Давай дружить!

Елена Бекирова (2024)

Сказки из сборника «Давай дружить!» — добрые и забавные, весёлые, а, может быть, и немного грустные — расскажут ребёнку о том, что дружба — это здорово, о том, как важно идти навстречу своей мечте и ничего не бояться.

Сказка о страхах, волшебной считалочке и о друзьях — больших и маленьких

С горки на горку, от сосны к сосне бежала по лесу тропинка. Осторожно — с горки на горку, от сосны к сосне — шёл по тропинке маленький ёжик с большим туеском.

Тропинка пересчитывала ромашки, играла в догонялки с пчёлами, а потом — у-ух! — ныряла в заросли папоротника. Тропинка очень хотела показать ёжику добрые ромашковые и медовые чудеса.

Но ёжик Бобося не верил тропинке.

Бобося сделал шажок, потом ещё один. Принюхался.

На поваленной берёзе сидела поганка и гаденько ухмылялась. За косматыми кустами что-то темнело. То ли пень-выворотень, то ли кто-то страшный пнём притворился. Притворился, а сам только и ждёт: вот подойдёт глупенький Бобося поближе, тут он его ка-а-ак…

Ой! Свалилась откуда-то сверху гусеница, закачалась на шёлковой ниточке прямо у ёжика перед носом. Пискнул Бобося и свернулся в клубок. Ощетинился, от страха фырчит и сморкается. Глянула гусеница на ёжика одним глазом, плюнула, да и полезла по шелковинке вверх.

Пыхтел Бобося, пыхтел, наконец, развернулся и засеменил дальше.

Вывела тропинка Бобосю на полянку, круглую, как блюдце. Вывела, а сама по травке пробежала, хвостиком вильнула и скрылась за низенькими ёлочками.

Остановился Бобося, осмотрелся. Полянка-то ничего, весёленькая, а вот дальше ежу идти боязно. Снова Бобося сопел, топтался да с духом собирался. И только хотел он через полянку шмыгнуть, как зашумело что-то в лесной чаще, сосны вершинами закачали, ёлки лапами затрясли. Присел Бобося, а туесок на голову нахлобучил. «Не будет тебе, мама, яблочного пирога, а будет съеденный Бобося…» Подумал так ёжик и ещё сильнее съёжился.

Дел немало у вороны —

У лесного почтальона.

Круглый год — зимой и летом —

Разноцветные конверты

Разношу по адресам.

Ждут меня и здесь, и там.

Я несу приветов ворох

Для лисичек в тёмных норах,

Для орлёнка в небе чистом,

Для бобрёнка в речке быстрой,

Для трудяги-паучка,

Для угрюмого рачка.

Так пела старая чёрная ворона Глафира. Устало летела она через залитый солнцем лес и говорила сама с собой.

— Кар! Кажись, всё доставила: сове — посылку, медведю — медку баночку… Белочке привет от дятла передала. Кар… Кар… Одно письмо осталось. Конверт ишшо такой… Интересный… А на ём написано: «Моему маленькому большому другу». Кар! Что за друг такой? Ишь ты! И маленький он, и большой… Кар…Куды таперича бежать, где друга ентого искать? Ума не приложу! Кар! Передохнуть бы… А вон и пенёчек подходящий торчит… Ох!

Глафира неуклюже плюхнулась в траву. Удивительное дело! Показалось ей, что в последний момент пенёк чуть-чуть отодвинулся.

— Стра-стра-странно! Чтой-то он? Трясётся…Должно, старый да трухлявый. От слабенького ветерка и то дрожит. Ну, авось, выдержит. Присяду. Кар.

Пока ворона прикидывала, как бы половчей на пенёк вскочить, тот тихонько пополз в сторону.

— Кар! Кар! Вот так диво дивное — пень с ножками! А ну, стой! Кому сказано?

Глафира попыталась упрямца поймать, да тут же отдёрнула крыло.

— Ох, колючий! Видать, не пень енто вовсе, а растение заморское. Как, бишь, его… Кактус! Не иначе как ветер семечко-то принёс, — Глафира «кактус» кругом обошла, глаз прищурила. — Ишь ты! Неужто расцвёл? Большойцветок, а не пахнет.

И Глафира клюнула «кактус» в круглую берёзовую макушку.

Такого Бобося — а это был, конечно, он — уже не выдержал.

Задрыгал Бобося ножками, завизжал. Шарахнулась от него ворона, завопила ещё громче. Заметались бедняги по поляне, натыкаясь друг на друга и от этого только сильнее пугаясь.

–Спасите! Кар! Помогите! Кар! Ка-ка-кактус! Пенёк с ножками! Кар-кар-каррраул! Что деется! Что творится! Кар! — надрывалась ворона.

— И-И-И! — верещал ёжик.

Насилу вспомнила Глафира, чтоесть у неё крылья. Рванула она прочь от страшного места, роняя по дороге перья, сумку и конверт.

Тихо стало на поляне.

С горки на горку, от сосны к сосне шла по тропинке Фрося — рыжая-прерыжая лиса. Фросе тропинка не казалась противной. Наоборот: весело шагала лисичка, шагала, да ещё и песенку напевала. Сама она эту песенку сочинила, сама своей песенке радовалась.

Настроение замечательное —

Улыбательное и скакательное!

Громко-песенки-распевательное!

Через-голову-кувыркательное!

Настроение просто чудесное —

Ручейковое, поднебесное!

Настроение просто отличное —

Ярко-рыжее и лисичное!

— Здра… Бабушка Глафира, ты куда? — Фрося ворону глазами проводила, плечами пожала и вышла на круглую солнечную полянку. — Ого! А это ещё что за чудо-юдо?

Бобося сидел в траве и печально икал внутри туеска. Заслышав Фросин голос, из он последних сил попытался куда-нибудь укатиться.

— Стой! Да стой же! Оп! Поймала! Ой, бедняжка, эк тебя угораздило! — Фрося сразу узнала Бобосю в таинственном «пеньке с ножками». — Давай, я тебе помогу… Р-р-раз!

И лисичка ловко сдёрнула туесок с измученного ежа. Приоткрыл Бобося глазки, по сторонам зыркнул и снова затрясся.

— Эй, да ты чего дрожишь?

— Ббббббоязно мне… — Бобося кое-как перевёл дух. — Ох, и натерпелся я страху! Как только жив остался… Со мной, Фрося, такое приключилось! Просто жуть жуткая.

— Да я уж поняла, что «жуть». Вон и бабушка Глафира как угорелая пролетела… Рассказывай, что тут стряслось?

— С са-самого начала?

— С самого!

— Ох, страшно вспомнить… Дала мне маматуесок и велела яблок набрать. Она пирог будет печь.

— Мама? Пирог! Вот уж, действительно, жуткое дело! — и Фрося рассмеялась.

— Ты п-погоди смеяться… Сейчас самое ужасное начнётся… Взял я туесок да и пошёл. Иду такой… Никого не трогаю… Не обижаю. А тут…

— Что «тут»? Ну, не тяни! — торопила ежа Фрося.

— А тут кусты какие-то мохнатые! Ёлки хмурые! То там, то сям звуки подозрительные! Тропинка не прямо бежит, а извивается! Я сразу неладное почуял! А на всякий случай вот… Замаскировался. Еле успел! Как только в туесок влез, такое началось!

— Какое «такое»?

— Во-от такое! — ёж сделал страшный голос, лапками замахал. — Как налетит ветерище! Как завоет на сто голосов! А из этого страшного ветра кто-то огромный, чёрный выскочил! Сначала раздавить меня хотел! А потом…

— Что «потом»?

— А потом этот чёрный хотел меня побить! — крикнул Бобося, обмирая от страха. — Ка-ак треснет по макушке! Наверняка это чудище-страшилище бабушку Глафиру напугало! Вот она и улетела, куда глаза глядят.

Бобося всхлипнул.

— Да не дрожи ты так. Никакого чудища-страшилища я тут не видала. Эх, видно, вы с бабушкой Глафирой сами друг дружку напугали.

Зашевелился ветерок, щёлкнул в бок прошлогоднюю шишку. Шлёпнулась шишка на землю, а Бобося так и присел.

— Ой, — изумилась Фрося, — да ты, Бобося, любого шороха боишься!

–А если они, эти шорохи… Эти страхи… Так и ходят за мной по пятам! Я даже и не знаю, как это… Не бояться!Я, наверно, какой-то не такой Ёж, раз они все ко мне прицепились…

Совсем сник Бобося. Маленький, взъерошенный, стоял он посреди огромного мира. И Фрося отчаянно Бобосю пожалела! Ну, в самом деле, разве ж это жизнь? Ходить по такому родному, такому доброму лесу и трястись от страха?

— Слушай, Бобося! — горячо зашептала Фрося ежу на ухо. — Чтобы не бояться, нужно тебе хозяином своего страха стать.

— Хозяином? Не понимаю…

— Да ты слушай дальше! Меня мама одной волшебной считалочке научила. Как тебе страшно-жутко станет, ты, Бобосечка, эту считалочку бурчи! Она поможет тебе быть главнее страха!

— Главнее страха? — переспросил ёжик, доверчиво мигая. — Как это?

— «Как это», «как это»… Смотри! — И Фрося затараторила, по очереди тыкая пальчиком то в Бобосю, то в кого-то невидимого рядом с ним. — Ёж со Страхом посчитался, Страх ушёл, а Ёж остался!

— Ааа… Ка-кажется, понял.

— Тогда запоминай!

Барабахи-таракахи,

Охи-вздохи, ахи-страхи

Разбегаются, дрожа,

От отважного Ежа!

— Какие еще «ба»… Бабахи-какахи? Ахи-… Что? Охи-… Кто? Разбегаются куда? Не получается ничего… — захныкал Бобося. Испугали его такие страшные и непонятные слова.

— А ну, не хнычь! — прикрикнула на ёжика Фрося. — Мы твои страхи прогонять будем! Ух, подлые! Сейчас они у нас попляшут! Давай, пой со мной!

И Фрося запела звонким голосом, давая каждому «страху» здоровенного щелчка.

–Длинноногий паучище,

Под корягой скользкий сом,

Буйный ветер, злой волчище,

Слабый шорох, грозный гром.

Барабахи-таракахи,

Охи-вздохи, ахи-страхи

Разбегаются, дрожа,

От отважного Ежа!

Шелестящие осинки,

Ночью бледная луна,

Неизвестные тропинки,

Темнота и тишина.

–Барабахи-таракахи,

Охи-вздохи, ахи-страхи

Разбегаются, дрожа,

От отважного Ежа! — подхватил Бобося. Он маршировал и чувствовал себя очень храбрым.

— Вроде всё собрала… — бормотала улитка Анюта, в который раз пересматривая содержимое коробки. — Так… Шишка с самой высокой ёлки… Узорчатый камешек с тропинки… Любимый свой цветочек положила… Готова посылка! А теперь — письмо!Особенное письмо — лесное! Вот листочек, а вот и палочка…

Помолчала улитка, подумала и принялась писать.

«Здравствуй, мой большой-пребольшой друг. Посылаю тебе сокровища моего леса. Помнишь, ты обещал навестить меня? Приплывай! Я тебе всё-всё покажу:где прячутся солнечные зайчики, где самая сладкая малина растёт, где самый большой пень. А ещё мы будем играть с моими друзьями: ёжиком Бобосей и лисичкой Фросей. А ещё выпьем чаю из лесных ягод. И будем есть яблочный пирог! Бобосина мама печет самые вкусные на свете пироги! Жду. Твой маленький большой друг — Улитка Анюта».

Письмо было готово.

Улитка ползла к почтовому дуплу и всё представляла, как её большой-большой друг получит посылку, и как он её откроет, и как он обрадуется… И как он прочтёт письмо, и как он непременно приплывёт, чтобы своими глазами увидеть и ель, и пень, и солнечных зайчиков. А потом он со всеми перезнакомится, а потом он со всеми подружится… И так хорошо всё будет, так расчудесно-замечательно, что… Сердце у Анюты билось сильно-сильно, и крепко-крепко прижимала она к груди драгоценную коробку.

Ёжик и лисичка кружились по поляне, выкрикивали что-то весёлое.

–Анюта! — заметила Фрося улитку. — Иди скорей сюда! Давай играть…

— Ой, только не в привидения! — взмолился Бобося. — Мне кажется, я ещё недостаточно отважный Ёж…

Фрося от ёжика отмахнулась, подскочила к Анюте.

— Что это у тебя за коробка такая, а?

Завертелся Фросин острый нос, заходил из стороны в сторону.

–Я своему большому-пребольшому другу посылку собрала и письмо написала… С точным адресом, чтоб в гости приплыл! — Анютаулыбнулась.

— Приплыл?

— Ага! Он — путешественник! Много плавает.

–У него что, корабль есть? — допытывалась Фрося.

— Ему корабль не нужен. Он — Кит!

— Кит?

Бобося и Фрося переглянулись.

— Кит! — с удовольствием повторила Анюта. — Такой огромный!

— Подумать только!

— Такой добрый!

— Да ты что! — Фрося глаза закатила, ножку в сторону отставила. И ещё лапами сделала так… Красивенько.

–Ты чего, Фрося? — растерялась улитка.

— Огромный, добрый! — передразнила лиса. На Анюту насмешливо посмотрела. — Как же он приплывет? Киты плавают в океанах! А у нас в лесу не то что океана — моря даже нету!

— Нету! — поддакнул Бобося.

— Да и речка наша не во-о-от такущая, — сказала Фрося басом и тут же запищала, — а во-от такусенькая! Обманул тебя твой друг! А ты, глупенькая, поверила!

— Как же так? Он же обещал!

Совсем растерялась Анюта. Огромная, горячая её радость растаяла от злых Фросиных слов.

— Подумаешь, обещал! Не приплывет он к тебе никогда!

— Никогда… — снова поддакнул Бобося, но уже не очень уверенно. Жаль ему стало Анюту с её чудесной посылкой.

А Анюта неожиданно для себя рассердилась.

–Нет, приплывет! — крикнула она. — Кит — мой друг! А друзья просто так слов на ветер не бросают!

— Кит — такой большущий! — и твой друг? Да ты по сравнению с ним — тьфу! — крохотулечка! Он с тобой дружить не может!

— Не может? — переспросил Бобося.

— Не может!

— А вот и может! Он меня так и называет: «Мой маленький большой друг»!

— Как-как? «Маленький и большой»?

— Вот так! Маленький и большой!

— Ой, девочки, — хныкнул Бобося, — не ругайтесь так ужасно. А то я бояться начинаю…

Отошёл Бобося в сторонку, забормотал. А Фрося всё горячилась:

— Не будет огромный Кит дружить с улиткой! И ни в какие гости он не приплывёт!

–А вот и будет! А вот и приплывёт!

Анюта губы упрямо поджала, коробку поудобнее взяла да и поползла прочь.

— Ползи-ползи! — кричала Фрося ей вслед. — Тебя бабушка Глафира обсмеёт! Она тебя прогонит! И с твоей дурацкой посылкой возиться не станет! Ишь, выдумала себе какого-то Кита…

–Барабахи-таракахи… — запыхтел Бобося, подхватив туесок.

Фрося злилась. Ну и Анютища! «Большой друг!» Посылочки собирает! Письма пишет! И кому? Киту!

— Настроение замечательное! — упрямо запела лиса. Она изо всех сил старалась не думать о том, что ей самой никто и никогда не присылал никаких писем, а тем более — посылок.

— Улыбательное и… И скакательное! — Фрося ловко наподдала ногой подвернувшийся камешек. — Вот так!

Камешек отлетел в кусты. Фрося проводила его сердитым взглядом и…

–Громко-песенки-распевательное! Через-голову-кувыркательное! — завопила Фрося.

На ветке висела почтовая сумка.

— Настроение просто чудесное! Ручейковое… — Фрося сумку с веткисняла, повертела и начала осторожно мять лапой. — Поднебесное… Интересненько, что там такое лежит?

Удивительные вещи носила бабушка Глафира в своей почтовой сумке: кисленькие леденцы, ленточки, разноцветные стеклянные шарики и бумажных лягушат… И всё это дарила она лесной малышне и ничего не требовала взамен.

— Вообще-то по чужим сумкам ни в коем случае нельзя лазить… Так взрослые говорят! — сама себя пристыдила Фрося. Она тяжело вздохнула, но тут же просияла. — Но ведь взрослых сейчас рядом нет! И… И совсем никого нет! Значит, никто и не узнает. Да я… Так, совсем капельку приоткрою… Совсем чуточку посмотрю…

И Фрося нырнула в сумку по самые уши.

— О-о-о… Ух, ты! М-м-м… Как вкусненько… Ой. Я, кажется, конфетку случайно съела… Ну да ладно… Наверняка бабушка Глафира мне бы её и отдала! И вообще! Возьму и кааак пойду… Кааааак верну ей сумку! Небось, сидит она сейчас и каркает с горя… «Бедная я, бедная, сумку потеряла!» А тут — я! «Вот, — скажу, — держите вашу сумочку!»Да бабушка Глафира так обрадуется, что про конфеты да — о! Бусики! — и не вспомнит! Настроение просто отличное — ярко-рыжее и лисичное!

Фрося нацепила бусики и вприпрыжку побежала по тропинке.

–Ёж со Страхом посчитался, Страх ушёл, а Ёж остался! — приговаривал Бобося. — Помогла считалочка! Я вон сколько яблок набрал — на целых два пирога хватит! Только мир… Он такой страшно большой! А я такой… Ужасно маленький… И всего лишь… Ёжик… Бобося. Но всё равно! Не буду бояться! Барабахи-таракахи… Разбегаются, дрожа…

Грозно посмотрел по сторонам Бобося: не притаился ли неподалёку какой-нибудь гадкий страшок?

— Ой! — ёжик закатился под куст и вылез назад с конвертом в лапах. — Это, наверно, бабушка Глафира потеряла! Жалко, я читать не умею… Надо конверт этот к почтовому дуплу отнести. Уж бабушка Глафира точно скажет, кому такое здоровенное письмище пришло!

Конверт и правда был большущий. И пахло от него чем-то таким… Незнакомым, но очень-очень хорошим.

Понуро сидела на суку у почтового дуплачёрная ворона Глафира, куталась в крылья, как в шаль.

— Эх, оплошала я… И сумку где-то обронила, и письмо… А нешто почтальоны письма теряют? Ох, видать, и впрямь стара я стала да бестолкова… Давно меня, каргу старую, на покой отправить пора…

И ворона совсем закручинилась.

— Бабушка Глафира! Бабушка Глафира! Смотри, что я нашёл!

Ворона открыла глаза. Под деревом стоял ёжик Бобося и бережно держал белый конверт.

— Да ты мой золотой! Солнышко ты моё колючее! Нашёл, касатик! Выручил старушку! — и ворона проворно слетела вниз.

— Совсем я, касатик, с ентим письмом замучилась. Вишь ты, пометки на конверте: «Срочно», «Лично в руки». А кому в руки-то? «Маленькому большому другу»! Ума не приложу, где его, друга ентого, искать… Под каким кустом, на какой ёлке?!

— Пых… Пых… Как-как ты сказала? «Маленький большой друг»?

— Кар! Так, касатик, так!

— Я знаю, кто это! — заплясал Бобося, затараторил. — Это наша улитка, наша Анюта. Её так Кит называет, это он ей письмо написал. Давай, я тебе помогу. Письмо Анюте сам доставлю! Только сначала яблоки отнесу…

— Вот спасибо, касатик, вот удружил. Оно и верно: ты письмо передашь, а я сумку буду искать… Всё и успеется… Кар! Держи. Толькотут такое дело, милок: письмо не твое, а значит…

— А значит?

–А значит — чужое! А чужие-то письма читать без спроса нельзя!

–Пых! — сказал Бобося и кивнул.

— Барабахи-таракахи… Разбегаются, дрожа… Бобося — Отважный Ёж! Бобося — помощник! Бобося — почтальон! — бормотал ёжик, а сам всё катился по тропинке к Анютиному дому.

–Настроение просто отличное — ярко-рыжее и лисичное! Ой, Бобосечка, что это у тебя в лапках такое интересное? — Это Фрося догнала ёжика и заскакала вокруг, заглядывая Бобосе через колючее плечо.

–Письмо для нашей Анюты.

–Вот это да! А от кого? Кто ей писать-то будет? — Фросянасмешливо прищурилась.

— Её друг Кит пишет… Ой!

Выхватила Фрося письмо из ежиных лап, принюхалась.

— Ого, какой конверт! Чем-то таким пахнет… Необычным… Свежим… Холодненьким… Солёненьким… А что же он ей пишет, этот Кит? Помираю от любопытства!

— Не знаю, — ответил Бобося.

— А давай раскроем и почитаем!

–Ты что, Фрося! Чужие письма читать никак нельзя! Отдай! Пых, — и маленький Бобося раздулся.

–А мы никому не скажем! — зашептала Фрося. — Вот… Смотри! Это почтовая сумка! Я в неё нос сунула, всё-всё понюхала-посмотрела. И никто этого не видел! А значит, никто и не узнает. И ругаться не будет! Да ты не бойся, ну! Барабахи-таракахи…

— А я и не боюсь! — Бобося решительно взял у лисы конверт. — Нельзя чужое брать. И неважно, что никто не узнает. Я же сам буду знать, что совершил плохое дело. И мне будет стыдно! И тебе тоже!

Всё так же бежала через лес тропинка. Всё так же взлетали в небо высокие сосны. Всё так же задевали своими вершинами белые облака. Мир по-прежнему был огромным-преогромным. Но Бобося… Бобосяуже не казался Фросе маленьким и жалким.

— Ой… — пискнула Фрося.

— Ты чего?

–Ой… Ой… Ой… — сумка оттягивала лапу. И бусики… Фрося быстро-быстро сняла их и, не глядя на Бобосю, запихнула обратно.

Нос у Фроси покраснел и стал горячим, как уголёк.

–Ты какого-то странного цвета сделалась! — Добрый Бобося изо всех сил замахал конвертом, как бумажным веером.

Запыхтела Фрося по-самоварному. Нос у Фроси потихоньку начал чернеть, а глаза наполнились слезами.

— Я… Я… Больше… Чужое… — пробормотала лиса, махнула лапой и отвернулась.

Анюта сидела на крылечке и удивлялась, как лилово стрекочут этим вечером сверчки.

–Анюта! Письмо! Анюта! — это Бобося и Фрося спешили к улиткиному дому по лиловой стрекочущей траве. Они кричали, и перебивали друг друга, и размахивали конвертом, и лапами, и немного ушами.

Анюта ахнула. Она порывисто вскочила! Она бросилась навстречу своей долгожданной радости! Она прижала письмо к груди и крепко зажмурилась.

— Давай, давай, открывай скорее! — тормошила улитку Фрося Она приплясывала от нетерпения, а Бобося тянул вперёд коротенькую шейку. — Что он там пишет, твой Кит?

— Пишет… Он пишет… — Анюта забегала глазами по строчкам.

— Небось, передумал плыть в наш лес?

— Фрося, ты опять?

— И ничего он не передумал! Просто у нас здесь только лесная речка да ручейки, а лесного океана нет! Вот он и думает, как сюда добраться.

Но Фрося уже не слушала.

–Вот! Что я говорила? Ду-у-мает он! Этот твой Кит — обыкновенный обманщик. Можешь его не ждать.

И Фрося торжествующе задрала нос.

— Ну, Фрося же! — огорчённо воскликнул ёж. Фрося пихнула его и затараторила.

— Он, этот твой Кит, он, знаешь…

–А я всё равно буду ждать. — сказала Анюта тихо, но твёрдо. — И всё равно буду верить! Неважно, какой ты — маленький или большой… Друзья могут быть всякие! Ой!

Странные, дивные звуки плыли над лесом. В них слышалось дыхание ветра,шёпот каменных утёсов и могучий гул прибоя. Они звали за собой, туда, где кричат чайки, где шумят вековые сосны, где седой океан и прекрасное, вечно изменчивое небо смотрят друг на друга и нигде-нигде не кончаются.

Анюта, Бобося и Фрося запрокинули головы и застыли.

Над улиткиным домиком, над синими ёлками и невидимыми сверчками покачивался Кит. Он был такой… Ну, просто невероятно громадный, а в маленьких Китовых глазкахсветились мудрость и доброта.

Кит опять прогудел и качнулся. Широкий плавник опустился к Анютиным ногам, и она легко, словно делала это всю жизнь, взобралась по нему вверх, на тугую и добрую спину своего большого друга. А потом Кит запел.

— Позабудь сомненья и тревоги,

Впереди — рассветы и дороги.

Добрый мир — бескрайний и бездонный —

Держит нас в своих больших ладонях.

— Ты всё-таки приплыл! Приплыл по небу! — ликовала Анюта. — Эй, Бобося! Фрося! Ну, скорее же! Залезайте сюда, и полетим! Все вместе!

— Айда ко мне! На чай с яблочным пирогом! — закричал и Бобося, взмывая ввысь. — И вас я, конечно, тоже приглашаю, — прошептал он в прохладную китовую макушку.

Кит снова качнулся, и Бобося почувствовал себя почти что матросом.

— Неважно, какой ты — маленький или большой, — тихонько вздыхала Фрося, глядя, как остаются где-то внизу синие ёлочные вершины. — Кит… И Анюта… Они друзья. Такие разные — но всё-таки друзья!

— Добрый мир — бескрайний и бездонный —

Держит нас в своих больших ладонях… — пел Кит.

— Держит нас в своих больших ладонях! — тоненьким голоском подхватила Анюта и счастливо засмеялась.

Далеко-далеко впереди зажглась первая яркая звезда.

Давай дружить

В одном добром лесу жили-были три лисёнка. Это были лисята как лисята — очень рыжие, очень конопатые, похожие друг на друга, как ромашки после дождя. По утрам они ели печенья и собирали землянику, днём грели на солнышке пушистые животы, а вечером ходили друг к другу в гости. Жилось лисятам весело. А ещё у каждого из них была своя песенка.

А ещё в этом добром лесу жил медвежонок по имени Потап. Он был не очень добрый. Нет, не так — он был, кажется, совсем не добрый. Он, должно быть, никогда никому не улыбался и ничем ни с кем не делился. Он не умел играть в мячик, а умел играть в «догони-меня-сучок». Он врал, бросался грязью и ссорился даже с бабочками. И песенки он не слушал и петь их не любил.

То утро начиналось как обычно.

Светило солнышко.

Облака играли в «Раз — барашек, два — барашек».

Пахло мёдом и тёплыми шишками.

На расшитой одуванчиками траве стояла коляска. В коляске под розовым одеяльцем дремал щекастый кукольный Андрюша.

Конец ознакомительного фрагмента.