Пространства, которые нас выбирают. О времени, поэзии и о любви

Елена Богатырева

Эта книга – попытка осмысления непостижимой природы времени; о том, как ключевые понятия человека через века выражаются в различных произведениях искусства, видоизменяясь, в соответствии с каждой конкретной эпохой, оставаясь, при этом, по своей сути, самоценными вне времени; о том, что каждый из нас приходит сюда для выполнения определенных задач, и что внешний мир обращается к человеку теми своими гранями, которые находятся в резонансе с его кармическими задачами.

Хронос

Вот что мне очевидно: все рождается из времени. Все рождается временем, Хроносом.

Следовательно, прежде всего, чтобы что-то создать, нужно время — такая роскошь, как свободное время.

А ведь мы, когда слышим слово роскошь, представляем себе нечто совсем иное: бриллианты и рубины, виллы, например, на Сардинии или Маврикии; шикарные апартаменты на Манхеттене или в Белгравии; возможность совершать межконтинентальные перелеты так часто, как нам хочется, палантины Лоро Пьяна, спортивные машины чистейшего алого или желтого цвета — это только произвольный авторский список, который может сильно варьироваться от автора к автору. Но все авторы, перечисляющие предметы, вещи и даже явления как отклик на понятие роскошь, ошибаются.

Потому что самая ценная, неоценимая, бесценная роскошь в нашей части Вселенной — свободное время, — то время, которым мы можем распоряжаться по своему собственному усмотрению, не торопясь, а зависая в той или иной творческой активности так долго, как того требует процесс, и, самое главное, — как нам того хочется. Не торопиться — вот самая значимая наша драгоценность. Замереть у кромки океанического прибоя на закате; после концерта любимого исполнителя, все еще оставаясь во власти музыки; стоя перед картиной бесконечно долго, не стремясь обежать за полдня как можно больше залов знаменитого музея. Посмотреть одну картину, насмотреться на нее и уйти, чтобы завтра или через неделю вернуться в этот самый музей и насладиться встречей с другой картиной или — картинами, в зависимости от того, чего твоей душе угодно в каждый момент твоей жизни.

Вот она — истинная роскошь, которой лишены почти мы все.

На этой неделе каникулы у многих моих учеников, и, как следствие, у меня есть свободное время для написания этой книги. Следовательно, если бы каникул не было и у меня сейчас бы были уроки, стихотворение от сегодня не было бы написано. Не спорю, может быть, было бы написано какое-нибудь иное стихотворение, может быть, даже лучше этого. Но именно это написано не было бы.

Следовательно, мною не написано огромное количество стихотворений!

И на следующей неделе, когда у меня будет весь комплект уроков, у меня не будет времени ни для этой книги, ни для стихов.

Как-то мне все это не очень нравится!

Утешает только одно: оттуда, куда есть вход, есть и выход.

Следовательно, надо этот выход найти.

Исходим из утешительной и при этом вполне логичной фразы, что, если стихи ко мне откуда-то приходят, значит, они где-то существуют. Стихи ненаписанные — нераспустившиеся почки зимой, — они просто ждут своего часа. Как бы ни была студена зима, весна обязательно настанет, солнце разбудит почки, и деревья вспыхнут безудержным весенним цветением. Единственное, что требуется от почек, — перезимовать, — сдержанно, спокойно, молча.

Совершенно аналогичным образом все стихи, мною не написанные по той или иной причине, где-то обитают, в каких-то горних поэтических высях. Может быть, они толпятся в очереди на право быть написанными — воплотиться тут, на земле, в чернилах и бумаге. Вполне разумно допустить, что существует кто-то, может быть, их даже много, кто отслеживает очередность, в соответствии с которой стихи воплощаются здесь, чтобы не волновались, не устраивали кутерьму и неразбериху, а спокойно дожидались своей очереди.

Все, кому положено воплотиться, обязательно воплотятся.

И совсем не беда, если стихи, которые, на первый взгляд, должна была написать я, причем еще много лет тому назад, запишет здесь кто-то другой, в этом вовсе нет ничего страшного, и нет в этом никакой неразберихи.

Главное, чтобы стихи дожидались своей очереди, а поэты больше всего на свете любили припадать с чем-то пишущим к листу бумаги.

Тогда будет всем нам счастье: и поэтам, и стихам, и листу бумаги, который, на самом деле, больше всего на свете боится остаться белым, нетронутым чернилами.

Справедливость — это когда каждый пригождается на то, ради чего был создан.

Вот что прекрасно у Ричарда Хьюго про слова, которые, между прочим, являются альфой и омегой стихотворения написанного, следовательно, альфой и омегой счастья поэтов, стихов и бумажных листов. Думаю, радость бумажных листов вполне очень даже способны разделить с ними осенние листья кленов, каштанов, платанов и остальных их древесных собратьев. Думаю, найдется хотя бы несколько поэтов, готовых с радостью обменять стопку писчей бумаги на охапку бронзовых октябрьских листьев.