Внук бабушкиной подруги

Екатерина Серебрякова, 2020

Девятнадцатилетняя Леся – студентка первого курса и блогер-любитель. Каждое её лето проходит по одному сценарию в деревне у бабушки. Но, может быть, именно в этом году все изменится? Что ждет девушку в далекой деревушке: порция вдохновения, встреча со старыми знакомыми, любовь?

Глава 2. Может ли человек измениться?

Следующий день радует умеренно теплой погодой и ярким солнцем. Я просыпаюсь даже раньше бабушки с дедом, чтобы успеть насладиться природой сполна. А то какой смысл спать весь день? Так все проспать можно.

На соседние участки потихоньку выползают первые дачники. Кто выходит с чашкой кофе, кто с книгой и гамаком, кто с лопатой, кто с ведром. Такая вот разнообразная жизнь в нашей деревне.

А я привыкла начинать день с разминки. До двенадцати лет родители водили меня на художественную гимнастику, со спортом потом не завязалось, но привычка поддерживать себя в тонусе осталась.

— Леся, а ты чего не на речке? — кричит мне с соседнего участка дядя Коля, — давай бегом! Там такой плот сделали, берег песочком отсыпали — райское местечко.

Ближе к обеду я решаю выбраться к водоему. Речка у нас небольшая, рыбы в ней не водится. Из обитателей только тина и местная ребятня. Я купаться там, честно говоря, не очень люблю, уж слишком вода мутная, а вот посидеть на берегу не против.

С собой я беру полотенце, чтобы постелить на песке, ежедневник, на случай, если в голову придут умные мысли, и телефон, чтобы сделать пару кадров для блога.

Берег нашей речки (ласково речки-говнотечки) действительно преобразился. Подход к воде сделали удобным, плотик для ныряния соорудили, даже пляж от мусора подчистили. Вот люди хорошие!

— А ты еще кто такая? — в спину летит колкая фраза какой-то девицы в купальнике. Хотя я бы не назвала купальником то, что на ней надето. Бабушка помидоры подвязывает — у нее и то лямочки шире будут.

— Это Леся, моя соседка, — раздается смутно знакомый голос. Я оборачиваюсь и вижу Даню, окруженного фигуристыми селедками. Ну они уж точно не из этой речки….

— А, эта, городская что ли? — компания девчонок смотрит с презрением. Они и раньше меня недолюбливали, потому что я жила в областном центре, а они в маленьких провинциальных городках (так себе повод для ненависти, если честно). А когда у меня грудь стала больше, чем у них, так и вовсе невзлюбили.

— Правильно говорят: можно вывезти девушку из деревни, а деревню из девушки вывезти нельзя. Ты че в балахоне ходишь, городская? — вопрос я игнорирую и иду по берегу дальше от компании.

Даню девицы облепляют как мухи… отнюдь не мед. Шесть дамочек в бикини трутся вокруг него, так и эдак выпячивая свои прелести, прикрытые тоненькими лямочками. Парню такое внимание, должно быть, очень лестно.

Скоро я забываю об этой компании и приступаю к созерцанию местных красот.

Если закрыть глаза и мысленно представить, что в паре метров от меня не галдят эти селедки, восхищаясь бицепсами Дани, то можно услышать стрекот кузнечиков, соловьиную трель и даже недовольные вопли индюков в соседнем доме.

А как тут пахнет! Чуть горьковатый запах воды смешивается с терпкими цветочными ароматами, подогревается солнцем и доносится до меня целой симфонией деревенских вкусов.

В камышах кричат утки, над ухом жужжат комары, так и стараясь цапнуть за ногу. Вот она — жизнь за городом. Где еще такое можно прочувствовать?

Пока солнце не поднялось совсем высоко и не начало нещадно палить, я успеваю сделать несколько снимков воды, берега, деревенских домиков в перспективе. Получается довольно недурно, если учесть, что я не профессионал и снимаю на самый обычный смартфон.

Уходя с берега, ловлю на себе не то завистливые, не то гневные взгляды девчонок, но внимания не обращаю. Ну, раз нравится им, пусть ненавидят. Мне-то от этого что?

В деревне у меня подруг никогда не было. Хоть раньше сюда привозили моих сверстниц на лето к бабушке, хороших отношений завязать я ни с кем не могла. То девчонки казались мне слишком капризными, то слишком ветреными. А может дело просто было во мне.

— Ну как погуляла? — бабушка с порога усадила меня за стол и заставила хлебать суп, не поддавшись на мои уговоры о жаре и нежелании есть.

— Хорошо. Красиво на берегу стало, чисто. Может даже поплаваю как-нибудь, когда вода прогреется.

— Поплаваешь, куда денешься. Лето вон какое знойное!

— Что после обеда делать надо, ба?

— Ничего! Придумала тут в грядках копаться. Тебе сколько лет? Девятнадцать. Нечего еще в грядках копаться, успеешь наработаться, — бабушка была рьяной противницей, чтобы я помогала в огороде. Она занималась грядками больше в свое удовольствие и другим это удовольствие отбирать не позволяла, — вот вечером за молочком к Алле сходишь. Помнишь, где она живет?

— Помню, конечно. Тут же соседний переулок, — бабушка согласно кивнула и наказала мне приготовить трехлитровую банку и сто пятьдесят рублей наличными. Как с маленьким ребенком, честное слово!

В грядки бабуля меня так и не пустила. Заявила, что все уже полито, выполото, окучено и подвязано на десять раз. Зато дедушка дал задание накачать баки водой. Моя роль, конечно, была не великой: перетаскивала шланг из бака в бак и следила, чтобы вода не шла верхом.

Поминутно мне звонили мама с папой, интересуясь, как я там справляюсь, не хочется ли мне домой и не нужно ли привезти чего-нибудь вкусненького. Родители у меня были кипишные, переживали по поводу и без. Сложно, знаете ли, единственным ребенком в семье быть.

Вечером я натянуло городское платье длиной до пола, собрала копну волос в шишку, как делала обычно, взяла банку с пакетом и отправилась на соседнюю улицу за домашним молочком. Как выход в свет, честное слово!

Коров у нас мало кто держал. Человек, пять, наверное, не больше. К ним обычно выстраивалась очередь из дачников за молочкой. Продавали и молоко, и сметану, и творог, некоторые даже сыр варили.

А домашнее молочко я с детства любила! Жирное оно, правда, попу разнесет в разные стороны. Но не отказывать же себе в удовольствии, в самом деле.

— Тетя Алла, я за молоком! — чтобы получить трехлитровую банку парного молочка нужно было кричать на всю деревню хозяйку дома, чтобы та услышала тебя с огорода. Только после этого из-за забора выглядывала женщина лет сорока в красной косынке и растянутом халате.

— Леся, ну ничего себе! Я уж думала, что не приедешь этим летом. Обычно в июне появлялась, а тут начало июля — только приехала.

— Так у меня ж сессия, я студентка уже как-никак.

— Вот те на! — всплеснула руками женщина, — все бегала тут малышкой, считала сколько лет до школы, а теперь студентка. Так замуж выскочишь — не замечу.

— Рано еще замуж, не переживайте.

— Тебе молочка только? Или сметанки тоже баночку?

— А густая сметанка? — спрашиваю я, а сама уговариваю мозг отказаться. Ну разнесет ведь!

— Густющая! Ложка стоит.

— Теть Алл, ну не бережете Вы мою попу!

— Да, такое сокровище беречь надо, — раздается сзади, а я чуть от неожиданности банку из рук не роняю, — Алла Владимировна, ей сметанки положите. А мне как обычно, — Даня подает пакет с банками и кивает мне, мол, давай, тару отдавай.

— Ну ждите тогда, сейчас вынесу, — женщина с двумя пакетами скрывается за забором, и мы с Даней оказываемся один на один. Хотя тут, конечно, еще курочки ходят. Но они, наверное, собеседники так себе.

Несколько минут я делаю вид, что разглядываю поле, дом, внимательно изучаю пестрых куриц, без страха гуляющих прямо у нас под ногами. Но Даня решает начать разговор:

— Ты изменилась с нашей последней встречи.

— Кто мне это говорит! Я до последнего думала, что у тети Вали новый внук.

— Похорошел? — спрашивает Даня, ухмыляясь.

— Сам ведь знаешь, что да.

— А ты какой класс закончила? — да что они все с этим вопросом! Спросить, что ли, больше нечего?

— Двенадцатый, — огрызаюсь я, но на растерянный взгляд Дани отвечаю, — первый курс позади. Мне уже девятнадцать вообще-то.

— Вот это время летит! А я четвертый, — хотела ответить, что знаю, но тактично промолчала. Вдруг подумает, что я о нем все знаю. А я ведь просто помню нашу разницу в возрасте, — до конца лета сюда?

— Как пойдет. А ты?

— Да тоже как-то так…. Уже неделю тут. Пока скучно, особо заняться нечем, — а мне показалось, что на берегу у него были целых шесть игрушек, готовых занимать его круглыми сутками, — может проведем как-нибудь время вместе?

Сальный взгляд скользит по моей фигуре, останавливаясь на груди, прикрытой плотной тканью. Я показываю средний палец, надеясь, что объяснила достаточно емко.

Ну вот чего он меня разочаровал? Я думала хоть подкатик будет какой-нибудь заурядный, комплиментик там. А тут так просто. Еще бы сказал: «Пошли на сеновал, а то у меня горит!».

— Так молодежь, разбираем пакеты! — женщина сунула Дане увесистую котомку и мне пакет с двумя банками, — Леся, пол-литровку потом вернешь!

— Теть Алл, и деньги, и баночку — все занесу.

— Хрен с ним, с деньгами, ты мне банку с крышкой верни!

Усмехаясь, я клятвенно обещаю занести утварь прямо завтра и выдвигаюсь в сторону дома вместе с Даней. Ну нам по пути просто, сами понимаете.

— Тяжело? — спрашивает мой попутчик, — давай донесу.

— Услуга бесплатная или потом придется ноги раздвинуть?

— Ну тебя! Уже и пошутить нельзя, — Даня забирает пакет из моих рук и идет дальше как ни в чем не бывало, хотя у него в правой руке, по меньшей мере, шесть литров молока и моя сметана.

По дороге до дома я успеваю перегладить всех деревенских кошек, которые попадаются мне на пути. Пытаюсь еще потискать двух куриц, но они противятся и сбегают от меня подальше.

— А собак до сих пор боишься? — ни с того ни с сего спрашивает Даня.

— Не боюсь, пока они на меня не кидаются. Бублик, кстати, живой?

— Живой, что ему сделается! — Бублик сторожевой пес наших соседей, живет в открытом дворе на привязи и очень меня не любит, — приходи посмотреть, он явно будет тебе рад.

Даня гогочет, а я только закатываю глаза. Время идет, а он ничерта не меняется….

На полянке у дома я пытаюсь забрать пакет с молоком и сметаной, но парень противится.

— Тяжелый ведь, я тебе домой занесу.

— Спасибо, что помог, — сдержано благодарю я, — раньше за тобой таких благородных порывов не наблюдалось.

— Видимо повзрослел, изменился.

— Люди не меняются.

— Думаешь?

— Уверена.

Даня заносит пакет домой, получает от бабушки тысячу благодарностей и пирожок в придачу, после чего прощается с моими домашними и уходит. А я забираюсь на кровать у себя в комнате, поджимаю под себя ноги и берусь за пост.

Может ли человек измениться?

Рассуждая о том, меняются ли люди, мы обычно делимся на несколько лагерей. Одни считают, что люди могут измениться, другим думается, что это произойти не может, как ни старайся, а третьи убеждены, что человек — творец своей судьбы и своего характера: захочет — изменится, не захочет — не изменится.

Я считаю, что люди не меняются. Совершив поступок однажды (плохой или хороший), человек навсегда вписывает его в свою биографию. Не важно, сколько пройдет времени — неделя, месяц, год, десятилетие, совершенное клеймом останется в судьбе человека. Ведь не можем же мы сказать, что убийца, отсидев за решеткой двадцать лет и осознав свою вину, перестал быть убийцей. Герой войны, совершивший подвиг за Родину, спустя много лет, не перестает быть для нас героем, хоть его поступок далеко-далеко в истории.

На человеке навсегда остается тот или иной ярлык, сколько бы времени не прошло, сколько бы воды не утекло. Человек может осознать что-то, может поменять свое поведение, но изменится ли он от этого?

Свою биографию мы пишем всего один раз, с чистого листа без шанса измениться, исправив ошибки в черновике. Каждый в силах написать историю своей судьбы так, чтобы ярлык, повешенный на него, был непременно в положительном ключе.