По правде говоря

Екатерина Риз

Вика не предполагала, что жизнь подкинет ей встречу с человеком, семья которого, причастна к исчезновению её сестры десять лет назад. Прошло много лет, а она и её родители ещё ждут возвращения Ксении домой. А тут брат жениха её пропавшей сестры предлагает Вике работу. Он уже не помнит о том происшествии, зато помнит сама Вика, и соглашается на эту работу с единственной целью – в надежде узнать что-то о судьбе сестры.

© Екатерина Риз, 2020

ISBN 978-5-0051-6785-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Я зацепила взглядом красно-белую листовку на столбе, по инерции пробежала мимо, но затем остановилась. Прервала утреннюю пробежку ради бросившегося в глаза объявления знакомого образца. Знаете такие? О пропавших людях? Белый лист, красная броская рамка, фотография пропавшего, и просьба обратить внимание и помочь. Скомпонованная важная информация о пропавшем.

Я стояла, пытаясь отдышаться после интенсивной пробежки, уперев руки в бока, и вглядывалась в листовку на столбе. В парке кроме меня, кажется, ещё никого не было. Семь утра, я всегда бегала по утрам, это давало мне чувство контроля над всем последующим днём. Листовка была о пропаже женщины из нашего района, судя по дате рождения, ей было чуть за пятьдесят. Отсканированная фотография не ахти какого качества, к тому же, женщина на ней выглядела счастливой, широко улыбалась в камеру, а ещё нарядной, с причёской и макияжем. Вряд ли, даже встреть я её сейчас на улице, смогу узнать и сопоставить в своей голове два совершенно разных образа. Но женщина пропала, довольно молодая женщина, наверняка, дочь, жена и мать, и её возвращения очень ждали дома. Это настоящая беда…

Куда, куда могут пропадать люди? Просто взять и пропасть. Уйти из дома и не вернуться.

Спустя какое-то время, если их так и не смогли отыскать, человека признают пропавшим без вести. А спустя пять лет можно добиться признания пропавшего погибшим.

Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, вызвали горечь воспоминаний, я вздохнула, поморщилась, не от досады, а в попытке как-то справиться с нахлынувшими эмоциями, и побежала дальше.

Мама вот не согласилась признавать гибель дочери, она всё ещё ждёт.

Когда-то у меня была старшая сестра. Ксения. Ксюша, Ксеня. Как только её не называли окружающие, она была очень общительным, жизнерадостным человеком. Казалось, что перед ней все дороги открыты, и у Ксюхи всё непременно в жизни сложится. Как надо, в общем. Между нами была разница в четыре года, я была младшей, и в то время оканчивала школу, а на старшую сестру всегда смотрела с завистью. Ксюша казалась мне взрослой, куда смелее меня, и уж точно, куда красивее. От кавалеров у неё с седьмого класса отбоя не было. А я была младшенькой, боязливой заучкой, сколько себя помню, носила очки, дурацкие хвостики и вечно краснела, когда кто-то обращал на меня пристальное внимание. Вспоминать о своём детстве и юности, именно рядом с Ксюшей, было приятно и больно одновременно. И при воспоминании о ней, мне хотелось улыбнуться в умилении, посмеяться над чем-то, порой светло погрустить о прежних временах, о молодых родителях, о нашей, казалось бы, хорошей и правильной семье. А потом я вспоминала о том, что всё это безвозвратно ушло, потеряно, сгинуло непонятно где и почему, и мне становилось откровенно не по себе. Мороз, неприятный озноб пробирал до костей, при осознании того, что я-то погрущу, помучаюсь в который раз, а затем отвлекусь на свою привычную жизнь. Дом, работа, увлечения, планы на будущее, а Ксюха…

Прошло десять лет со дня её исчезновения, и я успела убедить себя в том, что моей сестры нет в живых. Случилось что-то ужасное, трагичное, она не смогла вернуться домой. И у неё не будет той самой налаженной жизни, планов и их успешного осуществления, чего ей так желали родители, любви, семьи и детей. И когда в моей жизни наступал трудный момент, и я принималась жалеть себя или жаловаться, я всегда думала о сестре, и говорила себе, что у меня всё далеко не ужасно. У меня есть многое из того, чего с ней никогда не случится. Так разве у меня есть право жаловаться?

Увиденное в парке объявление о поисках незнакомой женщины, немного выбило меня из колеи. Да, я расстроилась. В голову невольно в миллионный раз полезли мысли о том, что же могло приключиться с моим близким человеком, и, если предположить — только предположить! — что она жива, где она может находиться, что с ней может происходить, и, возможно, именно в этот момент ей нужна помощь. Каждый раз от таких мыслей и предположений меня начинало потряхивать. Спустя десять лет после исчезновения Ксении, признаюсь, я не думала и не вспоминала о ней каждый день, острая фаза отчаяния и бесконечного ожидания, была давно пройдена, но каждый раз, как мысли о ней поселялись в моей голове, мир вокруг становился куда менее ярким и зовущим. Всё окрашивалось серыми, тоскливыми красками, и мне необходимо было время, чтобы прийти в себя.

Чтобы как-то себя приободрить, я прибавила темп, и поэтому до дома добежала в то же время, что обычно, хотя потратила несколько минут на стояние в парке у столба. Немного задохнулась.

— Привет.

Остановившись у подъезда, я услышала знакомый голос. Обернулась, махнула Жанке рукой. Жанна была моей соседкой, и, на самом деле, её звали Снежанна, но она терпеть не могла своё имя, и поэтому требовала звать её иначе. Для друзей и знакомых она стала Жанной, а её супругу досталось требование звать Жанку «солнышком». Или рыбкой, или зайкой. В общем, как угодно, лишь бы любви и страсти в голосе звучало побольше. Муж её, Сергей, против настояний жены не возражал, вот только за её спиной (я лично слышала) поговаривал, что на «рыбку» и «зайку» его благоверная после вторых родов совсем не похожа. Больше на то самое «солнышко», по габаритам. Вокруг которого всё и крутится. Конечно, подобные высказывания, Серёгу, как мужчину, не красили, но стучать я на него не стала. Во-первых, считала Жанку своей лучшей подругой вот уже пару лет, и расстраивать её не хотелось, а, во-вторых, здоровья бы это Серёге не добавило. Жанка дома бы его прибила. Нрав у неё был крутой, характер огонь, а габариты с некоторых пор, на самом деле, позволяли потягаться в силе и ловкости со стокилограммовым супругом. И я, вхожая в их дом, отлично знала, что в семье у них царит полный матриархат, это только перед друзьями и знакомыми Сергей пытается выказать себя главой семейства и хозяином положения, но и то шёпотом, чтобы жена, упаси Господь, не услышала.

Жанка в ранний час выгуливала своего любимого пёсика, малюсенькую собачонку Бубуню, померанского шпица. Это было абсолютно белое, пушистое создание, напоминающее мягкий клубочек с тонкими ножками, едва различимыми от пушистости ушками на голове и хвостиком-рогаликом на попе, а еще любопытным длинным носом. Ах да, ещё в Бубуне было немереное количество восторга по отношению ко всему, что она вокруг видела, истинно женский капризный характер, а ещё ужасно противный тонкий, писклявый лай, который приводил в восторг, кажется, лишь одного человека на свете — Жанну. Каждый раз, когда собачонка заливалась возмущением, переходя на ультразвук, Жанка в умилении всплёскивала руками и принималась капризное создание увещевать. Хватала на руки, целовала белоснежную шёрстку или совала в маленькую пасть очередную вкусняшку.

— Ты меня так не целуешь и не кормишь! — возмущался раз за разом Серёга, злобно поглядывая на комок белоснежной шерсти у жены на руках.

— А ты меня так, как Бубуня, не любишь, — отвечала ему Жанка и гордо отворачивалась.

— Зато я вас всех кормлю, — не оставался супруг в долгу, грозил кулаком кому-то неизвестному, очень даже возможно, что и Бубуне, которая сама была размером с его кулак, и уходил в другую комнату. Наверное, переживать, что его променяли на собаку, которую и собакой-то назвать можно с большой натяжкой.

Я обернулась на Жанкино приветствие, а Бубуня, заметив меня, закатилась тем самым противным, тонким лаем. На весь двор. Жанка, степенно вышагивающая рядом со своим микроскопическим питомцем в новом спортивном костюме алого цвета, примирительно проговорила:

— Тихо, Бунечка. Это же Вика. Что ты шумишь?

Но надо знать Бубуню, она не остановится, пока всему двору, двум пятиэтажкам, не доложит о моём возвращении с пробежки. Не обращая внимания на досадный лай, я к ним приблизилась. Поздоровалась в ответ. Жанна окинула меня быстрым взглядом, таким, с намёком на зависть ко мне и досаду на себя одновременно.

— И когда я тоже с тобой бегать начну? — задала она свой обычный риторический вопрос. И я совершенно привычно ей честно ответила:

— Никогда.

Жанка тут же возмущённо выпятила нижнюю губу. Пожаловалась:

— Добрая ты.

Я плечами пожала.

— Я тебе правду говорю. Я здесь два года живу, два года бегаю, и ты каждое утро задаёшь мне этот вопрос. Хотела бы, давно бы бегать начала.

— Ага, у меня дети, вообще-то.

Я вытаращилась на подругу.

— Это здесь причём?

Жанка окончательно расстроилась, возмутилась моей непреклонностью и, в конце концов, махнула на меня рукой.

— Ну тебя. Недобрая ты, Вика. Нет бы поддержать мои стремления…

Я улыбнулась.

— К чему? К спорту? Ну, молодец, стремишься. Это важно.

Жанка присмотрелась ко мне внимательнее. Затем вопрошающе кивнула.

— Ты чего какая? Случилось чего? С Вовкой поругались?

— Да нет, он ещё спит. Я бы не успела. — Но вздохнула, решила поделиться. — Объявление о розыске в парке видела. Женщина пропала из нашего района.

— Ах да, я тоже видела. Вчера в магазине повесили.

— Ты не знаешь, её нашли?

— Нет, откуда? А что, знакомая твоя?

Я качнула головой.

— Нет. Просто подумалось… кого-то же должны находить, да?

Жанка глядела на меня с печалью, догадавшись, что именно меня расстроило. Согласилась со мной.

— Кого-то должны. Наверняка, кого-то находят, Вик. Просто всегда по-разному.

— Ну да.

Жанка взяла меня под руку. Несильно толкнула плечом, так сказать, в знак поддержки.

— Ты не расстраивайся. Что уж теперь, всякое бывает.

Я снова кивнула.

Жанка наклонилась, подхватила Бубуню на руки, и мы все вместе направились к подъезду. Бубуня смотрела на мир вокруг глазенками-пуговицами, от любопытства высунув розовый язык. Важно гавкнула на кота, мирно дремавшего на лавке. Тот даже ухом не повёл. Наверное, столь низкие частоты кот за лай собаки не воспринимал.

— Пойдём к нам завтракать? — предложила Жанна. — Я гренки сделаю, как ты любишь, с молоком.

Я качнула головой, отказываясь.

— Не могу, мне на работу раньше надо. У нас планёрка, обязали быть всем. И вовремя.

На Жанкином лице появилось кислое выражение.

— Я, когда слышу слово «работа», мне так тоскливо становится на душе, духота наваливается. Не знаешь почему?

Мы поднялись на второй этаж, Жанна остановилась у своей двери, а я успела шагнуть на первую ступеньку следующего лестничного пролёта. Я жила на два этажа выше.

— Знаю, — порадовала я её. — Потому что ты пятый год сидишь в декрете, и забыла, что это такое, каждый день с восьми до пяти, а то и без выходных.

Жанна махнула на меня рукой.

— Тфу на тебя. Сглазишь ещё. У меня и дома дел куча. Кстати, пойду любимого растолкаю, для него-то работа — это спасение. Только и думает, как бы от нас с детьми сбежать, в машинах своих ковыряться. Хорошо хоть деньги нормальные платят.

Я напоследок подруге улыбнулась, махнула рукой на прощание и легко побежала вверх по ступенькам. Нужно было успеть принять душ, выпить кофе и выйти из дома вовремя, чтобы успеть на работу. На ту самую планёрку. Работала я экономистом на одном из крупных производств нашего города. Производство было крупным, машиностроительным, а вот заработная плата не столь крупная, как хотелось бы. В нашем городе, вообще, крупных зарплат было не найти. И я, со своим, можно сказать, что выстраданным дипломом экономиста, вот уже четыре года пыталась дослужиться хоть до какого-то повышения. Начинать пришлось с самых низов, никому красные дипломы без опыта работы, как выяснилось, были не нужны. И мне, скажем честно, повезло устроиться на серьёзное предприятие, со всеми вытекающими отсюда бонусами в качестве полного социального пакета и уверенности в завтрашнем дне. Уверенность заключалась в том, что работы у меня каждый день будет по самый подбородок, и зарплата будет, с выплатой дважды в месяц, а вот об особых льготах, бонусах в конце года, да и просто повышении оплаты труда, лишний раз раздумывать не стоит. Чтобы не расстраиваться. Но зато на работе меня ценили, уважали, начальник отдела ко мне прислушивался и ставил в пример, сгружая на меня особо срочные и сложные дела, в этом особое уважение, судя по всему, и заключалось. А о повышении я всё ещё продолжала мечтать. Особых перспектив после повышения тоже не было, но это стало бы компенсацией за все мои труды, старания, ответственность и переработки.

В общем, как и говорила Жанка: полная тоска.

Дома по-прежнему было тихо, Вовка ещё спал, чему я уже давно не удивлялась, привыкла за полгода его поисков себя. Вовка был моим женихом, наверное, так. По крайней мере, для себя я определяла наши с ним отношения именно в таком формате. Когда-то, не так давно, пока любимый не осел дома в грусти и растерянности из-за потери работы, мы собирались пожениться. Честно, собирались. Планировали, раздумывали о будущем, даже деньги начали откладывать на торжество и медовый месяц. Я очень хотела на Кубу, а удовольствие это не дешёвое. И вот мы копили, копили, планировали, я даже платье свадебное успела выбрать, хорошо хоть не купила, решила ещё повыбирать. Довыбиралась как раз до того момента, когда Вовку вдруг не попросили с работы. Он трудился старшим менеджером, казалось бы, в перспективной конторе по продаже компьютерной техники, и вдруг все их перспективы накрылись медным тазом. Офис и магазины закрылись, а люди остались без работы. Поначалу мы с Вовой, конечно, всерьёз растерялись, я пыталась поддерживать любимого человека, обнадёживала, и в какой-то момент он оживился, наполнился позитивным настроем, сказал:

— Да что я, работу не найду, Викуль? — В его голосе зазвучала уверенность и бравада, и я на тот момент вздохнула с облегчением. Но вот прошло полгода, а Вовка спит до обеда, а когда я в очередной раз поднимаю тему его трудоустройства, напускает на себя печальный вид и с лицом мученика отправляется к компьютеру, открывает сайт вакансий. Если честно, я уже устала засекать, сколько именно минут он на нём проводит, прежде чем переключается на социальные сети или заходит в свою любимую игру. Ситуация, конечно, была неприятная, даже пугающая я бы сказала, но каждый раз выводить человека на конфликт, тоже не казалось мне хорошим способом решить проблему. Поэтому я всё ещё жила надеждой, что Вовке, в тридцать с небольшим лет, надоест проводить свою жизнь в четырёх стенах у компьютера, он, наконец, встряхнётся, и наша жизнь станет прежней. Когда мы оба работали, были чем-то заинтересованы, имели круг общения из коллег по работе и клиентов, что нам снова будет, чем поделиться друг с другом за ужином, обсудить новости друг друга, над чем-то посмеяться. Пока же Вовка «искал себя».

Конечно, на одну мою зарплату не зажируешь, но мы, точнее, я, как-то справлялись, у родителей старались помощи, по крайней мере, финансовой, не просить. Жили мы на Вовкиной территории, в малогабаритной «двушке», доставшейся ему от бабушки в наследство. Хоть в этом повезло, не нужно тратиться на съемную квартиру. Во всяком случае, об этом мне напоминала Вовина мама, в последние месяцы практически при каждой встрече. Я воспринимала это, как попытку оправдать сына, его откровенное нежелание трудоустраиваться куда-либо.

— Что ты всё время жалуешься? — ворчала на меня Лидия Николаевна в последний свой визит в нашу квартиру. Каждый её приход ознаменовался проверкой чистоты и инспекцией нашего холодильника. Всё это она проделывала с каменным лицом. Ситуация мне, конечно, не нравилась, но спорить я не могла, в конце концов, квартира, в которой мы жили, по факту, была даже не Вовкина, по документам она принадлежала его матери, а уж та, прижимаясь к плечу высокого, широкоплечего сына, успокаивала его сладкими речами о том, что бумажки ничего не значат. Квартира его. Но выходило так, что хозяйкой здесь я себя не чувствовала, меня в любой момент могли проверить. — Вам что, денег не хватает? Квартира своя, продукты вам привозят, всё своё, не магазинное. Мы же с отцом не отказываемся помогать. Ты когда в последний раз яйца или творог в магазине покупала? Забыла уж, наверное, что у них за вкус. На всём домашнем живёте. А всё жалуешься, всё считаешься.

— Я не считаюсь, — пыталась донести я до неё свою точку зрения. — Но Вове надо работать, Лидия Николаевна. Он дома совсем разучится общаться.

По правде, мне хотелось выразиться по-другому, сказать как есть: деградирует, отупеет. Но не говорить же такое матери, правда?

Лидия Николаевна махнула на меня рукой.

— Найдёт он работу. Как появится стоящая, так и найдёт.

Таким речам оставалось только удивляться. Как же он работу найдёт, если не ищет? Очень сомневаюсь, что какой-нибудь генеральный директор позвонит к нам домой и предложит Вовке должность его заместителя. С баснословной зарплатой.

Вот и сегодня мой герой спокойно спал. А ведь раньше в это время мы вместе с ним завтракали, после того, как я возвращалась с пробежки, а временами и душ принимали вместе, а после разъезжались по работам. Чтобы вечером встретиться дома. Если честно, я скучаю по тем временам. Я всегда с нетерпением ждала вечера, нашей встречи, совместного ужина, посиделок у телевизора. Всё это считается скукой и бытовухой, но мне было хорошо с тем Вовкой, было интересно что-то смотреть вместе, что-то узнавать. Теперь Вова со всеми своими интересами справлялся без меня, за целый день у него было много времени, а я возвращалась вечерами с работы и спешила приготовить ужин. Вот только ужинать Вовка в последнее время полюбил у компьютера. Не нравились ему разговоры, которые я заводила. Про работу, про будущее, про перспективы. В социальных сетях его никто вопросами и проблемами не доставал.

Приняв душ, я включила чайник, нарезала бутербродов на завтрак, два завернула с собой на работу. Да, жить приходилось в режиме экономии, не тотальной, но каждодневные обеды в кафе пришлось исключить из своих привычек. Я не жаловалась, это было не столь важно, скорее уж беспокоило своими туманными прогнозами. Переодеваясь в спальне, я невольно поглядывала на постель, посматривала на спящего Вовку. Он лежал практически поперёк кровати, почувствовав свободу без моего присутствия рядом, обхватил руками мою подушку и умилительно сопел. За время бесконечного пребывания дома, без надобности постоянно и тщательно следить за своей внешностью, его волосы успели отрасти, и теперь любимый имел шикарную, вихрастую шевелюру, что, кстати, весьма ему шло. Надо сказать, что Вовка у меня симпатичный, некоторые девушки с уверенностью сказали бы, что он красив. Не брутальной, мужской красотой, его природа одарила ростом, широкими плечами, а ещё симпатичной физиономией с потрясающей, безалаберной и красивой улыбкой и сексуальным подбородком с милой ямочкой на нём, а ещё чистым взглядом и умением убеждать людей в чём угодно. Вовка улыбался, смотрел в глаза и говорил, говорил, и самое главное — ему хотелось верить, он виделся людям этаким своим парнем, правдивым и простодушным. А я всегда верила в него, до сих пор убеждала себя, что нужно верить, и всё непременно наладится. Вовка же у меня такой… Молодец-удалец во всех отношениях.

Вот только я рядом с ним сама себе казалась немного неуклюжей и тусклой. Вся моя юность и институтские годы прошли в обнимку с учебниками, и на таких парней, как Вовка я смотрела лишь издалека. Наблюдала за тем, как мои однокурсницы дружат с ними, тусуются, крутят романы. Меня в такие компании никогда не звали, я была слишком несмелой для их времяпрепровождения. И подумать не могла, что мне встретится «ночной хулиган», который обратит на меня внимание. Да ещё и жениться на мне захочет! Ничего удивительного, что я влюбилась в Вовку по уши, довольно быстро. Вот и сейчас, глядя на него спящего, несмотря на все свои тревоги, я им залюбовалась. Пусть на короткий момент, но это любование промелькнуло в моём сознании, от него стало приятно и жарко одновременно, и я в который раз решила, что всё не так уж плохо в нашей жизни. Просто я слишком привыкла к контролю над любой ситуацией, мне нужна была стабильность, уверенность в завтрашнем дне, а последние пару месяцев я это ощущение утратила. И это мне активно не нравилось.

Добиралась до работы я всегда автобусом. Ехать нужно было через половину города, зато было время посмотреть в окно и подумать о чём-нибудь. Сегодня у меня из головы не шло то объявление на столбе. Я думала о пропавшей женщине, о том, что чувствуют её родственники, и невольно возвращалась в памяти к событиям десятилетней давности. Даже подивилась в какой-то момент тому, сколько же лет прошло. Как-то незаметно они пролетели, мы привыкли жить без Ксюши, настолько, что сумели свыкнуться с самой мыслью, что её уже и не будет. Что Ксения никогда не вернётся, и мы так и не узнаем, где она и что же с ней случилось. Жизнь семьи строилась уже без её участия, мнения и присутствия. Хотя, как строилась? Что-то, например, сломалось окончательно. Родители вот развелись, не смогли жить дальше вместе. В первые годы после исчезновения старшей дочери, мама настолько погрузилась в своё горе, жила только каждодневными ожиданиями — что Ксюша вернётся, что её отыщут, вернут домой и вот завтра, совершенно точно, уже завтра, она позвонит в дверь, и прежняя жизнь в наш дом вернётся. День проходил за днём, месяц за месяцем, даже год за годом, а сестра так и не возвращалась. Через два года папа не выдержал и ушёл из семьи. И даже совершенно искренне попросил у нас с мамой прощения за свой поступок. Стоял в дверях с чемоданом, морщился, мялся в нерешительности, затем сказал:

— Простите, — и вышел за дверь.

Мама его обвинила в слабости, в трусости, в наплевательском отношении к детям, и до сих пор не может простить отцу его уход. Они до сих пор не общаются, мама и слышать о бывшем муже ничего не хочет. А я? Он мой отец, это раз, а два, это то, что я не считаю его предателем. Что и кого он предал? Я прекрасно знаю, сколько сил, нервов и здоровья отец потратил на поиски и бесплотные надежды. В какой-то момент он не выдержал напряжения. И не потому, что иссяк, перестал ждать или разуверился в маминых словах, что Ксюша жива. Наверное, он просто понял, что жизнь продолжается. Хорошая она или плохая, лёгкая или сложная, но она продолжается. Сейчас отец живёт в новом браке, в одном городе со мной, и мы общаемся и встречаемся, я даже в гости иногда хожу в его новый дом, о чём мама, конечно, не в курсе. У папиной новой жены мальчишки-погодки, одному двенадцать, другому тринадцать лет, им, без сомнения, нужен мужской авторитет рядом, и отцу есть, чем заняться и на что отвлечься. В подружек мы с его новой пассией, Верой, не играем, считаем, что ни к чему, но женщина она добродушная, здравая, и временами мы спокойно общаемся, пьём чай и обсуждаем семейные вопросы. Папа всегда радуется моему приходу, думаю, каждая наша с ним встреча напоминает ему о нашем с Ксенией детстве. Как он с нами гулял, играл, как любил своих девочек. А потом что-то сломалось, кто-то повзрослел…

Мама после развода тоже решила поменять свою жизнь, хоть как-то. Как бы она не ругала отца за эгоизм и слабость, его поступок всё же дал свои плоды, и она заставила себя встать со стула у кухонного окна, на котором, кажется, и провела последние пару лет, ожидая Ксениного возвращения. А, может, это были не перемены, иногда я думаю, что с уходом отца она окончательно потеряла надежду на счастливый исход. Она попросила у нас с отцом согласия на продажу нашей малогабаритной «трешки», отец оставил свою долю ей, не стал ничего делить при разводе. Квартира продалась достаточно быстро, а мама уехала из нашего города, пусть и совсем недалеко. В маленьком районном городке в получасе езды жила её сестра с семьёй. Городок был совсем крошечным, на пять тысяч жителей, с малюсенькой центральной площадью и старыми блочными пятиэтажками, а вокруг них плотным кольцом частный сектор. Там мама и поселилась, купила себе однокомнатную квартиру на окраине, совсем рядом с частным домом сестры, и жила скромно и экономно на оставшиеся от городской квартиры деньги. Несмотря на то, что мама попыталась что-то изменить в своей жизни, ясно было одно — радость и интерес к жизни она утратила. Мама и сейчас была совсем не старой женщиной, на пенсию ей лишь через пару лет, но она совершенно перестала улыбаться, что очень сказывалось на её характере, настроении и внешности. Она стала выглядеть старше своих лет, печальнее, мне это не нравилось, я даже разговаривать с ней об этом пыталась, но она меня не слушала. Мама живет своими взглядами и мыслями о настоящем и будущем.

Вот так беда меняет людей, в одночасье. Поэтому я и думала о родственниках той женщины. Врагу не пожелаешь такого испытания. Находиться в неведении, жив твой близкий человек, нужна ли ему твоя помощь, или его уже нет на этом свете. А ты всё думаешь о нём, будоражишь память о нём… делаешь себе больно этими воспоминаниями.

Моя сестра была очень звонким, ярким человеком. Такие, как Ксеня, возбуждающие и будоражащие, волнующие и западающие в душу, легко не забываются. У мамы дома куча фотоальбомов из нашей с ней школьной поры, но процентов на восемьдесят они заполнены снимками Ксении. Она обожала фотографироваться, будто чувствовала, что кроме этих фотографий очень скоро о ней не останется других воспоминаний. На фото она улыбалась, смеялась, с понятным призывом смотрела в камеру. Ксюша любила пышно взбивать свои рыжие от природы волосы, прищуривала зеленые глаза и соблазнительно выпячивала полные губки. Если моя сестра и не обладала классической красотой, то она, без всякого сомнения, приковывала к себе взгляды. И не только мужские. На неё нельзя было не смотреть, она представала перед людьми этакой веселой ведьмочкой с невероятно симпатичным личиком. Я до сих пор помню её смех, помню её интонации, тембр голоса. Помню, как она делала себе прическу перед зеркалом в прихожей и учила меня краситься. Вот только…

Вот только, принимая тот факт, что человек потерян для тебя в твоей реальной жизни, живя без него год за годом, ты порой начинаешь ловить себя на мысли, что вспоминаешь о нём только хорошее. Как вам было хорошо вместе, весело, какая замечательная семья у вас была. И понимаешь, что врёшь самой себе. Да, всё было замечательно, ведь мы все были вместе. Мама, папа, я, Ксюша. Да и маму послушать, именно так всё и было, безоблачное каждодневное счастье. Но на самом деле, всё у нас было, как у всех. Среднестатистическая семья, со своими проблемами, трудностями, даже склоками и раздорами. И Ксеня не была ангелом во плоти, какой сейчас её хочет перед всеми нашими общими воспоминаниями, выставить мама.

Если говорить честно, мы с сестрой не были так уж близки. Не ссорились без надобности, не дрались без повода, ничего особо не делили, но назвать нас лучшими подружками было нельзя. Просто потому, что между нами была довольно существенная разница. И в возрасте, и в характерах. Мы даже внешне не слишком друг на друга похожи. По крайней мере, в годы юности так казалось. Сейчас, глядя на фотографии сестры, я понимаю, что с возрастом сходство пришло. А десять лет назад я была лишь смущённым подростком, в очках и с рыжими хвостиками, на фоне своей яркой, почти взрослой старшей сестры. О какой душевной близости можно было говорить? Ксюша вечно подшучивала надо мной, давала советы свысока, предлагала бросить учебники в угол и выйти на улицу, найти, наконец, друзей или, хотя бы, подходящую компанию. Она и краситься-то меня учила, чтобы доказать, что я совершенно не разбираюсь в жизни и в моде, что со своими повёрнутыми на математике мозгами, во всём остальном я отсталый человек. Мой скромный гардероб вечно подвергался её жесткой критике и насмешкам, а ей родители каждый месяц покупали новый наряд или обувь. Но мы с ней были сестрами, жили в одной комнате, вместе пили чай с конфетами вечерами и о чём-то разговаривали. Даже если наши разговоры заканчивались фырканьем и возмущением. Это ведь норма подросткового поведения, общения, разве нет? Со временем мы обе должны были повзрослеть, найти общие точки взаимопонимания, интересов, наверное, начали бы общаться по-другому, и, возможно, стали бы по-настоящему дружны и близки. Но не случилось. И это вызывало настоящую горечь. По утраченному, по несбывшемуся.

Думаю, родителям стало бы куда легче, если бы они смогли похоронить старшую дочь, а не просыпаться каждую ночь с одним и тем же вопросом — где она, жива или мертва? Как бы ни ужасно это звучало, но ложные надежды, изматывающие мысли о том, что произошло на самом деле, убивают. Мою маму, по крайней мере, точно. Никому не пожелаешь такой участи. Я в течение нескольких лет, пока мы жили вместе, наблюдала за тем, как мама учится заново спать. Просто спать, чтобы не вскакивать несколько раз за ночь, чувствуя себя виноватой за то, что спит, за то, что устала ждать.

На планерку я успела в последний момент. За что удостоилась укоризненного взгляда начальника. Пришлось виновато улыбнуться, уткнуться взглядом в свои записи и постараться вникнуть в то, что говорило руководство. Все в большом кабинете сидели тихо, слушали московское начальство, неожиданно решившее нас навестить, а от оглашения плана работы на ближайшие пару месяцев, всё больше впадали в уныние. Я аккуратно поглядывала на лица коллег, и никакого воодушевления на них не наблюдала. Да ещё и нарвалась по окончании на устное замечание от начальника своего отдела.

— Вика, Захарова. Ты почему опаздываешь? С ума сошла в такой день?

— Руслан Борисович, так я же не опоздала, — принялась оправдываться я, идя рядом с ним по коридору.

Планерка, наконец, закончилась, и мой шеф тоже выглядел недовольным и вспотевшим. Нервно дёрнул узел галстука на шее, зачем-то решил надеть его, видимо, стараясь впечатлить московское руководство ответственным подходом к дресс-коду. Столичные начальники всегда появлялись перед нами, провинциалами, в строгих костюмах и при галстуках. И я знаю, что Руслан Борисович, мужчина солидной комплекции в возрасте под пятьдесят лет, перед ними всегда комплексовал. Уж не знаю, что взбрело ему в голову, но всеми силами пытался соответствовать. Может, кризис среднего возраста ещё до конца его не оставил?

— Я не опоздала, — повторила я, — успела вовремя.

— Да, когда часы пробили полночь, — недовольно пробормотал он.

Я лишь вздохнула.

— Автобус задержался. Что я могу поделать?

Мы оказались перед дверями нашего отдела, начальник оглянулся на свой женский отряд экономистов, обозрел нас всех внимательным, придирчивым взглядом и посоветовал:

— Идите работать. Чует моё сердце, они ещё не всё проверили, точно к чему-нибудь придерутся. И, девочки, сделайте так, чтобы придирки были не в нашу сторону.

Обещать ему никто не стал, под козырёк не взял, Руслан Борисович ещё разок окинул нас взглядом, и отправился в свой кабинет.

Девчонки, с которыми я работала, а было нас всего трое — я, Света и Лена, чуть слышно фыркнули начальнику вслед.

— Можно подумать, мы без московского надзора не работаем. Только и делают, что пугают.

В нашем кабинетике, вмещающем три компьютерных стола и пару стеллажей для бумаг, царила практически домашняя обстановка. Цветы на подоконниках, небольшие картинки на стенах, что принесли из дома, чайник и узорчатая конфетница на специально отведённом месте. Даже часы на стене были не офисного формата, а с ракушками и морем под стеклом циферблата. Света привезла их из отпуска в прошлом году. По ним чётко сверялось время обеденного перерыва и коротких пауз на чай. В принципе, рабочая атмосфера у нас была приятная, с девчонками мы не ссорились, обязанности друг на друга не перекидывали, и друг дружку перед начальством не подставляли. Единственное, что меня всерьёз расстраивало, это то, что я не видела впереди никаких перспектив. Конечно, приятно работать в дружном коллективе, когда можно и поболтать, и чем-то поделиться, и даже совета попросить, но мне двадцать семь лет, и я уже некоторое время всерьёз задавалась вопросом: а что же дальше? И ответа на него не находила. Было понятно, что я человек не рисковый, бросаться в омут с головой в поисках новой, более солидной должности я не стану, и поэтому буду работать здесь. В туманной надежде, что меня куда-нибудь повысят.

В общем, получалось, что я мечтаю подсидеть Руслана Борисовича. Хорошего, между прочим, человека. От самой себя неприятно.

— Решили с Лёшкой новую мебель в зал купить, — сообщила нам Лена, включив чайник и доставая чашки из шкафчика, вместо того, чтобы бросаться к компьютеру и погрузиться с головой в работу. И Лена, и Света были старше меня, обеим было хорошо за тридцать, обе замужние и с детьми. И ни о каких должностях, в отличие от меня, они не мечтали, их работа вполне устраивала. А я, стало быть, мечтала стать их начальницей, та, что пришла к ним девочкой без опыта, хоть и из хорошего ВУЗа, и с красным дипломом. Иногда я ловила себя на этих мыслях, и мне становилось неловко.

— А старую куда? — живо поинтересовалась Света. Девчонки обожали обсуждать свою семейную жизнь, планы, проблемы. Кажется, именно за этим они на работу каждый день и приходили, чтобы вынести свою семейную идиллию в люди, похвастаться. Хотя, хвастаться особо было нечем, жили как все. Зачастую с проблемами и от зарплаты до зарплаты. Но когда можно было рассказать что-то хорошее, буквально светились от гордости. Я за них радовалась, а о своей жизни с Вовкой старалась не распространяться. По крайней мере, проблемами и переживаниями не делилась. Наверное, потому, что не хотела советов. Я и сама знала, как лучше, как надо, но достичь этого у меня не получалось. Так какой смысл от разговоров на работе?

— Свекрам отдадим, — ответила Лена. Открыла сумку, что-то в ней искала, затем из недр появился цветной мебельный каталог. Лена указала на что-то пальцем. — Вот, такую стенку выбрали. Вика, иди, посмотри.

Я спорить не стала, из-за стола поднялась и подошла. Лена со Светой принялись активно обсуждать представленную в каталоге мебель, Лена живописала, как выбранная стенка встанет в их комнате, какой цвет подойдёт к обоям и куда они поставят телевизор. Я тоже в каталог заглянула, с интересом. Уже собиралась похвалить сделанный выбор, потом заметила логотип мебельной компании в верхнем углу страницы. Красивые вензеля и буквы, складывающиеся в название: Веклер.

Что за день-то такой?

Я дослушала восторги Лены по поводу качества мебели этого производителя, после чего заметила:

— Это же московская фабрика. Не дорого доставка выйдет?

Лена разлила чай, и пока тот остывал, равнодушно пожала плечами.

— Не знаю. Лёша сказал, что в нашем городе будут изготавливать. Мы уже и замерщика с фабрики вызывали.

— В нашем городе? — переспросила я.

— Ну да.

— Так они же, кажется, в нашем городе и были? — удивилась Света. — Я же помню их магазины, у них многие мебель покупали. Лет десять назад. У мамы моей спальный гарнитур их производства был. Красивый, кстати. На даче сейчас у нас стоит, под старину.

— Были, потом уехали, — сказала я. В горле странно запершило, я забрала свою чашку с чаем и вернулась за свой стол. Меня накрыла неприятная нервозность. Принялась перекладывать бумаги с места на место. Выдохнула.

На самом деле, очень странный день. Очень тревожный.

У семьи Веклер было мебельное производство в нашем городе, достаточно много лет. Когда-то Роман Веклер выкупил старую, полуразрушенную фабрику в пригороде, это было ещё в начале нулевых, он одним из первых в нашем городе занялся мебельным производством в широких масштабах. Понятия не имею, сколько ему это стоило и откуда у их семьи деньги, я и Романа Веклера-то лишь пару раз видела мельком, и мебель мы никогда в их магазинах не покупали. Но фамилия и часть семьи мне были хорошо знакомы. Всё дело в том, что Ксения встречалась с младшим сыном Романа Артуровича, Григорием. И именно его правоохранительные органы в первый момент заподозрили в причастности к исчезновению моей сестры. Но как заподозрили, так и сняли всяческие подозрения уже через пару недель, после её пропажи. Сообщили моим родителям, что Григорий точно не причём. Мол, у него алиби, и, вообще, у него нет никаких поводов желать Ксении плохого. По мне, так глупость совершеннейшая. А ещё казалось крайне подозрительным то обстоятельство, что меньше, чем через год, семья Веклер полным составом покинула наш город. Озвучивалась официальная версия, что они выкупили производственные помещения в Подмосковье и расширяют бизнес, переводят его в столицу, но я была уверена, что без Гришки не обошлось. Он что-то натворил…

Дело в том, что Ксеня и Гришка Веклер были идеальной парой. Не в том смысле, что безумно друг друга любили, понимали и собирались всю жизнь прожить вместе. Нет, они были схожи взрывными темпераментами. Григорий был из обеспеченной семьи, никогда этого не скрывал, он всегда был при деньгах, а самое главное, при настроении что-нибудь отчудить или отпраздновать. Они с Ксюшей и познакомились в ночном клубе. Звезды их свели, не меньше. Взрывные и опасные.

До Гришки у Ксени было много ухажёров, пару раз начинались вполне серьёзные, как всем казалось, отношения. И молодые люди были приятные, серьёзные, не хулиганы и не бездельники. Но все они были, так сказать, нашего круга. Схожего с нами воспитания, достатка. Звезд с неба не хватали и воображение не поражали. Об этом я уже слышала от старшей сестры, которая через какое-то время принималась скучать, вздыхать и томиться. Но никто на её томление особо внимания не обращал. Родители были уверены, что придёт момент, когда Ксюша встретит своего единственного, выйдет замуж и успокоится. А на тот момент ей было восемнадцать, девятнадцать лет. Самый возраст повеселиться, попытаться найти себя и свою любовь. Времени у неё впереди было достаточно. А затем она познакомилась с Григорием Веклером. Между ними была двухлетняя разница в возрасте и социально-финансовая пропасть. Зато моя сестра не на шутку влюбилась. Говорила бесконечно о том, что, наконец, она встретила настоящего мужчину, симпатичного, умного, а, главное, её понимающего, но даже я, в свои шестнадцать лет, довольно быстро пришла к мысли, что главное располагающее качество в Григории, для Ксении оказалось в том, что он мог позволить себе её баловать. У него всегда было достаточно денег, времени на неё, окончив институт, он не торопился устраиваться на работу. Просто потому, что необходимости в этом не видел. В конце концов, родитель определил для него некую должность на производстве, но Гришка вряд ли часто вспоминал о том, что он где-то и зачем-то трудоустроен.

Я помню его достаточно хорошо. Хотя, у нас в доме он появлялся нечасто, не видел смысла и оснований. Даже с моими родителями познакомился как бы случайно, когда привёз Ксюшу с очередной вечеринки, что они провели у кого-то на даче в пригороде. Ксеня была не совсем в форме, и Григорию пришлось проводить её до квартиры. Сдать на руки родителям. При этом он сам насмешливо кривился, не испытывал никакого смущения или желания знакомиться, он, вообще, всё в жизни делал шутя, и всех вокруг призывал не напрягаться. Понятно, что родителям он не понравился.

А вот Ксюша была от него в восторге. Она, на самом деле, влюбилась в него, и неважно, по каким именно причинам. Но их отношения продлились почти полтора года, до самого её исчезновения. Они с Гришкой часто ссорились, ругались, затем мирились и исчезали куда-то на несколько дней, для того, чтобы повеселиться и расслабиться. Родители пытались с Ксеней поговорить, убедить её в том, что такой образ жизни, когда кроме веселья тебя ничего не интересует, неправильный, но, по факту, им нечего было противопоставить и сказать в защиту своего мнения. На фоне веселья и периодических загулов, Ксения продолжала учиться в институте, сдавала сессии, причём без особых проблем. В какой-то момент даже устроилась на подработку, помощником менеджера зала в один из магазинов Веклера. Конечно, с трудоустройством ей помог Григорий, но Ксюша светилась от гордости, когда после работы сын хозяина подруливал к крыльцу магазина на своей новенькой машине, и с шиком увозил её прочь. Гриша баловал её подарками, пусть и недорогими, покупал бижутерию или туфли, выдавал деньги на косметолога и парикмахера. Правда, давал тогда, когда они у него были, любил Гриша шикануть напоказ. Но деньги у него водились не всегда, он много тратил на развлечения и друзей, имидж «золотого мальчика» нужно было поддерживать. А когда тебе уже за двадцать, просить у родителей было затруднительно. Не потому что стыдно и неловко, а потому что уже не всегда давали. Гриша не раз попадал в неприятности, в разные переделки, даже в полицию его забирали, и со всем этим приходилось разбираться его отцу и старшему брату. После таких ЧП, обычно возлюбленный сестры пропадал из вида на некоторое время, и я помню, как Ксюша переживала и томилась, даже плакала временами. А всё потому, что в такие дни не могла получить никакую информацию, в дом Веклеров её не допускали. Семья Григория давно сделала вывод, что девушка сына, если она всерьёз считалась его девушкой, такая же ходячая неприятность, как и он сам. Понятно, что они хотели видеть рядом с младшим сыном ту, что его образумит, успокоит, а не кинется с ним на пару в безрассудство и веселье с головой. И поэтому существование Ксении было принято игнорировать. Её не принимали в доме, с ней не общались даже по телефону. А она сама не теряла надежду, что когда Гриша сделает ей предложение, то его семья вынуждена будет принять её.

— Тогда они у меня ещё прощения попросят, — повторяла Ксения не единожды. Я помню эти её слова, тусклую улыбку в этот момент и отчаянный тон.

Наверное, она всё-таки любила Гришку. Раз так держалась за него. И беспокоилась тоже.

Но ругались они часто и горячо. Об этом я тоже знаю. Ксеня ревновала, устраивала Гришке разносы, когда он пропадал на несколько дней, даже шпионила и следила за ним, пытаясь высмотреть рядом с ним соперницу. Уверена, что ей это удавалось, и не раз, но они каждый раз мирились, снова сходились, и всё начиналось заново. Кажется, сестра всерьёз вознамерилась женить на себе Григория Веклера. Мне было шестнадцать, едва исполнилось семнадцать, когда она пропала. Я наблюдала за их отношениями со стороны, через призму подростковой неловкости и непонимания, для чего нужны такие эмоциональные взрывы, как можно жить в бесконечном ажиотаже. Отгораживалась от всего происходящего учебниками, а потом Ксеня пропала.

Я готовилась к вступительным экзаменам, и не слишком следила за происходящими событиями, но родители говорят, что за несколько дней до исчезновения, Ксеня и Гришка снова поругались. Мама слышала, как дочь плакала, запершись в ванной, она увещевала её через дверь, просила не расстраиваться, как обычно, обещала, что всё наладится, и на её пути встретится настоящий мужчина. Ксюша огрызалась в ответ и просила оставить её в покое. Обвинила их с отцом в том, что они никогда не любили Гришу. А его родители не любят её. В общем, все против них, поэтому они и между собой ругаются. Эти слова произносились в нашем доме не раз, и не два, и слёзы сестры носили временный характер, и через пару дней она, на самом деле, повеселела. Вот только с родителями своей радостью делиться не спешила. Мама говорит, что собралась, накрасилась, сказала, что собирается встретиться с подружками, и вернётся, скорее всего, завтра утром. И больше мы Ксению не видели.

Она ушла из дома с косметичкой и паспортом. Разве так люди из дома сбегают? Да и не было у неё причины убегать. Ксения была взрослым, совершеннолетним человеком, и давно перестала прислушиваться к мнению родителей по поводу того, идти ли ей куда и с кем встречаться. Через двое суток обратились в полицию. Обратились раньше, но они всё советовали подождать, так прошло два дня. Мы ждали, а сестра не возвращалась. Отец сумел связаться с Веклерами, но встречаться с ним никто не стал, по телефону заверили, что Ксении в их доме нет и не было, а вот Григорий дома, и никуда не отлучался. Трудно поверить в то, что Григорий Веклер вдруг превратился в домоседа, согласитесь? Но Веклеры активно продвигали эту версию, всячески отказываясь вникать в исчезновение девушки младшего сына. Да и сам Гришка пропал с нашего горизонта, я никогда с ним больше не встречалась.

Какое-то время Ксению активно разыскивали, я лично несколько месяцев расклеивала объявления с просьбой помочь в поисках молодой девушки. Но никаких вестей о её местонахождении не было. Она будто растаяла в воздухе. За первый год я строила одну догадку за другой, и, если честно, то ждала, что сестра позвонит родителям. Что-нибудь скажет, хотя бы подтвердит, что жива. Ведь если не звонит, значит, не волнуется за родителей, не переживает за свой поступок… значит, мертва? А потом стало известно о том, что Веклеры сворачивают производство в нашем городе и уезжают. Это показалось безумно подозрительным, и мне, и родителям. Но к кому было идти со своими подозрениями? В полиции понимающе кивали, разводили руками в бессилии, а, на самом деле, не чаяли от нас избавиться. Ничего они проверять не собирались, и докапываться до правды тоже. Послушав пару раз беседу следователя с родителями, я пришла к выводу, что правоохранительные органы уверены в том, что Ксения попросту сбежала. На вопросы: куда и зачем ей сбегать, отвечать никто не собирался.

Так прошло десять лет. И теперь я узнаю, что Веклеры возвращаются в город. Что, интересно, это значит?

И значит ли, вообще?