уголовного розыска — Перцев Вадим, недавно закончивший юридический факультет университета, проходивший в этом городе практику. Это было его первым делом, поэтому он отнёсся к расследованию с особой тщательностью.

— В нашу епархию мы тоже должны обязательно доложить о случившемся. Отправить туда депешу, — спохватился отец Александр, вспоминая, что произошло за последний час после окончания заутрени.

— Может быть вы видели кого-то, кто вызвал у вас подозрения? — спросил следователь в лоб, пытаясь восстановить ход событий, разглядывая на полу рисунок мелом, произведённый экспертом.

— Да. Теперь вспомнил… — сказал очень медленно коллега потерпевшего.

— Мы берем на себя ответственность вести следствие, поэтому будем записывать показания свидетелей, — доложил следователь с чувством собственного достоинства.

— Выходя из храма буквально на минуту, заметил незнакомого мне человека, который хотел устроиться к нам в паству охранником. Кстати, я спросил у него, что он там делал, а он сообщил, что хотел бы прийти к нам на работу. Тогда я ответил, что готов принять его со следующей недели. Но незнакомец сказал, что ему надо срочно, так как он очень нуждался. Тогда я пообещал принять его завтра, но сначала посоветоваться с руководством, а пока подождать, но оставить свои координаты.

— Есть у вас эти сведения? — настоятельно спросил следователь, фиксируя каждое слово отца Александра в своей «записной книжке» — маленьком диктофоне японской марки «Сони», предназначенной специально для этих целей.

— Нет. Предполагаемый охранник сказал, что он должен найти свой потерянный паспорт, а затем придёт к нам со своими документами. Там я пробыл минут пять, а когда услышал крики, быстро явился на зов о помощи. Потом я зашел в свой кабинет, вон туда, — говорящий указал рукой на белую, крашенную дверь с правой стороны от входа, — оставив отца Пантелеймона в алтарной.

— Здесь присутствует тот, о ком вы говорите?

— Нет. Я же вам сказал, что этого человека никогда до сегодняшнего дня не видел, — с упорством сказал отец Александр, чувствуя, что теряет почву под ногами, стараясь выглядеть как можно компетентнее и твёрже.

— Понятно. Значит это был или сообщник, или сам грабитель, которого мы должны обезвредить. А вам надо составить словесный портрет подозреваемого в грабеже и проехать с нами в отделение милиции, — предложил Перцев, пряча диктофон в свой чемоданчик со всем необходимым для расследования любого криминала.

— Хорошо. Я согласен помочь, чем смогу. Каюсь, что покинул святое место на пять минут, но мы всегда так делали раньше, ничего не случалось до этого страшного и вероломного преступления. Наша обязанность — следить за течением дел, молиться во славу Божию… — священник, кажется, хотел ещё что-то сказать, но замялся и замолчал, сочувствуя всем верующим, которые пострадали при этих криминальных обстоятельствах.

— Захватите, пожалуйста, перечень пропавших икон и список всех служителей, кто мог бы быть наводчиком в этом злодеянии.

— Да, да. Несомненно, — торопливо согласился услужливый, смиренный наставник в церкви, чего он добился благодаря своим миролюбивым человеческим качествам.

— Посмотрите ещё раз внимательно, может быть вы заметите что-то ещё пропало? — спросил Перцев, обводя острым взглядом весь иконостас с зияющими пустыми нишами и стоящими рядом, с начищенными до золотого блеска, подсвечниками.

— Нет. Все наши фрески, в том числе «Изгнание из рая», на месте. Их трудно содрать со стены или уничтожить. Пришлось быть долго работать молотком и стамеской, чтобы снять хотя бы первый слой побелки.

— Ну, что же, тогда собирайтесь. Не забудьте то, о чём я вам сказал. Наша машина стоит у входа.

Отец Александр вернулся в свой кабинет. Порывшись в обычном письменном столе, переложив с места на место большой талмуд, две общие тетради, исписанные им и отцом Пантелеймоном, куда они тщательно записывали пожертвования прихожан в дни рождения, крещения, венчания, похорон, отпевания и поминания православных верующих, он, наконец, нашёл то, о чём говорил неумолимый, скрупулёзный следователь. Выявил из большой папки самый важный список икон, записи обо всех реконструкциях, воздаяниях, реставрационных работах, произведённых за последний период, статистику принятия, увольнения монашек и монахов в приход, их адреса и конкретные обязанности он отложил в сторону. Затем поставил аккуратно карандашом галочки рядом с названиями тех икон, которые были похищены, когда прошелся по внутренним помещениям церкви, предварительно закрыв по привычке свой кабинет на ключ. Следом он вернулся не туда же откуда ушел, а направился прямо к милицейской машине, где сидел следователь Перцев, терпеливо дожидаясь свидетеля вместе с сестрой Евлампией, которая первой обнаружила жертву, истекающую кровью.

У инспектора Перцева на этот, из ряда вон выходящий, случай не было никаких конкретных предположений. Он просто фиксировал все события, чтобы поставить жирную точку, водворив в конце расследования грабителей на положенное им место — в тюремную камеру. Со свидетелями ему предстояла сложная работа по идентификации предполагаемого грабителя или наводчика, чем они занялись сразу, когда приехали в отделение милиции.

— А вы, сестра? — спросил инспектор Перцев с досадой, как будто потерял что-то очень ценное и дорогое его сердцу, кроме потраченного впустую времени, так как он должен был ещё доложить своему куратору о работе, проделанной в дальнем северном городе.

— Евлампия, — уточнила монашка, когда они втроём вышли из машины, направляясь в кабинет следователя, расположенный на втором этаже здания районного отделения милиции. — Да, да, Евлампия, видели кого-то подозрительного во время службы?

— Что вы называете подозрительным? — растерявшись переспросила монашка, повидавшая на своём долгом веку много всего разного: всяких сектантов с их фанатизмом, тугодумов, юродивых, лжепророков, не желающих внимать молитве, прячущихся за спины, но неукоснительно верующая во всевышнюю справедливость.

Свидетели расположились в небольшом кабинете: отец Александр и сестра Евлампия сели напротив друг друга рядом со столом следователя. Инспектор Перцев сел за свой рабочий полированный письменный стол, чтобы снять свидетельские показания, а собака с кинологом уже была отправлена на место преступления.

— Это значит, может быть, кто-то вызвал у вас отрицательную реакцию или чьё поведение отличалось от обычного поведения молящихся граждан?

— Сказать по правде?

— Конечно, сестра, говорите честно как на духу, — вмешался отец Александр, сразу обретая почву под ногами, желая всеми силами вернуть иконы, водворив их на место, а отца Пантелеймона к жизни.

— Продавала свечи как положено по прейскуранту за здравие и за упокой. Других вещей никто не спрашивал. Некоторые верующие хотели набрать святой воды в бутылки, интересовались золотыми или серебряными цепочками, кольцами и крестиками. Всё как обычно… — у монашки была отличная зрительная память. — Хотя постойте, кажется, мне, наверно, показалось… — монашка сделала паузу, вспоминая события. — В толпе мелькнуло незнакомое, грозное лицо очень высокого гражданина, а потом как будто исчезло, но появилось вновь в другом неожиданном месте, рядом с маленькой иконой Николая угодника, которая исчезла. Я даже испугалась, но потом поняла, что нечего бояться под лоном Господа, а теперь понимаю, что зря. Вот что самое ужасное случилось, — женщина развела руками, демонстрируя свои мозоли.

— Можете описать этого грозного гражданина? — спросил инспектор Перцев, хватаясь за соломинку.

— Попробую, — сестра Евлампия озарилась внутренним светом.

— Хорошо. А вы, отец Александр, постарайтесь составить словесный портрет человека, нанимавшегося к вам в обитель на работу без паспорта.

— Попытаюсь.

— И вы, матушка, примите участие в идентификации уголовников, кому не место среди честных прихожан, — предложил лейтенант милиции, когда он позвонил эксперту, а тот принёс прибор для составления словесного портрета подозреваемых.

Свидетели стали с помощью инспектора Перцева планомерно и методично выяснять, выявляя черты лица, рост, характерные особенности лиц, виновных в криминале. Эта процедура отняла у них почти час, так как рассказывали они по очереди, поэтому приходилось ждать, пока закончат «рисовать» один портрет, а потом приступят к описанию другого, чтобы распечатать и разослать в другие города и обители для поимки преступников для изъятия у них ценных реликвий.

— Народная мудрость гласит: «Сколько вору не воровать, а тюрьмы не миновать», — провозгласил отец Александр с пафосом, когда закончил составление фоторобота — портрета обычного молодого человека, русоволосого, выше среднего роста, спортивного телосложения, с правильными чертами лица, без особых примет, кого можно часто увидеть в кинотеатре, толпе, на рынке, на пляже или на стадионе.

— Всё готово, — подвёл итог инспектор Перцев, когда распечатал оба портрета подозреваемых и повесил к себе на доску. — Теперь ясно, за кем нам придётся охотиться…

— И нам понятно, что ладан — на чертей, а тюрьма — на татей, — тихо пролепетала монашка после её описания, изумившись от точного портрета того самого грозного лица незнакомца: около сорока лет, гораздо выше среднего, примерно двухметрового роста, сильной мускулатуры, с пружинистой походкой, блондин, с глубоко посаженными глазами под впадинами бровей, узким лбом, переходящим в лысину, из-за этого кажущегося высоким и крутым, широкоскулый, с коротким, курносым носом, тяжелым подбородком, ярко выраженным кадыком, указывающим на его развитые физиологические способности, пухлыми губами. — На нём был, — вспомнила монашка, — обычный, серый, тренировочный костюм без пуговиц, как будто специально одетый для бега на длинную дистанцию.

— Все отлично знают, что никаких чертей в природе не существуют. Это фантастические герои, придуманные писателями, — довёл до сведения свидетелей следователь.

— Гоголем, например, — подтвердил отец Александр сурово.

— Вот именно. А преступники пока ходят на свободе.

— Какова Устинья, такова у ней и ботвинья, — добавил священник со знанием дела.

— Будем искать, — с уверенностью завершил разговор инспектор Перцев в тон свидетелям, выписывая им пропуски, понимая, что среди миллионного населения страны найти грабителей будет не так-то просто. Свидетели покинули милицию без сопровождения, с горестным выражением во всем их облике.

— Надо обязательно съездить в больницу к отцу Пантелеймону, — заключил отец Александр, шествуя по пыльной дороге, переходя на другую сторону от отдела милиции, размахивая полами своей чёрной рясы, в маленькой, черной шапочке — скуфье. За ним еле поспевала матушка Евлампия в обычном, ситцевом платке с мелким рисунком, сарафане примерно такой же расцветки и белой, проcтонародной кофте с длинным рукавом, вызывая уважение всем своим видом.

— Сегодня снарядим туда делегацию, — провозгласила матушка, предполагая самой отнести тяжело раненному, пострадавшему за веру в Иисуса Христа Спасителя, скоромную, освещенную пищу — сладкую кутью с изюмом, чтобы тот пришел в чувство и стал быстрее поправляться.

— Не забудь, передай привет от нашей обители. Скажи, что следователи находятся на верном пути благодаря нашим молитвам. Не накормив коня, далеко не уедешь, — закончил наставления отец Александр.

— Само собой, — согласилась тихо матушка, переживая за всех своих прихожан как за самою себя, работая не покладая рук то в пекарне, то в церкви, то в церковно-приходской школе с детьми, то в доме ребёнка с сиротами, воспитывая своих детей в лучших русских, православных традициях.

Они спокойно вернулись в церковь, накрыли пустые места на стене саваном, но подготовку к вечерней службе не бросили. Тут же матушка испекла просвирки из пресного теста, смешала их с двумя-тремя оставшимися от предыдущего богослужения, развела кагор святой водой из большого бака, наполненного старостой — отцом Василием. Она стала пересчитывать все свечи, чтобы заказать посылку с новой партией свечей и церковных тканей, необходимых для венчания и погребения.

Поразмыслив после ухода главных свидетелей, что за один раз дерева не срубишь, инспектор Перцев решил вызвать их вторично, дабы уточнить некоторые детали следствия. У него возник элементарный вопрос: «Кто эти двое подозреваемых и откуда у них наводка на эту церковь?»

Неутомимый следователь позвонил в местную администрацию для доклада о своей проделанной работе и передачи портретов на стол главе города, но потом передумал говорить об отрицательных моментах, а лишь сообщил о том, что дело находится в стадии разбирательства. Он отправил запрос с портретами в главное управление МВД, о том, есть ли у них такие лица на контроле.

Стали приходить ответы относительно более старшего подозреваемого, что эти головорезы — братья-двойники, рецидивисты Сошкины, которые находились во всесоюзном розыске, подозреваемые, по показаниям соседей, в двойном убийстве и грабеже пенсионерок — матери и дочери, найденных с ножевыми ранениями и следами удушения. Почти как вымышленный персонаж романа Достоевского «Преступление и наказания» — Раскольников. До этого кощунственного случая они проходили в органах правопорядка по многим эпизодам криминального характера. «Работали» они обычно не одни, а со своими подельниками в паре, привлекая сотрудников милиции на свою сторону. За ними числился большой тюремный срок, примерно, лет пятнадцать за убийства с отягощающими обстоятельствами. Клички они носили: Костыль и Цезарь.

К сожалению, московские управленцы не сообщили, где искать этих подозреваемых в убийстве и грабеже, оставив всё для изучения следователю Перцеву. Однако сообщили место постоянной прописки — поволжский город Тарасов. Туда в отдел правонарушений инспектор Перцев сделал запрос, чтобы сотрудники милиции положили на стол местных органов безопасности эти два портрета для поиска подозреваемых в кровавых преступлениях. Второй, более молодой портрет подельника был взят под особый контроль, чтобы при случае найти его и привлечь к ответу за пособничество грабителям и убийцам.

«Если грабители легли на дно, значит их надо искать где-то поблизости. Возможно, они отправились куда-то в неизвестном направлении», — рассуждал вслух инспектор Перцев, разрабатывая план операции по поимке виновных в ограблении церкви.

После обследования места преступления милицейская собака взяла след в сторону железнодорожного вокзала, что наводило сыщика Перцева на мысль, когда он узнал об этом от кинолога, что подозреваемые решили исчезнуть из города, ведя двойную игру, прячась от правосудия.

«Едва ли они выберут другой вид транспорта, а не поезд, чем обычно пользовались все любители лёгкой наживы, слоняясь по вагонам, продолжая терять свободу, они занимались мошенничеством. Надо выяснить в кассах вокзала, не выезжали отсюда граждане с такой фамилией?» — предположил следователь решительно.

После звонка начальнику вокзала, инспектору Перцеву удалось быстро прояснить ситуацию: оказалось, на самом деле, было куплено два билета на фамилию Сошкины на ближайший поезд в провинциальный город Тарасов. Вместе с ними был приобретён билет на фамилию Пономарёв. Места у них были в одном купе вагона скорого поезда.

«По-видимому, этот Пономарёв является тем самым наводчиком — сообщником грабителей, помогавшим им в грязных делах, который отвлекал разговорами служителей церкви», — логично решил следователь, собираясь продолжить поиски подозреваемых в городе Тарасове, сделав туда срочный запрос относительно домашнего адреса подозреваемых. Он хотел найти и перекрыть им все пути, чтобы те не могли никуда спрятаться с награбленным, но дело повернулось совершенно другой стороной, чего никто не ожидал от таких твердолобых криминальных авторитетов.

«Сейчас подозреваемые гангстеры находятся в пути, поэтому на вокзале, по месту прибытия они немедленно будут встречены вокзальной милицией и водворены на своё законное место — в камеру предварительного заключения», — опрометчиво, с некоторой долей наивности и неопытности подумал инспектор Перцев, не представляя насколько преступники могут быть изощрёнными и изворотливыми, меняя свою внешность до неузнаваемости для достижения своих преступных целей, желая сбыть иконы за любую наиболее значительную сумму в иностранной валюте, чтобы безбедно существовать, игнорируя мораль и закон.

Пока матушка Евлампия, закончив мирские дела в церкви, готовила кутью для себя и отца Пантелеймона у плиты, расправив фартук и закатав рукава блузки, чтобы не запачкать, отец Александр смиренно читал молитвы священного писания, а затем позвонил в епархию и доложил руководству о случившемся. Эти печальные сведения были посланы епископу и архиепископу, но ими было решено, пока не найдут утраченные иконы и пока отец Пантелеймон не встанет на ноги, не сообщать ни митрополиту, ни, тем более, патриарху московскому, чтобы не способствовать ухудшению их здоровья, так как такая негативная информация могла вызвать сердечные приступы у важных, пожилых сановников, что было нежелательно, дабы поддерживать оптимистичное настроение у верующих православных христиан.

Матушка Евлампия, не смотря на преклонный возраст, не чуралась тяжелой работы, и на этот раз она отправилась пешком в больницу, где под наблюдением врачей находился отец Пантелеймон. Все её мысли были связаны с церковью. Никогда она не брала ни взяток, ни подарков, так как имела постоянный небольшой заработок, чего ей хватало на повседневную жизнь. Всеми силами она молилась за здравие отца Пантелеймона, поэтому спешила, то ускоряя, то замедляя шаг, чтобы успеть вернуться до вечерней молитвы и встречи прихожан.

Появившись на пороге городской больницы, монашка первым делом выяснила, в какой палате находилась жертва покушения. Санитарка средних лет после некоторого промедления, порывшись в журнале приема и выписки больных, сообщила, что к недавно поступившему иеромонаху входить запрещено, так как он находился в тяжелом состоянии и лежал под капельницей.

— Спасибо за заботу о нашем дорогом отце Пантелеймоне, — чуть не плача от сострадания ко всем страждущим, сказала монашка, протягивая санитарке пакет с пресными угощениями, таким способом желая отблагодарить персонал больницы, чтобы быстрее поставили на ноги своих пациентов.

— Это я передам в мужскую палату тому, о ком вы сказали, — согласилась помочь служащая больницы.

— Да. Не забудьте передать привет от нашей обители и лично от отца Александра, когда будете кормить отца Пантелеймона кутьей.

— Ладно. Напишите вот здесь на листке, кому этот пакет предназначен, — забирая у монашки съестное, собранное в пакет на жертвоприношения прихожан: пастилу в коробке, кутью, детское пюре из яблок, мед, двести грамм карамели, давая посетительнице шариковую ручку для написания привета от паствы.

— Все я написала, — возвращая ручку, сказала монашка, когда вывела четкими буквами мирскую фамилию жертвы. — На словах скажите, что сыщики уже начали искать грабителей. Скоро те изверги будут найдены. А мы будем молиться за его выздоровление и помогать, чем сможем.

— Скажу… Но может быть не я, а врачи сами скажут, что надо. Всегда мы надеемся на лучшее в этой жизни, — философски изрекла словоохотливая санитарка.

— Ну, вот и ладненько.

В таком поведении матушки Евлампии не было ничего навязчивого или противоестественного. Она не казалась ни грубой, ни жадной, ни припертой к стене или старающейся втереться в доверие к каждому встречному-поперечному, ни парадоксально подвергнутой ксенофобиям или фанатично экзальтированной, ни скрывающей что-то тайное от людей, интригуя своими действиями окружающих, ни чересчур строгой или мягкотелой либералкой, а обычной, простой гражданкой, желающей выздоровления всем и каждому, вселяя мудрость, веру, надежду и любовь как та икона, которая была похищена из церкви.

Монашка, выполнившая срочное задание паствы, ушла из больницы во второй половине дня с чувством удовлетворения, но полная чрезвычайной, безраздельной тревоги, пропитанная аурой медицинского учреждения.

«Хорошо, что мы с отцом Александром побывали в милиции. Теперь буду следить за всеми прихожанами по мере сил. А вдруг эти антихристы появятся снова у нас, чтобы избавиться от свидетелей. Тогда мы встанем на защиту наших православных интересов», — болезненная мысль сверлила матушку Евлампию.

Вернувшись, откуда отправилась, она застала отца Александра за подготовкой к вечере, сидящим за столом с открытым молитвенником перед собой, делающим пометки в своём дневнике текущих дел.

— Как твои успехи? — спросил наставник с любопытством.

— Всё сделала, как сказали, отец мой, — с оттенком гордости доложила монашка.

— Ну, что ж, хорошо. Нам разрешили принять на работу охранника, о чём я раньше уже разговаривал с руководством, и поставить камеру видеонаблюдения за входом в церковь. Мало ли что может случиться…

— Кого собираетесь принять? Есть ли кандидатуры на такую должность?

— Мне предложили взять на работу сторожем студента университета — племянника отца Василия. Он крепкий парень. Хочет немного подработать, конечно, не в ущерб занятиям.

— Я теперь буду знать с кого спрашивать, если что случится.

— А вот и он, — иеромонах открыл дверь на стук, когда в комнату вошел невысокий, черноволосый парень в светской, летней одежде — джинсах и рубашке — со смиренным выражением лица.

— Представьтесь, молодой человек, — сказал священник покровительственно, доставая из стола журнал со списком сотрудников, тот самый, который он представил в милицию для изучения следователю Перцеву.

— Евгений Попов, — доложил студент.

— Паспорт с собой?

— О чём речь?! — парень достал документ из маленького, кожаного портфеля, показал иеромонаху.

— Вот тебе, Евгений, лист бумаги и ручка. Присаживайся на стул. Пиши заявление о принятии на работу.

Парень с азартом принялся черкать на листе, переданном ему, формальные предложения о своём желании работать в ночную смену в церкви, втайне мечтая таким нехитрым способом скоротать время, скопив денег на питье, еду и новенький фольксваген, чтобы катать своих подруг, знакомых по университету, внушая уважение к своей особе, о чем он уже громогласно сообщил им.

Матушка Евлампия вышла из кабинета молча, без всякого жеманства и лишних разговоров, понимая свою занятость.

2. Кредо

Напоминая мастодонтов, трое джентльменов удачи с тремя холщовыми мешками, набитыми иконами, сели на поезд, следующий в город Тарасов. Никто из окружающих граждан не обращал на них никакого внимания. Все пассажиры торопились занять свои места в вагонах согласно купленным билетам. Закрыв за собой дверь на щеколду в первоклассном купе, они осторожно, не привлекая к себе внимания, проходящих мимо, пассажиров, разложили мешки под сиденьем, предварительно долго споря и ругаясь, кому сколько икон нести в мешке, так как дельцы боялись «засветиться» на улице с таким редким грузом, называя иконы книгами, дабы никто не мог заподозрить в грабеже, в случае, если появится проводница или ещё один пассажир купит билет на свободное место рядом с ними. Все трое расселись на сиденьях, мечтая закусить на дармовщинку или познакомиться с женщиной, чтобы сравнить себя с женатыми, респектабельными людьми с большим достатком.

— Вы мне не подкладывайте свои книги, — резко сказал Костыль, взявший на себя половину ноши, окидывая взглядом все полки, не осталось ли там чего-то чужого, забытого впопыхах прежними пассажирами, спешащими к выходу, чего никогда не случалось в поездах, но, не смотря на это, у бандитов всегда была такая фантастическая идея.

— Мне тоже не хочется попасть раньше времени в рванье в места не столь отдалённые, — заявил Цезарь, с завистью глядя на отличающегося типа, сидящего рядом с ними.

— Дадим ему одну книгу, если мужик справится с ношей, — улыбаясь скабрезной улыбкой, выдавил из себя долговязый Костыль, обращаясь к третьему участнику преступления.

— Возьмыте все, я не протыв, — изображая из себя кавказца с характерным акцентом, сказал белобрысый «лицедей», надвинув летнюю кепку себе на лоб, откинувшись к стенке.

— Ты, Пономарь, не возмущайся, мы знаем, что говорим, — снова съязвил Цезарь, наблюдая за тем, что происходит на перроне, пока поезд не тронулся.

Они воровато еще раз проверили как разложили иконы по мешкам. Подельнику по кличке Пономарь — третьему в их банде — выделили одну из икон для домашних молитв, унесённых из храма.

— Привет, ребята! — обрадованно, что успел сесть до отправления поезда, воскликнул полный, пожилой мужчина, возвращавшийся домой от дальних родственников, запыхавшись, стирая полой рубашки и платком пот со лба, вваливаясь в купе после стука вместе с проводницей.

Взбудораженные и оторопелые бандиты, что кто-то врывается в замкнутое пространство купе, сразу съёжились и нарочито переглянулись. Отвечать на реплики приветствий они не привыкли. Новоприбывший, не собираясь спорить с ними, возложил бразды правления на машиниста и начальника поезда. Новый пассажир сел на своё нижнее место, когда проводница проверила ещё раз наличие паспортов и билетов, забирая деловито последние.

— У нас можно пить чай с лимоном и сахаром в стаканах с подстаканниками. Принесу, если закажите, — предложила проводница, выполняя свои обязанности.

— Это мы знаем. Кофе мы тоже любим, — монотонно промямлил Костыль, ковыряясь ногтем в зубах.

— У меня есть печенье, лимонад, соки. Для вас продам недорого.

— Сейчас неохота, позже поговорим, когда поезд тронется, — беря на себя инициативу, вступил в разговор Цезарь.

— Ресторан в шестом вагоне к вашим услугам, — заявила проводница, хлебосольно и щедро улыбаясь, доводя до сведения пассажиров о наличии в поезде пункта горячего и быстрого питания.

— Мне принесите стаканчик чаю, — привыкший к хорошему обслуживанию, спросил безвредный пожилой пассажир, отвернувшись от бандитов, раскладывая свои пожитки под нижнее сиденье, узнавая в двух близнеца — попутчиках своих прежних постояльцев на квартире, кому он сдавал комнату в частном доме, еле избавившись от навязчивых клиентов, вынесших все его старые вещи из погреба на базар.

Один раз он даже попал под раздачу, когда они всё-таки с сильным нажимом милиции в лице младшего лейтенанта Пономарёва съезжали от него, то связали крепкого, гораздо ниже их ростом, старика верёвками, чтобы хозяин дома не мешал им забирать последние остатки его скарба. После этого случая Пономарёв сошёлся с близнецами Сошкиными, помогая им изредка прокручивать делишки за спиной начальства за определённую мзду.

Но это было тремя годами ранее, о чём Сошкины могли наверняка забыть, переехав в другой дом, в коммунальную квартиру без хозяина, рядом с улицей, где числился сам Пономарёв с отцом и двумя братьями. Вскоре их отец, работавший тоже в органах милиции, утонул случайно на городском пляже, распутывая дело о наркотиках и маке, так горячо любимом лакомстве уличной детворы.

Не имея на тот момент алиби, старик Заварзин, такой оказалась фамилия нового попутчика после изучения проводницей его паспорта, был прежде речником, бывшим капитаном довольно крупного и комфортабельного парохода на Волге, принимавшим участие в съемках фильма «Жестокий романс». Однако после налёта на него гангстеров в собственном доме, когда узнал, что Пономарёв старший утонул по своей вине, сразу сменил фамилию, боясь, что его обвинят в убийстве Пономарева старшего из-за мести, так как старик еле выпутался из пут, а в тот злополучный день находился на пляже недалеко от места гибели милиционера. Тем не менее, ничего подобного не произошло. Просто роковое стечение обстоятельств сыграло злую шутку с представителем закона, о чем сожалели все соседи, у кого им были найдены крохи мака, выращенного на клумбах рядом с домом.

— Ты, дед, будь поосторожней, — нравоучительно сказал Цезарь, когда поезд тронулся, а пожилой гражданин, не теряя времени даром, захотел постелить себе постель, чтобы отдохнуть на своём месте.

Совершенно не внося раскол в ряды пассажиров, проводница принесла упомянутый стакан чаю и поставила на столик. Бандитам ничего не оставалось делать как ретироваться, лечь по своим местам без простыней и матрасов, вытянув ноги, так как путь предстоял долгий и утомительный.

— Приятной поездки! — проводница пожелала всем своим видом и гордо вышла из купе, оставив пассажиров дремать, дожидаясь конечной станции.

Они миновали Котлас и Москву, но больше она их не беспокоила, за исключением, когда она появилась с шваброй и сырой тряпкой, чтобы протереть пол под столиком и в проходе купе. Бандиты снисходительно стали улыбаться, отпуская сальные шуточки:

— Оставайся с нами, крошка.

— Побудь хоть минутку у меня на постели. Поспим вместе. Увидим сказочные сны…

— Мы тебя рассмешим и позабавим.

— Научим читать книжки, а ты нас накормишь из ресторана бифштексами и пирожными.

— Заодно принеси нам тоже что-то покрепче: коньяка, водочки и апельсинов бесплатно.

Занятые своими оголтелыми идеями, бандиты как опытные цыгане наперебой зазывали довериться им. Старик Заварзин боялся этих отщепенцев как огня, зная ненасытный и кровожадный нрав своих бывших постояльцев, поэтому лежал с головой накрывшись простынёй, изображая спящего, снова сметая в мыслях всё на своём пути, мечтая избавиться от головорезов, за кем числилось ни одно кровавое убийство и ограбления.

— Хватыт спать. Надо сходыть в ресторан, — вдруг сказал Пономарь, продолжая изображать кавказца, когда проводница покинула помещение.

— Сейчас, — лениво потягиваясь, ответил Цезарь, зевая и обдумывая дальнейший план действия, чтобы избежать встречи с милицией, которая, по его разумению, уже кинулись на поиски грабителей икон из церкви.

— Не хотыте, я пойду одын, рожи вы пьяные, — заявил с усмешкой белобрысый, молодой соглядатай в банде, всеми силами маскируясь, чтобы его не заподозрили в грабеже.

— Мне книги надо читать, недоумок. Ты купи там себе что-то вкусное: коржик или банку консервов, а я подожду тебя здесь с едой, — Цезарь сказал как-то особенно витиевато и грубо, мечтая отнять всю снедь себе.

— Приедем начитаемся досыта, — провозгласил Костыль, обращаясь тихо то к Цезарю, то к Пономарю, призывая их отправиться в ресторан, пообедать за счет официанток, а заодно и обойти соседние купе с деловыми предложениями сексуальных услуг пожилым дамам, как он привык передвигаться по свету, прячась от правосудия.

Мнения разделились: Цезарь остался лежать в купе, а неутомимые Костыль и Пономарь отправились в разных направлениях вдоль состава поезда в поисках лёгкой добычи и съедобной пищи, избегая встречи с начальником поезда или дорожной милицией, прячась то в туалетной комнате, то выходя на остановках, пробуя предложенные продукты питания у торговых лотков или продавщиц домашними заготовками: вареную картошку, присыпанную укропом, яблоки, помидоры, солёные огурчики, вяленую рыбу, пирожки, мороженое, порционные пельмени, вытаскивая деньги из кошельков зазевавшихся пассажиров.

Так разохотившись и расхорохорившись у лотков с продуктами, они восхищались разудалыми, румяными, красивыми продавщицами с рельефными фигурами в пёстрых платках и ситцевых, ярких платьях, спешивших немедленно реализовать свои заготовки, выращенные на приусадебных участках. Проходимцы возжелали обхватить любую из них в крепкие объятья, чтобы заполучить самый вкусный пирожок или банку варенья. Но никто из женщин не хотел снижать цену. Зевак и нерасторопных граждан с дырявыми кошельками, как назло, рядом не оказалось. Бандитам не хватило мелочи на ведро яблок и солёную рыбу. Срочно, не зная, где найти упомянутые шесть рублей, по тем временам приличную сумму, они хотели предпринять свой избитый трюк: взять взаймы насовсем.

— Ладно. Займём деньги у проводницы, — после минутного размышления, сутулясь, сказал Костыль кому-то в сторону, где никто не стоял, принимая вид богоугодного создания, чему он отлично научился в Киеве, путешествуя по просторам Украины автостопом, вдоль южных окраин республики в поисках приключений наподобие как контрабандисты в повести М. Лермонтова «Тамань».

С громадным усилием над собой он приблизился к знакомой, миловидной женщине в железнодорожной форме, стоящей рядом с вагоном.

— Девушка, не одолжишь десятку до получки? — спросил Костыль с естественной улыбкой, стараясь выслужиться перед своим двойником — бандитом, лежащим в купе и жаждущем сытного обеда, охранявшим ценные «книги».

— Могу предложить погрузить два мешка угля в топку про запас. Заплачу ровно половину… Но могу накинуть рубль за труды, — ответила проводница трезво, зная по опыту, что ничего так просто не бывает.

— Согласен, — с неохотой пробурчал Костыль, заметив в толпе приближавшегося к нему Пономаря с пустыми руками.

— Сейчас подъедет тележка для наших внешних дел. Тогда можете приниматься за работу.

— Ты, фраер, будешь мне помогать. Один мешок с углём затащишь сам, — отчётливо шепнул бизнесмен с криминальным прошлым своему подельнику и соседу по купе — Пономарю с угрюмым лицом, строптиво стоящему рядом.

— Ну, ты и лихач! — перейдя на чистый русский, без акцента, согласился «помощник».

Открытая, железная тележка с грузом подъехала через несколько секунд с карщиком в черной форме за рулём.

— Забирай, тебе говорят, — сказал карщик с усмешкой, обращаясь как рабочей силе к нанятым наглым бандитом, стоящим особняком, с опаской оглядывающимся на пассажиров рядом с проводницей.

Поняв смысл сказанного, согнувшись в три погибели, подельники затащили в вагон, погрузив по очереди друг на друга, по мешку угля, требуемого про запас, за сравнительно небольшую плату, обрадованные, что внешний бизнес не оставил их голодными.

Карщик проехал дальше к почтовому вагону, выгружая самостоятельно посылки, передавая мешок с письмами и ценными бандеролями, не ведая, что в одном из вагонов находятся иконы исторической ценности в таких же мешках, но без сургучной печати и крепления.

— Вот ваши заработанные деньги, — сказала проводница безразлично, протянув по трёшнице каждому подельнику.

Те с неподдельной радостью кинулись покупать у лоточниц ведро зелёных, сочных яблок, копчёную рыбу, от которой шёл изумительный аромат, и пирожки для главаря банды — Цезаря — разработавшего план налёта на храм.

— Это первый и последний рабочий день в моей шикарной биографии, — прошептал на ухо с укором каждому своему подельнику Костыль — тридцатисемилетний бандит, глубоко заблуждаясь, так как милиция организовала активный поиск гангстеров, а после ареста они обязательно должны были быть водворены в места лишения свободы и отправлены на тяжелые, подённые работы по статьям уголовного кодекса.

Но пока они ехали полные изощрённых мечтаний и фантазий на организацию продажи на рубли или обмена на валюту икон, чтобы «почувствовать себя на седьмом небе среди серой толпы», как любили они сами постоянно повторять заветные слова каждому встречному-поперечному, в том числе и своему соседу по купе — Заварзину, ругавшего себя всеми красочными эпитетами, что поторопился покидать родных в Великом Устюге, а теперь лежащего и ждущего нового покушения на свою жизнь или, что ещё могло быть хуже, смерти при невыясненных обстоятельствах в купе поезда.

Хотя у каверзных бандитов было совсем иное на уме. Они совершенно не хотели связываться с пенсионером с маленьким доходом, у которого ничего не было за душой кроме собственного возраста и отличного взгляда на окружающую обстановку, моментально заметившего, что в мешках находятся какие-то древние реликвии. Об этом недальновидные бандиты не раз говорили ему, когда проживали в его доме, что «намерены ограбить „Оружейную палату“ и весь Кремль, а потом укатить на Багамы, а там погреться в тени пальм и развлечься под палящим солнцем на пляже с хорошенькими девушками в бикини», к кому они всецело не были равнодушны.

— Вы, что здесь, спортивный инвентарь разложили? — скромно, но с достоинством спросил старик Заварзин одного из своих попутчиков, когда они наелись досыта яблок и рыбы, а он полез под сиденье за вещами и продуктами к чаю, наткнувшись на мешок со старинными иконами.

— Это наше дело. Не лезь, куда тебя не просят, дед, — пригрозил Цезарь лениво, не вставая с места.

— Извините, что побеспокоил, господа, — подозрительно сказал навязчивый старик, снова принимая позу спящего человека, теряя от страха аппетит рядом с хладнокровными убийцами.

— Вот так-то лучше будет, — самодовольству и тщеславию Цезаря не было предела, всю свою сознательную жизнь мечтавшего сделать карьеру на криминальном поприще.

На вторых полках, еле уместившись там, дремали Костыль и Пономарь, не вникая в содержательный диалог.

— Скажешь слово — добавят десять, — тут же провидчески предсказал им тюремный срок старик Заварзин посредством народной мудрости.

— Хотим сдать книги в антиквариат, — пояснил Цезарь, гнусавя, лелея надежду заполучить крупную сумму денег за исторические иконы через знакомых перекупщиков краденного, кого он знал не понаслышке, часто обращаясь к ним «за советом», так он называл очередное сбывание краденных вещей «за копейки», а на самом деле получая приличный барыш от этих воровских операций.

— По-ня-тно, — уходя от разговора, отворачиваясь к стенке, чтобы его не узнали бывшие постояльцы, сказал медлительно Заварзин, вспоминая сколько вещей они вытащили у него из кладовки: дырявые кастрюли, ведра и тазы, стеклянные банки, ржавый садовый инструмент, пустые деревянные ящики, доски полок. Все свои востребованные пожитки он хранил на видном месте в квартире на столе, поэтому никто из бандитов не обращал на них внимания.

«Наверняка опять украли у кого-то какой-то ветхий хлам, а может быть даже старинные иконы из храма. Эти ухари способны только воровать. Надо остерегаться, а то мигом выкинут с поезда. Тогда пешком не дойду до дома», — у старика ярко сверкнул здоровый инстинкт самосохранения. Он замолчал, чтобы не вызывать ответной злобы, понимая, что ему одному не справиться с матерыми грабителями.

В дорожной милиции города Тарасова, куда передали сведения о передвигающихся на поезде криминальных авторитетах, тщетно дожидались их появления на вокзале. Те, посовещавшись втихомолку в коридоре вагона, когда никого там не было, ближе к конечной станции, решили сойти на любой остановке на два часа раньше, чтобы не попасться прямо в руки служителей порядка. А затем доехать на попутной машине или автобусе, минуя проверку вещей, тем самым обезопасить себя от нежелательной встречи с сотрудниками МВД.

— Устал ехать… Нужна потеха, — высказался не к месту Пономарь, а обеспокоенный Заварзин с горечью подумал: «Буду молчать, если спросят денег в долг. Как отрублю. Велеречье часто наносит увечье».

— Что-то надо срубить перед выходом на конечной станции, — поддержал его Костыль с напрягом, слезая с полки, выходя в коридорчик вагона, чтобы проветриться и проследить, нет ли там кого нежелательного, а затем зашёл снова в купе с выражением удовлетворения на лице.

— Доберёмся сами, чтобы лучше замаскироваться, — заранее скомандовал Цезарь своим подчиненным, поднимаясь с места, продвигаясь ближе к выходу из вагона с тяжёлым мешком в руках.

Двое других опытных бандитов последовали его примеру. Они вытащили из-под сидений пыльные мешки, набитые доверху антиквариатом, и осторожно перенесли всё в тамбур заранее, чтобы не громыхать ими в присутствии посторонних свидетелей, также как они сделали в церкви, убивая отца Пантелеймона, улучили минутку, когда было наименьшее скопление людей, стали избивать беспомощного служителя культа, снятыми со стен, тяжелыми иконами.

Заметив ближайшую, нужную станцию, головорезы легко, с мешками в руках, выпрыгнули из поезда, когда проводница открыла ключом дверь и приподняла железную лесенку сходней. Прекрасная летняя погода не мешала ухарям прятаться от милиции. Они сразу остановили попутную машину — пустой грузовик и, запрыгнув в кузов, не выпуская из рук ношу, легли на солому, накиданную на дне, где перевозили молодняк скота.

— Не будем держаться вместе, — сказал сипло Цезарь, отдышавшись от физических упражнений, потерявший голос от сквозняка, гуляющего по кузову.

— Разбредёмся по городу и отнесём «книги» тебе домой, Пономарь. Так надежнее будет. А ты со своей одной «книгой» кати, куда хочешь, хоть на пляже загорай. Нам теперь вместе нельзя, — разработал дальнейший план Костыль, такой же тщеславный и хитрый как лиса в детских сказках.

— Согласен поехать на природу, — без тени нажима поддержал бывший сотрудник милиции, так как его уже собирались увольнять за многочисленные прогулы, но пока ждали на работе с отчетом о деятельности.

— Знаем, ты нас не сдашь, грузин ломаный, — сравнивая своего подельника с ломаным грошом, крикнул с упором на денежную прибыль Цезарь, стараясь перекрыть то вой, то свист ветра на резких поворотах в кузове, перекатываясь по дну. — Ключи от твоей хаты у нас имеются.

— Нам домой к себе нельзя. Там нас милиция пасёт, — согласился с братом-двойником Костыль, всегда радевший за интересы банды.

— Ты иди на работу, доложи, чтобы тебя не искали. Заодно потом расскажешь нам о срочных заданиях на выезде, а мы сначала спрячем у тебя «книги», а потом двинем к нашему ломбардисту, — так Цезарь назвал одного из перекупщиков краденого, кому они периодически относили вещи, которые потом выставляли на продажу, безбедно существуя, нигде не работая.

Заметив первый светофор на въезде в город, когда грузовик съезжал с грунтовой дороги на асфальт, гангстеры постучали из кузова в кабину шофёра, тот затормозил, и машина остановилась. Они выпрыгнули на асфальт, перемахнув через высокий бортик опять по очереди, а последний Пономарь выкинул мешки все вместе на землю, сопровождая свои действия отборными ругательствами в адрес всех святых угодников, которые то ремонтируют, то разрушают дорожные покрытия, нанося, по его уголовному мнению, вред природе, но не государству, в чём он был абсолютно уверен, так как «только природа была строителем будущего, а не люди», так он рассуждал, развлекая граждан в отделении милиции по месту жительства, где он не работал, а только отбывал время положенное для службы в армии, куда ему совсем не хотелось попасть из-за склочного характера и отсутствия дисциплины.

Никто из его бывших сотрудников не спешил искать с ним встречи, чтобы самим не стать жертвой нападения беспартийного хулигана, что очень низко ценилось на службе, поэтому Пономарь все беды страны переносил на кавказцев, талантливо имитируя их акцент и привычки.

Следуя по дороге, они чем-то напоминали незабвенную троицу: Труса, Балбеса и Бывалого из фильма «Кавказская пленница», к чему они не имели никакого отношения.

Грузовик прокатил дальше, оставив позади бесплатных пассажиров с их разочарованиями и разговорами. А те сели на городской транспорт и спокойно доехали, как договаривались, до дома бывшего сотрудника милиции — Пономаря, вышли довольные, что удалось обвести вокруг пальца контролёра, проскочив в среднюю дверь без билета.

Удовлетворённые, что вернулись восвояси, двойники отправились к дому своего подельника, вошли, воспользовавшись его личными ключами. Оставили два мешка лежать прямо посередине комнаты в полупустом пространстве, а самого хозяина квартиры благословили идти по месту бывшей работы, чтобы быть в курсе милицейских новостей и заодно прихватить еще одну форму сотрудника МВД (две у них уже были: одна бывшая форма отца Пономаря, другая его самого), чтобы при удобном случае воспользоваться этими атрибутами для проворачивая ещё более жестоких и дерзких криминальных действий в угоду частнособственнических, эгоистических желаний.

Не вспоминая ни соседа по купе, предрекшего им уголовный срок, ни проводницу вагона, сумевшую использовать гангстеров в своих целях, чтобы таким не хитрым, а очень простым способом сообщить дорожной милиции об их передвижении, джентльмены удачи, освободив руки от тяжелой ноши, поискали в комнате и на кухне что-то из еды, что можно было бы съесть с дороги. Найдя компот и черствую булку хлеба, оставленную родным дядей братьев Пономарёвых им на пропитание, двойники съели и выпили всё сразу, а потом, чтобы «встряхнуться от дорожной усталости», как они сами выразились, отправились на пляж, по дороге зайдя к своему давнему знакомому — ломбардисту с выразительной двойной фамилией Кредо-Штильман, доставшуюся ему от отца и его брата по материнской линии, выходцами из Италии. Туда те переехали из Туниса в период до революции в России, развивая свой мелкокапиталистический «жатвенный» бизнес. Они купили за деньги, полученные в махинациях от продажи бриллиантов, в пригороде Милана небольшую усадьбу и ателье мод. Усадьбу они сдавали внаём приезжим туристам за продукты питания или хорошее вознаграждение, чтобы разбогатеть и путешествовать по всему свету дальше в Северную Америку и Бразилию.

Скромное ателье мод, где они мирковали с клиентами, приносило им хороший доход, чем занималась бабушка, обшивая знакомых, подделывая ярлыки известных фирм, чтобы иметь больший спрос на рынке модной одежды, придумывая фасоны, глядя на самих постояльцев «хибары», называя так свой двухэтажный особняк в викторианском стиле с шикарной мебелью из натуральных сортов дерева с рисунками и излишествами в виде королевских вензелей и украшений.

Сами хозяева проживали в соседней комнате с ателье, имея таким образом богатый гостиничный номер со старинными светильниками и зеркалами, совершенно не подозревая, что с годами всё придёт в полный упадок.

— Как ваше драгоценное здоровье? — спросил последний отпрыск фамилии Кредо-Штильмана, когда увидел на пороге ломбарда своего заядлого посетителя — поставщика, украденных у граждан, предметов быта и одежды — с небольшим мешком, напоминавшим по форме ягдташ, вмещавшим в себя одну икону, которую корыстолюбцы захватили с собой, пряча антиквариат древнего автора от глаз милиции для «благих намерений».

— Есть старинные книги, — ответил Цезарь, лицемерно улыбаясь, сглотнув слюну, едва не проговорившись — «иконы».

«Чуть не ляпнул „иконы“ судьбе наперекосяк», — с презрением к всякой систематике, подумал цинично нежданный посетитель.

— Нет. Книги и иконы мы не принимаем. Это вам надо нести в букинист. Там возьмут с удовольствием. А если очень древние, то примут без раздражения и злости, — читая мысли клиента, разъяснил приёмщик, который дремал за своей конторкой, перелистывая книгу учёта и списания проданного товара, вспоминая с блаженством и негой минуты проведённые в объятьях своей любовницы — красивой, пухлой, златокудрой, с лицом райской птички — выпускницы торгового колледжа, которая сумела так быстро приворожить своими природными прелестями тридцатилетнего директора ломбарда, что он немедленно принял её на работу, постоянно замещая свою новую сотрудницу, давая ей шанс приготовить дома что-то из еды: телячью отбивную, пюре с гуляшом или бараньи ребрышки в кляре, а потом от души накормить своего благодетеля. Правда, всё это он держал в строжайшем секрете от широкой общественности, надеясь надлежащем образом оформить отношения в ближайшем будущем: по закону сыграть скромную свадьбу, сделать свадебные фото на долгую, светлую память о лучших днях в жизни обоих.

Скороспелый роман директора ломбарда Эммануила Кредо-Штильмана и Серафимы Октябрьской совпал с появлением в ломбарде инспектора по налогообложению, чему весь коллектив ломбарда придал немалое значение, выделив из фонда директора деньги в размере месячной зарплаты для придания событию стихийного характера, а потом заработать путём неуёмного труда, сидя за прилавком с утра до ночи. Такая постановка вопроса взяла верх, и личная жизнь каждого сотрудника, которых было всего двое, включая директора, потекла своим чередом.

— Как тебе нравятся эти золотые украшения? — Эммануил спрашивал периодически Серафиму, показывая только что принесённые клиентом серьги, цепочки, броши, кулоны, браслеты или кольца.

— Можешь оставить себе, — обычно отвечала невеста серьёзно.

— Хорошо, — соглашался Кредо-Штильман, выкладывая весь товар на чёрную, бархатную витрину под стеклом.

Другие ценные вещи он обычно предоставлял возможность смотреть самой Серафиме, чтобы она убедилась в пригодности товара. Никаких налётов или грабежей у них отродясь не было, хотя ходили слухи, что какой-то маньяк под действием наркотиков или алкоголя убил двух, ни в чём неповинных, девушек — владельцев аналогичного ломбарда, взяв полностью наличность из кассы, свалив на суде вину на своих несовершеннолетних детей. Такой формулировки от заикающегося убийцы никто не ожидал, поэтому Эммануил приобрёл видеокамеру с адаптером, кроме того всегда имел при себе заряженный пистолет как именное оружие, доставшееся ему от деда — участника революции 1905 года.

На этот раз организаторы налёта на храм надеялись использовать свои старые связи, но сначала, как можно скорее, успеть ограбить кого-нибудь перед отъездом в Сочи, куда они втроём вознамерились бежать, планируя реализовать награбленные вещи, ещё не имеющиеся у них, без ненужных свидетелей в ближайшем ломбарде.

«Была бы моя воля, расстрелял бы этих дармоедов без суда и следствия, а теперь вынужден общаться с отребьем общества ради своей кошечки. Не хочется идти по мокрому… Какое низкое занятие!» — Кредо-Штильман возмущался про себя, когда бандиты скрылись за поворотом улицы.

3. Прямое попадание

Из ломбарда Цезарь отправился в букинист, где побоялся предложить икону скупщику — ревизору. Оставаясь на улице, у входа в любое торговое учреждение, заботясь за безопасность главаря, у Костыля не было претензий к двойнику, когда тот рассматривал прилавки или что-то спрашивал у продавцов.

— Следуй за мной по пятам, — предупредил Цезарь двойника.

— Я так и делаю.

— Если баллон катить, поедем вместе на пляж на час или два. Оттуда вернёмся по тому же маршруту и сразу на байдан без переодеваний, но захватим от Пономаря клад и милицейскую форму для куража, — главарь предупреждал о возможной задержке перед отъездом на вокзал, если они встретят оперативника в штатском.

— Не трави баланду, — Костыль сразу встрепенулся, готовый действовать, недоумевая, почему подельник много говорит попусту.

— Балеху вспоминай за нафталин… — Цезарь сказал с воровским апломбом, что праздничная вечеринка ушла в далекое прошлое.

— Не восьмери… Зачем елдачишь? — спросил с удивлением Костыль, почему главарь представляется не тем, кто он есть на самом деле, болтая языком.

Бандиты любили погулять в ресторанах на широкую ногу за чужой счет в любом возможном варианте: в поезде, на пароходе, в самолёте, на пароме или даже в пляжном кафе, заказывая напитки и одновременно унося кошельки зазевавшихся гостей под звуки модных, ритмических мелодий.

— Жиганить в Сочи будем, как говорил наш шеф Иван Иванович, — цитируя фразу из популярного фильма"Брильянтовая рука", ответил в тон двойнику Цезарь, имитируя известного киноактера, прежде всего, предлагая модно одеваться в милицейскую, украденную форму, чтобы вызывать искреннее уважение и зависть молодежи, окружающих мужчин и женщин.

— Же для житухи замантулим, — стоя на обочине, около остановки троллейбуса, едущего в сторону городского пляжа, поддержал главаря Костыль, что они придумают условный пароль для жизни.

— Вот так давно бы, — сказал ехидно тёртый калач криминала, теоретик и практик одновременно.

Когда подъехал нужный транспорт, они вошли внутрь, сели на переднее сиденье и поехали в сторону городского пляжа.

— Пойдём на шальную и тихую… Робасить ланцы: импортные джинсы, батники, шляпы и лодеты, — советовал Цезарь с каверзной улыбкой своему соглядатаю, подразумевая воровать без обдуманного плана, то есть кражу без орудий взлома, будто приглядывая за одеждой, ботинками отдыхающих.

— Как обычно, — согласился Костыль, вдохновившись новым криминалом.

— Слушай сюда… Набросим как можно больше и отнесём нашему ломбардисту. Тогда пусть отстегнёт нам зелёных или обычными русскими, — Цезарь предложил подельнику послушать его, что они наворуют и продадут в ломбард все ненужные им вещи, а деньги поделят поровну.

— Хрусты нам нужнее, — просипел подельник, с уважением глядя на двойника, что деньги они любят и делают всё возможное, чтобы не работать, а процветать за счет других честных граждан для собственного иезуитского благоденствия.

— Ты не потерял свой старый запас, мародёр? — нарочито примирительно спросил Цезарь, изображая воспитателя подростковой колонии, где они провели несколько месяцев, обучаясь не учебным дисциплинам, а воровскому арго у таких же колонистов-рецидивистов.

— Держи лантух крепче, а то уведут, амбал, — ответил самодовольно Костыль, не терпящий покровительства, глядя на сумку на плече у такого же как он головореза со стажем.

— А ты кто? Алюра? — Цезарь перешёл на блатной жаргон.

— Не алюра, а амаска, — пояснил Костыль свою роль, что означало: он не девушка, а помощник по сбыту краденых вещей.

— Вот так и надо… Что за антилопа этот фраер? Нам бабки нужны, а он, трухлявый пень, баланду травил, — стал возмущаться Цезарь, критикуя директора ломбарда за корыстолюбие и пустословие.

— Будет у нас антрацит, тогда, басурман, ты понял меня: балдеть будем по-чёрному, а бегать всё равно придётся, — Костыль внес свою поправку в косный рассказ покладистого с ним двойника, намереваясь достать кокаин, хорошо развлечься, а затем продолжить воровскую карьеру.

— Вусмерть кататься сможем, — свирепо произнес"вольнолюбивый"головорез — Цезарь, как бы воображая, что получит высшую форму удовлетворения: нажрётся, напьётся, нахохочется.

— Раскумаримся… — воображая себя владельцами крупного наркотического картеля, Костыль представил, как они будут принимать наркотики, с учетом, что частично продадут общую партию зелья за большие деньги.

— Снова баловства не допустим, — Цезарь, наблюдая за детьми, спешащими с родителями первыми выйти из троллейбуса, изрёк с заискивающей ухмылкой, глядя на контролёра, выскакивая без билета из троллейбуса.

За ним мигом вылетел Костыль, как громоотвод и телохранитель.

— Бизнес у фраера слабый, но ничего… Мы ему подкинем скоро больше товара, пусть мозгами раскинет: кто мы ему — сявки или фраера в законе? — спросил Костыль с гордым апломбом вора и убийцы, когда они оказались на пляже, расположившись под круглым навесом-грибком, наблюдая за чужими вещами, висящими на кустах, деревьях или лежащими, сложенными рядом с пакетами на подстилках отдыхающих граждан.

— Паханы мы, а он, в натуре, блат-каин, — ответил Цезарь тихо, обвиняя Кредо-Штильмана в скупке и торговле краденым, чем сам постоянно занимался, намереваясь обнести все зонтики от солнца, где беззаботно сидели отдыхающие для собственного удовольствия.

Так они и сделали, собрав в мешок мешанину из нескольких пар обуви, импортных джинсов, батников, зонт от солнца и даже термос с кофе, случайно забытый кем-то из отдыхающих на лавочке без присмотра.

— Навар будет, что надо! — сказал с упоминанием нецензурной речи, Костыль, бравируя своим произношением и подлой натурой, прячась за кустами, собираясь быстро исчезнуть с места преступления, внезапно заметив высокого, симпатичного парня, надевающего совершенно новый, джинсовый, летний костюм, купленный им или кем-то из его родственников заграницей.

— Откуда такой прикид? — Цезарь сходу спросил парня деланно жалобно, изображая глупенького, намереваясь выпытать, войдя в доверие, где люди достают новые, приличные вещи, а затем ограбить бедолагу.

— Купил в Турции на доллары, — вступил в переговоры студент театрального вуза, мечтавший разбогатеть на лоне Мельпомены.

— Продай или отдай нам на двоих. Мы же — ишаки, разделим всё поровну. У нас есть ручные гранаты и пистолет, — изображая шута горохового, сказал Костыль, угрожая расправой и террористическими действиями, то поднимая мешок с краденными вещами вверх, то опуская вниз, то размахивая свободной рукой как верёвкой, то приседая, то подпрыгивая, будто он хочет поймать муху в кулак, беспрестанно, фривольно двигаясь, собирая, как прачка сухое белье с вешалок, чужие, красивые, пёстрые и совершенно новые вещи тех, кто отправился прогуляться по берегу, чтобы охладиться, поплавать или искупать ребёнка.

— Отстаньте от меня, — рассердился парень здраво, задерживаясь около грибка-навеса с лавочкой, озабоченно и тщетно разыскивая свои новенькие полукеды, угодившие в тот же баул, благодаря ухищрениям Костыля, считавшего своим кровным долгом обнести каждого честного человека.

— Скоро у нас появится много травы на продажу. Сдадим оптом, а ты сможешь продавать по маленьким порциям. Получишь море денег. Все пропажи окупятся сразу, без лишних хлопот, — посочувствовал Цезарь, шантажируя и провоцируя нового знакомого, приминая ткань мешковины, чтобы оттуда не выглядывала, захваченная без разрешения, одежда ограбленных отдыхающих.

— Но это когда будет? — заинтересовался парень, теряя надежду обнаружить свою обувь, понимая, что вступил в переговоры с изощрёнными ворами, мошенниками и торговцами наркотиков, о чём его не раз предупреждали высокопоставленные родители, чтобы он ни в коем случае не связывался с дилерами наркомафии, царящей во всём мире, как самыми богатыми и хищными представителями общественности, ставящими превыше всего свои частнособственнические интересы.

— Дня через два. Завтра едем в Сочи. Там у нас есть знакомый продавец-иностранец. Он передаст нам товар из Афганистана. А ты, фанат, бери деньги, примешься за работу и получишь свои рубли.

Ухватистый Костыль, как и его двойник, обожал придумывать разные оскорбительные клички незнакомым людям, придерживая свои козыри по реализации наркотиков при себе, так как они знали, что это — криминальный бизнес, но человека с проблемами головорезы легко могли ввести в заблуждение и ограбить.

— На юге и поговорим. Я еду на автобусе с группой в Крым, поэтому вы меня долго будете искать, — почти согласился честолюбивый, будущий артист, надеясь взять взаймы у своих родителей, а потом отдать, получив прибыль от незаконной продажи запрещенного зелья.

— Какой курорт выбрал? — Костыль назойливо спросил, пряча за спиной баул с краденными вещами.

— Точно не знаю, где-то рядом с Ялтой. В Алуште буду ждать вас.

— Не забудь. Через два дня встретимся на пляже, уточним цену, — глядя снисходительно на парня, сказал, стоящий рядом, Цезарь с упором на свой возраст и липовый авторитет среди криминального"сословия".

— Пойду босиком, — доложил студент, направляясь в сторону пристани, где швартовался кораблик для переправы в город.

— Ништяк! — в знак согласия кивнул лысоватый Цезарь, добавляя себе уголовного шарма жестикуляцией перед девушками и парнями, у кого внезапно исчезла одежда, предметы туалета и обувь, создавая им таким незаконным способом проблему передвижения по городу.

— Атас! Едем к ломбардисту, а потом белки в нычку спрячем, — вдруг скомандовал резко Костыль, подавая сигнал осторожности, предупреждая о немедленном побеге с места преступления, посещении ломбарда, сдачи там краденого, а затем намереваясь спрятать деньги в тайник, известный только им обоим — квартиру Пономаря.

Соглядатай бандита и его покровитель с большим количеством"найденных"чужих вещей вдвоём еле волочили груз, меняясь периодически руками, гордясь грязным мешком, не уроненным в воду и не потерянным среди груды песка.

Так жарким июльским днём они добрались по пляжу до пристани, где каждые полчаса швартовался рейсовый кораблик:"Пляж — город", и поплыли обратно, незаслуженно наслаждаясь прекрасными видами водных просторов с зелёными островками, песчаными мелями, катерами, парусниками и лодочками, скользящими вдоль берега, речной прохладой, идущей от воды. Затем они пересели на троллейбус.

— Барахло загоним, как ветошное, — сузив глаза до неузнаваемости, обращаясь к подельнику, сказал Цезарь тихо, перед выходом из городского транспорта, предлагая продать краденые вещи как свои.

— Банда фикосная для благо в котёл, — подмигивая двойнику в знак согласия, поведал, как сказочник, Костыль, который маниакально бредил грабежами, что магазин ювелирных изделий существует для денег, по его уголовному мнению, наподобие общей воровской кассы.

Прибыв в ломбард, снова не заплатив ни копейки за все поездки по реке и по городу, они высыпали весь, краденный с пляжа, товар на стол рядом с прилавком, потребовав у Кредо-Штильмана закрыть предварительно дверь на ключ, чтобы никто не мог увидеть этих"конспираторов в деле", так они себя возомнили.

— Сколько дадите денег, столько и возьмём, — потребовали они незатейливо, перебивая друг друга от нетерпения, с наивно-звериной ухмылкой, перекладывая с места на место почти новые предметы одежды и обувь, не торгуясь с тороватым директором, чтобы сэкономить время для поездки на вокзал, а потом прямым ходом отправиться на поезде любым классом в Сочи.

— Отдадим оптом за триста рублей, — сказал с гордостью Цезарь, прикладывая к себе женский, махровый халатик ярко-зелёной расцветки, наблюдая за неожиданной реакцией скупщика.

— Надо пересчитать количество вещей и записать в амбарную книгу, — не теряясь потребовал приемщик, глядя на груду разнородных вещей, так как он уже привык к выходкам этих воров, постоянно угрожавших ему то расправой, то погромом, а то и поджогом или, что ещё хуже, хищениями и смертью близких.

— Можно без этого, — стукнув по столу, потребовал Цезарь с циничной улыбкой.

— Откуда столько барахла? — изумился приёмщик, понимая, что имеет дело с краденными вещами.

— Да, сестра велела продать как можно быстрее, поэтому нам некогда ждать, — подтвердил Костыль, бесцеремонно сдвигая с места тяжелый прилавок, привинченный гвоздями к линолеуму пола.

— Есть только двести пятьдесят рублей. Больше вам никто не даст. У меня намечается праздничный банкет, — уклончиво, с нажимом на свои сложные, семейные, предсвадебные обстоятельства объявил Кредо-Штильман, нисколько не боясь гангстеров.

— Поминки наверно по себе решил устроить, — едко съязвил Цезарь, резко бросая женский предмет одежды в общую кучу.

— Ну это не ваша беда, а моя, — трагикомично признался директор ломбарда, он же приёмщик.

— Бери пока дают, козявка, — вступился за двойника Костыль, тыча указательным пальцем приёмщику в грудь. — А то хуже будет… Мы стрелку устроим, всех козырей у вас, жмоты, отымем!

— Так бы сразу и сказали, что хотите угодить за решетку, — посочувствовал двойникам криминала директор без тёмного, плохого для переваривания окружающими, прошлого, пытаясь отыскать в ящике стола пистолет, ругая себя за неосмотрительность и разгильдяйство, что стал рабом каких-то мерзких воров, вспоминая с грустью свою обожаемую пассию, сидящую дома в полном комфорте, в окружении изящных фарфоровых статуэток и импортного, заказанного им заранее, сервиза, купленного у военнослужащих, недавно прикативших из Германии.

— Так дашь деньги или мы ждать будем, пока ты вспомнишь, где спрятал свой капитал, — указывая приёмщику пальцем на тяжеловесный сейф, гаркнул Цезарь, проявляя инициативу в разговоре, щеголяя дырами на локтях футболки и вытянутыми коленями трикотажных, спортивных штанов.

— Лучше бы в футбольную команду записались или дома строили. Вон силы у вас сколько… — приёмщик оценивающе окинул придирчивым взглядом двух головорезов. — Больше было бы от вас пользы обществу, но теперь уже поздно вспоминать потерянные медали. Вот двести рублей и баста, — с раздражением изрёк приемщик, забирая часть вещей, доставая из внутреннего кармана твидового пиджака купюры на данную сумму.

— Где остальные, говори? — удивляясь несговорчивости раздосадованного директора, сцедил сквозь зубы Костыль, намереваясь перевернуть всё верх дном в ломбарде, чтобы отыскать деньги, нужные им для поездки в город-курорт международного значения — Сочи.

— Забыл, что потратил на покупку кроватки для будущего ребёнка, — признался от нажима директор, вспоминая, что недавно приобрёл детские принадлежности с расчетом на будущее поколение.

— Ты что бедняк или курица безмозглая? Зачем мы с тобой дело имеем? — стали попеременно спрашивать двойники, вкладывая в свой словарный запас максимум энергии и энтузиазма.

— Ну хорошо, — порывшись в другом кармане пиджака, доставая пять купюр по десять рублей, вспылил изворотливый Кредо-Штильман, передавая деньги ворам, незаметно придвигая к себе все остальные вещи, разложенные в хаотичном порядке на узком, отполированном годами, прилавке.

— Не лепи горбатого, — возмутился Костыль, вспоминая, как сам давал ложные показания на допросах, обманывая следователя, когда его допрашивали в качестве подозреваемого в убийстве воспитательницы интерната..

— Он опять липозает и собирается липонуть нас, — Цезарь добавил чуть слышно на жаргоне, хрипло покашливая, догадываясь, что приёмщик обманывает и намерен обворовать их.

— Можете проверить ничего больше не найдёте. Всё уже выгребли, гангстеры.

— Значит так, будешь должен, — парировал Костыль с угрозой.

— Нет, лучше возьмём и отнесём сестре то, что не успели продать. Пусть сама промышляет, — вынес постановление чёрствый, от охватившей его жадности, Цезарь, хватая красивые, кожаные, импортные босоножки на танкетке из общей кучи и запихивая к себе назад в опустошенный баул.

— Где ты её сейчас найдешь? — разозлился Костыль, уставясь на двойника как в зеркальное отражение.

— Всё уходите… Конец. Мне надо пересчитать и разложить вещи с прилавка на витрину, — по-деловому проговорил запасливый Кредо-Штильман, вступивший в сговор с отпетыми рецидивистами, по которым тюрьма давно плакала, ставя прилавок на место, разбирая с неохотой и дрожью в руках нелегальный товар, к чему он никак не мог привыкнуть из-за плохого пищеварения и желания бросить всё и умотать куда-то в Европу по родственной линии, дабы снова заняться печатанием новых ярлыков для перешитой одежды.

— Ну и барыга… — возмутился деляга-Костыль, судорожно пересчитывая полученные деньги, отдавая ровно половину своему подельнику.

— Скатертью дорожка, — воскликнул по-женски директор, махая им на прощанье рукой. — Чтоб ноги вашей здесь не было.

— Ну, это мы ещё посмотрим, — прибитым голосом заключил Цезарь, пряча деньги себе в потайной карман.

— А то милицию вызову, — решил напугать убийц директор, бравируя знанием уголовного кодекса.

— Себе же хуже сделаешь, капиталист, — злорадно произнёс Костыль, толкая подельника в бок, открывая входную дверь, вставленным изнутри, ключом, как будто даже облегчённо, что удачно сдали не экзамен и не зачёт, а в ломбард, украденные на пляже, вещи отдыхающих.

"Трудновоспитуемые", — так называла обоих воспитательница в детском доме, где эти головорезы пребывали, а затем она и её мать поплатились за свои слова, получив от них несовместимые с жизнью удары ножом и удушение.

— Отнесём лодеты Пономарю. Пусть продаст гагаре, а мы отдохнём от жары и беготни. Знает лучше, кому лопаря подойдут, а с книгами на байдан, — вздохнул от длинной тирады, разрабатывая дальнейший план, возомнивший себя великим узурпатором, Цезарь, сожалеющий, что импортные босоножки не его сорок шестого размера и надо срочно продать одинокой, состоятельной женщине, а с реликтовыми иконами сразу мчаться на вокзал.

— У этого барахольщика есть много блатных кошек и малин, — обрадовался Костыль, вспоминая, что у Пономаря, как мелкого вора, были на примете женщины из преступной среды в тайных притонах.

— Он — ботало. Тоже умеет варганку крутить, — пояснил главарь, постоянно позорно подозревая каждого встречного-поперечного во лжи.

— Жучок навозный, а не фраер. Забуреет от ламика, — сказал Костыль, сгребая крошки со стола, бросая на пол, заведомо зная, что Пономарь был мелким вором, а"не уважаемый человек в криминальной среде", как было записано в его характеристике, и будет гордиться рублём перед ними.

Двойники, продолжая изъясняться на блатном жаргоне, не были склонны к суеверию или истерии, но могли изобразить лучше любого артиста припадки шизофрении, эпилепсии, фобии страха, преследования, потери памяти и много чего не свойственного нормальным людям, у кого не было желания мстить за проявления доброжелательности или связываться с уголовным миром.

Удовлетворённые сделкой, гангстеры, буквально пробежали метров двести до дома Пономаря, с размаху кинулись на диван, накрытый тёмно-бордовым покрывалом, тоже украденным из соседнего, двухэтажного дома, куда они не раз наведывались за бесплатным питанием и вещами, где ранее проживала бывшая воспитательница с семьёй.

— Ну и фарт, — прошипел не то со злостью, не то от радости Костыль, что им улыбнулось, наконец, воровское счастье и удача, через минуту наливая себе из кастрюли в стакан компота, быстро выпивая содержимое.

— Ты понял, надо лабазы ставить на уши, — Цезарь предложил начать кражи из продуктовых ларьков.

— Успеем, — теряя дар речи от собранной суммы, чтобы не бедствовать в следственном изоляторе, а получать тридцать три удовольствия и всласть покуражиться «за безответственное поведение в городе», как им не раз говорили сотрудники милиции после первого трёхгодичного пребывания в колонии-поселении.

— Налей и мне в бадью, — придвигая кружку, промямлил Цезарь, привыкший, чтобы за ним ухаживали. — Белинского не хватает, — вяло продолжил подельник как-то съёжившись от негодования, что Костыль успел съесть, лежавший посередине стола, кусок белого хлеба, не поделившись с ним долей.

— На-а-а, — протянул остаток Костыль, доставая с полки, спрятанный им кусок пирога с капустой, украденный по дороге.

— Балабас, ты, — криво улыбаясь, признался Цезарь, называя подельника, за предоставленный ему кусок хлеба, — головой — самым важным, по его уголовному мнению, словом.

— А ты — балагасовый балабан, — наевшись до отвала, переходя на блатной жаргон, умиляясь затеянной игрой слов, рыгая, изрёк Костыль самодовольно, делая нешуточный комплимент двойнику, нарекая его сахарным шутником, ни сколько не соответствующей кличкой для долговязого, лысеющего уголовника, чтобы потянуть время, дожидаясь пока появиться Пономарь — полноправный хозяин квартиры.

— Мы же не воры, а арапы или бакланы, — путаясь в определении «ремесла» с мизерной каплей философии, парировал Цезарь, соглашаясь, что они прирождённые аферисты, обманщики, неопытные воры, хулиганы и мелкие спекулянты, не принимая во внимание убийства честных граждан, висевшие на них обоих.

— Вот свалится Пономарь к нам с абастой, берем агрегат и с ланцами на байдан, а он пусть догоняет, — заметив из окна, как Пономарь ленивой походкой, поднимая пыль во дворе, приближается к входной двери, скупясь на разговорную речь, сказал Костыль, называя на блатном жаргоне: абастой — пистолет, агрегатом — машину, ланцами — одежду, байданом — вокзал.

— Наконец, дождались, — склоняя на все лады милицию, замешкались и заметались по комнате оба грабителя, при появлении в двери Пономаря, хватая из большого мешка ещё одну икону, складывая две иконы в большую коричневую сумку из искусственной кожи, служащую чемоданом, переодеваясь в старые джинсы и меняясь майками, как они всегда делали перед отъездом.

— Пришла разнарядка в отдел с вашим и моим лицом для поиска, но я опередил. Выкинул эти рисунки, — похвалился Пономарь, что успел уничтожить присланные словесные портреты опасных преступников.

— Шмаер с тобой? — долговязый верзила Костыль спросил настороженно, надеясь завладеть чужим пистолетом и воспользоваться им при удобном случае, хотя никогда не имел тяги к боевому, огнестрельному оружию.

— Не успел взять. Боялся, что узнают меня по рисунку, — ответил с долей брюзжания хозяин квартиры, тоже собирая свою милицейскую одежду и документы, складывая в пустой пакет вместе с двумя парами брюк.

— Продай эти шкалики дамке, а лавы себе возьмешь, — Костыль объяснил Пономарю доходчиво, что тот должен продать босоножки кому-то из знакомых женщин, а деньги взять себе и купить на них билет вместе с ними в поезд.

Обрадованный неусыпным вниманием, Пономарь молча взял абсолютно новую, импортную пару босоножек и исчез в дверном проёме. Минут через пятнадцать бандиты втроём выходили из дома, закрывая входную дверь на амбарный замок, направляясь на вокзал, где в кассе приобрели три билета в плацкартный вагон скорого поезда, направляющегося в южные широты.

4. Порочная связь

Бдительная проводница плацкартного вагона, куда тройка бандитов успела сесть до отправления поезда, получившая отпечатанные копии лиц этих матёрых преступников, находящихся не первый год в розыске, срочно передала сведения дорожной милиции по месту назначения и начальнику состава, что гангстеры находятся у нее в вагоне.

— Держите нас в курсе, на какой станции они выйдут, — ответили ей по телефону.

— Обязательно, — урезонила проводница, взявшая на себя роль сотрудницы дорожного отдела милиции.

— Молодец, что отреагировала, но пока нам нечего им предъявить. Будем следить за ними и ждать, что они затеют, чтобы взять их на горячем, — чуткое руководство проинформировало её, похвалив за проявленную инициативу.

Дорога на юг не внесла никаких изменений в судьбу головорезов, они жаждали увидеть море, встретиться с наркодилером, намечая ограбить его со всем содержимым, что не мешало им восхищаться просторами и красотой полей с созревающим урожаем ржи, пшеницы, подсолнечника.

— Ты же — апельсин, а не Пономарь, — двойники постоянно твердили, включительно до самого Сочи, своему подельнику, подразумевая, что у того не было опыта сидения на нарах. — Да и бабочник в придачу, — говорили в одобрение его периодическим занятиям карманными кражами.

— Хватит базарить, — соглашался Пономарь с авторитетной улыбкой, что он играет немаловажную роль в банде.

— Ты лучше бы нам ампулу с виноградным соком достал, — Костыль изрёк, наконец, после долгого сна, соблюдая иерархию, заметив, что публика в вагоне меняется с поразительной быстротой — не так как в купейном вагоне, а гораздо скорее: проходит без знакомства мимо, не обращая внимания на типичных воров.

— Здесь все соки в бутылках у проводницы, — уклончиво сказал Пономарь, мало привыкший к воровскому жаргону, хотя не раз присутствовал на допросах подозреваемых в СИЗО.

Пререкаясь и переругиваясь бандиты посетили ресторан, оставив Пономаря следить за сумкой с иконами и милицейской формой, которую собирались использовать не по назначению, а для маскарада.

В Краснодаре все трое вылетели стремительно из вагона с вещами на вокзальной площади, опасаясь, что милиция может арестовать их прямо в Сочи с поличным, поэтому решили передвигаться малознакомым сотрудникам МВД маршрутом.

Проводница вагона, где прятались подельники, передала по радио в микрофон диспетчеру поезда:

— Особо опасные рецидивисты сошли на вокзале в Краснодаре.

— Спасибо. Передам в дорожную милицию, — услышала она незамедлительно в ответ слова диспетчера.

Следом ей позвонили из милиции, зная, что она находится тут же на связи:

— Спасибо. Вас услышали. Будем вести наблюдение за ними.

Отъявленные грабители отыскали автобусную станцию, легко нашли нужный им маршрут и прямым ходом двинулись в ближайший маленький поселок Кабардинка, где преимущественно находились детские здравницы. Они намеревались затеряться среди местного населения и обслуживающего персонала санаториев, детских оздоровительных лагерей и домов отдыха. Когда приезжие гангстеры добрались до пункта своего собственного назначения, гангстеров тут же подхватили владельцы дешевого жилья, наперебой рекламируя низкую стоимость и отсутствие удобств:

— Здесь недалеко. Минут десять ходьбы и от моря пять минут. Вам всем понравится у нас отдыхать. Вид шедевральный.

Не теряясь, бандиты согласились за самую низкую цену снять рядом с детским лагерем отдыха деревянный сарайчик без окон с тремя кроватями на месяц — то, что им было по вкусу, выразив желание руководству детского лагеря устроиться там же в качестве строителей нового корпуса для ослабленных детей.

Директор лагеря — седой, пожилой мужчина, с большим опытом работы в детских учреждениях — давно подыскивал достойные кандидатуры для возведения нового здания, чтобы продолжить начатое строительство, но в силу непредвиденных обстоятельств прекращенное из-за недостатка средств.

— Работайте, там видно будет, — согласился директор, когда нежданные гости в милицейских брюках появились у него в кабинете. — Труд человека кормит, а лень портит, — закончил он, разглядывая словесные портреты грабителей, присланные им срочной почтой, лежащие у него перед глазами на столе под стеклом в рабочем кабинете. Ему понравились сильные фигуры и здоровый цвет лица у ярко загримированного Пономаря, слегка бледного Цезаря и запыхавшегося Костыля, таскающего за собой, как грузчик, дорожную сумку. У бандитов были слабые навыки кладки кирпича для стен, но, тем не менее, за трёх разовое питание, они согласились работать чернорабочими, чтобы южный климат улучшил самочувствие, дал заряд неуёмной энергии, направленной у бандитов на злой и коварный умысел противный человеческому достоинству.

На директора лагеря произвели впечатление слова лицемерного Пономаря, что он якобы является сотрудником милиции города Тарасова, но не прочь подзаработать в качестве охранника, как он всегда делал, вызывая уважением к своей персоне спортивным телосложением, отсутствием вредных привычек, о чем он рассказывал всем направо и налево. Тем более наличием полезных связей в среде строителей. Так он представил своих «коллег» — Цезаря и Костыля, не позволяя им даже открыть рта при педагогическом составе воспитателей лагеря, чтобы те не выдали себя с головой воровским жаргоном, употребляемого постоянно гангстерами, что с лихвой заменило им светское воспитание

Оценив по достоинству расположение рядом с пляжем и"шедевральный вид", как выразилась хозяйка бывшего курятника, двери которого открывались на дикие заросли виноградника, гангстеры по одному сбегали к морю в поисках наркодилера — турка, занимавшегося доставкой зелья из Афганистана, а заодно хотели найти ограбленного студента, чтобы как можно скорее провернуть запланированную операцию: наркодилер — Цезарь — студент, дабы заполучить деньги будущего артиста и вернуться с товаром домой для перепродажи героина, марихуаны и икон заграницу, пополняя свои кошельки различными гангстерскими вылазками.

— Пономарь, ты нас от абвера представил академиками, — с унынием, на грани разочарования, еле слышно выговорил Костыль, подразумевая, что подельник Пономарь от оперативной части представил их крупными авторитетами, переживая, что придется утром стоять на солнцепеке и перекладывать кирпичи. Он искоса поглядывал на крупную фигуру Цезаря, занявшего свою кровать, не желавшего ничего говорить из-за лени и жары, охватившей его полностью.

— Алмазно елдачишь, — самодовольно изрёк Цезарь, замечая, что у Костыля есть ораторские способности, мечтая слышать от публики только панегирические канты, восхваляющие его активность и внешний вид, а не приговор прокурора или назидательные слова адвоката.

— Балдоха сегодня сильная, — продолжил услаждать слух двойника Костыль, оценивая погодные условия и солнцепек.

— Да, блатной шарик, — восхищаясь южным климатом, согласился Цезарь примирительно, окруженный вниманием и заботой блатарей, господствующих в вагончике для строителей и чернорабочих, чем главарь не собирался заниматься, не смотря на докучливые уговоры своего двойника, а лишь хотел, чтобы ему приносили пищу за минимальную плату.

Когда уже начало смеркаться, незаменимый для Цезаря подельник и двойник — Костыль — сразу в тот же вечер опознал наркодилера, идущего ему навстречу в назначенный час по набережной без охранника, с целлофановым, черным пакетом. Безнравственность — была незаменимой путеводной звездой гангстеров, поэтому лишних слов не потребовалось, когда тот, пропустив вперёд нужного человека, резко обернулся, схватил за ручки мешка и вырвал груз — разложенные по стограммовым упаковкам героин и марихуану, сбив владельца ударом ноги сзади, а затем обхватив свободной рукой, дотащил до лавочки, будто пьяного, и усадил на середину.

— Посиди здесь, Алёха, я сейчас вернусь, — сказал с участием Костыль, ударив с силой наркодилера кулаком в солнечное сплетение.

У бывшего владельца пакета с наркотиками поплыло перед глазами, он потерял сознание и сполз на весь деревянный диван сиденья. В такой позе — полулёжа — его нашли дружинники, осторожно осматривая весь микрорайон.

— Смотри, как отлично отдохнул турист… — подойдя ещё ближе, сказал один из местных дежурных дружинников, трогая потерпевшего за плечо, ощупывая пульс на шее и стараясь привести в сознание, легко хлопая по щеке.

— Живой? — поинтересовался его товарищ.

— Вполне.

Они срочно вызвали милицейскую машину и привезли пострадавшего без сознания в медвытрезвитель, где санитары привели турка в чувство нашатырным спиртом на ватке из медицинского флакончика.

Говорить по-русски наркодилер-турок мог, но очень слабо. Выспавшись, он тут же признался, что его ограбили, отняли все ценные вещи, спиртного никогда не употреблял, ничего больше не помнил. Врачей такая версия устроила, но пришлось наложить на потерпевшего взыскание в виде штрафа. Но так как платить ему было нечем, то его направили на пятнадцать суток на строительные работы туда же, куда устроились каменщиками Костыль и Цезарь, благодаря инициативе Пономаря. Поэтому гангстеры очень удивились, но не испугались, заметив на стройке, стоящего рядом с ними, лишенного зелья, турка. Сообразив, что опасный враг следит за ними, но не собирается выдавать свои секреты милиции относительно марихуаны, которая ему досталась бесплатно от афганского дилера, спешившего реализовать старые запасы наркотиков через турецких граждан.

Этот незаконный наркотранш процветал буйным цветом, где не было виноватых как в измене Родине, так и в передаче секретных сведений относительно стратегического вооружения. Зато было опасное влияние на молодежь и всё население земного шара, о чем постоянно пёкся каждый член бандитской группировки.

— Нам не дадут срока, что мы дадим толчок мозгам, — стали повторять они тарабарщину, находясь в состоянии эйфории от безраздельной радости, что их не осудят, если они будут продавать кокаин каждому желающему, вплоть до прокурора, у которого давно эти трое вызывали ярое отторжение.

Ослабленные дети сотрудников всей Приволжской железной дороги с вожатыми только собирались на вокзале, чтобы отправиться на отдых в Кабардинку, когда гангстеры уже познакомились с врачами и медсестрами медпункта лагеря отдыха, рядом с которым они обосновались в частном секторе. Знакомство приняло затяжной, вульгарный характер. Все пятнадцать человек обслуживающего персонала, получившие медицинские книжки перед отъездом, что они абсолютно здоровы, случайно заразившись половым путём гонореей от вольнонаёмных чернорабочих — бандитов, срочно вынуждены были лечиться инъекциями антибиотиков, с ужасом проклинали будущий день заезда детей.

Кроме врачей, медсестёр, поваров, уборщиц и воспитателей к ним присоединились взрослые иждивенцы с любовницами, любовниками и сожителями. Всем им не терпелось получить ультрафиолет, накопить потенциальный запас энергии так нужный для развития организма человека, но при таком венерическом заболевании и после прохождения курса срочной реабилитационной терапии больным запрещалось появляться на пляже и окунаться, чтобы не распространить гонококковую инфекцию далее на ослабленных подростков, только готовящихся к отъезду на юг, стоящих на вокзале с чемоданами у своего вагона.

Списки сотрудников, заражённых от бандитов половым путём инфекционным заболеванием, были переданы на рассмотрение в Министерство здравоохранения, что означало: большой штраф или три года заключения в местах не столь отдалённых.

— Мы добьёмся снятия санкций или отомстим за себя, — с жаром доказывала повариха она же фельдшерица Сумасбродова, приехавшая с пожилым мужем, двумя взрослыми сыновьями, их пассиями на месяц в качестве обслуживающего персонала.

— Дойдём до самого верха! Мы — первые! Мы — великие! Только мы достойны хорошей жизни! — загибали пальцы воинствующие любовницы с признаками шизофрении после принятия клофелина, полученного из запасов медпункта.

— Алямс-тралямс! — язвительно в ответ восторгались все поборники — кандидаты в венерический диспансер — благодаря своей нерадивости и низким моральным качествам.

— У нас самый обычный французский грипп, — соглашались с поварихой её родственники, проживавшие рядом с медпунктом.

Они немедленно объявили бойкот и траур, когда узнали, что строители исчезли со стройки, прихватив с собой для продажи весь стоматологический инструментарий — самый дорогой по стоимости.

У директора детского лагеря от таких отрицательных новостей случился сердечный приступ с подозрением на инфаркт и его отвезли в клинику, в Новороссийск. Пожилой муж Сумасбродовой изъявил страстное желание заменить директора — опытного педагога — наставительно, безуспешно навязывая свою кандидатуру:

— Могу работать кем и чем угодно за кусок мягкого хлеба и порцию щей. Пусть подумают там наверху о моих безупречных способностях!

Зато гангстеры, пообещав наркодилеру-турку вернуть деньги за отобранный груз, уговорили турецкого гражданина отправиться в Алушту на его дырявой, парусной лодке, которую спешно отремонтировали доской, позаимствованной с той же стройки.

— Не волнуйся, отдадут тебе все деньги, которые должны, — Пономарь входил в роль сотрудника МВД, демонстрируя свои милицейские брюки.

— Нам только надо цинковать с нужным парнем в Алуште на пляже, — высокомерно сложив руки на груди, а потом извлекая из кармана кастет, демонстрируя холодное оружие опешившему турку, признался Цезарь, что они должны знакомому наркодилеру незаметно передать краденое.

— Мало шаны, — возмутился подельник ехидно, схватив турка за плечо, показывая жестом, проводя у своего горла ребром ладони, в наличии только одного свёртка анаши в захваченном черном пакете.

Смуглый, худой, невысокого роста турок, анархично настроенный, сверкая чёрными глазами от негодования и холодного расчета, резко дёрнулся, вырываясь из цепких объятий бандита, но остался стоять на месте.

— Цинта вам, — сверля Костыля взглядом, прошипел турок, переняв воровской жаргон у похитителей, обещая им тюрьму.

— И ещё одна цыпа… — выдал свой последний, самый важный секрет Цезарь, который успел перед отъездом договориться на пляже с симпатичной особой, чтобы продать ей часть, захваченных у дилера, наркотиков в порядке очереди.

— Они нас там дожидаются с цуцами, — подтвердил Костыль, что его ждут с хорошими деньгами.

— Долго придётся плясать на волнах, — коверкая русские слова, турок сказал угрюмо, намереваясь свести на нет общение после получения мзды за криминал, избиение и продажу зелья.

— Ничего, мы согласны быть пиратами, — удивляясь собственной компетентности, Цезарь процедил сквозь зубы.

— Мне этот маршрут не знаком, — соврал наркодилер.

— Ничего, познакомишься, — чуть ли не хором стали орать гангстеры, снова наглядно показывая кастет.

Очень рано утром, когда они все вчетвером собрались около стройки, двойники схватили турка с двух сторон за руки и потащили к берегу, где был пришвартован отремонтированный парусник турецкого производства. Затащили владельца в лодку, усадили за руль и, оттолкнувшись от берега с помощью усилий Пономаря, который даже не умел плавать, отплыли по направлению к Ялте.

— Лучше бы ехали на автобусе, — Цезарь стал стонать через час, когда они оказались в открытом море, передвигаясь с наибольшей скоростью — восемнадцать узлов в час.

— Обратно поедем на агрегате, — успокаивал его Костыль, обозревая бескрайние, морские просторы, ощущая с наслаждением на себе брызги от волн, сидя на носу парусника.

— Вот так-то лучше будет, — злился турок, мечтавший вернуть или груз, или деньги, наблюдая, куда двойники спрятали сумку с иконами и наркотиками.

— Смотри, не вздумай нас утопить, тогда хуже будет: не получишь ни бабла, ни антрацита, — гангстеры от страха перед стихией и капризами погоды пригрозили, взятому в плен, турку, что собираются продать весь героин за огромные деньги, намеченному заранее, перекупщику-дилеру, а потом вернуть турецкому подданному его львиную долю.

— Тогда хуже будет, — повторял и повторял турок одну-единственную фразу, выученную заранее наизусть.

— Приближается гроза… — предостерегающе предупредил Костыль, глядя на черные тучи, скопившиеся на горизонте.

Начался сильный северо-западный ветер похожий на мистраль. Скорость парусника резко уменьшилась. Судёнышко противостояло встречным волнам. Лодку стало закидывать то на один бок, то на другой, заливая волнами при каждом порыве. Парус пришлось убрать. Костыль еле справился с задачей, долго привязывая полотнище к мачте, теряя самообладание. и перемещаясь вдоль всей длины парусника.

— Где берег? — кричал беспомощно Цезарь, имея ввиду, исчезнувшую с горизонта, узкую полоску земли, захлёбываясь в солёной воде, катаясь по корме, еле держась за поручни, тщетно надеясь, что ураган быстро стихнет, и они смогут отдохнуть без приступов рвоты.

— Мы скоро приплывём… Часов шесть осталось, — зверея от желания отомстить, отвечал турок — прирожденный мореплаватель, с наслаждением, ощущая на себе всю прелесть, разыгравшейся, бурной стихии.

Казалось, он собирается продать двойников в гарем турецкого султана, но сначала превратив в евнухов. Не брезгуя никакими тяжелыми, подручными средствами: лопатами, граблями, вилами — эти оскоплённые могли бы оказывать любые доступные, сельскохозяйственные и строительные услуги местным жителям за наименьшую плату: копать огород, сеять пшеницу, собирать урожай, строить дворцы или воспитывать детей без ущерба для здоровья богатым наследникам.

Каждый из них по-своему чертыхался, обвиняя другого во всех мыслимых и немыслимых грехах:

— Ужас! Пурга! Вассер!

— Сумасшедший дом! Зачем мы отправились в эти гастроли!

— Будь ты проклято, чрево господне!

— Членистоногий царь морской!

Стало громыхать, сверкнула молния. Ураганный ветер успокоился, но вызвал ответную, мощную реакцию: огромная туча догнала их и пролилась нестерпимым ливнем, образуя единое водное пространство.

— Вальнём турка. Нептуну надо дать абиссинский налог, — отплёвываясь от проглоченной солёной воды, Цезарь серьёзно предложил умаслить стихию, дать большую взятку, принося в жертву, стоящего у руля, турка. — Он имеет форс… — скандировал главарь, намекая на замеченные у того в кармане доллары.

— Кошмар, сколько может продолжаться эта ладура? — восхищался Костыль, не слыша двойника из-за шума волн и кипящей пучины, сравнивая взбешенную непогоду со свадьбой. Будто двойники собирались подраться, еле удерживаясь, чтобы не смыло очередной волной, подкатывались друг к другу в уродливых позах, боясь, что потеряют свою злополучную сумку, запрятанную в трюм, а потом засунутую хитрым турком в тайный сейф, приготовленный заранее, куда еле поместились иконы. Абсолютно пустая сумка с мятой бумагой внутри для поддержания формы стояла на своём, выбранном гангстерами, месте. Бандитам казалось, что клад или какой-то другой, самый дорогой предмет древнеримского искусства, например, мраморная скульптура, сундук с награбленными сокровищами: свитками, драгоценностями, амфорами, черепами, костями, золотыми монетами должен внезапно всплыть со дна и упасть прямо на палубу за такие адские мучения и морскую болезнь.

— Здесь хуже чем на исповеди, — клялись друг другу подельники, что такая болтанка напомнила им допрос в отделении милиции.

Гроза продолжалась часа два. Наконец выглянуло солнце. Мокрые насквозь, обессилевшие от борьбы с ветром и дождём, двойники вымотались полностью, похоже их кто-то вывернул наизнанку. Они подползли на четвереньках к входу в нижний отсек, еле открыли и, покачивающейся походкой, вошли внутрь, ощущая хлюпающую воду под ногами. Они легли в каюте на сиденья, охваченные ознобом, нестерпимой жаждой и чувством голода.

— Хлебнуть не найдётся? — злопамятный Цезарь стал спрашивать в темноте подельника, не зная, где находится запас пресной воды.

— Нахлебались до сыта, — циничный Костыль ответил, наливая в темноте кружку полную воды из спрятанной бутылки, протягивая двойнику.

— Ажур, а была бы амба, — вместо благодарности сказал главарь, цепенея от холода, страха перед стихией и злости.

— Заначка, — пояснил корыстолюбивый и жадный до чужого добра подельник, ставя бутылку с пресной водой в темный угол.

— Благодарь, — изрёк косноязычный и немногословный Цезарь, снова выражая с гордостью признательность укрывателю похищенного.

— Д-даю д-дуб-б-аря, — стуча зубами от холода, заикаясь, проговорил член гангстерской группировки, привыкая к темноте.

— Этот авиатор нас лосинько хотел урыть, — возмущаясь от нахлынувших неприятностей, согласился главарь, что контрабандист хотел таким зверским способом немного прибить двойников из мести.

— Лох не повелся. Надо его расшибить, расчухаться и растосоваться, — прикидывая сколько они получат за продажу содержимого черного пакета, сказал Костыль, выпивая всю пресную воду сразу, ожесточаясь, что жертва разгадала обман, а надо заставить турка выпить спиртное и разбежаться в разные стороны для сидения в тихой засаде, а потом они стали обсуждать, как им самим заняться получением новой порции героина у китайцев или ненцев на продажу без последующих посредников и перекупщиков.

— Мы же с тобой абротники, столпники. Зря взялись работать по чужому делу. Вот и получили корявую осину в бок, — восхищаясь собственным красноречием, еле выговорил главарь, тупея и хмелея от усталости, вспоминая давние свои набеги в калмыцких степях, когда они вдвоем занимались конокрадством, перегоняя табуны на Украину и продавая без лицензии любому желающему, за что получили одиннадцать лет колонии.

— Не скесы, успеем сдёрнуть лопатник. Нас не сгамают, не зря получили условно срок на зоне в бычарне, — вспоминая слова главаря о пачке долларов, замеченных в кармане вольнолюбивого турка, пояснил сметливый Костыль, что они якобы не полнейшие трусы, легко смогут украсть у того бумажник с валютой так, чтобы не арестовали, надеясь не попасть снова в камеру СИЗО, где когда-то после работы сидели в качестве заключённых.

Предаваясь шальным размышлениям, гангстеры во главе с турком, решившим отомстить им, доплыли до Алушты. Однако, после сильной грозовой бури, народу на пляже было достаточно мало.

Успевшие уснуть от качки и проснуться, двойники попытались открыть дверь, чтобы подняться наверх, но оказались запертыми снаружи. Они стали барабанить с силой в дверь, стараясь открыть или выломать, но дверь не поддавалась. Турок предусмотрительно крепко запер гангстеров, успев найти, потерянный ими во время шторма, кастет на крошечной палубе. Наконец дверь со скрипом открылась, давая возможность бандитам подняться наверх. Но не тут то было, турок влепил каждому упреждающий удар в живот, таким нехитрым способом обезвредив своих врагов. Обездвиженные двойники повалились на пол, долго не приходя в себя. Когда сознание вернулось к ним, они с неохотой согласились на условия турка: ровно пятьдесят процентов доли прибыли от продажи зелья.

Двойники выпрыгнули на берег прямо на пляже с саквояжем, предварительно подравшись на паруснике в поисках содержимого. В конечном итоге турок, без лишних разговоров, отдал им наркотический груз, отказываясь возвращаться с ними обратно.

5. Пляжный роман

У беспринципного Сергея Лифтова, заключившего устный договор с бандитами насчет покупки крупной партии наркотиков, к тому времени на примете уже было несколько симпатичных девушек, плавающих у берега и загорающих под зонтиками в ярких купальниках и тёмных очках, на кого он периодически бросал томные взгляды, вздыхая, дожидаясь появления гангстеров, изредка переступая с ноги на ногу в такт зарубежной музыки, доносившейся из динамика. Он балансировал на грани: заняться торговлей наркотиками или бросить всё и вернуться… Вспоминал необычные места хранения, чтобы самому не стать жертвой обмана.

— Какой красивый парень! — восхитилась одна из красавиц как бы в шутку.

— Да, наверно, спортсмен. Похож на нашего массажиста. Здесь таких много. Стоит только присмотреться к окружающим… — спокойно согласилась ее соседка.

Сергей услышал краем уха восторженный комплимент в свою сторону, стоя спиной к двум импозантным подругам, желая всеми силами понравиться им. Ему не на что было жаловаться: идеальный торс, высокий рост, волнистые, светлые волосы, гордый взгляд, накаченные мышцы.

— Ночи быстротечные… Он бы смог составить нам компанию в ресторан или ближайший дансинг холл. Очень хочу его соблазнить для коллекции.

— Думаю, твой муж не станет с ним церемониться, если увидит вас вдвоем…

— Ну, это мы посмотрим позднее, как он отреагирует…

— Не шути с огнём — обожжешься, — предупредила топ модель с досадой.

— Он сам может дать мне сто очков вперед. Вокруг него я часто вижу поклонниц и желающих поглазеть на медийную фигуру. За совет спасибо, — вежливо поблагодарила обворожительная киноактриса в бикини, строя глазки Сергею.

— Вот видишь, и я на что-то способна, — скромно похвалила себя самонадеянная топ модель, наблюдая, как народ стал прибывать на пляже, чувствуя свою неоценимую помощь для семейной жизни налогоплательщиков.

— А хотя, ты права, дам ему японскую микстуру для сна, которую он привез из Азии. Он тоже иногда советует мне принимать после стресса. Будет спать как убитый, пока мы будем развлекаться.

— Хорошее развлечение — отдых для ума, — глубокомысленно изрекла топ модель, завидуя каждому слову кинозвезды, которая также начинала с азов, но быстро сделала себе карьеру, когда её заметил известный кинопродюсер.

— Он часто норовит нивелировать мои главные принципы: никогда не принимать наркотики и спиртное, не связываться с номенклатурой, не быть нимфоманкой. Такой он ужасно ревнивый! — воскликнула кинозвезда, заметно приближаясь, ставшему свидетелем перепалки, бизнесмену — Сергею, оказываясь с ним почти в шаговой доступности, изучая каждый штрих на его мужественном лице.

— Ты так кричишь, будто хочешь выдать свои личные секреты всему побережью, включая Турцию и Болгарию, — гораздо преувеличила топ модель, отпивая из пластиковой бутылки апельсиновый сок, чуть не подавившись от усердия, когда увидела свою подругу, стоящую к ней спиной.

— Представляешь, дорогая, у меня впереди большие съемки детектива, наподобие Агаты Кристи, в павильоне, — тут же урезонила кинозвезда, снова возвращаясь к своим вещам и попутчице.

— О чем, если не секрет, будет фильм? — у топ модели разгорелся интерес к кинобизнесу.

— Что-то сногсшибательное о богатой семье с дурными наклонностями…

— Опять гротеск на нашу реальность? — спросила топ модель у опытной кинозвезды, грациозно выгнувшей спину, что та позавидовала, хотя была ничем не хуже, но привыкла грезить миллионами поклонников у своих длинных, стройных ног.

— Не спрашивай. Вечно один и тот же сюжет с разными приправами. Такая скука, но ради денег я способна на всё противозаконное. Шучу, конечно, — смело заявила киноактриса, сумевшая обольстить своими внешними данными каждого встречного киногероя.

— Значит"Чайка"Чехова тебе не по зубам?

— Давай не будем о классике. Мы же не школьницы. Ну так что, идём вечером на охоту? Я рассмотрела этого ковбоя: вблизи он еще лучше, — громко засмеялась киноактриса, демонстрируя свои натуральные данные, естественные чувства и презрение к примитивизму.

— Лучше не связывайся. Если твой узнает, тебе несдобровать. Сколько нашего брата пострадало из-за минутной слабости. Век не отмоешься.

— Неужели ты способна на предательство? — кинозвезда с шиком и удивлением махнула ресницами, вся превратившись в слух, сейф на миллион долларов, несгораемый шкаф с костюмами и париками для съемок элегантного, восемнадцатого века в парижских павильонах.

— Почему ты думаешь, что я буду ему докладывать о твоих похождениях?

— Извини, что усомнилась в твоей честности. А не собираешься ли ты сама отбить на недельку моего котика? — самодовольно спросила кинозвезда, возмущенно расширив глаза от вспышки внезапной злости, снобизма и лени.

— Обязательно, льщу себя надеждой на успешный исход сражения, — ответила топ модель с лукавым выражением лица, присев на небольшую скамейку, пытаясь скрыться от солнца в тени от пляжного зонтика, наблюдая за происходящими событиями, разворачивающимися на пляже.

— Можешь начинать тренироваться. Видела твои фото в Космо, — откровенно призналась киноактриса, сократив до пяти букв название известного, рекламного журнала, где позировала, и где часто печатались фото топ модели.

— Кстати, если ты такая любительница познакомиться на досуге с известными брендами, тебе нравятся читать там рассказы известных журналистов, гороскоп, интервью и ответы на вопросы о сексе? — наивно спросила топ модель с кристально чистой душой, перечисляя некоторые рубрики дорогого издания, съевшая собаку в модных профессиях, знавшая всю подноготную грязных интриг популярных промоутеров, продвигавших косметику, одежду и все, что можно было продать дороже, теле и фотокорреспондентов, их любовниц, слабости, марки автомашин, стиль, вкусы, мечты, места встреч, внутреннюю облицовку квартир, пренебрегая скандалами о количестве детей, ролевыми играми на предмет теста ДНК, эмиграционные ограничения по политическим мотивам и баснословные вклады в банковские реквизиты.

— Конечно, я всегда в курсе всех главных, дешевых сплетен. Но если честно и по большому секрету, предпочитаю интимную косметику только импортного производства, — с пароксизмальной грустью констатировала киноактриса, обмахиваясь великолепным, ярким, шелковым веером.

— Согласна с тобой полностью Только оставь этого красавчика мне. Я ввинчу твоему мужу мозги.

— Опять намеки и шантаж?! Ты кто: моя подруга или доносчица?

— Ладно, не обижайся. Беру свои слова назад. Давай не будем ссориться из-за ерунды, когда вокруг так чудесно, — примирительно выдохнула топ модель в очень дорогом и стильном купальном комплекте, включающем шляпу, бикини, резиновые тапочки для купания и сумку гламурного цвета.

— Согласна. Посмотри, эти двое — на одно лицо, — киноактриса, заметив, выходящих на берег, измученных от качки, гангстеров, обратилась к подруге по летнему отдыху. — Куда-то они втроём с нашим другом исчезли?

— Морские пираты взяли в плен раба. Отправят его на невольничий рынок в Турцию, а оттуда в Италию сражаться на арене цирка гладиатором или продадут в Африку, — рассмеявшись, вслух мечтала девушка, наблюдая за передвижениями гангстеров-двойников, вышедшими на пляж с парусника с подозрительных грузом в руках.

— Не обращай внимания. Наверно этот парень — столичный бизнесмен — нанял себе охрану заранее…

— Обычные быки. Суют свой нос везде, где их не просят. Куда смотрит милиция и береговая охрана? — возмутилась кинозвезда с утонченным, изнеженным вкусом.

— Вот появился еще один парусник. Видимо береговой патруль, — предположила топ модель многозначительно и претенциозно.

Девушки энергично переключили своё внимание на другой подобный объект.

— Похожи на сотрудников милиции или морских спасателей. Очень колоритные фигуры! Что я говорила, идут по следу этих двух подозрительных типов, — продолжила она.

— Не будем ввязываться в слежку за контрабандистами. Хотя… — предостерегла киноактриса на секунду задумавшись. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

— Интересно представить, о чем у них пойдет речь: о древних реликвиях или о найденных сокровищах, — наугад сказала топ модель, наблюдая за сотрудниками унифицированной службы спасения и внутренних дел, заподозривших соседний парусник в контрабанде и хранении вредных наркотических препаратов.

— Перестань тратить время на эту мелкоту. Пойдём, выпьем чего-нибудь в ближайшем кафе или съедим ванильное мороженое, — взывала с восторгом кинозвезда, позируя перед сотрудниками уголовного розыска, принявшими вызов и спешившими за гангстерами окольными путями, разделившись на две группы.

— Отличная идея.

— Этого твоего бизнесмена мы еще встретим на набережной вечером…

— Договорились. Ловлю тебя на слове, — обрадовалась топ модель, глядя на стремительность сотрудников милиции, среди которых был Вадим Перцев, получивший срочную командировку в Крым для расследования убийства и кражи икон из монастыря в Великом Устюге. — Надеюсь твой режиссер не будет возражать?

— Он давно ищет себе спонсора для съёмки сериала.

— Крутой, детективный сценарий у него уже есть? — спросила топ модель, сумевшая выделить из всей толпы отдыхающих туристов главных подозреваемых в убийстве отца Пантелеймона — гангстеров, разгуливающих по берегу с ухмылкой на лице.

— И не один. Успела случайно прочитать перед отъездом. Называется"Смерть на повороте". Тебе там найдётся роль прислуги в богатом доме среди антиквариата и модерна. Будешь ходить в форме: белом фартучке с кружевами и черном мини платье. Я тебе даже завидую… Красота — дело наживное.

— Низко же ты меня ценишь, — порывисто возмутилась подруга, всю свою осмысленную жизнь мечтавшая стать актрисой или моделью международного масштаба, что ей отчаянно, редко удавалось.

— Сначала будет эпизод в рекламном ролике, а потом — большая роль пожилой женщины в театре, где-то в провинции. Всё очень прозаично и обыденно.

— Так рассуждаешь, будто сама прошла эту дорожку.

— Да, я лично знакома почти со всеми актерами-лауреатами Оскара и только что вернулась с вручения кино премии, — она сильно преувеличила. — У меня есть патологическая тяга к перевоплощению. Могу вжиться в любую роль, начиная от самой маленькой девочки — Дюймовочки, например, и кончая леди Макбет или военно-космической разведчицы мирового уровня. А ты, я вижу, тоже способная. Можешь перевоплотиться даже в мегеру.

— Самосовершенствование никогда не повредит, — парировала топ модель с жаром.

— Князю княгиня, боярину Марина, а всякому своя Катерина, — изрекла киноактриса свою любимую поговорку.

Разговаривая девушки — блестящая топ модель Юля и киноактриса Катя — прошлись до открытого кафе, успев натянуть на себя цветные туники и шорты, чтобы лишний раз привлечь внимание новых, богатых и щедрых поклонников своими стройными формами и длинными, распущенными волосами.

— Найду себе не режиссёра, как ты, а бизнесмена. Вот увидишь: этот касатик клюнет как только узнает, что мы скромные, полные великолепных планов на будущее. Одним словом — респект-леди.

— Дерзай! Всё в наших руках.

— Надо проследить за этими золотодобытчиками, как мне кажется.

— Только будем соблюдать осторожность.

Сообразительные Юля и Катя ускорили шаг, почти поравнявшись с двойниками, у которых была цель — найти тихое место для сделки с Сергеем. Через минуту подруги потеряли из виду, приезжих на поиски наркодилера, двойников. Зато милиция контролировала процесс передачи контрабандного груза со всей тщательностью, выдвинув инспектора Перцева в свои помощники для успешной операции.

— Не торопись знакомиться с этими контрабандистами и нашим соседом по пляжу. Пусть у него созреет крупное мероприятие в голове, а там мы его опутаем обаянием и раскрутим на все сто: будет и сериал со мной в главной роли, и международные конкурсы, и гастроли в Париж, — у топ модели Юли появился коварный план, как нужно поступить в такой ситуации.

— Не стоит надеяться на приличный гонорар. Ты лучше поищи себе роль среди дилетанток и перекрасься в белый цвет. Этот путь прошли все кинозвёзды, начиная с Элизабет Тейлор.

Конец ознакомительного фрагмента.