Та еще штучка

Екатерина Риз

У красивой девушки с интересным именем Серафима обычная жизнь – муж, работа, ипотека. Она совершенно чиста передзаконом. Но это лишь одна сторона её жизни. Друзьям и близким Серафимы совершенно невдомек, какую тайну она старательно хранит и от какого прошлого бежит без оглядки уже много лет. И всего одно знакомство, одна фотография, попавшаяся на глаза не тому человеку, может с легкостью разрушить её тщательновыпестованную жизнь провинциального обывателя.

ГЛАВА 3

Рабочий день прошёл без особых эксцессов. Только я была вся в невеселых раздумьях. Как-то маетно было на душе, и у меня никак не получалось сосредоточиться. Постояльцам дежурно улыбалась, на автомате выполняла требуемое, даже с начальством переговорила вполне продуктивно, но в мыслях без конца возвращалась к своим проблемам. Даже вечерний урок английского как-то не прижился в моей памяти, я целый час просидела, подперев рукой подбородок и глядя в окно. По всей видимости, моё отстранённое состояние было заметно со стороны, потому что преподаватель английского, милый молодой человек с красивой улыбкой, по окончании занятия, обратился ко мне на английском языке:

— Серафима, вам было скучно?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы в начале осознать, что обращаются именно ко мне, затем вспомнить о том, что преподаватель всё-таки милый, и я ему как бы симпатизирую, а следом старательно перевести в своём сознании обращённую ко мне фразу. Наверное, я подвисла на несколько секунд дольше, чем нужно было, даже рот приоткрыла, соображая, после чего расплылась в сладкой улыбке. И ответила, правда, на родном, русском языке:

— Нет, что вы, Максим Викторович. Я внимательно вас слушала.

Максим Викторович ответил улыбкой на мою улыбку, и сказал:

— Надеюсь. Потому что сегодняшний урок почти полностью входит в тестирование.

Я мысленно чертыхнулась. А когда выходила из класса, обернулась через плечо на симпатичного преподавателя. Послала тому ещё одну улыбку, так, на всякий случай. Чтобы он не терял заинтересованности в моих успехах.

— Флиртуешь с Максимом? — со смешком поинтересовалась Галя, когда мы с ней вместе спускались по лестнице.

Я лишь вздохнула напоказ.

— Хоть с кем-то надо. А то всю квалификацию растеряю.

— Думаю, он не против. Кстати, я намекнула ему, что ты в разводе.

Я кинула на приятельницу удивлённый взгляд.

— Когда успела?

— Я всегда успеваю, ты же знаешь.

Я хмыкнула, призадумалась, поняла, что мне всё-таки любопытно и спросила:

— А он что?

— Сказал, что это полезная информация.

Мы с Галей переглянулись, вместе фыркнули и рассмеялись.

— Надо было сказать, что я живу в одной квартире с бывшим мужем. Думаю, интерес тут же пропал бы.

Не успела подумать о Сереге, как он и объявился, точнее, отзвонился. И совершенно по-хозяйски, словно ему несколько месяцев назад и не выдали свидетельство о расторжении брака, поинтересовался:

— Ты где? Домой скоро?

— Ну, наверное, скоро, — проговорила я несколько строптиво.

— В смысле, наверное?

— Сереж, ты чего хочешь? Иду я… К машине.

— Лёнька звонил. Он сегодня на дежурстве, просил нас подъехать к нему на работу. Говорит, информация есть.

— Ого, как быстро, — на самом деле удивилась я. — Видимо, есть, чем нас порадовать.

— Да уж. Знаешь куда ехать? Я за Любой заеду, и приеду.

Я посмотрела на небо, затем себе под ноги, и согласно проговорила:

— Конечно.

Люба, когда я её увидела, выглядела подавленной. А ещё бледной. Макияжа ноль, глаза красные и опухшие, понятно, что без конца плачет и страдает. Меня увидела, горестно всхлипнула и полезла обниматься. Я спорить не стала, хотя, не слишком люблю женские объятия, тем более, горестные. Но Любу я к себе прижала, и даже по спине в знак поддержки похлопала. Сказала дежурное:

— Всё будет хорошо.

Золовка от меня отстранилась, кивнула и вцепилась в мою руку. Так мы к зданию прокуратуры и направились. Пропуска на нас уже были выписаны, мы поднялись на второй этаж, и Серега повёл нас к кабинету Снегирёва. Я, если честно, была несколько удивлена тем, как хорошо он знает дорогу. Никогда бы не подумала, что он здесь частый гость, а вот поди ж ты.

— Проходите. — Лёня поднялся при нашем появлении, но лишь для того, чтобы чайник включить. Нажал на кнопку и снова шлёпнулся в своё кресло, которое под ним жалобно скрипнуло.

— Что-то лицо у тебя не радостное, — заметила я, присаживаясь напротив него.

— Я на работе, — отозвался Снегирёв. — А на моей работе ничего радостного в принципе не происходит.

— Ясно.

Чайник за моей спиной со щелчком выключился, а Снегирев, окончательно приняв нахальный вид, попросил:

— Сима, налей кофе, а?

Я на него посмотрела, потом на бывшего мужа, который уже успел с удобством расположиться на колченогом кресле у стены, и мне, кстати, согласно кивнуть по поводу кофе, потом снова на Лёню. Решила вслух подивиться:

— Вы оба бессмертные, что ли? Я, вообще-то, двенадцать часов на ногах.

Люба со стула рядом со мной с готовностью подскочила:

— Я налью.

Золовка кинулась за чашками к шкафу, а я продемонстрировала мужчинам кулак. А Снегирёва попросила:

— Рассказывай давай. Уж полночь близится, а мы всё ещё здесь, — перефразировала я известное выражение.

Лёня потянулся было к каким-то бумагам на своём столе, затем вдруг передумал и даже рукой махнул. Только сказал:

— Порадовать мне вас, на самом деле, нечем.

Он кинул на Любу осторожный взгляд. Я тоже на золовку посмотрела, заметила, как та насторожилась и напряглась. По всей видимости, ждала не информации, а едва ли не приговора. Не знаю, в плане чего именно она рассматривала этот приговор: своим финансам на несколько лет вперед, либо всё-таки своим чувствам к Денису. Невооружённым глазом было заметно, как сильно она мучается. Побледнела, осунулась, под глазами темные круги, и, вообще, она выглядела несчастной. Наверняка, ещё родители сегодня к ней наведывались, и вылили на неё всю степень своего переживания и разочарования очередной неудачей дочери. Тут было от чего и осунуться, и аппетит потерять.

— В городе Прохорова мы не нашли.

Я не удержалась и фыркнула.

— Конечно, не нашли, если время упустили. Я когда тебе говорила о том, что надо его искать, хватать, объявлять «план перехват»? Два дня назад!

Снегирёв глянул на меня с едкой, снисходительной улыбочкой.

— Посмотрите на неё, генеральша! Да кто будет из-за какого-то аферюги «план перехват» объявлять? Он что, террорист?

Я обиженно надула губы. Сказала негромко:

— Он хуже. Он мошенник.

— Вот-вот, — поддакнул меня Лёня. — Вор и мошенник. И бегать по городу с собаками ради него никто не будет.

— Милиция называется, — вздохнула я.

— Ты успокойся, — настойчиво попросил меня друг семьи. — Со своими замечаниями. И мы не милиция, а полиция.

Я на Серегу обернулась и поинтересовалась у того:

— Он издевается?

Бывший муж тут же кивнул, не собираясь ни с кем спорить, ни со мной, ни с дружком, а я вздохнула. На Лёню посмотрела, и единственная поинтересовалась, словно все остальные сюда в качестве группы поддержки пришли:

— И что теперь делать?

— Что-что, — пробормотал Снегирёв, попивая кофе. — Следовать букве закона. Ведь если мы его не нашли, это совсем не означает, что город он уже покинул. Мы объявили его в розыск, разослали ориентировки, как подозреваемого в мошенничестве…

— В федеральный? — поинтересовалась я.

Снегирёв аж сплюнул с досады.

— Сима, ты кино, что ли пересмотрела?

— «Человек и закон» она смотрит, — заржал Серега. — Ночами.

Я кинула на бывшего мужа выразительный, предостерегающий взгляд. А Лёня вздохнул.

— Заметно.

— Так что теперь делать? — подала голос Люба.

Снегирёв на неё посмотрел, долгим таким взглядом. И сказал:

— Тебе — молиться. Чтобы его нашли. Потому что я покопался немного в судьбе этого товарища, и скажу вам, ребята, одно: дела хреновые.

Люба вдруг заревела. Как-то так запросто, слёзы просто полились из её глаз, а из груди посыпались горестные всхлипывания. Я протянула к ней руку, погладила по плечу. И попросила:

— Люба, не плачь.

— Не могу, не могу не плакать, — заревела она ещё горше. — Сима, ну почему мне так не везёт? Почему всё на меня валится? Все неприятности.

— Это ещё не неприятности, — проговорила я негромко. — Всё наладится.

— Я же его так люблю! Он же мне обещал!.. Что мы всегда вместе будем, что у нас будет дом, дети. А что получилось? Что же теперь, никому верить нельзя? Сима, никому?

Я вздохнула. Посмотрела на стушевавшегося от горестного Любиного монолога Снегирёва. Тот в ответ на мой взгляд развёл руками, а Серега на сестру цыкнул.

— Любка, угомонись.

— Не могу, — завыла та.

Лёня вздохнул.

— Услышит кто, подумают, что я подозреваемых пытаю.

— Успокойтесь все, — настоятельно потребовала я. — И давайте по делу. Лёня, что ты рассказать хотел?

— Да говорю же, ничего хорошего. Покопался я в биографии этого Дениса. Он с такими гастролями, как понимаю, по всей России катается. Профессиональный альфонс. Сам родом с Выборга, приезжает в провинцию, на крутой тачке, отыскивает себе невесту подходящую, и начинает рассказывать сказки про то, как сильно он её любит, что даже готов променять жизнь в северной столице на любовь к ней. А на месте работу надо найти, жильё купить, а то и машину поменять на более новую и солидную. Всё ведь для любимой. В общем, схема известная, ничего нового и оригинального.

Люба руками в расстройстве развела.

— Но ведь у нас всё хорошо было.

— У него со всеми всё хорошо, любовь-морковь, в этом-то и фишка. И никакой он не бизнесмен, бизнеса у него отродясь не было. Только документы на некое предприятие, которого, по факту, уже несколько лет не существует, да и он к нему никакого отношения не имел. Откуда уж бумаги взял, черт его знает. Может, в карты выиграл. Он числится в налоговой, как индивидуальный предприниматель, но за последние лет пять ничего так и не предпринял. Разъезжает по стране, дурочек ищет. Одна на него квартиру переписала, другая отцовский дом с гектаром земли в Алтайском крае. Третья, как Люба наша, кредит на строительство дома взяла. И всех он любил, и все его любили, а то, что не сложилось, так он, как бы, и не при чём. И не принуждал никого ни к каким поступкам и тратам, всё исключительно по любви.

— И что, много таких… — Я запнулась на определении «дур». — Жертв?

— Да десятка полтора наберётся.

Люба потерянно хлопнула длинными ресницами, а Серега с кресла выразительно проговорил:

— Офигеть.

— Во-во, — поддержал его Снегирёв. После чего даже вздохнул. — Прям удивляешься… Заявлений на него написано с десяток, но ни разу ему ничего вменить не смогли. Всё по-умному делает. Бабы приходят, и сами все документы добровольно подписывают, при свидетелях.

— Вот и наша тоже, — не удержался Серега, — тоже, взяла и подарила.

— Я не дарила ничего! — обиженно воскликнула Люба. — Я семью строила!

Я взяла её за руку, а на бывшего мужа кинула предостерегающий взгляд.

— В чём ты её винишь? Ты с Денисом тоже и водку пил, и по спине его хлопал, родственником называл. И ничего не заподозрил.

Серега недовольно надул губы и отвернулся от меня. А я на Снегирева посмотрела.

— Лёня, нам-то что теперь делать?

Тот плечами пожал.

— Чёрт его знает. Ждать. Заявление написали по факту мошенничества, теперь подождём, может, прихватят его где. Конечно, если Прохоров не дурак, — а он, поверь мне, не дурак! — то сейчас на дно заляжет…

— Заляжет он, — фыркнула я возмущённо, — я его уже с новой бабой видела! В нашем же городе!

Лёня снова плечами пожал, но продолжил гнуть свою линию.

— Я не думаю, что он затихарится здесь, город для этого слишком мал. Скорее всего, он подастся в родные края.

— В Питер? — переспросил Серега.

Лёня согласно кивнул. Подумал и добавил:

— По крайней мере, я бы так поступил. Там затеряться куда проще. Или в Москве.

Я крепко держала Любу за руку, потом аккуратно переспросила:

— А с чего ты взял, что Питер — его дом?

— Три первых случая, три первых заявления на него поступили именно оттуда. Затем седьмое. Судя по датам. Думаю, он периодически туда возвращается. А, значит, там его дом, привычный круг общения. К тому же, сам он из Выборга. Вполне логично, что со временем перебрался в Петербург.

Люба дёрнула рукой, я разжала пальцы. Золовка кинула на меня странный взгляд.

— Ты чего в меня вцепилась?

— Нервничаю, — призналась я.

Люба печально выдохнула.

— Понятно. — Посмотрела на брата, потом Лёню и неожиданно выдала гениальную идею: — Может, нам туда съездить?

— Куда? — обалдели все.

— Хотя бы, в Выборг. Поспрашивать о нём.

— Люба, он сто лет по месту прописки не живёт, — сказал Снегирёв. — Этот факт уже не раз устанавливался. А в Питере вы его где искать будете? Да и зачем? Думаешь, он увидит тебя, засовестится, и всё вернёт? Очень сильно сомневаюсь. — Лёня постучал кончиком шариковой ручки по столу. — Единственный шанс, это если его арестуют и по всем этим заявлениям привлекут к ответственности. Вот тогда можно идти в суд и оспаривать кредиты и договор купли-продажи. А в остальном, — он красноречиво развёл руками.

В общем, мы все окончательно расстроились. Вышли от Снегирёва, в молчании спустились вниз и вышли на улицу. Остановились. Если честно, даже друг на друга почему-то смотреть было неловко. Чувствовали себя обманутыми глупцами, по самолюбию которых прошлись бульдозером. А на Любу и вовсе было страшно смотреть, такой расстроенной она выглядела.

— Его ведь не найдут, да? — спросила она нас.

Серега пожал плечами, а я честно сказала:

— Вряд ли.

— И что мне делать? Через десять дней в квартиру должны заехать новые жильцы. Сереж, что делать-то?

— Вещи собирать, — огрызнулся брат. — И переезжать к родителям.

Люба заревела в голос, а я порадовалась тому, что домой её повезёт Серега, а не я. Любу было жалко, а смотреть, как она убивается, очень тяжело. Правда, и терпеть было трудно. Как-то невыносимо тоскливо, а ещё злость на Любу просыпалась. Я понимала, что ошибаться могут все, и её обманули в самых лучших чувствах, и сыпать на её голову все обвинения, несправедливо, но каждый раз, когда Люба заходилась слезами, хотелось взять её за плечи, встряхнуть и поинтересоваться:

— Где были твои мозги? Почему ты не посоветовалась ни с кем?

Вот только после драки кулаками не машут.

После долгого дня готовить не хотелось. А вот есть хотелось зверски, и я, совершенно бессовестно, достала из морозилки Серегины пельмени. Сварила на двоих. Когда он спустя полчаса появился дома, горячий ужин был готов.

— Круто, — выдохнул голодный бывший муж, — пельмешки.

Прозвучало это так, будто ничего вкуснее он за много лет и не ел. Между прочим, обидно. Во времена нашего с ним общего жития, я готовила много и часто. А тут он пельменям радуется.

— Как Люба? — спросила я его.

— Ревёт. Без конца ревёт.

— Повод есть, — вздохнула я, лопая пельмени. В одиннадцать часов вечера, между прочим.

— Квартиру жалко, — вздохнул бывший муж.

Я согласно кивнула. Встала из-за стола, сполоснула свою тарелку, а ему сказала:

— Завтра уеду на два дня.

— К тётке? — поинтересовался он.

— Да. Давно не была.

— Где давно, десяти дней не прошло.

— Всё равно…

Я видела, как Серёга на меня смотрит, упёр в меня недовольный взгляд, насупил брови, и даже губы надул. Всё это было мне знакомо, и обычно с этого у нас и начинались ссоры и скандалы. Муж принимался выговаривать мне, что я занимаюсь совсем не тем, чем необходимо заняться. Что у нас, как бы, семья, и уделять внимание я должна именно ему, а не каким-то непонятным родственникам в деревне. А меня хлебом не корми, дай сбежать из дома к ним. И, вообще, непонятно, зачем мне тогда нужен муж… В общем, все его претензии мне были отлично известны, из-за них мы, в конце концов, и развелись. А сейчас Серега не имел никакого права мне их озвучивать, поэтому молчал и только надувался привычным недовольством, как воздушный шарик. Чтобы не видеть этого, я забрала у него грязную тарелку и отвернулась к раковине.

Следующие два дня дома меня не будет, и он успокоится. Хоть бы уже завёл себе кого-нибудь, постоянную девушку, что ли. Не стало бы необходимости за мной следить.

Утром я проснулась рано и в приподнятом настроении. Перед отъездом в деревню, я всегда просыпалась в хорошем расположении духа. Улыбалась без причины, радовалась, и этим мужа всегда раздражала. А как только поняла, в чем именно причина его недовольства, старалась не демонстрировать так явно свои чувства. Но, по всей видимости, они всё равно упорно прорывались наружу. И вызывали у Сереги бешенство. Но раньше мне приходилось с мужем прощаться, чувствуя себя перед ним виноватой, а после развода этого процесса можно было избежать. Я чувствовала облегчение. После официального развода я, вообще, чувствовала облегчение. Чувство вины из-за этого тоже возникало, прорывалось, но на него уже можно было не обращать внимания. Я радовалась тому, что уже через несколько часов буду там, где так хочу быть.

Не знаю для чего, но я приготовила бывшему мужу завтрак. Наверное, в качестве компенсации. За что-то. Утро было весьма раннее, Серега ещё спал, даже будильник на его телефоне должен был прозвонить только через двадцать минут, а я уже успела собраться, выпить кофе, и приготовить для бывшего мужа омлет и бутерброды. Правда, постояла после над тарелками, раздумывая над тем, для чего это сделала. Никаких обоснованных причин в своей голове не нашла, решила плюнуть на раздумья, что меня задерживали, взяла собранную заранее сумку с вещами и продуктами, и вышла из квартиры. Ехать до места назначения предстояло около двух часов. Но даже это не портило мне настроения.

Большое село Балясино находилось на территории соседней области. Село было крупным, даже сейчас, а уж по меркам прошлого века, числилось едва ли не райцентром для окрестных деревень. Хотя, не имело никогда статуса города, даже поселка городского типа, да и многоквартирных домов здесь было раз-два и обчёлся, и все не выше трёх этажей. Но в селе проживало почти пятнадцать тысяч жителей, имелось два крупных детских сада, школа и собственная больница. Всё это осталось и по сей день, людей в селе не убавилось, несмотря на то, что молодёжь всё же старалась уехать в город, устраивать свою дальнейшую жизнь там. Но им на смену в селе появились «дачники», так их называли местные. Городские жители из областного центра, а то и из самой столицы сюда добирались, раскупили пустующие и выставленные на продажу дома, кое-кто покупал пустые земельные участки и начинал собственную стройку, обустраиваясь надолго, на года, а не ставя фанерные домики для летнего отдыха. В общем, посёлок, хоть и отдалённый, бурлил событиями и новшествами, жизнь в нём не затихала никогда. Прямо в посёлке был большой сетевой магазин, открылся пару лет назад, что стало дополнительным удобством, наряду с отремонтированной больницей и хорошей школой.

Когда я свернула под указатель «Балясино 3 км», на душе стало легко и спокойно. Радовалась я и до этого, с самого момента пробуждения, а вот сейчас вздохнула полной грудью.

Нужный мне дом находился на одной из тихих, зеленых улочек, в стороне от центральной площади села. Через несколько домов с одной стороны начинались поля, а чуть в сторону — и сосновый лес. Дышалось здесь невыразимо легко, воздух практически одурманивал. И никаких тебе посторонних звуков и запахов. Ни машин, ни запаха бензина, ни сигналов и скрипов тормозов. Лишний раз громкого голоса не услышишь, хотя, у нас есть соседи, любящие поскандалить за своим забором. А вот на улицу они всегда выходили с невозмутимыми улыбками, видимо, всерьёз верили, что никто ссор и ругани не слышит. Это ведь жутко неприлично, выносить сор из избы, тем более в деревне.

Я подъехала к нужным воротам, припарковалась на засыпанном щебёнкой месте, сигналить не стала, чтобы не беспокоить соседей. Как я уже сказала, в деревне посторонних звуков не любили. Но стоило мне выйти из машины, как за воротами уже послышался звук хлопнувшей в доме входной двери, затем топот, железная калитка чуть скрипнула, когда её распахнули, и я увидела счастливого Гришку.

— Мама!

Улыбка озарила моё лицо, я ничего не могла с собой поделать. Я раскинула руки, и сын кинулся ко мне обниматься. Ему было почти десять лет, но он был сильным, рослым мальчиком. В свои годы практически доставал мне макушкой до плеча. Я прижала его к себе, уткнулась носом в его густые, русые волосы.

— Привет, мой хороший. — Я обхватила ладонями щеки сына и принялась его целовать. А Гришка, ещё минуту назад прижимавшийся ко мне, словно маленький, тут же принялся выворачиваться из моих рук и недовольно заворчал:

— Мам, ну ты чего, увидят же! Я же не маленький!

— А какой ты? — удивилась я. Но спорить не стала, отпустила, только по волосам его потрепала.

— Взрослый я уже, — фыркнул он, приглаживая растрепавшиеся волосы.

— Доставай из машины пакеты, взрослый, — посмеялась я. И тут же спросила: — Как дела?

— Хорошо. А ты мне наушники привезла?

— Привезла. В школе тоже хорошо? Ты собрался? Позавтракал?

— Да. Бабуля кашу рисовую сварила. — Гришка изобразил рвотный рефлекс, а я укоряюще на него взглянула. Даже проговорила с прямым намёком на его недостойное поведение:

— Гриша.

— Ну что? Я не люблю рисовую, ты же знаешь. Я манную люблю. И блины.

— Все должно быть сбалансированно.

— Ты в школу меня отвезешь?

— Отвезу, — согласилась я. — А то снова опоздаешь.

— С тобой Василий Борисович поговорить хотел, — обрадовал меня любимый сынуля.

Василий Борисович — его классный руководитель и преподаватель истории и географии в их школе. Беседы я с ним имела частые и порой долгие. Хотелось бы пореже.

— Что ты натворил? — стараясь быть строгой, поинтересовалась я.

Гришка обернулся на меня через плечо, вытаращил на меня невинные голубые глаза.

— Ничего. Клянусь.

Я промолчала. Конечно, верить в то, что мой сын всю прошлую неделю вёл себя в школе, словно ангел, не стоило, и я не поверила. Но промолчала я по-другому поводу. В такие моменты, которые случались всё чаще и чаще, я ловила себя на воспоминаниях об его отце. Грише, конечно, было невдомёк, но с возрастом он становился всё больше на него похож. С маленьким эта схожесть не так бросалась в глаза, но чем взрослее Гриша становился, тем явственнее это проявлялось. И я всё чаще замирала, будто пронзённая стрелой воспоминаний. От его фраз, интонаций, взглядов. Даже внешне Гриша становился всё явственнее похож на моего первого мужа.

— Хорошо, — пробормотала я негромко, мысленно подтолкнув себя хоть к какому-то действию. — Разберёмся.

На кухне меня встретила Таисия Павловна. Мы с ней столько лет были знакомы, столько всего прошли вместе, что я уже не понимала до конца, кем же мы с ней друг другу приходимся. По факту родства? Никем. Тая приходилась двоюродной тёткой моему первому мужу. Женщиной она была приятной, нрав имела спокойный и добродушный, своей семьей так и не обзавелась. То есть, когда-то, очень давно, у неё был муж, она сама мне рассказывала ещё во времена моего первого замужества и нашего с ней знакомства. Муж был, а вот детей у них не было, и, в конце концов, муж от Таи ушёл, ради другой, что могла родить и родила ему сына. Тая любимого отпустила, а вот другую любовь встретить не смогла. То ли так любила того, первого, своего единственного, то ли не захотела больше разочаровываться, поставила на себе крест из-за невозможности стать матерью. С какого-то момента, это было ещё до моего знакомства с первым мужем, Тая переселилась в его дом, ухаживала за племянником, готовила и убирала, ждала того из долгих отлучек и командировок. А потом появилась я, и мы с ней в первый момент совершенно не знали, как себя вести друг с другом, две малознакомые женщины на одной кухне, так сказать. Но всё же смогли найти общий язык, даже подружиться, а потом… А потом случилось то, что случилось, и мы остались с ней вдвоём, и надеяться больше не на кого было. Прошло много лет, и вот мы родные люди. Больше, чем родные, уже много лет я называю Таю мамой. Сначала это было отговоркой для соседей, чтобы не было нужды объяснять кому-то наши родственные связи, а потом это слово по отношению к этой женщине обрело для меня тот самый главный смысл. Столько, сколько сделала Тая для меня и для моего сына, не делал для меня никто, даже собственная мать. Поэтому говоря Тае «мама», я нисколько не кривила душой.

— Мам, привет.

Она обернулась, улыбнулась, увидев меня. Поцеловала меня в щёку, когда я подошла.

— Ты рано. Думала, попозже приедешь.

— Отвезу Гришку в школу. Кофе пахнет…

— Сейчас налью.

— Мам, что он опять натворил? — вздохнула я, откладывая сумочку и присаживаясь у окна. — Василий Борисович снова меня к себе призывает.

— Призывает. — Тая поставила передо мной чашку с кофе и тарелку с кашей. Отказываться было бесполезно, Тая всё равно меня накормит. — Он был бы не против, если бы ты каждую неделю к нему на разговор приходила.

Я фыркнула.

— Брось. Я, конечно, понимаю, что он мужчина одинокий и, вроде как, интеллигентный, но мы с ним явно разного поля ягоды.

— Он-то об этом не догадывается.

— Ну, ты хоть ему намекни.

Она усмехнулась, потом выглянула в окно.

— Завтракай. А я Гришку найду. Уже умчался куда-то, зачем ему школа?

Тая из кухни вышла, а я осталась на кухне в одиночестве, не считая бело-рыжего кота, что спал на подоконнике. Я протянула руку и погладила его. Тоже за окно посмотрела, на грядки с зеленью и цветы на клумбе.

Это был мой дом. Мой дом, мои родные люди в нём, которых я с таким упорством и трепетом прятала ото всех. Никто не знает и вряд ли когда узнает, каких усилий мне стоило, наконец, обосноваться на одном месте, на много лет, чтобы иметь возможность жить здесь спокойно, не оглядываясь в страхе, вырастить ребёнка. Сколько пришлось сменить мест жительства до того, как купить этот дом, в надежде, что не придётся больше переезжать. Скольким людям мне пришлось соврать ради того, чтобы Тая с Гришей могли без опаски ходить по улицам. Что мне пришлось сделать, чтобы они ни в чём не нуждались.

Пять лет назад я купила этот дом в полуразрушенном состоянии, перевезла сюда свою семью вскоре после брака с Сергеем. Он лишь пару раз встречался с Таей и тогда ещё совсем маленьким Гришей. И был уверен, что это мои родственники. Моя тётя, двоюродная сестра моей погибшей некогда мамы, и её внук, сын Таиной неблагополучной дочери, которой и в природе-то никогда не существовало. Но моему мужу была рассказана именно такая версия происходящих событий. Я специально познакомила их, чтобы иметь чёткое оправдание своих бесконечных отъездов. Серега и его родители, изначально похвалив меня за помощь родственникам, очень быстро начали проявлять недовольство моей бесконечной жертвенностью. Ставили условия, озвучивали свои претензии, которые я попросту отбрасывала в сторону, как не имеющие для меня значения. Но вслух никогда не перечила, и усердно выполняла свои функции жены. Потому что была виновата перед Сергеем. Он позвал меня замуж, признавался в любви на тот момент, а я, если честно, попросту воспользовалась представившейся мне возможностью, потому что у меня и выбора-то особо не было. Мне необходимо было выйти замуж, сменить фамилию, чтобы окончательно затеряться в городе, в который я за пару лет до этого переехала. Ни о какой любви я на тот момент и думать не могла, я лишь пыталась устроить свою жизнь и жизнь своего сына, а тут подвернулся теперь уже бывший муж. И я его обманула, я отняла у него несколько лет жизни, прекрасно понимая, что наш с ним брак, скорее всего, недолговечен. Нельзя прожить много лет на любви и эмоциях только одного человека, так не бывает. Но я всё равно пошла на обман. Обманула, вышла замуж, а потом, воспользовавшись тем, что муж больше не изъявлял желания ездить со мной к родственникам, к какому-то чужому ребёнку, я быстренько перевезла Таю и Гришу на другое место жительства, в Балясино, даже область сменила, посчитав это самым лучшим решением. Серега до сих пор уверен, что я каждые выходные уезжаю в другом направлении. Правду знать ему не нужно. Ни к чему.

И вот я купила этот дом, хотя до этого жилье мы всегда снимали, потратила последние деньги на ремонт, на обустройство комфорта и удобства родных людей, отправила сына в местный детский сад, и вот уже пять лет мы живём тихо, не выставляя напоказ личную жизнь, достаток, не совершаем лишних движений. Мой сын пошёл здесь в школу, живёт и взрослеет, как обычный мальчишка. Он счастлив в этом посёлке. Единственное, что его расстраивает, это мои отъезды в город, но для него и для всех соседей и просто любопытствующих, есть отличное объяснение — я езжу в город зарабатывать деньги. А в остальном у нас обычная, среднестатистическая семья. Правда, без папы. Но ведь этим обстоятельством сейчас никого не удивишь, правда? Только я со страхом жду того момента, когда Гриша задаст мне тот самый опасный вопрос: «Мама, а кто мой папа?». Маленьким он уже интересовался этой темой, когда пошёл в сад. Понял, что у других детей есть по два родителя, и спрашивал меня, где наша недостающая частичка семьи. Но тогда его вопросы были неосознанными. Маленькому мальчику хватило объяснений, что его папа очень его любит, но быть с ним не может. А вот взрослому мальчику потребуются уже совсем другие ответы, согласитесь. И я боялась этого момента, всё чаще и чаще задумывалась о том, достаточно ли Гриша повзрослел для того, чтобы принять правду. И нужна ли ему эта самая правда. Тая вот считала, что не нужна. Что Грише хватит банальной истории про расставание и отъезд отца в другую страну. А вот я пребывала в сомнениях. Ведь сказать сыну, что отец его бросил, что он ему не нужен, было бы проще, я не спорю, но так несправедливо… Несправедливо по отношению и к Грише, и к его отцу. Который совершенно не виноват, что так и не увидел родившегося сына. Ложь казалась мне предательством по отношению к первому мужу. Я ведь его любила. Любила так, как, возможно, никого больше полюблю. По крайней мере, больше таких чувств я ни к кому не испытывала. Может, и хотела бы почувствовать нечто подобное к Сергею, но не случилось.

Может, я однолюбка?..

За пять лет проживания в доме, мы с Таей его буквально выпестовали. Отремонтировали, я потратила все последние деньги на ремонт. Даже второй этаж возвели, обустроив там две отдельные спальни и ванную комнату. Подвели все коммуникации, полностью заменили крышу и полы, и старый, покосившийся дом превратился в завидный, крепкий пятистенок. Тая на участке разбила огородик, клумбы, Гриша выпросил для себя щенка, затем котёнка, и жизнь потихоньку наладилась. С соседями мы жили дружно, но особо ни с кем не сближаясь. Я знала, что обо мне в селе ходят слухи, люди гадают, чем я занимаюсь в городе, и считают меня «девушкой с железным характером». Наверное, из-за того, что я смело взялась практически за перестройку дома, без всякой мужской помощи. А ту, что предлагали одинокие мужчины-односельчане, я вежливо отвергала. Ко мне даже свататься пару раз приходили, людям ведь невдомёк, что в городе меня ждал официальный муж. Я временами смеялась над всей этой историей, а временами принималась грустить. Из-за того, что, кажется, окончательно завралась, и моя жизнь превратилась в театр абсурда.

— Может, тебе перебраться сюда? — спросила меня Тая после нашего с Серегой развода. — Что тебя в городе держит?

Я вздохнула. Сидела на веранде, в плетеном кресле, пристроив ноги на маленькой табуреточке перед собой. Так обычно Тая отдыхала в конце дня, а я иногда любила повторять за ней, было в этом что-то по-особенному близкое и родное.

— И что я буду здесь делать? — переспросила я её. — Работы нет, каждый день не наездишься.

Тая устремила на меня долгий взгляд.

— А что с деньгами?

Я красноречиво поджала губы, затем развела руками.

— Ничего. Основные деньги ушли на покупку моей половины квартиры и ремонт здесь. Остатки тянула, как могла. Но сейчас будем жить на мою зарплату.

Тая вздохнула, присела рядом со мной. Помолчала, потом за руку меня взяла.

— Не переживай. Как-нибудь проживем. У меня, в конце концов, пенсия.

Я смотрела вдаль, раздумывала. Потом пообещала:

— Я что-нибудь придумаю.

Тая тут же нахмурилась. Даже пальцем мне погрозила.

— Не вздумай. Не вздумай, Сима. Никаких придумок. Будем жить, как все. От зарплаты до зарплаты. — Она махнула на меня рукой. — Я всё сказала. Ты слышала меня?

Тогда я кивнула, согласившись. Но ощущение беспокойства уже несколько месяцев меня не оставляло. Хотелось большей стабильности, уверенности в завтрашнем дне. Хотелось дать своему ребёнку хорошее образование, не экономить на репетиторах, на летнем отдыхе. Понятно, что мой сын растёт на природе, на свежем воздухе, движения и энергии в его жизни в избытке, но мне, как матери, хотелось дать сыну море впечатлений. А получалось как-то не очень. Я привыкла каждое лето отправлять Таю с Гришей к морю, хотя бы к нашему, а это лето грозило стать финансово трудным. Поэтому я и пошла на языковые курсы, решив не откидывать хотя бы мизерную возможность на повышение.

От всех этих мыслей я без всякого аппетита доела кашу, что выдала мне Тая на завтрак, допила кофе, и вышла из дома. Позвала:

— Гриша, бери портфель и в машину садись. Опаздываем уже.

— Подумаешь, — фыркнул ответственный ученик. — Первым уроком физра.

— И что? Её не нужно посещать?

Гриша встал, опустил руки, закинул голову назад и простонал:

— Скорее бы учебный год закончился!

— Осталось две недели. Так что, не жалуйся. Бегом в машину.

Сын обожал, когда я приезжала рано утром, и отвозила его в школу на машине. Он всегда с такой важностью выходил из нашего старого автомобиля у крыльца школы. Мне было и смешно, и грустно, и умилительно одновременно.

— Мам, пока, — крикнул он мне, выходя из машины. А я помахала ему рукой.

Вернувшись домой, я застала Таю снова на кухне. Она затеяла печь пироги, а мне запретила что-либо делать.

— Сядь и отдохни, — сказала она мне. — И без того, как юла вертишься. Лучше расскажи, что нового. Твой как, съезжать не собирается?

Я вздохнула.

— Судя по всему, нет.

— Не хочет он тебя отпускать, вот и всё. Любит, наверное.

— Мы живём, как соседи, мам. И, напомню, он на развод согласился без всяких лишних слов.

Тая плечами пожала.

— Терпение у него закончилось. А потом, наверное, пожалел.

— Не надо ему ни о чём жалеть. Ему надо свою жизнь устраивать. А эта ситуация с совместным проживанием меня изрядно напрягает, если честно. Придётся ещё как-то квартиру делить, что-то покупать, наверное, брать ипотеку. — Я расстроено таращилась за окно. — Одни проблемы.

— Влюбиться тебе надо, — вдруг сказала Тая. — В хорошего мужчину.

Я даже фыркнула, не сдержалась.

— Где его взять?

— Не знаю. Должны же они где-то быть.

— Наверное, должны, — кивнула я, соглашаясь. — Я давно не встречала.

— Глупости. Просто ты влюбиться никак не можешь, пережить ту историю не можешь. А пора бы. Десять лет прошло. А тебя, милая моя, проблемы загрызли. — Она ко мне повернулась, посмотрела задумчиво. — Может, нужно было Сергею твоему про Гришу правду рассказать? Жили бы с ребёнком, возможно, всё по-другому было бы.

Я тут же качнула головой.

— Нет. Я Гришу в город не заберу.

— Боишься?

— Боюсь.

— А чего вот ты боишься? Про него даже не знает никто.

— Не хочу рисковать сыном. Одно дело я, а совсем другое — мой ребёнок.

Тая печально качнула головой.

— Неужели это никогда не закончится?

— Мам, ты телевизор смотришь?

— Смотрю иногда. А что?

— Пока та история будет всплывать, это не закончится никогда.

— А она всплывает?

— Только несколько дней назад по Первому каналу рассказывали. А Серега сидел и слушал, открыв рот.

Тая приложила руку к груди.

— Что рассказывали?

— То самое. И как тут расслабиться и всё забыть?

— Господи, что же это творится…

Я потёрла друг о дружку неожиданно похолодевшие ладони. А Тае сказала:

— Не переживай. Я всё решу, я придумаю как. Понадобится, уеду в другой город. Только вопрос с квартирой решу… Вас с Гришей никакие проблемы не коснутся.

Она подошла, пару секунд просто стояла надо мной, а потом погладила меня по волосам.

— Бедная ты моя.

Когда она так делала, у меня сразу комок к горлу подкатывал. Никто, кроме Таи, меня никогда по голове не гладил, не жалел меня и не говорил ласковых слов. Матери своей я практически не помню, она погибла в автокатастрофе, когда мне было всего семь лет. Воспитывалась я в новой семье отца, особо никому там нужна не была, и сбежала оттуда замуж при первой же возможности. Винить в чём-то отца было бессмысленно, его тоже уже нет в живых. Я знала об этом, хотя к тому моменту мы с ним уже несколько лет не общались, я уже была в бегах. Но, видимо, он даже не стал меня искать, писать заявление в полицию после той громкой истории. По всей видимости, решил, что ему и его семье это может аукнуться серьёзными неприятностями. Так что, моя семья теперь это лишь Тая, двоюродная тётка моего первого мужа, и мой сын. Но я очень рада, что Тая у нас с Гришей есть. Что мы не одни, что есть человек, который нас любит, который жалеет, находит нужные слова и никогда не предаст.

Я заставила себя сделать глубокий вдох и сказала:

— Давай я тебе лучше расскажу, как у нас Люба отчудила. Вот где беда и катастрофа.

Тая присела напротив меня за кухонный стол, а я принялась ей пересказывать последние новости. Тая ахала, я говорила, конечно, ко мне вернулось возмущение по поводу чужой хитрости и беспощадности, безразличия к чужим чувствам. И во время рассказа вдруг поняла, что мне не давало покоя в последние дни. Завелась во мне какая-то беспокойная червоточина, а я никак не могла её уловить, чтобы обдумать. Не могла, пока не пересказала Тае вслух произошедшее.

Прохоров, как посчитало следствие, вернулся в родной Петербург. И именно этот факт не давал мне спокойно дышать. Словно предчувствие нехорошее обволокло моё сердце, и я принялась чего-то ждать.

Интуиция — это моё больное место. Она меня никогда не подводила, к сожалению. Боюсь, не подводит и в этот раз.