Чудовищный розыгрыш. Серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4

Екатерина Трубицина (2024)

Продолжение. Достояние Точки Выбора — пять загадочных коротких фраз с едва уловимым намёком на невероятно глубокий смысл. Пытаясь расшифровать собственное послание из глубин внутреннего мира, Ирина Палладина кардинально меняет образ жизни и… Сталкивается с вопросом, который звучит до боли банально, но в ответе на него скрыт ключ к пониманию, как минимум, одной из пяти фраз. Той самой, в которой упоминается то, что она нашла, отправившись почти два года назад по старой тропе убыхов, следуя совету старухи-знахарки из рода шапсугов. Иру снабдили ответом на банальный вопрос. Однако это не помогает ей разгадать, как то, что она нашла, может быть связано с человеком, который вызывает у неё такой грандиозный панический страх, что даже всего лишь находиться рядом с ним она может только благодаря титаническим усилиям воли.

Пробуждение

Ира «проснулась» так, как просыпаются посреди ночи от грохота или вспышки света, в холодном поту с дико колотящимся сразу по всему телу сердцем и с кучей вопросов типа «кто я?», «где я?» и «что это было?».

Правда, в Ирином случае, ничего нигде не вспыхивало и не грохотало. И вообще, формально, в этот самый момент она не находилась в состоянии физиологического сна.

Но холодный пот пробил, и сердце, прикинувшись птичкой залетевшей в форточку и теперь в панике пытающейся преодолеть невидимую преграду из оконного стекла, ошалело билось, куда ни попадя, от пяток до макушки головы. И вопросы «кто я?», «где я?» и «что это было?» тоже встали на повестке дня ребром.

То, что она — Ирина Борисовна Палладина, работающая печатником в рекламном агентстве, названием которого ей никогда не приходило в голову поинтересоваться, Ира разобралась быстро. А то, что в данный момент она находится на своём рабочем месте и измывается над ламинатором посредством фольгирования каких-то грамот, одновременно не давая покоя принтеру, печатающему тщательно выдизайнеренные страницы меню для какого-то кафе, обнаружилось само собой.

Но вот с тем «что это было?»…

Впрочем, «что это было?», Ира поняла даже раньше, чем выяснила, кто она, где находится и чем занимается.

В этот знаменательный день Ире продолжал «сниться» её, казалось, уже пожизненный «сон». В соответствие с правилами этого «сна» она, как обычно, встала по утру, привела себя в порядок и, выйдя из кустов бирючины между Красной и Кубанской, попыталась долететь до работы, но у неё не вышло, вследствие чего пришлось топать к офису ножками.

У дверей «избушки» в «наряде» из желтоватого сайдинга она оказалась одновременно с Димой, что тоже стало почти традиционным. Затем, как обычно, с интервалом в минуту-две подошли остальные труженики бескрайних полиграфических полей рекламы, и все вместе уселись за утренний «лёгкий» перекус, стараниями Лиды больше смахивающий на банкет.

Чуть позже, как обычно, в офис стремительно ворвалась Гаянэ Суреновна, шарахнув дверью об стену так, что несчастная «избушка» вздрогнула, будто от землетрясения баллов 5-6-ти. И, как обычно, на мирно чаёвничающую компанию из уст Гаянэ Суреновны обрушился скороговорочный шквал информации, который Лида безуспешно пыталась сдержать с помощью спешно вручённых Гаянэ Суреновне пирожка и чашки чая.

Дальше Ире «снился» стандартный рабочий день, прервавшийся, как обычно, на обед, через четыре часа после начала.

И вот, после обеда… Где-то примерно через полчасика…

Недостатком слышимости «избушка» не страдала и страдать не собиралась. Ира никогда не прислушивалась к тому, что творится на первом этаже, но всегда слышала монотонное воркование Лиды, Яны и Ромы, если таковое имело место, либо радостные излияния Димы, либо отчаянно-эмоциональные вопли Гаянэ Суреновны.

В информационное наполнение ни одного, ни другого, ни третьего Ира никогда не вникала. Всё, что касалось её непосредственно, ей сообщали по мобильнику, либо лично, поднявшись к ней на второй этаж. Гаянэ Суреновна, как обычно, всегда делала и то, и другое.

Посетители в «избушку» заглядывали крайне редко. От этой необходимости их избавляли доблестные усилия Димы и Гаянэ Суреновны, лично навещавших всех клиентов на всех этапах работы с ними.

Само собой, не последнюю роль в связях с жаждущей полиграфической продукции общественностью играли телефонная связь и электронная почта. Но всё же, если бы не старания Димы и Гаянэ Суреновны, частота заглядывания посетителей в «избушку» не увеличилась бы, а вот необходимость связываться с ними по телефону или через интернет если б каким-то чудом и не достигла нуля, то очень сильно к нему приблизилась бы.

В общем, человеческие голоса, отличные от голосов Лиды, Яны, Ромы, Димы и Гаянэ Суреновны, своим звучанием исключительную слышимость «избушки» не баловали. Ежели такое всё же случалось, Ира краешком внимания лишь констатировала, что в их «тихую» обитель в кои-то веки некто забрёл, и не утруждала себя любопытством по поводу, кто бы это мог быть.

Голос, прозвучавший через полчаса после обеда тихим «Добрый день», едва зацепившись за краешек внимания, захватил его целиком. Да так, что у Иры выступил холодный пот, сердце принялось играть в залетевшую в форточку птичку, и градом посыпались вопросы: «Кто я? Где я? Что это было?».

А было то всего-навсего «Добрый день», произнесённое тихим голосом Станислава Андреевича Радного.

Ира уронила на стол обёрнутые фольгой две грамоты. Ламинатор продолжал крутить горячими валами, недоумевая, с чего это между ними перестали протискиваться золотистые блестяшки. Принтер, между тем, выплюнул последнюю страничку меню и притих, радуясь, что от него, похоже, хоть ненадолго отстали.

В холодном поту выяснив, кто она и где она, Ира пыталась уговорить сердце, если ему так охота колотиться с остервенением, хотя бы выбрать для этого занятия более локализованное в пространстве тела место дислокации.

«Боже мой!!! Да что это такое?!!! Нет! Так нельзя! Он мне ничего плохого не делал и даже наоборот!!! Какие черти приволокли его сюда из его Парк Отеля?!!! Да там, небось, рекламных агентств по пять штук на каждом этаже и ещё по два между этажами и ещё восемьдесят восемь в округе!!! Какого, блин… его сюда принесло?!!!

Так! Всё! Тихо! Успокаиваемся. Успокаиваемся. Успокаиваемся. Ну пришёл. Ну и что? Вон, мирно беседует себе с Гаянушкой и меня не трогает.

Да в конце концов!!! Сколько можно!!! И чего я на него так реагирую?!!! В прошлом году ведь в течение без малого четырёх месяцев почти каждый день видела, и ведь ничего страшного не случилось!!! Сейчас-то чего?!!!

Так!!! Всё!!! Тихо. Тихо. Спокойно».

Пока Ира пыталась втолковать себе-любимой, что посещение Станиславом Андреевичем Радным её места работы ей ничем не угрожает, даже если ему вдруг взбрендит посетить её вотчину на втором этаже, в это самое время Станислав Андреевич мирно разговаривал с Гаянэ Суреновной. О чём, Ира, всецело занятая паникой, не уловила, хотя слышала отчётливо каждое произнесённое внизу слово.

Усилия успокоиться убивали своей тщетностью. Ира с трудом заставила себя вернуться к ламинатору, а когда он выдал ей два смятых с перекошенной фольгой листка в полной уверенности, что именно этого от него в данный момент и хотели, Ира поняла, что она больше не спит.

Явь предстала во всей своей красе, не оставляя сомнений в том, что она — не сон.

В это время внизу Радный Станислав Андреевич тихим голосом сказал «До свидания», и вскоре со двора донёсся шелестящий звук уезжающей машины.

Ира тупо смотрела на испорченные грамоты, крепко зажатые в руке. Только что завершившийся «сон» вспоминался с трудом, и вообще, «спросонья» соображалось туго.

— Надо отпечатать, — сказала сама себе Ира вслух и направилась к принтеру.

Там она обнаружила целую стопку готовых листков меню. Снова посмотрела на крепко зажатые в руке грамоты и, наконец, сообразив, что нужно с ними сделать, бросила их в коробку с обрезками бумаги.

— Нет. Сейчас только напорчу, — сказала она сама себе, выпила воды и спустилась во двор перекурить.

Сквозь тёплую духоту накрапывал дождик. Ира оглядела себя. На ней были надеты джинсы и футболка.

Она села на лавочку и не придумала ничего лучше, как позвонить Радному.

— Здравствуйте, Станислав Андреевич.

— Стас, — поправил он её.

— Извините. Стас.

— Здравствуйте, Ира. Рад Вас слышать.

— Спасибо, что заставили проснуться.

— Всегда рад помочь. В том числе, и в качестве будильника.

Что сказать дальше, Ира не изобрела. Немного послушав её натянутое молчание, Радный усмехнулся.

— Ира, всё нормально. Всё будет хорошо.

— Да, — тупо ответила Ира, чувствуя, как жар объял лицо.

«Какого чёрта я ему позвонила?!»

— Ира, прошу прощенья за прямоту. Если я правильно понимаю, Вы позвонили мне в состоянии близком к аффекту, на самом деле, не желая этого делать.

— Извините, — промямлила Ира, от стыда готовая провалиться сквозь Землю.

— Не волнуйтесь. Ничего страшного.

— Да. Конечно, — продолжала мямлить Ира, горько сожалея, что провалиться сквозь Землю, у неё нет ни единого шанса.

— Ира, я заеду за Вами вечером.

Ира чуть было ни завопила «Что?????!!!!!!!», но вовремя удержалась и, прекрасно понимая, что «Ира, я заеду за вами вечером» — это не предложение, а постановка её в известность, выдавила:

— Хорошо.

— Тогда, до вечера.

— Ага, — вырвалось из Иры так, что она была искренне рада, что «услышал» сие только её мобильник.

Ира выкурила ещё одну сигарету, размышляя о том, что «пробуждение» приятным назвать сложно. Заходя обратно в «избушку», она столкнулась нос к носу с Гаянэ Суреновной.

— Ира, Вам нездоровится? — забеспокоилась та.

— Нет-нет! Всё в полном порядке, — поспешила успокоить её Ира.

Гаянэ Суреновна ей не поверила, затащила в свой кабинет, усадила в кресло и всполошила Яну и Лиду.

Ни с того ни с сего, Ире стало весело. Она представила, как её заставляют проглотить таблетку анальгина и запить её валокордином.

К счастью, мелькнувшее в воображении изуверство далее воображения не продвинулось. Яна просто принесла стакан ледяной воды, а Лида с причитаниями рассказала о магнитных бурях. Гаянэ Суреновна предложила отвезти Иру домой.

— Спасибо. Со мной всё в порядке. Просто духота такая, — отбивалась Ира. — К тому же, работы валом.

— Да не таким уж и валом, — ответила Гаянэ Суреновна. — Меню Вы уже распечатали, только разобрать осталось. С этим и Лида справится. И грамоты почти все готовы. А остальное может и подождать.

— Я слышала, что заказчик приходил.

— Ему аж на среду, аж на следующей неделе, в смысле не на этой неделе, которая будет, а аж через неделю.

Ира чуть было не спросила: «а какой сегодня день?», — но вовремя притормозила и услышала куда более заинтриговавшую её информацию.

Оказалось, что Радный аж с середины декабря числится среди постоянных клиентов приютившего Иру рекламного агентства.

Минут через десять состояние Иры перестало вызывать опасения Гаянэ Суреновны, и та отпустила её трудиться дальше.

Поднявшись к себе, первым делом, Ира выяснила дату. Оказалось, что нынче на дворе пятница, и… 27 мая.

Ира смутно припоминала, что знала об этом в своём «сне».

Рабочий день потёк дальше. Спасительные грамоты, меню, афиши, флаеры и визитки не давали залезать в голову не относящимся к ним мыслям.

Ровно в шесть вечера позвонил Радный.

— Ира, я жду Вас.

— Я сейчас.

Гаянэ Суреновна часа два назад уехала в Адлер. Димы тоже не было. Он повёз в кафе готовые меню. Яна, Рома и Лида неспешно собирались покидать офис.

Заглянув в дверь, Ира бросила им «Пока!» и вышла из «избушки».

Машина Радного стояла во дворе. Он распахнул Ире дверцу. Ира села.

— Добрый вечер.

— Добрый, — ответил Радный на Ирино приветствие и вырулил на узенькую ухабистую дорожку.

— Стас, извините меня, пожалуйста, за этот дурацкий звонок.

— Ира, в извинениях нет необходимости. Я ждал Вашего звонка. Так что всё в полном порядке.

Работа не давала Ире подумать о предстоящей встрече. Даже, когда Радный позвонил, Ира ответила ему машинально и машинально вышла из офиса. Единственное, что заботило, ей не хотелось, чтобы кто-либо видел, как именно она покинула «избушку». Никто и не видел, и усилий с Ириной стороны для этого не потребовалось.

А теперь Иру разом накрыли все чувства, которые в ней вызывал Радный. Страх, восторг, неловкость. Она потерянно молчала.

— Ира, — начал Радный, едва они уютно встроились в пробку на Курортном проспекте, — для меня не секрет, что Вы сейчас чувствуете, да и вообще чувствуете, когда нам с Вами приходится общаться.

Радный оторвал взгляд от дороги и кинул его на Иру. Ира вжалась в сидение.

— Хочу Вам заметить, Ира, Вы невероятно сконцентрированы на себе. Скажите, ведь Вам ни разу не пришло в голову попытаться представить, что испытываю я в Вашем присутствии. Не так ли?

— Знаете ли, Стас, судя по Вашим внешним реакциям, сложно представить, что Вы вообще хоть что-то чувствуете.

— Серьёзно? — спросил он с едва заметным намёком на шутку.

— Я хорошо помню нашу с Вами первую встречу… — начала Ира.

Радный перебил её:

— Сомневаюсь, что Вы можете помнить нашу с Вами ПЕРВУЮ встречу.

— Почему? Я прекрасно помню, как мы с Вами впервые встретились. Это было зимой, около двух с половиной лет назад в офисе Игоря Афанасьевича Барсавина… — бойко выдала Ира, в ужасе осеклась и с трепетом в голосе добавила. — Я имею в виду, в этой жизни.

— Я тоже. Так вот, то была ДАЛЕКО не первая наша с Вами встреча. Даже в этой жизни.

Автомобильная пробка решила стать временной бесплатной парковкой. Радный выключил зажигание и сосредоточенно смотрел на Иру, которая продолжала пребывать в шоке. Он выждал, дав ей возможность немного прийти в себя, и продолжил:

— Впрочем, для Вас она действительно, в некотором роде, была первой. Но для меня — нет.

Пробка вяло поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу, перестав сверлить им Иру.

— Самая первая наша с Вами встреча в этой жизни состоялась 3 июня 1981 года в Дендрарии. В составе своих одноклассников по художественной школе Вы вышли туда на пленер. Они рисовали пейзаж. Вы же самозабвенно создавали портрет дракона по имени Пэфуэм, старательно маскируя его пейзажем.

Ира не помнила с такой точностью дату — даже год — но сам этот эпизод не забыла.

Учащиеся её группы, как обычно перед занятием на пленере, собрались у художественной школы, которая тогда располагалась в здании дачи Барсовой, и оттуда пешком отправились в Дендрарий. Там, расположились в Нижнем парке у пруда с лебедями.

Ещё когда Ира только готовила для себя рабочее место, её охватило необъяснимое волнение, переросшее в захватывающий дух восторг, как только она, прежде чем сесть на раскладной стульчик, обернулась в сторону гор.

Предполагалось, что Ира будет рисовать деревце земляничника, но её поразила открывшаяся взгляду панорама. Сочетание переднего, среднего и дальнего планов отчётливо складывалось в очертания дракона.

Забыв обо всём на свете, Ира немного изменила положение своего рабочего места, подстраиваясь под ракурс, в котором проявлялся дракон, и растворилась в работе.

Радный точно поймал момент, в который Ира вынырнула из воспоминаний, и продолжил:

— Пэфуэм не ожидал, что Вы способны видеть его, и пришёл в восторг, который, правда, старался не особо выражать, дабы справиться с ролью натурщика.

— Но я… — попыталась возразить Ира.

— Хотите сказать, что Вы не видели Пэфуэма? Ира! А кого же Вы тогда рисовали, а?

Пробка двигалась всё увереннее. К тому же, они как раз находились у перекрёстка с Первомайской, откуда пытались выехать на проспект несколько автомобилей. Радный не отрывал взгляд от дороги, но Ира заметила, как из его глаз вылетела весёлая искорка.

— Даже преподавательница Ваша заметила. Хорошо ещё, подошла она к Вам лишь тогда, когда Пэфуэм уже основательно оброс пейзажем.

— А Вы?

— Что, я?

Вяло ползущая пробка снова остановилась, и Радный, оторвав взгляд от дороги, посмотрел на Иру. Она этого не ожидала и вздрогнула, слегка отпрянув. Радный сделал вид, будто не заметил.

— На какой стадии Вы увидели работу? — спросила Ира.

— С самого начала. А Вас — ещё раньше.

Поворот на Горького из-за нескольких маршруток, отчаянно рвущихся к остановке из не располагающего к этому ряда, ненадолго завладел вниманием Радного.

— Отец часто привозил меня летом в Сочи, но больше, чем на неделю-две, мы здесь не задерживались. Приезжал он сюда на неофициальные мероприятия, на которых присутствие лиц детского возраста не предусмотрено. Останавливались мы обычно в санатории «Россия», который теперь именуется SPA-отелем «Родина».

Как правило, я оказывался на попечении немолодой, отличающейся особой ответственностью горничной, которую на это время освобождали от её прямых обязанностей.

Тот приезд был первым, когда отец решил, что я сам смогу позаботиться о себе. И остановились мы тогда не в «России», а во «Фрунзе».

Разнообразием мои предыдущие посещения Сочи не отличались. В Дендрарий в этой своей жизни я тогда попал впервые.

Вообще-то не попал, а целенаправленно отправился.

Видите ли, мне довелось быть знакомым с Сергеем Николаевичем. В смысле с Худековым. Естественно, не в этой жизни.

Мы не были друзьями. Да и само знакомство носило поверхностный характер. Знал я его больше заочно по Петербургской газете. В Санкт-Петербурге мы и встретились с ним первый раз лично у кого-то в гостях.

Потом я проездом был у него в Ерлино. А потом мне посчастливилось увидеть купленный им участок на Лысой горе, который тогда как раз расчищали под сады.

Я был значительно старше Сергея Николаевича и до закладки Дендрария не дожил, но о его проектах знал. Так что любопытство моё имело веские основания.

— Стас, извините, что перебиваю.

— Спрашивайте.

— А как это — помнить свои прошлые жизни? Как это ощущается?

— Хороший вопрос. С обычной памятью, то есть, с памятью на прошедшие события текущей жизни, это не имеет ничего общего. На что это похоже? Трудно сказать. Тем более мне.

Ну как Вы, к примеру, объясните с рождения слепому, на что похоже зрение? Вы же понятия не имеете о наборе его ассоциаций. Можно сказать, что зрение — это не слух, не осязание, не обоняние, не вкус.

Так и я могу лишь сказать, что память событий прошлых жизней совершенно не похожа на память событий жизни текущей.

Вам, Ира, не совсем чужда память прошлых жизней. Ведь Вам удалось ярко вспомнить один момент своей собственной прошлой жизни.

— Насколько я знаю, не без Вашей помощи.

— Верно. А потому это Ваше воспоминание нельзя считать полноценным и брать в качестве достоверного примера. Но всё же, отдалённый вкус ощущения памяти прошлых жизней Вы, если постараетесь, сможете уловить.

Радный сделал наполненную смыслом паузу и, пользуясь напрочь обездвиженным состоянием, в которое вновь впала вереница автомобилей, многозначительно посмотрел на Иру.

— Познание себя, управление собой и максимальное использование своих возможностей сопряжено с полным и бесповоротным отказом от идеализации. Идеализации в том смысле, в котором слово «идеальный» используется в так называемых естественных науках. Помните? Идеальный газ. Идеальная жидкость.

Радный продолжал пристально смотреть на Иру, как видно, понимая, что словосочетания «идеальный газ» и «идеальная жидкость» ей, конечно, знакомы, но этим её познания исчерпываются.

— Идеальный газ и идеальная жидкость — это несуществующие в природе математические модели, в которых учитываются только так называемые ВАЖНЕЙШИЕ факторы, а все остальные, которые не оказывают ЗАМЕТНОГО влияния на процессы, игнорируются.

Идеализация в терминологии естественных наук означает упрощение, пренебрежение тем, что не оказывает ЗАМЕТНОГО влияния. То есть, ВАЖНОСТЬ и ЗАМЕТНОСТЬ в так называемых естественных науках — синонимы.

В случае же познания себя, управления собой и максимального использования своих возможностей, всё происходит с точностью наоборот. Наиболее ВАЖНОЕ наименее ЗАМЕТНО.

И всё же, стремление к простоте, то есть, к идеализации, это — хорошее стремление, если оно касается вещей, которые невозможно не заметить. То есть, тех, которые считают наиболее важными так называемые естественные науки. Имея дело с заметным, с очевидным, действительно нет необходимости усложнять. Чем проще, тем лучше.

Вереница машин снова поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу.

Ира задумчиво проговорила:

— Двигаясь наружу, в смысле, изучая то, что нас окружает, в том числе и себе подобных, пренебречь можно тем, влияние чего мало заметно или незаметно вовсе. А, двигаясь внутрь, изучая себя, пренебречь следует тем влиянием, которое заметно, которое сразу бросается в глаза.

— Совсем уж пренебрегать, конечно, не следует, — поправил Иру Радный. — Следует лишь не концентрировать на заметном всё своё внимание. Оно ведь и так заметно.

А вот углубляться в то, что едва проявляется или вовсе никак не проявляется, если не прикладывать к этому специальные, порой титанические, усилия, весьма полезно.

Кстати, Ира, Вы замечательно сформулировали мысль относительно движения наружу и внутрь.

Наилучшие результаты достигаются тогда, когда идеализируешь внешнюю ситуацию вплоть до её формальной констатации и не более, при этом вникая во все тонкости своего внутреннего мира.

Естественно, не просто вникая, и не с помощью усиленной деятельности мозга по вербализации необоснованных претензий, жалоб на несправедливость жизни и прочих «изысков», а производя некоторые действия, направленные на контроль и управление.

Надеюсь, Вы замечали, что подавляющее большинство действует противоположным образом.

— Да. Замечала, — ответила Ира. — Измени себя, и Мир изменится. Эта идея существует, но на практике не пользуется популярностью.

— Догадываетесь, почему? — спросил Радный.

— Да. Окружающий мир — вещь куда более заметная, чем собственные едва уловимые процессы внутреннего мира. Следуя теории естественных наук, раз окружающий мир более ЗАМЕТЕН, значит и более ВАЖЕН. А то, что происходит в самой глубине внутреннего мира, автоматически попадает в категорию того, чем можно пренебречь.

— Верно. — Радный кивнул. — Но это не всё. Внутренний мир у большинства ассоциируется с вербально оформленными мыслями. На самом же деле, вербально оформленные мысли — лишь ЗАМЕТНАЯ часть внутреннего мира.

Если подходить к этому вопросу не с позиции ЕСТЕСТВЕННОГО, а с позиции СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО, вербально оформленные мысли — НАИМЕНЕЕ ВАЖНАЯ часть внутреннего мира.

— А сверхъестественное значит гораздо более естественное? — спросила Ира с почти утвердительной интонацией.

— Именно. Так вот, 3 июня 1981 года ранним утром я отправился в Дендрарий. До открытия парка оставалось два часа, но закрытые двери и другие материальные преграды никогда не относились к разряду того, что могло меня остановить.

Как любой подросток мужского пола я, безусловно, умел перелезать через заборы, но занимался этим лишь в компании сверстников, а будучи необременённым вниманием себе подобных, пользовался проходами. Так что в Верхнем парке Дендрария я оказался, минуя необходимость выходить с территории санатория и тащиться по Курортному проспекту.

Меня интересовало многое, а потому бродил я по Верхнему парку долго и лишь около половины одиннадцатого спустился в Нижний. В подземном переходе, соединяющем верхнюю и нижнюю части парка, образовался затор из-за группы детей с экипировкой художников.

Вот тут-то я и увидел Вас.

Знакомством с нижней частью парка я занялся только в следующий приезд в Сочи. В тот день я последовал за Вами, лелея дерзкую надежду, что Вы соизволите обратить на меня внимание. Само собой, этого не произошло. Я не сомневался, что так и будет, но влияние свойств человека не так легко преодолеть в подростковом возрасте.

Кстати, тот, кого нынче именуют Евгением Вениаминовичем Гаровым, тоже был там.

— Он видел Вас?

— Не сомневаюсь, что он заметил подростка, околачивающегося поблизости. Я уже рассказывал Вам о том, что между нами существуют определённые Соглашения. Правда, не так давно их условия изменились.

Когда мы говорим о сверхъестественном, то есть, о гораздо более естественном, чем ЗАМЕТНАЯ часть мира сего, по большей части, это лишь способ говорить, но не полностью достоверная передача информации.

— Догадываюсь. — Ира вздохнула.

— Всё не так запутано, как Вам кажется. Ира, закройте глаза и проведите ладонью ну хотя бы по обшивке дверцы и скажите, что Вы чувствуете.

Ира закрыла глаза и поводила рукой по дверце автомобиля Радного.

— Гладкая, упругая, мягкая. Кожа, я думаю, — ответила она, открывая глаза.

— Ира, я прекрасно знаю, чем отделан салон этого автомобиля, — в тоне Радного, чувствовался привкус задора. — Меня не это интересует. Опишите ощущения, которые испытывает Ваша ладонь, а не свойства материала, которого она касается.

Ира вновь закрыла глаза и стала водить рукой по дверце.

Поставленная перед ней задача выглядела предельно ясной, но оказалось, что выполнить её не так-то просто. Если вообще возможно. Потому что прежде чем подобрать слова для описания…

Оказалось, что ещё ни разу в жизни Ира не обращала внимания на свойства и особенности тактильных ощущений, которые содержат информацию о собственном теле, а не о предмете, которого оно касается.

Исключения, пожалуй, составляли болевые воздействия типа уколов, порезов, ушибов, ожогов и тому подобного. Но и в этом случае, как поняла Ира, описать ощущения с полной точностью вряд ли возможно. Просто на боль сложно не обратить внимания и испытывают её, в зависимости от источника, все примерно одинаково.

«А может быть, только принято считать, что одинаково…», — мелькнула мысль.

Как бы там ни было, в случае боли для передачи информации об ощущениях вполне достаточно слов о том, что больно оттого, что укололся, ударился, порезался, обжёгся и тому подобное.

Боль заставляет обратить внимание на информацию о своём теле, а не об окружающем мире. Но в то же самое время, от боли хочется поскорее избавиться, а не заниматься изучением тонкостей ощущений.

— Ну? — Радный прервал Ирины изыскания.

— По-моему, это невозможно! — воскликнула Ира, открывая глаза и отдергивая руку от дверцы.

— Верно. Заметьте, ничего запредельного! Доступное всем и каждому действие. А… — Радный развел руками, на мгновение оторвав их от руля. — Вот это, Ира, и есть эзотерика. То есть, Тайное Знание.

Тайное Знание — тайное не потому, что его кто-то от кого-то скрывает, а потому, что его невозможно с полной точностью выразить в словах.

Для человека же слова, к сожалению, единственный доступный способ передачи информации.

Безусловно, заявляя сие, я не совсем прав. Но все остальные способы передачи информации, возможные для людей, по сравнению с устной и письменной речью занимают мизерное место и, соответственно, не оказывают такого существенного влияния, как речь. Так что ими, в ДАННОМ СЛУЧАЕ, вполне МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ, как говорят светлые умы, изучающие так называемые естественные науки.

Впереди показалось Краснодарское кольцо, забитое машинами. К счастью движущимися и очень даже бодренько. Однако именно из-за бодренького движения, попасть в его спасительный круговорот казалось проблематичным

Радный со сноровистостью опытного водителя справился с этой задачей легко, однако до выезда на относительно свободную Пластунскую в салоне воцарилась тишина.

— Стас, — первой нарушила её Ира.

— Я слушаю.

— А Женя видел тогда Пэфуэма?

— Ира, это — его СУГУБО ЛИЧНОЕ. Так что Вам придётся об этом спросить у него самого. Я же, со своей стороны, смею предположить, что видел.

— Меня это интересует, потому что он — что мне кажется странным — всегда отрицательно реагировал на всё, что с Пэфуэмом связано.

— В смысле?

Ира догадывалась, что Радный лишь прикидывается, будто не понимает, о чём речь, но принялась за уточнения:

— К примеру, когда я ему показала чешуйку Пэфуэма, ещё не догадываясь, точнее, не смея догадываться, что это такое, он аж в лице поменялся и настоятельно порекомендовал её выбросить. И когда я вернулась, он говорил о драконах далеко не в лестных красках.

— Ира, надеюсь, Вы не считаете, что действия и реакции Жени продиктованы чем-то иным, кроме его собственной воли?

— Я не особо в этом сомневаюсь. Но последнее время — где-то с прошлогодней весны и даже с предшествовавшей ей осени, и даже немного раньше — он, как мне кажется, далеко не всегда мог полностью владеть собой, поддаваясь влиянию того, что выходило за рамки привычного для него.

— Понятно. Вы пришли к такому выводу, наблюдая его внешние действия и реакции, которые были ЗАМЕТНЫ и выходили за рамки привычного для Вас в отношении него. Так?

— В общем-то, да.

— Смею предположить, что в отношении меня у Вас сложилось впечатление полного и постоянного владения собой на основании крайней скупости внешних проявлений. Так?

— Да, — не совсем уверенно ответила Ира, вспоминая бурный эмоциональный всплеск, приключившийся с Радным, когда ей потребовалось переливание крови.

Тогда он даже обращался к ней на «ты», что произвело на Иру гораздо большее впечатление, чем громоподобное изъяснение в нецензурных выражениях с персоналом больницы.

Впрочем, потом был ещё один раз, когда Радный обращался к ней на «ты». Когда она пришла в себя после возвращения из Точки Выбора.

Радный загадочно улыбнулся то ли её неуверенному «Да», то ли каким-то своим мыслям. То была улыбка, которую Ира никогда ранее не видела на его лице. Она в этом не сомневалась, потому что Радный улыбался настолько редко, что запомнить все его улыбки не составляло труда. Тем более что и виделись-то они не так уж часто.

— Ира, вот хоть убейте, уверен, что Вам уже рассказали, что владение собой люди понимают несколько однобоко.

Владение собой — это не только пребывание в состоянии внешнего спокойствия, уравновешенности и хладнокровия, но и любое иное состояние — как внешнее, так и внутреннее — которое используется ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

Владение собой — это ВОЛЯ.

А ВОЛЯ только тогда ВОЛЯ, когда она ВОЛЬНАЯ.

Владеющий собой никогда не будет, к примеру, биться даже в лёгкой истерике под влиянием внешних обстоятельств. Но он вполне может побиться в грандиозной истерике ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

— Но тогда неприязнь Женечки к драконам выглядит ещё более странно.

— Почему? В смысле, с чего Вы взяли, что Женя испытывает неприязнь к драконам, и в смысле, почему для Вас это выглядит ещё более странным.

— Но как же, если всё, что он говорит, делает, думает и даже чувствует, целиком, полностью и всегда подчиняется его воле?

— Ира, у меня очень много друзей. В данном случае, я имею в виду не только и не столько вот эту вот жизнь. Повторяю, у меня очень много друзей. Настоящих друзей. Но у меня нет такого друга, каким приходится Вам Женя.

Он, порою, производит впечатление существа легкомысленного и даже порочного, но…

Ира, я не думаю, что Вы до конца осознаёте, на что он ради Вас пошёл, идёт и готов идти.

— Я знаю. — Ира кивнула.

— Не сомневаюсь, что Вы способны представить себе кое-что умозрительно и оценить по достоинству. И всё же, во-первых, Вы пока знаете далеко не обо всём, а во-вторых, чтобы оказалось возможным ощутить даже то, что Вы знаете, во всей полноте, нужно самому пройти через то, через что довелось пройти ему.

— А Вам доводилось? — вдруг жёстко спросила Ира.

— Неважно, — ещё более жёстко ответил Радный. — Так вот, Вы спрашиваете, почему он посоветовал Вам выбросить приглашения? Безусловно, гадюка привлекла к чешуйкам Пэфуэма Ваше внимание, но, судя по Вашей реакции, его оказалось недостаточно. Надеюсь, догадываетесь, для чего? Запрет — лучший метод фокусировки.

— Да уж. Никогда не сомневалась, что агитацию против курения финансируют табачные фабрики. Возможно, мне бы и в голову не пришло начать курить, если б в школе и в училище нам каждую неделю не показывали бы фильмы о вреде курения и не твердили бы об этом чуть ли ни каждый день.

— Вот видите? Так уж устроен человек. Даже Знание двоичности ему в той же обёртке подсунули, но… Как Вы знаете, что-то не так сработало.

Теперь о нелестных красках.

Женя не сомневался в беспрецедентной ценности информации, которую Вы получили от Пэфуэма. Кроме того, он прекрасно знает, что Точка Выбора — штука, безусловно, неплохая, но, побывав в ней, есть риск больше растерять, чем приобрести. А то, что Вы получили от Пэфуэма, ни в коем случае не должно быть Вами потеряно.

Джагэ¹ и Пэфуэм никогда не состояли в дружеских отношениях, но всегда рады видеть друг друга. Демонстрируя своё вроде бы отрицательное отношение, Женя создал для Вас мощную зацепку.

То, что пропитано единомыслием, быстро забывается. А то, что взращивается на спорах и противоречиях, обладает повышенной жизнестойкостью.

— Знаете, всё это смахивает на какое-то грандиозное лицемерие и лицедейство, на циничный розыгрыш. И ведь подобным образом со мной поступает не только Женечка.

— Вы правы, но только во второй части своего заявления. В том, что не только Женя поступает с Вами подобным образом. А вот лицемерия и лицедейства, в смысле лжи и коварства здесь нет ни грамма.

Ира, пожалуйста, закройте ещё раз глаза и проведите ладонью по дверце. Вы не в состоянии даже более-менее определённо уловить ощущения ладони, не то, что бы описать их, а ведь это — всего-навсего доступное всем обычное осязание.

Вы же поставили своей целью постичь вещи куда МЕНЕЕ ЗАМЕТНЫЕ и куда БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ. Даже соприкоснуться с этим за одну жизнь обычной продолжительности самостоятельно, без помощи со стороны невозможно. Не то, что попытаться познать, уложить это в сознании.

На самом деле, весь мир пропитан этой помощью, и она всем доступна, но… Практически НЕЗАМЕТНА. А, следовательно, если и воспринимается, то лишь как нечто, чем МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ.

Самая ЗАМЕТНАЯ, для человека, её часть находится в так называемых духовных учениях. Но и тут…

Ира, Вы ведь прекрасно знаете, как воспринимает информацию, изложенную в духовных учениях, человек, которого социум признаёт абсолютно нормальным. Чушь и бред!

Но «абсолютно нормальный» человек даже не догадывается, до какой степени это на самом деле чушь и бред. Понять это можно, только как следует соприкоснувшись с тем, к чему «чушь и бред» подталкивают.

Духовные учения — не цель, а средство. Притом средство, способное помочь немногим и только на определённом этапе. На этапе поиска пути.

— Мне они ничем не помогли. Лишь по ранней юности ненадолго слегка захватили внимание с воображением.

— Вот видите? Хотя Вы вряд ли сейчас способны заметить, понять и оценить их истинное влияние на Вас, как на человека. Как не способны пока понять и по достоинству оценить то, что проделывают с Вами близкие Вам люди и не люди. Так как и то, и другое лежит за пределами возможностей человеческого понимания самого ПОНИМАНИЯ.

Радный выжидающе смотрел на Иру.

Выбитая из колеи его взглядом она вдруг заметила, что двигатель машины молчит, а за силуэтом Радного прячутся ворота её дома.

Радный продолжал выжидающе сверлить Иру глазами, не оставляя ей шанса просто поблагодарить, попрощаться и отправиться домой.

Ира окончательно смутилась и, в конце концов, промямлила:

— Стас, я чувствую себя школьницей, не выучившей урок.

— Вижу, — медленно произнёс Радный, выдержал паузу и добавил. — По сути, так оно и есть. Даже более того. Вы даже не знаете, какой именно урок следовало учить.

Повисла гнетущая тишина, красноречиво свидетельствующая о том, что Радный не собирается говорить больше ни слова, пока не услышит нечто от Иры.

— И какой же? — вынужденно спросила она без тени энтузиазма.

— Ира, Ваша догадка, что я не отвечу на этот вопрос, верна. Но кое-что я Вам подскажу.

Вопросы существуют не для того, чтобы один субъект узнал нечто от другого. Вопросы существуют для того, чтобы, независимо от того, кто и кому их задал, найти ответ в себе и сформулировать его для себя.

Вам приходится достаточно слышать о минусах вербализации и от людей, и особенно от не людей, но есть и плюсы. Безусловный плюс — возможность коммуникации, но главный плюс…

Этот плюс начинает иметь силу лишь тогда, когда пытаешься сформулировать ответ, найденный в себе.

Главный плюс вербализации в создании кода доступа к Знанию, то есть, ключа.

Конечно, любой вербально оформленный ответ, полученный извне, тоже является ключом, но это не значит, что полученный таким образом ключ сможет чем-то помочь.

— Ключ от обычной двери должен подходить к замку, а от двери к Знанию — желающему открыть, — сказала Ира.

— Верно. — Радный снова замолчал, выжидающе глядя на неё.

— Стас, чего Вы так настойчиво ждали от меня? Не заявления же о том, что я чувствую себя школьницей, не выучившей урок? Чего Вы сейчас так настойчиво от меня ждёте?

— А как Вы думаете?

— Если бы я знала, я бы не спрашивала.

— Логично. Но ведь кое-какие догадки у Вас имеются?

— Ну-у-у. Да, — нехотя и неуверенно призналась Ира.

— Поделитесь!

— Мне кажется, Вы ждёте от меня какого-то вопроса.

— Вам не кажется. Действительно жду. Этот вопрос прозвучал почти в самом начале нашей сегодняшней беседы и задал ей направление, но так и остался для Вас без ответа.

— Какой вопрос?

— А вот и ещё одна подсказка:

То, что усиленно уходит от внимания, не нуждается в нём в данный момент.

— Так Вы не скажете мне, что это был за вопрос?

— Нет, конечно.

— Стас, если то, что усиленно уходит от внимания, в данный момент в нём не нуждается, зачем Вы разжигаете моё любопытство?

— Чтобы использовать. А потому ещё три подсказки. Насколько я знаю, Вы хорошо и легко учились в школе, но также хорошо и легко забыли бо́льшую часть того, чему Вас там учили. Ира, как-нибудь на досуге перечитайте школьные учебники физики.

— Я думала, мы говорим о сверхъестественном. — Ира улыбнулась.

— Законы гораздо более естественного, изначального успешно функционируют и в естественном. Человечество неплохо изучило естественные законы. Так что, вместо того чтобы, как говорится, изобретать велосипед, гораздо эффективнее ознакомиться с его устройством.

Для более точного понимания процессов, как естественных, так и сверхъестественных, неплохо выяснить для себя, к примеру, чем в академической терминологии физики отличается то, что называют энергией, от того, что называют силой. В повседневной речи мы смешиваем эти понятия, превращая в синонимы.

Выяснить Вам, само собой, необходимо не только это. Что именно, сами разберётесь.

— Ладно. Как скажете. Завтра же займусь приобретением учебников.

— Ира, расслабьтесь. Полный школьный курс физики сам к Вам придёт в нужный момент. Сейчас я говорю об этом лишь для того, чтобы возникшее вдруг желание углубиться в точные науки не озадачило Вас своей кажущейся странностью.

— А оно должно у меня возникнуть? — весело спросила Ира.

— Оно уже формируется, и даже уже проявлялось. Вспомните свою работу над мебелью. Внутренние точки. Искривления плоскостей, создающее иные преломления энергетических токов. Это ведь Вы об этом говорили, не так ли?

Интерес к физическим законам тогда будто вытекал из конкретной задачи, ничем не противоречащей Вашему основному занятию, а потому и не зацепил Ваше внимание, не показался странным. Теперь же может получиться по-другому.

Откуда я это знаю? Подсказки к ответу тоже находятся в школьном курсе физики.

— Заинтриговали, однако!

Радный улыбнулся.

— Не спешите в школьную библиотеку. Тем более что каникулы уже начались. У Вас, насколько я знаю, есть Золотой Принцип: Чётко сформулировать задачу и забыть на время, отправить в подсознание на проработку. Верно?

— Да.

— Воспользуйтесь им и в этом случае. Это, кстати, была вторая подсказка. Ну а теперь третья.

Ира, Вы догадываетесь, почему так называемые Соглашения никогда не нарушаются?

— Что-то вроде верности слову?

— Нет. Человеческие ценности вроде чести, достоинства, верности слову здесь ни при чём.

Когда, независимо от состояния воплощённости, личности, или безличные силы, или личности и безличные силы вступают во взаимодействие, между ними возникают Соглашения.

Соглашения — это не законы и не правила, это не договоры и не обязательства. Само слово «соглашение» полностью объясняет суть явления. Ира, может быть, догадались? Ну?

Ира отчего-то растерялась и начала в панике перечислять всё, что у неё в этот момент ассоциировалось со словом «соглашение», прекрасно понимая, что перечень получается для данной ситуации дурацким:

— Мировое соглашение, соглашение о намерениях, соглашение о сотрудничестве, соглашение о конфиденциальности, соглашение о передаче полномочий, соглашение сторон, Шенгенское соглашение.

— И-и-ира! — в притворном разочаровании с шутливым упрёком протянул Радный. — Причём тут правовые акты? Хотя и в приведённых Вами словосочетаниях слово «соглашение» говорит само за себя. Вот только то, что я имею в виду, гораздо глубже и естественнее. Точнее, сверхъестественнее.

Соглашение — это когда соглашаются.

Соглашение никогда не нарушаются только потому, что все его участники СОГЛАСНЫ. Согласны на очень глубоком уровне.

Между людьми, то есть, в сфере человеческого воплощения, подобного рода Соглашений не существует. Есть некий суррогат — частные примеры которого Вы привели выше — но не более.

Однако между личностями, воплотившимися людьми, такие Соглашения действуют, направляя течение жизни, что люди называют судьбой.

Соглашение невозможно нарушить, потому что оно либо есть, либо его нет.

На Соглашения такого уровня не влияют мимолётные прихоти и смена убеждений. Но Соглашения появляются и исчезают, развиваются и видоизменяются, принимаются и отвергаются.

— Но тогда получается, что их всё же можно нарушить, — заметила Ира.

— Нет. Нельзя. Невозможно!

— Но почему? А если один из участников Соглашения в какой-то момент перестаёт быть согласным?

— Можно нарушить человеческие соглашения, так как, не соблюдая какие-то условия соглашения, субъект, тем не менее, остаётся в рамках соглашения.

К примеру, в трудовом соглашении оговорено, что работник обязуется — читай, согласен — приходить на работу к 9-ти часам утра. Приходя позднее установленного срока, он нарушает соглашение, но не перестаёт находиться в поле его действия.

Соглашения, о которых у нас с Вами идёт речь, невозможно нарушить потому, что любое малейшее отклонение от него выводит субъекта за рамки Соглашения.

Возвращаясь к приведённому мной примеру, если бы трудовое соглашение имело такую же силу, то опаздывающий работник не попал бы на место своей трудовой деятельности, а, грубо говоря, оказался бы туманом на Юпитере.

Соглашение действует, пока имеет минимум двух участников. Но, участников, как правило, гораздо больше. Дело в том, что в любом Соглашении двух личностей всегда задействован целый ряд безличных сил. Поэтому Соглашение двоих в чистом виде — это что-то подобное идеальному газу. То есть, нечто чисто теоретическое.

— То есть, Соглашение — это некое сложное поле, в процессах которого задействованы личности и безличные силы?

— Поле? Ира, Вы только что воспользовались термином академической физики. И не просто воспользовались, а воспользовались по назначению.

— Да? Я как-то и не заметила.

— Слово «сила», конечно, из той же области, но его применение в данном контексте носило более общеупотребительный характер.

Ира, я рассказал Вам вполне достаточно для того чтобы Вы смогли создать свой собственный код доступа. Хочу ещё раз напомнить, что любые слова — это лишь способ говорить и не более.

А теперь разрешите огласить все вышеизложенные пять подсказок, правда, немного в ином порядке, и добавить к ним ещё две, которые уже звучали сегодня, но без пояснения, что это — подсказки:

Первая подсказка:

Следуйте убеждению, что вопросы существуют для того, чтобы, независимо от того, кто и кому их задал, найти ответ в себе и сформулировать его для себя.

Вторая подсказка:

Следуя этому убеждению, попытайтесь разобраться с сутью Соглашений.

Третья подсказка:

Разбираясь с сутью Соглашений, освежите в памяти школьный курс физики. Эта информация непременно окажется полезной. И не только в сфере Соглашений.

Четвёртая подсказка:

В моменты, когда Вам что-либо будет казаться непонятным, нереальным, невозможным и непостижимым, проведите ладонью по любой поверхности, концентрируясь на тактильных ощущениях руки. Это эффективно напоминает, что для человека нет ничего до конца понятного, реального, возможного и постижимого.

Пятая подсказка:

Не тратьте понапрасну сил и не сомневайтесь, что то, что усиленно уходит от внимания, в данный момент не нуждается в нём.

Шестая подсказка:

Ищите в себе и старайтесь сознательно задействовать то, влияние чего малозаметно или незаметно вовсе, если не прикладывать к этому специальных усилий.

Седьмая подсказка:

Используйте свой Золотой Принцип, который заключается в том, чтобы чётко сформулировать задачу и на время забыть, тем самым, отправив в подсознание на проработку.

Вот и всё на сегодня.

— Всё, что Вы хотели мне сказать?

— Разумеется, нет. Это всё, что Вы сегодня хотели услышать, — в глазах Радного еле заметно светилась улыбка.

— В гости зайдёте?

— Спасибо за приглашение, но, к сожалению, у меня сегодня есть ещё дела.

— Тогда, до свидания, — сказала Ира, приоткрывая дверцу.

— Надеюсь, до скорого, — с налётом многозначительности заметил Радный. — Удачи, Ира!

К дому Ира неслась на всех парах, бегом поднялась из прихожей в гостиную, пересекая которую едва ответила на приветствия Зива и Лоренца, взлетела по лестнице на второй этаж и ворвалась в кабинет.

Там, скидывая с полки книги прямо на пол, она отыскала свой заветный листок с достоянием Точки Выбора, и, в едином порыве усевшись на пол рядом с хаосом из книг, стала, чуть ли ни прожигая глазами бумагу, перечитывать:

«Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Гена. «Некое средство» — Женечка и Гиала».

Листок, зажатый обеими руками, дрожал с таким грохотом, словно он не бумажный, а металлический.

— Ирочка, ты дома? — послышался снизу голос Татьяны Николаевны.

— Да, Татьяна Николаевна! Я сейчас! Только переоденусь и спущусь.

Ира обвела взглядом собственноручно устроенный погром.

— Так. Сейчас всё убрать, — жёстко сказала она сама себе вслух. — Расслабиться. И… Короче…

Чего «И…» и чего «Короче…» Ира самой себе пояснять не стала даже и не вслух, а принялась расставлять книги на полке, аккуратно спрятав между ними листок.

Против обыкновения, Татьяна Николаевна составила Ире компанию за ужином. Милый вечерний «ни о чём», приправленный колкими замечаниями Зива и Лоренца, помог расслабиться почти до полного умиротворения.

Почти. Но не…

«Если я прямо сейчас начну разбираться со всем, что изложил мне Радный в купе с собственными проблесками озарений, то опять впаду либо в прострацию, либо в спячку наяву», — констатировала Ира.

Но впереди зловеще маячили суббота и воскресенье, перечеркивающие возможность до отказа забить свою голову производственными проблемами и тем самым загнать не на шутку расшалившихся мышей куда подальше.

Дабы оградить себя от себя, Ира за чаем позвонила Владу, рассчитывая пригласить его с семьёй в гости.

— Извини, Ир, никак не получится, — ответил Влад.

— А что случилось?

— У Алины сессия, а у меня… В четверг на следующей неделе Станислав Андреевич должен нагрянуть. Так что надо все хвосты подтянуть.

— А он разве не в Сочи?

— Нет, конечно. Он уехал ещё в ноябре. Почти сразу, как тебя нашли.

— Забавно, — отключив мобильник, медленно произнесла Ира.

— Что, Ирочка? — спросила Татьяна Николаевна.

— Да так, — с улыбкой сказала Ира, и блаженное чаепитие беззаботно продолжилось.

Потом Ира в компании Зива и Лоренца проводила Татьяну Николаевну домой, после чего они сходили окунуться в водопаде.

Зив неестественно веселился, а Лоренц безуспешно пытался скрыть нервозность.

Оказавшись дома, Ира вновь поднялась в кабинет. Она включила компьютер и, уже без учинения погрома, достала свой рукописный лист с достоянием Точки Выбора.

Ещё раз перечитав, она набрала его содержимое в Word-е, два раза кликнула Enter и принялась, восстанавливая в памяти, набирать «подсказки» Радного.

Созданный документ Ира сохранила под названием «for» в специально созданную папку под названием «Новая папка 23», которую, несмотря на то, что к информации в её компьютере никто не имел доступа, надёжно затеряла в одной из папок с клипартами.

Затем она распечатала только что набранное, сохранённое и надёжно спрятанное в недрах жёсткого диска, выключила компьютер, перечитала ещё раз и вместе с рукописным листком втиснула между книг.

Всё это она проделала формально, не позволяя себе вникать. Даже поверхностно.

Примечания

1

Джагэ — драконье имя Женечки