Мышьяк за ваше здоровье

Елена Арсеньева

Все есть у Петра Манихина — деньги, красавица-жена, огромный дом, где находится место и верному телохранителю, и девушке, ставшей Петру почти дочерью. Но страшная болезнь заклеймила его, превратив лицо в жуткую бронзовую маску. Врачи признали, что дело в медленном, но непрерывном отравлении организма Манихина мышьяком. Что это — кара за давний грех? Но получается, что тогда к этому причастен кто-то из домашних? Петр запутался. Он не может подозревать своих. И, казалось, когда выхода уже не было никакого, на помощь приходит врач «Скорой помощи» Александр Меншиков. Но до самой развязки этой истории молодой доктор так и не знает, кому помогает — жертве преступника или же давно, но страшно нагрешившему человеку?..

МАЙ 2000 ГОДА, НИЖНИЙ НОВГОРОД

— Откуда лещик-то?

— Аж с Камышина.

— А не врешь? Может, на Горьковском море гельминтного леща черпаком с поверхности собрали — да и завялили?

Молоденькая цыганка в тесной алой кофточке играла яркими глазами:

— Что ты такое говоришь, баро? Какое еще горькое море? Каспийское знаю, про Черное слышала, а горькое? Неужто и такое есть? И какая же там вода? В самом деле горькая?

— Да не горькое, а Горьковское, — усмехнулся Манихин, против воли шныряя глазами в вырез ее кофтенки, откуда так и перли тугие груди. — Понимаешь? Горьковское. Город назывался Горький, значит, и море Горьковское.

— Ну я же говорю — горькое! Но мои лещики не горькие, попробуй — не оторвешься. Выбирай, какой на тебя смотрит. Да вот с икоркой, хочешь? Смотри, до чего жирный!

Чуть сдвинув в сторону множество своих цветастых юбок, раскинутых возле горы вяленой рыбы, она подняла большущего леща с толстым брюхом, помяла не то смуглыми, не то чумазыми пальцами, унизанными кольцами:

— Попробуй перышко, баро, потом тебя и за уши не оттянешь!

Манихин взял плавник, лизнул. Хороший посол. В самую меру. Да и на глаз видно, что лещ отменный: чешуя не тускло-желтая, а серебристая, яркая. Умеют, гады, делать… Хотя не сами цыгане, понятно, вялят — они только перекупщики. Но товар хороший, не придерешься. Каждое воскресенье они с Анной приезжают на Канавинский базар за столь любимой Манихиным воблой или просто вяленой рыбой, лещами ли, чехонью, красноперкой, но такой классной рыбищи за все лето еще не видели.

— Анюта. — Он оглянулся на жену, молчаливо стоявшую за спиной. — Как, возьмем десяток? По-моему, хорошая рыба.

— Ты у нас специалист, не я.

Анна с улыбкой разглядывала цыганку, которая норовила приманить покупателей не столько качеством товара, сколько своей броской, наливной красотой. Поймав ее взгляд, та понимающе ухмыльнулась и отработанным движением плеч упрятала в кофточку свои вызывающие груди, прекрасно понимая, что мужика это приманит, а женщину — отпугнет.

Анна не выдержала — засмеялась:

— Да, рыбешка что надо!

— Почем лещи? — послышался рядом женский голос.

— Смотря какие. — Цыганка тыкала пальцем в разложенные кучки. — Эти по десятке, эти, покрупнее, — по пятнадцать, эти, королевские, — по двадцать.

— Ну прямо-таки королевские! — фыркнула женщина с таким раздражением, что Анна невольно на нее покосилась.

Ох, да она совсем молоденькая, лет двадцати пяти — двадцати шести, с чудными золотисто-русыми волосами. Легкое взвихренное облако разметалось по точеным плечам, беззаботно выставленным из легкого сарафана. А кожа какая… светится, истинно светится! Рядом с такими чудными цветами, как эта блондиночка и как цыганка, женщина не первой молодости, пусть даже не обделенная броской, яркой внешностью, привыкшая за жизнь к своей красоте, к безоговорочному мужскому восхищению, чувствует себя не то чтобы невзрачной, но изрядно поблекшей. Конечно, эта девочка вполне годится Анне в дочери, да и цыганка тоже, даже еще больше, потому что Анна и сама по-цыгански смуглая, черноволосая и черноглазая.

Дочку Анна всегда хотела, всю жизнь… Но не дал господь. Хорошо живут они с Петром, жаловаться грех, а детей нет и не было, и, хотя женились по великой любви и с годами страсть между ними не остыла, нет-нет да и начинаешь задумываться, когда тщательно закрашиваешь басмой предательские серебряные нити на висках: все-таки любовь мужчины и женщины — это две разные любви. Что, если не сегодня-завтра прельстит взгляд Петра такая вот легконогая, статная, с мрачноватыми серыми глазами? Или стихийная секс-бомба вроде цыганки? Как тогда жить, что делать? Иногда она сама, нарочно, из какой-то потаенной, глубинной вредности, устраивала себя мучительные испытания: когда брала в дом горничную или повариху самой вызывающей внешности и развязности. Но какое-то вещее чувство уверенно подсказывало: бесполезны все их взгляды, и охи-вздохи, и откровенные авансы — Петр никого не замечает, когда рядом Анна, а когда ее нет, думает только о ней. Ну и слава богу, ну и хорошо, значит, можно не тревожиться от того, что одна немыслимая красавица стоит сейчас бок о бок с Петром, а другая трясет перед ним тугими грудями… кстати, на блондинке тоже нету лифчика и с грудями там тоже все обстоит как надо, даже на женский, ревнивый Аннин взгляд!

— Нет, дороговато, — с сожалением сказала блондинка и пошла прочь, легко ступая своими высоко открытыми, точеными ногами и оттягивая носочки, как танцовщица.

— Дороговато ей! — проворчала вслед цыганка, не без ревности провожая взглядом эту своеобразную, летящую поступь. — Вяленая рыба не женская еда, правда, баро?

— Правда, — согласился Петр. — Моя жена воблу не ест — это мои забавы. Ладно, давай десяток королевских, да смотри, чтобы все были такие, как этот, один в один!

— Ах, баро, какой-то же ты золотой, изумрудный, брильянтовый! — словно не веря своему счастью — сразу на двести рублей продала товару! — забормотала цыганка, проворно швыряя лещей — ничего не скажешь, они были отборные, один другого краше! — в подставленный Анной пакет. — Желаю тебе жизни десять тысяч лет, и жене твоей, и детям!

Получила деньги, подхватилась с места и понеслась невесть куда, взвихривая пыль веерами своих пышных юбок и не обращая никакого внимания на оставленную рыбу. Ей вслед недоуменно посмотрела немолодая чеченка, одна из многочисленных перекупщиц вяленого товара.

— Сейчас вернусь! — крикнула ей цыганка. — Деньги мужу отдам и вернусь!

Чеченка кивнула, опасливо огляделась — и принялась перебрасывать одну за другой самые лучшие рыбины из цыганкиной кучи в свою.

Анна и Петр исподтишка переглянулись, рассмеялись и пошли к машине, справедливо рассудив, что вмешиваться в маленькие секреты большого рыбного бизнеса, как, впрочем, и в сложные межнациональные отношения, им нет резону.

— Десять тысяч лет жизни, с ума сойти… — пробормотал Петр. — На что ж я буду похож через десять тысяч лет?

Анна исподтишка окинула мужа любящим взглядом. Вот уж правда что, не про него ли песня сложена: каким ты был, таким остался, орел степной, казак лихой? Среди тихих, медлительных, беловолосых увальней владимирской деревни Заманихи он один был такой — яркоглазый, дерзкий, с темно-каштановым курчавым чубом, и впрямь очень похожий на лихого казака — на Григория Мелехова, каким его сыграл в фильме «Тихий Дон» артист Глебов. Анна тоже чем-то напоминала Аксинью, разве что была статью не полной, а тонкой — не только в юности, но и до сих пор сохранила девичью стройность. Они с Петром и сейчас красивая пара — оба высокие, подтянутые, худощавые, с точеными лицами и темными волосами, только Петр синеглазый, а у Анны глаза черные, оба на редкость моложавые, а уж в прежние годы были вообще на загляденье, старые фотографии, еще свадебные, просто-таки слезу умиления вышибают у всех, кто их смотрит.

Никто, никто не мог сравниться с Петром по стати, удали, красоте, даже Ванька Бушуев, даром что был тоже красавец не из последних и удалец, каких мало. Но до Петра не дотягивал, оттого и злобствовал, оттого и цеплялся к сопернику, как репей… Нет, репей безвредный, он только оцарапает, ну, одежду попортит, это в худшем случае, а Ванька из одной только ревности и зависти к Петру едва не изломал им с Анной жизнь… сам за это и поплатился, черная душа! Сгинул в безвестности, в позоре. Вот уж сколько времени с тех пор прошло, а жалят порою воспоминания тех тяжких лет… и притом, что были они порою невыносимыми, они же остались и самыми счастливыми, самыми яркими годами в жизни Анны, это она теперь понимает. Потом все было — и богатство, и благополучие, которое заслуженно пришло к Петру, великому труженику, и любовь их цвела пышным цветом, по сию пору не отцвела, а все же не было больше того высокого накала чувств, того горения, какое испытывали они когда-то… как ни странно, благодаря Ваньке Бушуеву, грозившему их разлучить. Не удалось!

— Глотнешь?

Анна очнулась. Бог ты мой, ну чуть ли не утонула в печальных мыслях! Даже не заметила, как они с Петром забрали покупки и дошли до машины, как сели. Петр уже успел разложить на газетке одного из только что купленных лещей и открыть бутылку своего любимого «Красного сокола».

— Нет уж, сам пей. А я лучше «Крем-соды» попью.

Она не любила пива, даже безалкогольного, вообще никогда не пила. Петр же, принципиально не берущий в рот спиртного с той самой ночи, когда из-за лишку выпитого попал под неусыпное, злобное подозрение Ваньки Бушуева, употреблял теперь только безалкогольное пиво: и то лишь ради непревзойденного, классического сочетания двух вкусов — пива и вяленой рыбы. Это был своего рода ритуал: купить на Канаве рыбца, открыть бутылочку ледяного, запотевшего в термосе-холодильнике «Красного сокола»… Вон как вгрызается в соленое, сочное рыбье мяско! Анна никогда не спрашивала мужа, почему он так любит есть в машине, но догадывалась: вспоминает о молодости, когда работал шофером на турбазе и частенько вот так перекусывал воблой и пивком. Не безалкогольным, конечно, тогда ни о чем подобном не слыхали, — обыкновенным «Волжским». В этом была особая доблесть, чтобы глотнуть в пути пива, а потом уйти от Ваньки Бушуева, который стерег каждый шаг Петра Манихина и готов был за один только запах алкоголя упечь за решетку, если уж не удалось пришить то страшное дело. Анна читала: вот так же какой-то ловкач посадил гангстера Аль Капоне не за совершенные им страшные преступления, а всего лишь за неуплату налогов. Хотя, с другой стороны, за пьянство за рулем Петра вряд ли посадили бы — ну, отобрали бы права, чего еще?

А впрочем, нет, Ваньке главное было — найти, как в него вцепиться, — и он не оторвался бы, присосался бы намертво, не успокоился бы на достигнутом, точно посадил бы!

— Извините… извините, можно вас спросить?

В окошко просунулась золотистая голова, блеснули встревоженные серые глаза. Да ведь это та самая красотка, которая торговалась с цыганкой из-за лещей!

— Ой, извините ради бога, вы, случайно, не в Зеленый Город сейчас поедете?

— Вообще-то да. — Петр чуть не поперхнулся от удивления. — А вы откуда знаете?

— Я тоже в Зеленом Городе живу, мы ведь с вами практически соседи. Березовая, 22, я там квартиру снимаю. Сегодня, когда около рыбы столкнулась с вами, ну прямо голову сломала: где, думаю, я их видела, ну где? И вдруг меня прямо как осенило. Я понимаю, конечно, что это очень нахально с моей стороны, но… пожалуйста, может быть, вы прихватите меня до Зеленого Города, а? У вас же машина пустая, а я… понимаете, я сегодня из Москвы утром вернулась, у меня багаж просто-таки невероятный, даже страшно подумать, как все это везти до Сенной, до автовокзала, а там тащиться на автобусе?

Анна глянула на руки незнакомки, отягощенные только плетеной сумкой, довольно легкой на вид, вот разве что книжка из нее торчала весьма на вид увесистая.

— Ах нет, — засмеялась девушка, поняв ее взгляд, — за этой книжкой я нарочно на рынок приезжала, здесь хороший лоток по прикладной литературе. А багаж мой в камере хранения на Московском вокзале.

— Рыбы-то купили? — спросил Петр, покончив с очередным куском леща.

— Да, чехоньку небольшую. Это для моей квартирной хозяйки, она любит вяленую. Так подвезете? Если только не очень дорого…

Петр посмотрел на жену. Анна пожала плечами — почему не подвезти?

— Садитесь. Только подождать придется, пока я с рыбешкой не расправлюсь. Желаете? Присоединяйтесь. Анюта, стаканчика чистого не…

— Спасибо, нет, спасибо большое! — Девушка, уже впорхнувшая на заднее сиденье, даже руками замахала, отнекиваясь. — Спасибо, но я пива не пью. Нет. И рыбу… извините, не обижайтесь, но как-то не… не понимаю. Не моя еда.

— А ваша какая? — Петр высунулся из дверцы, плеснул пива на одну руку, потом на другую. Мало кто знает, но пиво все запахи отбивает, даже такой острый, как рыбный.

— Я сыр люблю, хотя от него дико толстеют. Рыбу, впрочем, тоже люблю — только не вяленую. Почему-то люблю котлеты рыбные — их как-то все ненавидят, а я люблю. Особенно из горбуши. И если добавить в рыбу тертую тыкву или кабачки, это вообще необыкновенное что-то получается.

Девушка даже слюнку проглотила. Анна почему-то тоже. Переглянулись — и невольно засмеялись.

— А что у вас там за книжка? Не по кулинарии? — полюбопытствовала Анна. — А то вы так вкусно рассказываете…

— Нет, это по керамике. Я немножко занимаюсь керамикой, ну, договорилась в Зеленом Городе, что буду вести в санаториях кружки для отдыхающих. Многие с удовольствием на отдыхе занимаются такими вещами, для которых времени не находится в обычное время. Хотите — приходите, научу. Хотя я вообще-то педагог, русский язык и литература, но в школе в Зеленом Городе место уже занято, у них есть словесник.

— Ага! — с интересом сказал Петр, переводя взгляд с жены на хорошенькую незнакомку. — Так вы, значит, соперницы?

— Это почему? — удивилась девушка.

— Потому что словесник в школе в Зеленом Городе — это я, — сказала Анна — может быть, чуть резче, чем хотелось. Странно, как задел ее оттенок двусмысленности, прозвучавший в словах мужа насчет соперниц… Внезапно захотелось попросить девушку уйти, но глупее этого трудно было что-то придумать.

Кажется, блондинка тоже почувствовала неловкость. То сидела, наклонясь вперед, а то забилась в уголок заднего сиденья, понурилась, даже легкие кудри перестали клубиться.

Тем временем подъехали к вокзалу.

— Помочь вещи принести? — спросил Петр.

— Нет. — Девушка легко выскочила из машины, чуть не выронив книгу. — Нет, спасибо, я возьму носильщика, и… знаете что? Наверное, в самом деле не стоит вас обременять моими проблемами. Спасибо, что довезли до вокзала, я дальше сама как-нибудь.

Анна усмехнулась. Девочка и в самом деле не без тонкости… Хорошая девочка! Наверное, с такой внешностью ей частенько приходится слышать вполне откровенные намеки, научилась себя держать и ставить на место всяких старых ловеласов. Хотя Петр не ловелас, совсем нет. И отнюдь не старый!

От этой мысли настроение непонятным образом вдруг улучшилось. Ну зачем, в самом деле, забивать себе голову какими-то глупостями, а главное, загружать ими постороннего, ни в чем не повинного человека?

— Не выдумывайте, — сказала Анна твердо. — Несите свои вещи, довезем вас. Нам же по пути, ну какие могут быть проблемы? Вас как зовут?

— Марина Володина.

— Вот и отлично. Меня — Анна, мужа — Петр Федорович. Возвращайтесь, Марина.

Уже совсем скоро, уже через час, она подумает: не иначе, господь бог наставил ее взять с собой эту девушку!