Охота на мгновения. Сборник рассказов

Екатерина Сурская, 2020

Сборник рассказов, написанных в разное время. "Было лето" – о беззаботном детстве; "Чагравый" – история появления у Вещего Олега его знаменитого коня; "Двое. Волки" – о самой главной встрече; "Вечерний рок-н-ролл" – городская зарисовка; "Когда мы были студентами" – о весельчаках, распевающих Gaudeamus igitur; "Охота на мгновения" – о милых и мимолетных секундах…

Чагравый

Дорога впереди заволновалась, задрожала, и дед Лесьяр остановил кобылу. Беляна, дочка его, привстала на повозке и, приложив ладонь козырьком ко лбу, с любопытством стала вглядываться в клубы пыли. Мерный топот подсказывал, что приближались всадники.

— Нешто князь? — пробормотал дед, задумчиво стягивая шапку.

И верно — то были дружинники Олега.

Сам Олег ехал впереди. Поравнявшись с повозкой, он вдруг остановился и сделал знак дружине.

— Гой еси, старче! — крикнул он Лесьяру.

— И ты, княже, здрав буди! — Лесьяр низко поклонился.

Беляна во все глаза смотрела на князя, тот заметил ее взгляд и невольно подбоченился.

— На торжище?

— Туда.

— Что везешь?

— Шкуры да мед.

— Добро. Нынче там у нас греки, торг ладный. А это кто ж с тобой?

— Дочка, меньшая. Увязалась следом.

— А кобыла, гляжу, у тебя, старче, тяжелая, — наметанный глаз Олега ощупывал животное и нет-нет косил на Беляну.

Дед терпеливо ждал, покуда князь нараспрашивается. Тот не особо торопился; дружинники, ухмыляясь в густые бороды, рассыпались вдоль дороги и опустили поводья. Олег повыспросил у Лесьяра, где он живет да жива ли хозяйка, сколько сыновей, где пашут, сколько ульев стоит, кто рядом живет, давно ль торгует да хорош ли зверь нынче…Лесьяр отвечал односложно, мял шапку в руках и старался не смотреть князю в глаза. Какая-то неизъяснимая тревога начала мухой зудеть в груди.

— Вижу, добрая кобыла, старче, крепкая да смирная, — вдруг сказал Олег. — Эй, Зима!

Князь пошептал что-то на ухо подъехавшему высокому дружиннику, тот кивнул.

— Ну, прощай, старче!

— Прощай, князь!

Дружина умчалась, а дед еще какое-то время нахмурено смотрел им вслед.

***

Весь день встреча с князем не выходила у Лесьяра из головы. Беляна тоже была рассеяна: то мечтательно улыбалась, глядя куда-то вдаль, то внезапно заливалась краской и закусывала губу, а когда дед смотрел в упор, отводила взгляд.

— Не к добру, — бормотал дед и сам себя ругал за мнительность.

Домой вернулись раньше обыкновенного, только начало смеркаться. Агафья с охами да ахами бросилась разбирать наменянное, Лесьяр сел за стол, а Беляна ушла за занавеску.

В избу вернулись сыновья, кто с пасеки, кто с поля. Младший, Богдан, внес вязанку дров, старшие, Гордей, Гудим, Стыня и Молчан, принялись утираться полотенцами. Все они были похожи между собой: высокие, кряжистые, с заскорузлыми руками и покатыми плечами. И все были похожи на деда, который хмуро оглядывал свое семейство, возвышаясь за столом, будто столетний дуб. Агафья выставила горшок похлебки, выложила ломти хлеба да несколько луковиц.

— Браги налей, — велел ей Лесьяр.

— Опять браги! Где ж я тебе ее возьму? — заворчала Агафья. — Кажный день у тебя брага, колоброд ты этакий…

— Вот вздорная баба, — вдруг улыбнувшись, проговорил Лесьяр, — хлебом ни корми, дай похабалиться.

Но улыбка его была кривая, злая, и колючий взгляд так и впился Агафье в лицо. Та пожевала сморщенными губами и полезла за печь.

— Беляна, дочка! Ты чего там затаилась? Садись вечерять.

Лесьяр хлебнул браги, глаза его потеплели. Льняная головка Беляны выглянула из-з занавески, глаза застенчиво глянули на отца.

— Я, тятя, вечерять нынче не буду…

— Чего еще надумала? — прикрикнула мать. — И так одни кости да кожа! Кто тебя такую возьмет? Так и будешь торчать…

— А ну цыц, старая!

Лесьяр поднялся, вышел из-за стола; братья на миг замерли с ложками у ртов, и вновь принялись хлебать, провожая его взглядами.

— Пойдем-ка, дочка, покуда совсем не стемнело, к одному месту тут недалече.

Старик деловито подпоясался, велел Беляне закутаться в платок, нацепил шапку. Когда они уже вышли на дорогу к просеке, позади дома в стойле тихо заржала кобыла.

— Скоро принесет, — кивнул в ту сторону Лесьяр. — Жеребенок ладный должен быть, чагравый. Кобыла-то наша в табуне с чагравым конем спелась, а откуда тот конь — никто не ведает. Как пришел, так и ушел. И одну только нашу кобылу-то и приметил…

— А ну как не конь это вовсе был? А, тятя? Может, какой дух чужой?

— Не-е, может, и дух, конечно, да только не чужой. Чужого-то наша кобыла к себе бы не подпустила. А вот и поглядим…

Пройдя пасеку, они двинулись вглубь леса по еле приметной тропке и вскоре вышли на поляну с выложенным посередине древним очагом. Сюда приходил Лесьяр поговорить с богами, попросить у них удачи семье; здесь его старшие сыновьям приносили им дары, и вот теперь сюда же привел он дочку. Привел к очагу предков, не задумываясь, — будто к родному человеку кинулся, почуяв неладное.

— Ну, вот, Белянушка, а теперь сказывай отцу как на духу что с тобой стряслось…

Беляна тут же сникла. Закатное солнце еще проблескивало за деревьями, но черные тени уже ложились крест-накрест на примятую траву, на древний очаг.

— Князь?

Беляна еле заметно кивнула.

— По нраву пришелся?

Беляна подняла на отца глаза, еле сдерживая слезы. Лесьяр хмурился, но каждый раз гладя на дочь, не мог сдержать улыбки.

— Тятенька, я ж все понимаю, — тихо проговорила Беляна. — Он и не взглянет на меня такую…

— Это какую ж такую? — загудел было Лесьяр, но осекся.

«Нет уж, нечего девке голову дурить».

— Ты из головушки-то князя выкинь, да поскорее. Олег в стороне родной не бывает, все в чужие края с дружиной ходит. А в чужих краях и сгинуть немудрено…Вот что, дочка. На торжище в Новгород больше не пойдем. Кобыле понеси надо, негоже ее сейчас трогать, да и тебе поспокойнее будет. Лады?

— Добро, тятенька.

И Лесьяр вдруг сграбастал хрупкую фигурку дочери своими ручищами, прижал к груди.

— Ничего, дочка, ничего…это все ничего…

***

Кобыла Лесьяра в срок принесла ладного жеребенка. Как и предсказывал старик, жеребенок оказался чагравой масти, с длинной мордой, тонкими, жилистыми ножками. Чуткие ноздри каждый раз жадно обнюхивали ладони Лесьяра, когда он поглаживал его морду, черный глаз косил, уже настороженный и злой.

— Добрый конь будет, — бормотал старик себе в бороду, засыпая кобыле овса.

Спустя неделю, когда солнце уже поумерило свой пыл и сыновья ушли на пасеку закрывать улья, во двор к Лесьяру заявился конник. Лесьяр, намаявшись накануне с поясницей, сидел, не шевелясь, у крыльца, плел лапти, грел кости под нежаркими лучами и, сощурившись, наблюдал, как неторопливо спешивается верзила в снаряжении дружинника. Что-то знакомое показалось в его облике старику. Когда конник повернулся и зашагал к дому, Лесьяр узнал в нем Зиму.

— Здорово, старче, — криво заулыбался Зима, подойдя к крыльцу.

— Ну, здорово, — с кряхтеньем поднялся Лесьяр ему навстречу.

— Кобыла понесла?

Лесьяр помолчал, подвигал схмуренными бровями, оглядел Зиму с головы до ног.

— Из варягов?

— Верно. Так я…

— С Олегом, значит, ходишь? Жалует князь?

— Не обижает. Ты, старче, вот чего…

— Значит, то князь тебя послал кобылу мою проведать? Нешто заботы у него другие вышли?

— Но-но, ты того…не больно-то! Князю конь добрый нужен. Кобыла твоя приглянулась, чего скрывать. А коли понесла она, так и покажи мне жеребенка — ежели он хорош, князь купит его у тебя. Ты, старче, не думай дурного — Олег хорошую цену даст.

Лесьяр молчал; не нравилось ему что-то в Зиме. Варяг он, ну и что, что варяг, варягов кругом что моли. Наглый да задиристый, это уж как велено, а иначе зачем он Олегу нужен, смирный да робкий? Но со стариком вежлив, сдерживается, хоть и не умеет ласково молвить… Нет, все не то. Не это мучило старика. А вспомнился ему взгляд Олега, которым тот Беляну ожег тогда, на дороге. Как черными стрелами прошил, как железом каленым рубанул. Вспомнил тот взгляд Лесьяр, и словно туча грозная на него нашла.

— Вот что, варяг. Князю нашему передай — жеребенок не в масть вышел. Уж я рад, да только не тот это конь будет, чтобы князя носить…

Тут его прервало пронзительное ржание и следом тихий девичий смех.

Зима сделал шаг в сторону и заглянул за угол дома. Беляна выводила из загона чагравого, а тот вскидывал ноги, брыкался, все норовил вырвать легкую уздечку. Девушка, посмеиваясь, пробовала погладить строптивого жеребенка, но всякий раз ей приходилось одергивать руку — он уже норовил ухватить зубами за пальцы.

Зима невольно залюбовался чагравым. «Вот бы самому такого заполучить! Ай да князь, ай да глаз! А старик-то, хитер — не желает продавать! А самому на кой нужен такой конь? В телегу впрягать?»

— Это что ж получается, старче? — заухмылялся Зима, буравя Лесьяра прищуренным взглядом. — Это вот, значит, какой у тебя жеребенок? Не добрый, значит? Ты, видно, в пчелах своих толк знаешь, а в конях, выходит, что нет!

Конец ознакомительного фрагмента.