Шут. Книга II

Елена Андреевна Кочешкова, 2011

Он был мальчишкой-акробатом из бродячего балагана и шутом при дворе короля, а стал магом. Он нес ответ только за себя и свои выходки, но прежний мир раскололся, и в новом он должен обрести себя заново – чтобы защищать самое ценное, сражаться и любить. Любить преданно и безответно, ведь о своих чувствах вчерашнему шуту нельзя говорить вслух. Даже той, что дороже жизни. Она была королевой и наследницей целой страны, но отреклась от престола, чтобы отправиться в неизведанные земли вслед за своей судьбой. Она жила в роскоши и никогда ни в чем не нуждалась, но теперь ей придется забыть о перинах и пяльцах, чтоб научиться разжигать огонь и отыскать в себе волчицу. Королева и шут не могли быть вместе. Но для женщины из Диких земель и мага, говорящего с ветрами, нет никаких преград.

Часть вторая. В плену сновидений

1

Свет…

Яркий солнечный свет щекотал глаза сквозь сомкнутые веки.

Как давно не было света…

Он глубоко, будто первый раз в жизни, вдохнул и осторожно приподнял ресницы.

Незнакомая комната… Цветное одеяло… И королева.

«Элея…»

Не отнимая головы от подушки, все еще плывя в нежном сиянии дремотной неги, он смотрел на безмятежное лицо Ее Величества, робко пытаясь осознать происходящее. Понять, где он и отчего рядом с ним эта удивительная женщина… Шут чувствовал себя таким легким, таким свободным от всего — от мыслей, чувств, даже собственного тела. И созерцание прекрасного образа Элеи наполняло его душу необъяснимой теплотой, которой Шут не искал ни определения, ни причин.

Но в следующий миг что-то неуловимо изменилось — случайный звук ли за окном или потемневшее вдруг небо стало тому причиной, — и пелена блаженного неведения тотчас оказалась разорвана в клочья обрывками воспоминаний столь ужасных, что они могли быть только кошмарным сном. Шут вздрогнул всем телом, широко распахнув глаза, которые больше не видели ни королевы, ни комнаты. Сердце горячо забилось, наполняя дыхание жаром.

Нар.

Люди в масках.

Истошный плач ребенка…

И чудовищная боль сломанного насилием сознания.

«Нет! Все это был только сон! Сон!!!»

Шут попытался вскочить с кровати и немедленно убедиться, что ему на самом деле просто привиделся весь этот ужас, но тотчас понял: нет, не привиделся… Он был едва способен оторвать голову от подушки. В глазах потемнело и поплыло. Сильное выносливое тело не слушалось более своего хозяина, оно было слабей, чем у младенца.

«Что со мной?! Боги, что это?!»

Шут, дрожа, попытался поднести к глазам руки, но те оказались неподвластны велению ума, точно он крепко отлежал их во сне и теперь с трудом мог пошевелить даже пальцами. Едва приподняв голову, Шут с недоумением уставился на эти сухие птичьи лапки, скребущие поверх одеяла. Он не верил своим глазам. Еще одна попытка просто сесть в постели окончилась полным крахом: стена перед глазами резко качнулась вниз, и Шут, потеряв всякое чувство равновесия, уронил голову обратно на подушку. Это он-то, акробат, канатоходец… Шут судорожно дернул пересохшим горлом, чувствуя, как непроницаемо-темная волна страха наполняют все его существо. И когда это ощущение достигло своей вершины, разбив последние иллюзии, Шут как будто заново вернулся в ту точку, после которой мир перестал существовать.

Он вспомнил все.

Все, что было наяву. И что было после. В том, другом мире.

Не то стон, не то всхлип сорвался с его губ, но даже этот исполненный отчаяния звук, не имея в себе никакой силы, оказался лишь сиплым шелестом…

Однако же его хватило, чтобы разбудить королеву.

Со своей клятой постели, ставшей его узилищем, Шут увидел, как распахнулись глаза Элеи. Будто и не тронутые сном, они мгновенно наполнились искренней радостью. А в следующий миг — болью… Той самой, что была отражением его, Шута, беспредельного желания перестать существовать.

— Патрик…

Она поднялась и осторожно шагнула к его кровати. Как будто хотела что-то сделать, но не решалась. Как будто хотела сказать что-то, но передумала в последний момент. Элея просто села рядом и накрыла его худую ладонь своими теплыми, чуть дрожащими пальцами, легонько стиснув ее.

— Ты вернулся… Как я рада…

Пожалуй, если б не эти медовые глаза, Шут уже проклял бы весь мир, породивший столько зла и страданий. Но они сияли в самую душу и удерживали на краю бездны, что жадно разинула свое нутро, стремясь поглотить его.

Шут медленно развернул ладонь и еле ощутимо сомкнул свои пальцы вокруг запястья королевы. Он почувствовал, как торопливо пульсирует тонкая жилка под бархатистой кожей. Почувствовал тепло, исходящее от этой руки. И что-то еще, для чего столь трудно подобрать слова.

А еще он понял, что просто умирает от жажды.

— Пить… — прошептал одними губами. И спустя пару мгновений ощутил холодный край чаши у губ. Глоток воды освежил не только горло, но и разум.

Он так о многом хотел спросить, но Элея, чуткая душа, заговорила сама, отвечая на непрозвучавшие вопросы. Она рассказала Шуту все, начиная с того дня, когда Руальд нашел его в лесу, и заканчивая вчерашним приходом загадочного целителя. Шут слушал молча, время от времени он закрывал глаза, чтобы Элея не увидела в них боль, терзавшую его сердце. Он уже решил для себя, что не позволит всему этому мраку протянуть свои когти к его доброй королеве. Когда она закончила рассказ, Шут, до предела утомленный долгим мучительным бодрствованием, едва нашел в себе силы снова едва ощутимо стиснуть ладонь королевы — увы, это все, чем он мог отблагодарить свою спасительницу за заботу. Элея ни разу не упомянула о том, что причастна к его возвращению, но это было очевидно.

Он только не понял, почему ее глаза наполнились слезами: ведь сдержанная королева всегда была так скупа на выражение чувств.

Неужели обидел ее?

Но нет, обиженная Элея никогда не показала бы своей слабости и никогда не провела бы рукой по его лицу с такой неподдельной нежностью. Впрочем… она вообще не делала подобного прежде.

«Наверное, со стороны я больше напоминаю мертвеца, нежели живого человека, — подумал Шут с тоской. — Чем еще объяснить такие проявления жалости?»

— Ты устал… — королева оправила его одеяло и встала. — Да и мне пора возвращаться. Полагаю, все уже давно потеряли наследницу престола, — она печально улыбнулась. — Сегодня мне предстоит еще делить все вчерашние подарки… А это нужно сделать так, чтобы никого не обидеть. Завтра я приду навестить тебя. Возможно, даже утром или ближе к обеду. Поправляйся скорее! Мы с Ваэльей так соскучились по твоим смешным историям.

Когда она ушла, Шуту показалось, что в комнате сразу стало холодно и неуютно. Он закрыл глаза и тотчас провалился в сон.

2

Назавтра Элея не пришла. И два дня спустя тоже. А Шут не счел приличным спрашивать у наставницы — почему. Между тем Ваэлья вела себя с ним так, словно потерянного сына заново обрела, не меньше. Шута это угнетало: он не считал себя вправе быть любимым, быть радостью для кого-то. Все, что ему хотелось — просто уснуть и больше не просыпаться.

Никогда.

Еще будучи подростком, Шут всякий раз приходил в недоумение, когда слышал о людях, решивших свести счеты с жизнью. Он не понимал, как можно отказаться от этого чудесного дара, от возможности дышать, любить, созидать… Сколь бы худо ему ни приходилось, он искренне верил, что горести закончатся и солнце снова воссияет над его головой. Да, ему ничего не стоило расстроиться до глубины души и впасть в уныние, но даже самые горестные минуты не могли погасить его жажду жизни. Какая-то часть Шутова сознания всегда ухмылялась и словно бы говорила: «Э, нет, братец! Ты только притворяешься, что тебе ничего не хочется. А на самом-то деле ты слишком любишь жизнь!» И проходили все печали быстро. Бывало, сидит Шут с квашеной физиономией, а уже в следующий миг, увидев ее в зеркале, махнет на все рукой и, показав себе язык, искренне посмеется над собой.

Однако теперь он понял, что двигало теми людьми, которые отказывались от жизни.

Пустота.

Темная пустота величиной с бездну. Она поглотила его целиком, не оставив и крошечной лазейки, куда могло бы заглянуть солнце. Шут просто не понимал, зачем ему дальше жить. Он всего лишился — своего короля и места в жизни, своей Силы и даже сына. А главное — стал настоящим убийцей… Нар умерла из-за него.

Шут больше не верил, что тучи разойдутся и боги подарят ему новый смысл существования.

Ваэлья все это видела, конечно, и без устали взывала к его осознанности, напоминая, что уныние есть погибель для души. Притом погибель, не достойная мага. В перерывах между вливаниями в своего ученика супов и отваров она постоянно пыталась отвлечь его от тягостных мыслей. А на замечание об утрате Силы лишь пожала плечами и сказала, мол, это вполне закономерно, переживать не о чем — все вернется, когда окрепнет само тело.

Да он, впрочем, и не переживал. Это было так мелко по сравнению со смертью Нар и пропажей мальчика… Мысли о том, что он оказался причиной гибели их обоих, стали для Шута его кошмаром, его плахой, на которую он поднимался каждый день, стоило лишь проснуться и открыть глаза. Отвлекающие маневры Ваэльи, ее настойчивые попытки занять Шутов ум неизменными упражнениями для сосредоточения позволяли забыться на время, но это было подобно попытке удержаться на поверхности болота — только непрерывное движение позволяло избежать стремительного ухода в трясину. Стоило лишь на миг остановиться, задуматься — и конец…

Единственным, от чего удивительным образом становилось легче, стали мысли о его спасительнице. Только вот за целую неделю Элея так и не нашла больше времени заглянуть к Ваэлье и порадовать Шута своей улыбкой, похожей на прикосновение солнечного света. Конечно, она ведь не знала, что ее прихода он ждал, как засыхающее дерево ждет ливня.

Утро было хуже всего. Ночь приносила забвение, если только его не нарушали кошмары. Но они, хоть и ужасные, случались не всегда. А вот утра наступали каждый день, заставляя Шута вновь и вновь возвращаться в реальный мир, где его ждали болото и персональная плаха. А телесная немощь добавляла этой картине мрачных красок. У Шута не доставало сил даже подняться с кровати, и он сгорал от стыда, когда приходилось дергать колокольчик для вызова горничной или, отводя глаза в сторону, звать Пера — пожилого, но все еще крепкого слугу, который у Ваэльи не только выполнял обязанности кучера, но и делал по дому разную мужскую работу. В том числе этому доброму человеку приходилось таскать Шута в уборную, благо та была недалеко…

Наверное, именно поэтому, не в силах больше терпеть унижение и стыд, на четвертый день Шут попробовал встать. Кончилось это тем, что он с грохотом брякнулся об пол, не сделав и пары шагов. На шум, разумеется, прибежала матушка Кера и, причитая, позвала хозяйку. В результате, как будто ему было мало ущемленной гордости и отбитых коленей, пришлось еще выслушивать сердитые наставления: Ваэлья взяла с Шута честное-расчестное слово «не вылезать из постели, пока она сама не разрешит, и ничего страшного, Пер уж как-нибудь не надорвется».

О том, что случилось у заброшенного храма, ведунья не спрашивала. А сам он не имел достаточно решимости рассказать ей о событиях, ставших причиной гибели Нар, пропажи ее сына и его собственной странной «болезни». Ему казалось, стоит лишь начать говорить — и от падения в бездну не спасет уже ничего… ни мысли о королеве, ни мудрые слова наставницы.

И Шут молчал. Лежал, часами глядя в потолок и почти неосознанно пытаясь заново овладеть своим телом. Нет, жить-то он, конечно, не особо хотел, но оставаться беспомощной обузой считал и вовсе немыслимым. А чего же он хотел? Найти сына? Вернуть Силу и стать настоящим магом? Возвратиться к Руальду, вымолить у него прощение за все и, как прежде, быть придворным дураком? Шут снова и снова думал о том, ради чего пришел в этот мир. Какую цель назначили ему боги при рождении и отчего не забрали к себе, но руками Элеи вернули обратно?

Ведь не просто же так?

Чем больше он размышлял, тем сильней проникался убеждением, что бессмысленная его жизнь, похоже, имеет какое-то значение, скрытое от него самого. Но какое? Уж наверное не ублажение господ глупыми шутками. Да пусть даже и умными… Шутом может быть кто угодно, и господину Патрику просто повезло оказаться при дворе в Золотой Гавани. Может, права была Ваэлья, когда говорила, что ему дано больше, чем другим. Может, права была Нар, когда уверяла Шута, что он должен следовать своей судьбе мага? И, может, именно эта судьба приведет его к решению загадки?

«Но ведь я не маг, — тут же начинал спорить сам с собой Шут. — Ну какой я маг? Это ведь смешно… Во всех сказаниях маги были вершителями судеб, они решали, каким путем должен двигаться мир. У них были цели. Было понимание. А я?.. Я даже за себя-то никогда толком решить не мог. Разве есть у меня право брать ответственность за других? Разве могу я перестать быть шутом? Разрисованным дураком?»

Еще живя в лесу, Шут понял, что совсем не знает жизни. Весь мир его много лет оставался ограничен дворцовыми стенами, которые давали и защиту, и пропитание. А за их пределами… кем он был без своих бубенцов? Как сложилась бы судьба монастырского найденыша, выживи он тогда в свои пятнадцать, но не окажись под сенью Солнечного Чертога? Что сделал бы мир с мальчишкой, который шарахается от оружия и не умеет драться? Который не может постоять не только за себя, но даже и за свою возлюбленную, случись такая в его жизни. Да что там возлюбленную — просто любую женщину, которую обидели бы на его глазах.

Почему-то представилась Элея… Ярко вспомнилась ночь их побега. Эта беспомощность… ничуть не лучшая теперешней, порожденной недугом.

И стало Шуту так беспокойно, так щемяще-тревожно от этой мысли, что он ужом завертелся на своей опостылевшей перине, а потом не выдержал — отбросив одеяло, решительно сел и поставил ноги на пол.

Из щели под дверью тянуло холодом, и пальцы тут же замерзли. Шут поморщился и, поджав их пару раз, осторожно перенес вес тела на обе стопы. На сей раз он не спешил. Глупо падать больше не было охоты.

«И кто бы мог представить, что мне надо будет заново учиться ходить. Думать, как это делается…»

Ему действительно приходилось осмыслять всякое движение, всякое напряжение мышц. Зато через несколько минут Шут стоял. Стоял спокойно и прямо, не колыхаясь из стороны в сторону, точно былинка на ветру. Для этого пришлось собрать все свое сосредоточение в узел и не думать больше ни о чем.

И прекрасно.

Он медленно поднял руки, разведя их в стороны, точно крылья. Шут слушал свое тело. Каждую его частичку. Каждую мышцу, связку, сухожилие… Он заново возвращал себе себя. И знал, что вернуть тело — не самое сложное. Гораздо трудней будет собрать воедино душу, искалеченную убийством Нар, насилием людей в масках и почти двумя месяцами блуждания по бесконечным лестницам и лабиринтам того мира, куда забросила его чужая сила.

Но тело было первично. Для начала следовало восстановить именно его.

3

— Мне кажется, дружочек, ты наконец принял для себя какое-то решение, верно? — спросила Ваэлья на следующий день. Рано утром она, постучав, заглянула к Шуту и теперь смотрела на него внимательно, крутя в руках пучок какой-то травы.

Шут кивнул. Он сидел, прислонясь спиной к высокой подушке, и мог видеть, как могучие порывы ветра клонят из стороны в сторону ветви липовых деревьев за окном.

— Выбрал жить, если я не ошибаюсь… — ведунья смотрела серьезно. Очень серьезно.

— Да… — он вздохнул, отбросил с лица непослушную прядь, мимолетно подумав, что надо бы попросить ленту для волос. — Только вот… не знаю я, матушка, как жить с этим всем.

И, обхватив голову руками, он выпустил свою боль наружу. Рассказал все. Начиная с того, как много значила для него странная дикоглазая колдунья Нар, и заканчивая ее смертью, не поддающейся никакому пониманию. Никакому для него прощению.

— Патрик, милый, но разве же это твоя вина?! — Ваэлья, до той поры тихо сидевшая на краю его постели, даже вскочила со своего места. — Мальчик мой дорогой, ты разве не понял, что она сама накликала на себя беду? Эта твоя маленькая ведьма… прости, но она была глупая. Верней… неопытная. Она дважды подписала себе смертный приговор. Первый раз — когда закрепила заклятье Руальда на свою жизнь. А второй — когда позволила тебе вернуть магическую силу.

— Как это — на свою жизнь? — Шут удивленно уставился на Ваэлью. Нет, он не надеялся найти себе оправдание, но и просто понять, что случилось на самом деле, было для него очень важно.

— А то и значит… — Наставница со вздохом села обратно на кровать. — Эта степнячка рискнула всем. Накладывая чары на Руальда, она взяла за основу собственную жизненную силу. Заклятье нельзя было разрушить иначе как через ее смерть. Именно поэтому королева Нар получила такую власть над своим мужем. Именно поэтому конец ее был предначертан в тот миг, когда она открыла тебя твоему дару. Она сама обрекла себя на гибель.

— Если бы только я знал… — Он зажмурился, пытаясь понять, как совсем иначе могли бы сложиться их судьбы. Но вместо этого снова увидел окровавленные камни и тонкую, почти детскую ладошку, выскальзывающую из его рук.

— И что тогда? — наставница, почуяв неладное, крепко ухватила его за запястья и вернула в реальность. — Ты смотрел бы, как твой король медленно сходит с ума? Как власть прибирает к рукам чужеземная ведьма?

— Не знаю… — Шут качнул головой. Он все еще пытался представить себе, как жил бы сейчас, кабы догадался заранее об истинной сущности Руальдова заклятья. — Быть может, нашел бы способ помочь ей снять свое колдовство. Она ведь и сама уже была ему не рада.

Ведунья лишь усмехнулась горько.

— Полагаешь, эта строптивая девочка стала бы тебя слушать? И ей хватило бы опыта исправить содеянное? Пусть даже с твоей помощью? Патрик… время не воротишь вспять. И что было — то было. Ничего нельзя изменить. Глупо занимать свой ум мыслями о несбыточном. Что толку от твоих терзаний? Разве они что-то исправят? Сделают мир лучше?

Шут пожал плечами и вздохнул.

— Я не могу, матушка. Просто не могу простить себе этого… как бы мудро ни звучали ваши слова. Простите.

Он отвел глаза в сторону и, отгоняя страшные видения того дня, стал пристально разглядывать одинокий сухой лист на голой ветке за окном. А потом тряхнул головой и решительно взглянул на наставницу.

— Вы не думайте, я все понимаю. Конечно, слезы лить толку нет. Но я… я сделаю все, чтобы теперь исправить хоть что-то.

Ваэлья кивнула, будто заранее ждала этих слов.

— Ребенок? Полагаешь, он жив, верно?

— Я надеюсь…

Ведунья помолчала несколько мгновений, а потом промолвила негромко.

— Значит, хочешь искать его… Но как, Патрик?

Он и сам не знал. Однако лелеял надежду, что, вернув силы своему телу, а постепенно и духу, вновь обретя Силу, сумеет почувствовать, где находится его сын.

Нет. Не так.

Не его.

Нельзя больше считать мальчика своим. Даже в мыслях. Это сын Руальда. Наследник Крылатого Трона.

— Пат? Ты в порядке?

— Да… Да. Я не знаю, матушка.

Он опустил голову и уставился на край лоскутного одеяла, которое нервно теребили его пальцы. Они будто жили отдельно, выдавая все мысли и чувства. Прежде, чем Шут осознал это, Ваэлья осторожно накрыла его руку своей теплой ладонью.

— Полно, Патрик. Не терзай себя. Если твердо решил — значит, выход найдется. Ты мне лучше расскажи, что было дальше. После… ее смерти. Кто сотворил с тобой это зло?

Загнав боль поглубже, вновь отводя глаза в сторону, чтобы не выдать свой страх, Шут как мог коротко поведал наставнице про людей в масках.

— О, Пат! — Ваэлья не сумела скрыть удивления и тревоги. Она взволнованно поднялась, едва только Шут сказал про тот удар, после которого не помнил уже ничего. А если быть честным, то даже не сказал, а выдохнул еле слышно, обхватив лицо ладонью, отчаянно борясь с черным кошмаром воспоминаний. — Уму не постижимо! Настоящие хранители древнего знания… Они все-таки есть! Верно я подозревала…

Ведунья торопливо мерила шагами маленькую спальню.

— Патрик, — она стремительно подошла к нему и схватила за плечи, — это не колдуны из Диких Земель! Я знаю, я чувствую… — ведунья упала в кресло у кровати, стиснула виски пальцами, недоуменно покачивая головой. — Мальчик мой… да… теперь мне становится понятно, о чем были те знаки… Я прошу тебя, будь осторожен отныне! Эти люди… не знаю, кто они, но им не будет спокойно, покуда ты жив. Ты — свидетель преступления, ты преграда на их пути. Ох, Патрик… сынок… Оставайся на Островах! Здесь тебе будет безопасней!

«Почему бы и нет?» — подумал Шут. Но отрешенно, даже не вникая особо, хочется ли ему этого на самом деле. Страх все еще скручивал тошнотворной судорогой его нутро, и потому спросил Шут о другом:

— Матушка, а что они сделали? Отчего я… попал туда?

— Я не знаю точно… — ведунья смотрела на него с плохо скрытой тревогой. — Могу лишь догадываться. Судя по тому, что ты сказал… они… как бы тебе объяснить… Эти люди сломали твою защиту. Твою оболочку света. И изнутри открыли тебя Потоку. Источнику Силы. Помнишь, я говорила тебе, как это опасно? Трудно выбраться обратно. А ты… ты упал очень глубоко. И это такое чудо, что вернулся.

— Запределье… Это Запределье… — произнес Шут еле слышно. Он сам не знал, откуда у него в голове возникло это слово. Он принес его с собой оттуда.

— Пат, — Ваэлья крепко стиснула его ладонь, — не нужно. Не думай сейчас об этом!

Он кивнул. Мысли о Запределье были слишком… уносящими.

— Матушка, а почему… почему они меня… ну, просто не… убили? — Шут с трудом смог выговорить это слово.

Наставница задумчиво поглядела куда-то вглубь себя, будто искала ответ или просто думала, как его выразить.

— Они не могли, — сказала она наконец. — Это запрет, положенный на заклятье. Маг не может убить подобного себе. Если он это сделает — с ним случится что-нибудь очень скверное. Он может лишиться своего дара. Или просто погибнуть. Нелепо и неожиданно. Никто не знает, отчего так сложилось, но это уже давно доказанная истина. И лишний раз никто не рискнет опровергнуть ее.

— Да? — Шут задумчиво чертил пальцем загогулины на одеяле. — Вот как…

— Да, — кивнула Ваэлья. — Но то, что они сделали с тобой, было равносильно убийству. Ты выжил случайно. Вопреки всему. Хвала богам… Но если те люди забрали ребенка Руальда, а не убили его… Пат, ты понимаешь, что это значит?

Да, он понимал. Нар не ошиблась… Мальчик унаследовал их Силу.

— Вот так, Патрик… — наставница вздохнула. — Я думаю, наследник жив. Жива и надежда.

Она взяла отложенный в сторону пучок травы и протянула Шуту.

— Это семисил, его аромат разгоняет печаль. Только понюхай, как чудесно пахнет! Будто снова лето. — Наставница улыбнулась, и тонкие морщины множеством лучиков разбежались от уголков ее глаз. — Давай положим его на спинку кровати. Прямо здесь. Скоро Кера подаст тебе завтрак. А потом… Как ты смотришь на то, чтобы немного подышать свежим воздухом?

Шуту до смерти надоело валяться в постели, и это приглашение он расценил как отмену указа о лежачем образе жизни. Ему показалось, Ваэлья знает, что он вчера вставал и снова пытался ходить. Знает и не осуждает. Что-то, видать, и впрямь в нем изменилось.

Пока готовились к прогулке и тетушка Кера пыталась сама, точно младенца, обрядить Шута в огромное количество теплых вещей, он впервые за все минувшие дни набрался храбрости узнать, почему же королева так и не навестила его.

— Матушка, — обратился он к Ваэлье, отбирая у Керы шерстяные чулки и натягивая их на тощие ноги, — отчего Элея не приходит?

Ваэлья, стоявшая с его новым камзолом наготове, вздохнула и призналась:

— Не хотела тебя огорчать, но раз уж спросил… Приболела наша наследница. Слишком много всего на нее свалилось.

Ведунья развернула камзол и, подобно тетушке Кере, попыталась натянуть на Шута. Все новые вещи для него купили пару дней назад в обычной портняжной лавке, где их подогнали под размеры Шута в соответствии с описанием, что дала служанка. Сидела эта одежда не слишком ладно, к тому же имела какой-то неприятный болотный оттенок, якобы модный нынче на Островах. Шут, впрочем, оставался почти безразличен к подобным глупостям, а Ваэлья и вовсе была озадачена совсем другим.

— Ох и исхудал же ты, парень! Долго придется тебя откармливать. Дай-ка…

Не обращая внимания на протесты, наставница все-таки сама надела на него теплый камзол и принялась застегивать многочисленные пуговицы. Шут сердито сморщил переносицу. Ему нравилась забота, но быть в роли беспомощного дитяти отнюдь не хотелось. Он мягко, но решительно отстранил руки ведуньи.

— Я сам могу, матушка. Правда. А что с Элеей? — спросил он, по-прежнему думая про королеву.

— Да ничего серьезного. Не бери в голову, — Ваэлья усмехнулась, но суетиться над его костюмом перестала. Она окинула Шута критическим взглядом и вздохнула. — Ладно, на первое время сойдет. А там Элея тебя к их дворцовым швеям сводит. Да все с ней в порядке, не смотри на меня так.

И наставница как-то очень странно и хитро подмигнула ему.

— Соскучился, да?

Шут почему-то смутился, промычав в ответ невнятное «ну…».

Когда его, точно девицу, вывели под локоток на крыльцо, он в первый миг даже зажмурился от яркого солнечного света, что искрился, отражаясь от снега, укрывшего все вокруг. Холодный воздух обжег лицо и руки, наполнил легкие живительной свежестью. Шут замер, изумившись переменам, постигшим мир за время его болезни. Конечно, он видел из окна, что на улице давно царствует холод, но вот так столкнуться с ним наяву было вовсе не то же самое, что наблюдать через толстые оконные стекла.

— Как красиво, — выдохнул он в ответ на озабоченный взгляд наставницы, которая решила, будто Шуту опять поплохело. — В Золотой никогда не бывает столько снега. И он не такой… чистый.

— Ну так не даром — Белые Острова. — Ваэлья быстро кивнула стоявшему рядом Перу, и тот помог Шуту спуститься к открытому экипажу, который по велению хозяйки заботливо устелил теплыми одеялами. Ноги все еще были слабы, а потому Шут, хоть и стыдился ужасно, но был рад этой помощи. Сев в коляску, он невольно вспомнил, как когда-то очень давно катался по улицам Тауры вместе с Элеей. То был день, когда он познакомился с наставницей, когда узнал про себя столько нового… Когда жизнь казалась ему восхитительным праздником, который только начался.

— А ведь еще неделю назад шел дождь… — сказала Ваэлья, едва Пер пустил лошадей по главной улице и подковы звонко застучали о мостовую. Шуту же при взгляде на высокие снежные сугробы, лежащие вдоль дороги, казалось, что зима была здесь всегда. Он не помнил этого места иным. Город вокруг, как и год назад, был прекрасен: ажурные карнизы домов и арки, высокие окна, башенки, мосты, заметенные снегом чаши фонтанов… Конечно, Шут понимал, что в бедняцких районах его глазам предстали бы совсем другие картины, но все же… Все же он чувствовал, как проникается любовью к Тауре.

Какое-то время ехали молча. Шут просто смотрел по сторонам, вглядывался в фигуры людей, в окна домов. Сотни различных судеб… Сотни радостей, печалей, желаний и надежд. Мириады мыслей… Жизнь текла своим чередом, вне зависимости от того, был ли в ней Шут или не был.

— Патрик, — голос Ваэльи показался ему странно напряженным, — скажи мне, ты видел лицо того человека, что приходил вернуть тебя?

— Нет… — Шут немного растерялся. Он вообще ничего не помнил о своем возвращении. О чем и сообщил наставнице. Ведунья со вздохом покачала головой.

— Я так и знала… Жаль. Мне кажется, в нем — ключ к твоим поискам. Этот человек знал тебя прежде. И Элею знал. Не спрашивай меня, почему я так решила. Объяснить не смогу. Просто чувствую.

Шут прикрыл глаза. Сверкающий город внезапно поблек, хотя на небе не было ни облака. Темень заполнила самую Шутову душу, когда он вновь вспомнил о ребенке, клятых колдунах, которые его забрали, и беспросветном пути, что лежал впереди.

— Пат…

— А?.. — Он вернулся в реальность. Тряхнул головой… — Нет, все в порядке. Все в порядке.

— Патрик, не позволяй этому владеть тобой! — Ваэлья схватила его за плечи и тряхнула со всей силы, у Шута аж голова дернулась. — Не смей! Мне теперь что же, еще и тебя учить самообладанию?

Шут виновато улыбнулся.

— А кого еще вы учили? Элею?

— Элею. Пат, не заговаривай мне зубы. Я ведь серьезно. Прекрати думать о плохом. Это опасно, ты как маг должен и сам понимать.

— Да какой я маг… — Шут вздохнул, криво усмехнувшись. — Летом — да, я чувствовал в себе Силу. Это было удивительно. Мне казалось, я стал… легче света. Казалось, мог все, чего пожелал бы. Но я желал лишь одного — сделать Руальда прежним. И сейчас мне кажется, вся моя Сила ушла в это намерение. И покинула меня, когда чары были разрушены.

— Дурень, — наставница закатила глаза, — твоя сила никуда не делась! Ты даже не отделен от ее источника, как это было раньше. У тебя всего лишь не хватает сил обычных, телесных. Без них невозможно почувствовать что-либо! Ты сначала ходить толком научись, чашку в руках держать, чтоб не дрожала.

Шут еще ниже опустил голову и почувствовал вдруг, что действительно еще невыносимо слаб. Он прислонился затылком к мягкой стенке экипажа и прикрыл глаза.

— Вот видишь, — издалека донесся до него голос Ваэльи, — уже хватило тебе… Пер, поворачивай домой.

4

На следующий день Шут доплелся до кухни и стащил у Ваэльиной стряпухи три луковицы. Вернувшись к себе в комнату, он долго глядел на них, перекладывал из одной руки в другую.

Навряд ли еще когда-нибудь ему придется снова быть придворным шутом, но жонглирование давно уже стало неотъемлемой частью его жизни — подобно молитве или пристрастию курить трубку для других людей. Шут не мыслил себя без этого.

Он вспомнил, как бесконечно давно большие грубые пальцы Виртуоза придерживали его маленькие неумелые ладони, направляли, ловя ими крепкий кожаный мячик. Сначала один. Потом два. Три… Шут не сразу научился. Набитые зерном мешочки размером с крупную сливу постоянно летели не туда и падали в разные стороны. Но главное было понять принцип, остальное пришло со временем. С четырьмя предметами оказалось сложнее, но он освоил и этот трюк. А вот пять… ему понадобился почти год, чтобы овладеть пятью мячами, не говоря уже о булавах или вовсе каких-нибудь кружках и кувшинах.

Шут подбросил луковицу, пытаясь определить, насколько руки послушны ему. Увы, луковица полетела криво, как будто он снова только учился. Что ж, за первой попыткой всегда следует вторая, третья… и так, пока не получится.

Одна луковица.

Две.

Три.

На четвертом обмене они столкнулись и разлетелись в разные углы комнаты. Первая укатилась под кровать, а вторая — за кресло. Третья осталась у него в руке. Шут со вздохом положил ее на столик у изголовья и устало откинулся на подушки.

Желание подбрасывать и ловить было сильнее жажды. Сильней отчаяния. Желание владеть своим телом. Это умение всегда было для него сродни пению, внутренней музыке, которая наполняла существование смыслом и радостью. Но теперь он оказался лишен этой магии. И знал, что со второго раза не сделает даже трех обменов.

Шут натянул на себя одеяло и, привычно уже свернувшись клубком, закрыл глаза.

Вновь обретя свое тело, он много спал днем. И всякий раз видел странные обрывчатые сны, будто кусочки мозаики из чужих жизней. То он был мальчиком-пастухом в южных степях на границе с Тайкурданом, то женой рудокопа, живущей в лачуге с целой оравой детей, то бродячим рыцарем без земель, без имени и без чести. Он был седой знахаркой, был пьяным рыбаком на торгах, дочкой баронессы и сыном уличной шлюхи. Был стражником, старухой, учеником сапожника, уродливым карликом и девочкой из Диких Земель… Кем он только не был! Но стоило открыть глаза, как диковинные образы таяли, а вместе с ними и мысли, чувства, желания, что принадлежали тем людям, чьи тела он делил во сне. Сначала Шута это пугало, ему казалось, он вновь теряет себя, растворяется в чужих сознаниях, но вскоре он понял, что его собственному уму ничего не грозит, и смотрел эти сны, точно представления на сцене бродячего балагана. Иной раз за спинами людей ему чудились длинные нити в пальцах Виртуоза…

Гораздо хуже были другие видения. Те, что приходили только по ночам.

В них он всегда был собой, и грань между сном и явью оказывалась столь тонка, что Шут всякий раз, даже пробуждаясь, никак не мог поверить, будто кошмар остался за чертой иного мира.

Он видел этих людей в масках. Совсем рядом с собой. И не в лесу, где все случилось… Они подходили к его кровати, именно этой кровати в доме Ваэльи, тянули к Шуту руки, живые теплые руки, нависали над ним. Он даже чувствовал запах их тел, слышал хриплое дыхание. И сердце заходилось от страха, что вот еще миг — и его вновь настигнет удар.

Невыносимый, бесчеловечный, слишком жестокий, чтобы вытерпеть его.

Он никому не говорил, как это больно, мерзко и невыносимо, когда кто-то врывается в сознание насильно. Наверное, похоже чувствовали себя лишь люди, испытавшие физическое поругание. И даже Ваэлье Шут не смог бы рассказать о том, что именно ощутил в тот миг, когда его настиг удар колдунов в масках.

Он просыпался от собственного крика, весь в поту и с заходящимся сердцем. Лежал, до судорог стиснув губы, слепо глядя в темный потолок. А потом долго не мог уснуть, вздрагивал от каждого шороха, от каждого темного силуэта. В очертаниях кресел ему мерещились фигуры в плащах. Они чудились за шторами, за дверцами шкафа и даже под кроватью. Шут, дрожа, выбирался из постели и на десятый раз проверял, запреты ли окна и двери в его комнате.

…Но днем этот кошмар не снился ему никогда, поэтому, спрятав под одеяло пропахшие луком ладони, Шут беззаботно отдался во власть сладкой дремы, смежившей его веки. Он плыл в мерцающем свете позднего утра, радуясь легкости сознания, избавлению ото всех мыслей и тревог.

Что его разбудило, Шут так и не понял, ибо ни единый звук не нарушил тишину комнаты. Он просто распахнул глаза и не сдержал улыбки: кутаясь в кружевную белую шаль, рядом с его постелью стояла королева.

— Ваше Величество…

Он провел рукой по лицу, прогоняя сон, и, смущенный своим заспанным видом, поспешил подняться.

— Патрик, — улыбка тронула и ее губы, — не нужно. Не нужно вставать.

Но Шут уже отбросил одеяло и все-таки поднялся, спеша приветствовать свою чудесную гостью как подобает. Ему даже удалось отвесить поклон, правда, несколько неуклюжий — опять, как всегда после резкого движения, закружилась голова. Пришлось поспешно опуститься обратно на край постели.

— О, Пат… — Элея отвела взгляд, пытаясь скрыть промелькнувшую в нем печаль. — Ну что ты, право…

— Я так рад вас видеть, — просто ответил Шут. Жалость в ее глазах вызывала огорчение, но по большому счету он уже давно отучился слишком серьезно относиться к своей персоне.

— И я рада. У меня для тебя подарок, — она склонилась к корзинке, которую успела поставить на пол. — Возьми, пожалуйста…

Шут принял небольшой легкий сверток. Под темной суконной тканью скрывалось что-то мягкое.

— Что это?

— Взгляни сам, — Элея улыбнулась.

Когда он осторожно развернул сукно, в руках его оказалась белая как снег, почти невесомая рубашка из тончайшей шерсти.

— Боги… — Шут и сам не понял, почему эта простая вещь — всего лишь вещь! — вызвала у него такую бурю чувств. Словно отголосок прежней жизни, в которой было место и нарядам, и красоте. Прикосновение воздушной ткани — сродни дуновению свежего летнего бриза… — Ваше Величество, у меня нет слов!

Элея тихо рассмеялась от удовольствия, и Шут подумал, что видеть радость на ее лице гораздо приятней, чем жалость.

Он скинул ту рубашку, которая была куплена служанкой — простую и добротную, но слишком большую для его тощего тела, — и торопливо, чтобы королева не разглядела отвратительной худобы, надел новую. Обнова скользнула по плечам, окутав невесомой нежностью и теплом. Широкий отложной воротник и длинные рукава были украшены незатейливым скромным кружевом, а с кончиков шнуровки на груди свисали два маленьких, едва заметных золотых бубенца. Рубашка пришлась ему впору, точно ее шила сама Госпожа Иголка из Солнечного Чертога.

— Я рада, что тебе понравилось.

Едва уловимым движением Элея оправила на нем ворот и, склонив голову на бок, удовлетворенно сказала:

— Не зря я потратила столько времени, растолковывая нашей портнихе, как и для кого надо шить. Она очень талантливая. Нет, правда, Пат! Не ухмыляйся! Я знаю, мадам Сирень для тебя — эталон мастерства, но наша Ланна тоже не просто так попала ко двору.

Шут и не думал принижать достоинства работы незнакомой ему портнихи из Брингалина. И улыбался только оттого, что был несказанно рад подарку. Он так и заявил королеве, не стыдясь этой своей по-детски искренней радости.

— Ваш подарок чудесен, — добавил Шут, проводя рукой по нежной шелковистой ткани рукава. — С того момента, как очнулся, я не знал большей радости, чем сейчас. Впрочем, — он задумался на миг, — для меня одно ваше присутствие — уже радость.

Шут говорил от чистого сердца, полагая, что королева и сама понимает, какая честь для него — каждый ее визит. Но Элея почему-то странным образом смутилась и, зардевшись, отвела глаза в сторону.

Шут удивился. Ему и раньше случалось делать королеве комплименты, однако прежде она неизменно одаривала его насмешливым взглядом, полным небрежения, как будто все слова господина Патрика не имели ни капли искренности.

Впрочем, с того момента как он набрался смелости извиниться перед Элеей, их отношения изменились. Он уже и сам не знал, кем видит его королева — другом или слугой, отголоском прежней жизни или призрачным гостем настоящей.

— Спасибо, — промолвил Шут, пряча растерянность за беззаботной улыбкой, и тотчас постарался перевести разговор в более понятное и привычное им обоим шуточное русло: — Да только ведь это я должен дарить вам подарки. День вашего рождения я столь бездарно пропустил, валяясь в этой кровати.

— О, Пат! — Элея махнула на него рукой. — Мне и так хватило даров и подношений. До сих пор не знаю, куда девать особенно оригинальные… — Она усмехнулась своим мыслям, и Шуту представилась гора несуразных вещей посреди аккуратной, почти аскетичной спальни королевы. — Вот, например, один барон подарил мне отделанный украшениями капкан на лисицу… Сам, разумеется, без охоты жить не может. Угодья у него — сплошные леса, и времени этот господин проводит там больше, чем с женой. И что, скажи, мне делать с его презентом? Ни в дело, ни для забавы. Или еще другой… привел мне ученую козу, которая умеет танцевать под дудочку. Патрик, ты представляешь — козу! С бантом на шее и золочеными копытцами.

Шут улыбался, слушая Элею, однако все, что говорила королева, было неважно. На самом деле он просто радовался ее смеху, любовался этим милым лицом, которое так хорошело от улыбки и румянца. И чем дольше Шут смотрел на свою чудесную гостью, тем очевидней становилась ему оглушительная, невозможная истина. Ясная, как день за окном…

Та истина, которую давно можно было бы понять, позволь он себе это понимание.

«Боги! — все внутри у него замерло, и мир поплыл цветными пятнами. — Да я схожу с ума… Нет! Нет!!!»

Но он мог отрицать это сколько угодно, а факт оставался фактом: из неприступной ледяной жены Руальда Элея превратилась для него в женщину, улыбка которой наполняла жизнь смыслом.

Это открытие потрясло Шута настолько, что он совершенно перестал слышать, о чем говорит Элея.

— Патрик? Эй! Ты в порядке?

О да… Он в порядке. Насколько это возможно для человека, который осознал, что желает лишь одного — быть рядом с той, чья судьба столь же далека от его собственной, как небо от земли… Что жаждет бесконечно видеть не кого-нибудь, а саму наследницу Белого трона.

Сердце его ударяло в грудь, точно взбесилось, Шут не знал, что сказать. Он мог только смотреть на нее, отчаянно вглядываясь в каждую черточку лица, которое вдруг стало совсем иным, чем прежде. Таким родным. Таким… единственным.

«Господи, я ли это?!»

— Пат?

«Элея… королева моя… Как же так вышло? В какой момент? Я слепой дурак! Руальд оказался прав, тысячу раз прав… тогда, в подземелье Брингалина. Ты всегда была в моем сердце. И это ты держишь меня на краю обрыва. Ты, а не чувство долга, не ребенок, не желание стать магом. Все пустое… Все лишено смысла. Все, кроме тебя…»

— Патрик, тебе плохо? — Элея протянула руку и осторожно коснулась его плеча. Так осторожно, словно Шут был соткан из стеклянных нитей. И эти медовые глаза… почудилось ему, или они действительно наполнились неподдельной тревогой? Он замер, боясь прервать хрупкое мгновение, наполненное такой неожиданной и такой бесценной нежностью. И все смотрел, смотрел в янтарную глубину, не умея оторвать взгляда, вымолвить слово, погружаясь все глубже… — Патрик…

Шут и сам не заметил, как встал, и, дрожа, взял ее руку в свои ладони.

«Моя королева», — в горле стоял горячий комок, и хотелось упасть перед ней на колени, чтобы вновь, как тогда год назад, ласковые пальцы прикоснулись к его голове.

Глаза в глаза.

Ему показалось, он видит в них целый мир. Мир, полный света и любви. Такой дивный, такой близкий.

И эта горячая ладонь в его руке… Шут не видел, но чувствовал, как солнечный поток струится из пальцев Элеи в его тело, возвращая ему жизнь.

«Моя королева… Боги, как же ты прекрасна! Почему я понял это только сейчас?»

На карниз окна с шелестом слетела птица, ударив крыльями о стекло. Шут вздрогнул и отвел глаза.

Впрочем, он уже понял, что пропал. Врать себе больше не было никакого смысла.

Шут глубоко вдохнул. Прикрыл веки на мгновение.

— Пат?

Милая, она ничего не понимала. Пугалась. Ждала от него ответа.

— Все в порядке, Ваше Величество. — Шут сглотнул и, не решаясь больше смотреть Элее в лицо, уставился на подол ее платья. — Простите… Я… просто расчувствовался что-то.

Он таки взметнул глаза на королеву и жалобно улыбнулся, будто извиняясь за свою слабость.

— Простите, — и поднес ее ладонь к губам, бережно коснувшись ими тонких белых пальцев.

Элея покачала головой. Она тоже не смотрела на него и, казалось, была растеряна. Ее взгляд блуждал в каких-то неведомых далях.

Когда королева ушла, Шут еще долго лежал, уткнувшись лицом в мягкий рукав, и вдыхал едва уловимый запах ее духов и чего-то еще, нежного и дарящего покой.

«Как же так? — думал он, слушая громкий стук своего сердца, которое все никак не желало успокоиться. — Столько лет я был рядом с ней. Столько лет терпел ее насмешки, думал, что она мила, красива, но… не более того. А на самом деле…»

Он перебирал в уме все их встречи, разговоры, взгляды. И давние, и те, которые имели место после побега из Золотой. И чем больше думал, тем больше убеждался: все годы он испытывал настоящее счастье, лишь когда Элея была рядом. Неосознанное, недозволенное счастье. Скрытое от него самого так глубоко, что со стороны и то было заметней…

Он никогда не признался бы себе в этом прежде.

Никогда.

Но предательство Руальда все перевернуло.

Король вычеркнул их из своей жизни — сначала Элею, а потом и Шута. Изменил судьбы некогда самых близких своих людей до неузнаваемости. Их характеры и взгляды на мир стали иными, и в этом новом мире не было и половины прежних границ.

Шут перекатился на спину. Разметав руки в стороны, просто лежал и смотрел в потолок, глупо улыбаясь. Он не искал больше ответов на свои вопросы, потому что знал теперь, чего хочет.

И что должен.

«Я найду твоего сына, мой король. Найду и верну тебе. А потом вернусь сам. На Острова. И до конца жизни буду самым верным слугой этой женщины. Мне ведь не дозволено большее. В отличие от тебя. Ну и пусть. Зато я буду рядом с ней. Всегда…»

5

— О, Пат! Сколько же можно спать? — голос Ваэльи выдернул Шута из его странных видений.

Сладко потянувшись, вновь ощутив нежное прикосновение новой рубашки, он улыбнулся и промолвил:

— А я и не заметил, как задремал.

Пожалуй, это было одно из тех немногих пробуждений, когда он не испытал смертельной тоски от возвращения в реальность. Шут сел, потирая глаза.

Ваэлья оглядела его придирчивым взглядом и довольно хмыкнула:

— Кажется, кому-то давно стоило навестить нашего бедного больного сиротку, потерявшего смысл жизни.

Шут смутился. Он открыл было рот, чтобы возразить, но в последний момент понял, что ничего, кроме глупостей, сказать не сумеет, и лишь пожал плечами, продолжая робко улыбаться.

— Вставай, дружок. Обед стынет, — Ваэлья похлопала его по ноге, укрытой одеялом, и выплыла из комнаты довольная, точно кошка после охоты.

Дважды звать не пришлось. Таким голодным Шут не был уже очень давно. С прошлой жизни.

В гостиной, залитой солнечным светом, вовсю суетилась Ваэльина кухарка. Эта женщина, прозываемая Микой, была ничем не примечательна не только на первый, но даже на двадцать первый взгляд — тихая, молчаливая, невысокого роста, непонятного возраста. Она носила невзрачные платья, волосы убирала под скромный чепец и на глаза появлялась, только когда приходило время подавать еду. Но боги, что это была за еда! Всякий раз, смакуя очередной кусок Микиной стряпни, Шут неизменно осознавал, как мало значит внешняя оболочка… как много сокрыто внутри. Ваэлья умела разглядеть в людях жемчужины их талантов или просто характеров. Как умели это и капитан Дени, и мадам Сирень, шившая свои наряды не для тела, но для души.

Увидев Шута, Мика сокрушенно покачала головой и демонстративно подлила в одну из тарелок еще целый черпачок своей похлебки. Шут даже на миг не усомнился — это именно его тарелка.

Впрочем, он не стал возмущаться: запах от миски исходил такой, что хотелось опустошить ее немедленно. Удивительно, но аппетит к нему, наконец, вернулся, поэтому Шут улыбнулся кухарке и скользнул за стол, усевшись напротив Ваэльи. Та уже расправила на коленях широкую салфетку и всем своим видом демонстрировала, что ждет только своего ученика.

Точно такая же салфетка лежала рядом с его тарелкой, но Шут на нее внимания не обратил, за что и поплатился немедленно.

— Пат! Ты под деревом вырос? Столько лет при дворе, а хорошим манерам так и не выучился! — наставница смотрела на него сердито, но в глубине ее глаз плескались смешинки. — Я понимаю, что жизнь в лесу пришлась тебе по душе, вот только в моем доме изволь вести себя, как подобает человеку твоего положения.

Она кивнула на салфетку.

— Возьми, пока не уделался. Знаю я вас, мальчишек… даже нарядную одежду ничего не стоит обляпать жирным соусом. А матушка Кера должна потом отстирывать!

Шут старательно изобразил покаяние, нацепив на лицо примерно такое же выражение, какое было у внучка мадам Сирень, когда тот разбил кружку. А потом почел за лучшее послушно повязать салфетку на шею. Новая рубашка действительно стоила того, чтобы ее поберечь.

— Я исправлюсь, — сказал он голосом примерного маленького баронета и отправил в рот полную ложку супа. На несколько минут, пока не опустела тарелка, Шут забыл обо всем. Только вычерпав похлебку до дна, вспомнил про Ваэлью и решил, что теперь можно и беседы беседовать. Оторвав взгляд от миски, он увидел на лице наставницы ту самую женскую улыбку, которая означала нечто вроде: «Ну вот, я все-таки добилась своего!». К чему эта улыбка относилась, Шут не понял, а спрашивать не рискнул. Просто улыбнулся в ответ и задал совсем другой вопрос:

— Матушка, а что там путешествие, которое затеяла Элея? Она говорила, будто из-за меня… Но теперь ведь нет нужды плыть так далеко, верно? Да еще и в эти шторма. Скверное время для морских походов.

Шут был искренне уверен, что королева считает точно так же. Не говоря уже о ее отце.

— Да, Патрик, — Ваэлья кивнула, — нужды нет. Но отменять дела теперь поздно. Как ты понимаешь, существует официальная причина путешествия на материк. И официально принятые Советом решения касательно этого вопроса. На скаку с коня не сходят. Плавание состоится… Просто его начало было отложено из-за недомогания нашей дорогой наследницы. Она ведь умудрилась всех убедить, что ее присутствие среди послов совершенно необходимо.

— О… — растерянно произнес Шут. — Значит, скоро она покинет Острова?

Радость истаяла мгновенно, как дым от свечи, которую внезапно задул ветер.

— Боюсь, что так, — ведунья смерила его обеспокоенным взглядом, почуяв неладное. Да и было бы чего там чуять… Шут даже не пытался справиться с выражением отчаяния на лице.

— Ведь это надолго… — Он развязал салфетку, положил ее на стол перед собой, пытаясь вникнуть в суть замысловатого узора из темно-синих завитков. Пытаясь не думать о том, что очень скоро боги лишат его единственной радости в этой клятой жизни.

— Патрик… Ну ты чего опять? — Ваэлья встала из-за стола и, обогнув его, подошла к Шуту. Встала за стулом и тихонько опустила его голову себе на грудь, прижала прохладные пальцы к вискам. — Тонкий совсем стал. Хрупкая ты душа…

Шут замер, растворяясь в живительном потоке энергии, окутавшем его. Почти мгновенно разум очистился от всякой тревоги, стало спокойно и захотелось просто бесконечно молчать. Чтобы ни одна мысль не нарушила целительную тишину.

— Тебе сколькому еще нужно учиться, — негромко прозвучал голос наставницы. — Ты многое забыл из того, что я тебе говорила. Многое просто не понял. Но понять придется. Понять и научиться. Сейчас ты такой слабый… мне даже страшно выпускать тебя из дому. Но ты и сам ведь уже осознал, что жизнь не будет прежней. Ведь осознал, верно? Пришло время стать сильным. Достаточно сильным, чтобы постоять за себя, когда рядом не будет ни защитника-короля, ни наставницы, которая вправит душевные переломы. Теперь ты — сам за себя.

Да… Шут знал, что это так.

6

Ваэлья пообещала узнать точней, когда корабль Элеи покинет Острова. Она оставила Шута со своей библиотекой, зная, что тот всегда был охоч до книг, и до вечера уехала в город по делам.

Но Шуту, который и на свою собственную жизнь смотрел теперь с тоской, чужие истории более не казались ни волнующими, ни даже просто интересными. Впрочем, он честно попытался занять себя полезным чтением, да только вот строки расплывались перед глазами, а слова были лишены всякого смысла. Какое-то время он упрямо пытался вникнуть в содержание книги, которую уже давно искал и вдруг нашел у наставницы, но вскоре понял, что это совершенно бесполезно. Каждая новая фраза не увязывалась с предыдущей, и ему несколько раз приходилось заново пробегать глазами одни и те же предложения. Осознав всю тщетность этого занятия, Шут со вздохом отложил книгу и, подперев опущенную голову руками, уставился в никуда. Волосы, как обычно, свесились ему на глаза, скрыв от взгляда половину комнаты. Шут бездумно двигал носком ноги, катая туда-сюда позабытый матушкой Керой клубок темной шерсти. После чудесных рук Ваэльи, мыслей по-прежнему было мало, и Шута это устраивало. Конечно, он без труда мог бы по новой начать обдумывать все, что так заботило и волновало, но зачем?

Скрипнула створка двери, и Шут, вскинув голову, увидел, как в гостиную вошел рослый парень в скромном темно-зеленом наряде. Модный болотный цвет…

«Слуга Ваэльи», — узнал его Шут. Год назад он уже видел этого работника мельком, но тогда наставница очень быстро отослала парня из дома на все то время, пока занималась со своим новым учеником.

Слуга вежливо, но без особой расторопности поклонился и, подойдя к полкам с книгами, принялся искать что-то, перебирая корешки фолиантов так уверенно, точно они были его собственными. Шут с любопытством разглядывал парня, пытаясь понять, каков этот человек и почему он позволяет себе подобное. Ваэлья ничего не рассказывала о нем, только порой, беседуя с другими обитателями дома, упоминала имя слуги. Раол, кажется.

Парень, судя по всему, никак не мог найти искомое, и Шут не то догадался, не то на ухо кто шепнул…

— Эй, — дружелюбно окликнул он слугу, — тебе не это, случайно, надо? — и показал ту самую книгу, которую так и не осилил дальше первой страницы.

Раол нахмурился. Разглядев пухлый томик в руке у Шута, он кивнул, но не подошел, а остался стоять у полок. Лицо слуги отразило всю палитру чувств — от разочарования до привычного Шуту небрежения, которое у парня не достало умения скрыть.

Странно. Уж этому человеку господин Патрик при всем желании не успел бы попортить жизнь. Раола, в отличие от старого добряка Пера, ни разу не просили возиться с хворым гостем Ваэльи. А в прошлый раз, только познакомившись с ведуньей, Шут видел молодого слугу всего несколько раз, да и то все больше издали.

Может, просто он по природе своей такой хмурый?

Шут встал сам и протянул книгу:

— Возьми. Мне все равно сейчас не нужно. — Увесистый томик заметно подрагивал в его вытянутой руке. А Раол стоял, будто примерз. — Ну как хочешь, — Шут пожал плечами и, оставив книгу на столике у кресла, направился к двери. Он не испытывал никакой радости уговаривать этого чудака, да и вообще находиться с ним в одной комнате.

«Ваэлья, похоже, многое ему позволяет, — подумал он, покидая гостиную. — Ну да это не мое дело».

Шут вернулся в свою комнату и, отыскав по углам вчерашние луковицы, принялся отрешенно подбрасывать их. Руки его стали несколько послушней, а траектории полета «мячиков» уже не походили на результат нервных конвульсий. Впрочем, до нормального узора было еще так же далеко, как до прыжков через голову и здорового цвета лица.

Но Шут об этом не думал.

«Я могу, — говорил он себе, посылая очередную луковицу в полет. — Я могу».

Эта мысль становилась его молитвой.

«Я могу».

Но в конце концов уставшие пальцы не удержали скользкую луковую головку, и та упала, по обыкновению закатившись под кровать. Шут вздохнул и наклонился, чтобы поднять беглянку. Однако в тот момент, когда он протянул руку к луковице, в глазах у него резко потемнело, а цветной половик, сшитый из таких же лоскутов, как одеяло, вдруг, крутанувшись, ринулся навстречу. Шут едва сумел удержаться на ногах, вцепившись в край своей постели. Он с досадой помянул демонов и аккуратно сел на пол. Несколько минут пришлось просто хлопать глазами — в ожидании, пока исчезнут из поля зрения острые колючие искры.

— Вот так… — пробормотал Шут, осторожно поднимая голову. Вставать с половика было боязно. Ему очень не хотелось, чтобы фокус с головокружением повторился. С другой стороны — сидеть так посредь комнаты тоже не входило в его планы. Упаси боги, явится еще матушка Кера и застанет в таком виде. Начнет причитать на весь дом. И даже этот сыч Раол услышит, что болезный господин Патрик опять изволил всех напугать своей немочью.

Шут не сдержал смешок, представив брезгливое выражение на физиономии молодого слуги. Но смех смехом, а на самом деле ему вовсе не хотелось напоминать всем о своей слабости. Крякнув, он поднялся, стряхнул луковую шелуху, приставшую к ладони, и вдруг замер, настигнутый мыслью, которая должна была прийти ему в голову еще в обед, но отчего-то подзадержалась…

«Зачем оставаться на Островах? — думал он с нарастающей радостью. — Что меня держит здесь?»

Шут озадаченно посмотрел на свое отражение в окне, будто ища ответа у того тощего человека с темными синяками вокруг глаз. У этого бледного незнакомца, что насмешливо кривил губы по другую сторону стекла.

«Да… красавчик, — подумал он, показывая язык двойнику, который, разумеется, ответил тем же. — Девицы из Чертога в обморок попадают от восторга, когда увидят своего дорогого господина Патрика… А впрочем, я давно уже им не дорог».

Но и на Островах его, в самом деле, ничто не держало.

Кроме того, Шут подозревал, что нескоро попадет во дворец к Руальду. Нечего там делать без мальчишки. Да, все обвинения с королевского дурака сняли, Шут это знал. Но понимал и другое: появление в Золотой все равно повлечет за собой многочисленные допросы, которые, может, и назовут из вежливости как-нибудь иначе, но сути малоприятных бесед это не изменит. А что он скажет? Поведает о неведомых магах, чьи лица были сокрыты масками? Глупо… Кто ему поверит? Всем известно, что такие маги только в детских сказках остались. Да и спросят обязательно, зачем это, мол, они так с вами обошлись, господин Патрик? Чем беглый шут поднапакостил могущественным колдунам?

Нет, как ни крути, а отчитываться перед Торьей Шут не испытывал ни малейшего желания! И уж вовсе не представлял, как посмотрит в лицо королю… Знал, что груз вины, и без того едва выносимый, раздавит его окончательно, когда он увидит полные безысходной тоски глаза Его Величества. Но Шут скучал. Сильно скучал по Руальду. И боль короля, стоило лишь задуматься о нем хоть на миг, чувствовал так остро, будто все еще был связан со своим другом невидимой нитью.

Слишком нестерпимая боль, чтобы впускать ее в себя, где и своей-то невыносимо много…

Так что он старался пореже вспоминать о Руальде. Как бы сильно ни тосковал о нем.

На следующее утро Шут проснулся от запаха лука, который распространялся не иначе как из-под кровати. Вероятно, вчерашний «мячик» основательно пострадал при падении, и за ночь его мятые бока успели подгнить, ибо в комнате стараниями матушки Керы всегда было тепло.

Шут поморщился и, потирая сонные глаза, выполз из постели. Опустившись на четвереньки, он заглянул под кровать и вытащил причину своего малоприятного пробуждения. Сердясь на себя и на луковицу, он открыл окно и зашвырнул злополучный овощ прямо в сад, где тот бесследно канул в сугроб. Однако уже в следующий момент Шут словно очнулся… Он рассмеялся и, сладко потянувшись, возблагодарил богов за утро, которое началось с луковой вони. Пусть запах был противен, но сам факт такого пробуждения означал, что силы вновь возвращались к нему. Прежде Шут спал до полудня, не взирая ни на яркий солнечный свет, ни на гомон детей за окном, ни даже на появление в комнате Ваэльи, которая, как выяснилось, все эти дни приходила и потихоньку лечила его, пока Шут блуждал по обрывочным дорогам чужих жизней. Она призналась в этом только вчера вечером, когда они на пару наслаждались вином у очага гостиной. Шут даже не удивился, однако от смущения едва не уронил кубок и долго смотрел на свое отражение в его мерцающей рубиновой глубине, не решаясь поднять глаза. В тот момент он отчаянно силился понять, чем заслужил такую заботу. Но спросить об этом постеснялся.

В тот же вечер Ваэлья сказала ему дату отплытия. Совсем близкую. Не пройдет и недели, как корабль покинет гавань и, подставляя паруса сердитому ветру, устремится к берегам материка.

Шут понимал, что неделя — это слишком, слишком мало. У него почти не оставалось времени восстановить силы. Но… Когда потом выпадет шанс доплыть напрямую до Диких Земель? Ведь если и начинать поиски, то там: Нар говорила, в ее родных землях все еще живо знание о Силе. Шут решил — это знак ему от богов. Указание, что делать.

Оставалось самое главное — убедить королеву взять его с собой.

Она ведь обязательно воспротивится.

7

— Нет, Пат! Не будь безумцем! — Элея стиснула губы и отвернулась так резко, что подол синего платья еще с шелестом рассекал воздух, когда она уже замерла неподвижно, обхватив себя за плечи.

— Ваше Величество… Ну право, не нужно спорить. Я так решил, — Шут мучительно хотел прикоснуться к этим затвердевшим плечам. Ему не нравилось видеть Элею сердитой. И уж тем более — расстроенной. А вышло все именно так.

Он собирался начать издалека и умными околотками подвести беседу к неизбежному логичному выводу — ему надо плыть на этом корабле. Но Элея все поняла молниеносно и даже весомых доводов не позволила привести: сверкнула гневно своими медовыми очами и заявила Шуту, что он дурак. Это была, конечно, не самая свежая новость… Но дальнейшие попытки убедить ее в обратном оказались уже бессмысленны.

— И прекрати называть меня «величеством»! — она вновь метнула в него острый, как кинжал, взгляд. — Ты не хуже других знаешь, что я давно не королева!

— Для меня вы всегда королева, — простодушно ответил Шут. Брови у Элеи дрогнули. Странно так, жалобно…

— Пат… Ты… ты невыносим! — Она устало опустила руки, отмахиваясь от него. — Делай что хочешь…

Шут растерянно моргнул.

— Ну, я ведь действительно должен… — тихо произнес он, пытаясь оправдаться. Однако королева — его удивительная, милая королева — больше не желала ни видеть, ни слышать «невыносимого» господина Патрика.

Шелестя своими юбками, она покинула гостиную, оставив Шута бессильно смотреть ей вслед.

— Элея… — прошептал он, когда шаги наследницы стихли за дверью в кабинет Ваэльи. — Я же сказал правду…

«Наверное, боится, что я стану обузой в пути, — подумал Шут с горечью. — Или вовсе не хочет видеть рядом с собой такого убогого. Конечно. Стыдится меня…»

Он опустил голову и понял в этот миг, что на самом деле холодная тоска все это время хищно таилась у него за плечом. А теперь, самодовольно ухмыляясь, выползла из тени и стиснула в железных объятиях, увлекая на самое дно трясины.

Шут вернулся в свою комнату и ничком упал на кровать, до боли в пальцах сдавил подушку, уткнулся в нее лицом, желая лишь одного — исчезнуть. Перестать быть. Раствориться в этой тоске и кануть в небытие.

Когда в дверь коротко стукнули, он попытался сделать вид, будто спит и ничего не слышит, но голос Ваэльи, прозвучавший за его спиной, был верным доказательством того, что обман не удался.

— Хватит Пат! Думаешь, я ничего не чувствую? От твоей печали скоро цветы завянут.

Шут едва не залез под одеяло от стыда, но, поскольку он давно вышел из того возраста, когда это допустимо, пришлось оторваться от измятой подушки и встать, смущенно отводя глаза в сторону. Стоило сказать что-нибудь умное, объяснить… Но Шут стоял молча, смотрел в пол, только за грудиной тяжело ухала зажатая в комок боль.

— Пат… — Наставница не попыталась заглянуть ему в глаза. Просто подошла и обняла. — Что мне с тобой делать? — теплые руки скользили по затылку, по плечам, по спине, стряхивая всю хмарь, возвращая надежду. — Куда ты силы тратишь, мальчик?

Шут понимал — ведунья права. Но как объяснить, что он и хотел бы, да не может справиться с этим своим болотом?..

— Не обижайся на Элею, — Ваэлья откуда-то все знала. Вздохнула, будто раздумывая, стоит ли продолжать. — Поверь… она будет рада твоему присутствию на корабле гораздо больше, чем это могло тебе показаться.

Шут почувствовал, как полыхнули щеки, и еще ниже опустил голову, надеясь, что наставница ничего не заметит.

— Дети… Какие вы оба еще дети, — промолвила Ваэлья, отпуская Шута. — Тебе действительно нельзя сейчас никуда плыть, но… Ох, боги, я знаю — твое решение правильное.

Шут вскинул удивленные глаза, не веря в то, что услышал. Да только Ваэлья не глядела на него, она прижала кончики пальцев к бровям и, похоже, видела нечто совсем далекое от этой комнаты.

— Я соберу тебе с собой разные травы. Будешь заваривать каждый день, пока не кончатся. Они дадут тебе силы и помогут вернуть утраченные способности. А сейчас идем, хватит предаваться печали. Все ведь хорошо.

Конец ознакомительного фрагмента.