Жили-были

Екатерина Риз

Жили-были!.. Как бы хотелось сказать так о своей жизни. Начать рассказ о любви и верности, достатке и сопутствующей удаче. Но Саше Богатырёвой не так повезло, её жизнь мало походила на сказку. И в довершение всего она полюбила человека, которого сестра-красавица когда-то в юности выбрала в свои верные рыцари. Разве это можно посчитать счастливой судьбой? И когда рыцарь отправляется в дальнее странствие, это кажется благом. С глаз долой – из сердца вон. Но проходят годы, и рыцарь возвращается.

2

Конечно, никакого жёлтого платья Саша себе не купила. По нескольким причинам. Во-первых, в отличие от Анжелики, её бюджет не предусматривал отдельной статьи для нарядов, ей никто отступных и приданного не оставлял, и лишние средства взять было неоткуда. А во-вторых, после того, как первое волнение улеглось, и она смогла сделать первый вдох, и к ней вернулось рациональное мышление, она подумала: с какой стати?.. В том смысле, что она не должна думать о Ефимове, а уж тем более думать о платьях и о чём-то подобном, в желании что-то доказать или поразить его воображение.

Но это так странно, прошло девять лет, и она даже от имени его отвыкла. Толя Ефимов. Звуки из другой, давно позабытой жизни. Где она молодая, неопытная и вечно смущённая пламенем, что её озаряла сестра. Толя был одним из тех, кого это пламя опалило не на шутку. Все годы учёбы он добивался любви Анжелики. Не расположения, не симпатии, а именно любви, потому что Толя Ефимов всегда хотел всего самого лучшего, и властвовать над этим безраздельно. И Лику он видел своей — женой, любовницей, спутницей жизни, в то время, в том возрасте, это казалось не таким уж и важным и существенным. Он хотел её, и этого было достаточно, чтобы идти к своей цели, не оглядываясь по сторонам. И Саша прекрасно помнила, что она той стороной, в которую Толя забывал посмотреть, и была. Стояла и наблюдала за тем, как всё рушится. Отношения Лики и Ефимова были подобны грому — громкие и устрашающие, но с каждым раскатом всё менее впечатляющие. И, в конце концов, Толя уехал, в один день, собрался и исчез из их жизни. Даже не ведая, какое воспоминание и наследие после себя оставил. И Саша давно перестала ждать его, строить какие-то планы, представлять их встречу. Она даже перестала об этом мечтать и этого хотеть. Сейчас она боялась правды. Что Толя узнает, а особенно, Митька…

Её сыну восемь лет, и он, без сомнения, как любой мальчишка, нуждается в мужском воспитании, и как любой любознательный ребёнок, время от времени задаёт вопросы про папу… И Саша каждый раз в ужасе замирает, не зная, что сыну говорить. Тётя Валя ругала её за ту бездарную сказку, которая больше на отмазку смахивала, о том, что папа не может с ними жить, что работает, что… Что бы ещё придумать?

— Всё сложно, Митя. У взрослых всё так сложно бывает. Мне жаль…

Тётка её за это ругала. Потому что было понятно, чем старше Митька становится, тем больше понимает. И скоро он начнёт задавать совсем другие вопросы, по крайней мере, ответов будет ждать других, более конкретных. И Саша это знала. Раздумывала над тем, какой тон избрать: мягкий и обещающий, или категоричный, не оставляющий надежды? Ещё совсем недавно склонялась ко второму. Знала, что будет трудно и больно сказать сыну, что папа… что папы нет, и ждать незачем, а вот теперь… Ефимов вернулся в город. И в субботу она с ним встретится.

Совершенно не знает, чего ожидать. С какой целью, с победой или поражением он вернулся? Как выглядит спустя девять лет? Что скажет ей при встрече? В этом месте можно было печально улыбнуться. И впервые за много лет позволила себе вспомнить, причём очень ясно и чётко, будто это было несколько дней назад, его голос и улыбку. И его:

— Привет, малыш.

Она всегда была для него малышом. Сначала крутящимся под ногами и мешающим, потом милым щеночком, с которым можно пошутить и посмеяться, в ожидании Лики, а потом… он уехал, не вспомнив о малыше, который дома вопил от восторга, веря, что всё только начинается. Толя её любит!

— Дурацкие фотографии, — пробормотала Саша, разглядывая огромное количество снимков, разлетевшихся по покрывалу на постели. Сама достала коробку с фотографиями с антресолей, сто лет этого не делала, не позволяла себе, не желая расстраиваться и раскисать, а вот сегодня, проснувшись утром и первым делом вспомнив о предстоявшей в субботу встрече, поддалась желанию вспомнить его лицо. Точнее, убедиться, что помнит.

С фотографий, почти со всех, смотрело его лицо. Толя был душой компании, без него не обходились ни одни студенческие посиделки. Ни без него, ни без Лики. В этом смысле они друг другу весьма подходили. А так как Саша была самой младшей и, следовательно, всегда трезвой, фотографировала зачастую она. Так что удивительного, что Толино лицо присутствовало практически на каждом снимке? И сейчас Саша разглядывала фотографии, и чувствовала, как у неё сжимается сердце. Не от тоски, нет. И даже не от страха перед встречей. Она смотрела на Ефимова и чётче, чем за все последние девять лет, понимала, что видит своего сына в будущем. Да, сейчас сходство ещё не так бросается в глаза, особенно людям, которые не желают приглядываться, но она-то… она всё видит и замечает. И улыбку, и непослушные кудри, которые падают на лоб, и нос с небольшой горбинкой… Жесты, а ещё невероятный, не проходящий задор в глазах.

В какой-то момент не выдержала, отодвинула от себя фотографии и даже отвернулась. Сердце стучало, и всё в дурном предчувствии. И бесполезно было говорить себе, что он не знает. Сегодня не знает, завтра… Может, не ходить на встречу? Отсидеться, как всегда, в сторонке, подождать, пока Ефимов снова скроется на необъятных просторах родины, а то и за её пределами. Вот только существует опасность, что не скроется, что он вернулся насовсем, а уж когда увидит Лику… Можно будет только истерически рассмеяться, если этот дурак пойдёт по проторённой дорожке. А чтобы не смеяться истерически, оказавшись в невероятно дурацкой ситуации, придётся пойти и самой разобраться в происходящем. Потому что Саша совершенно не представляет, как после будет выпытывать подробности у Каравайцевой или у сестры. Алёнка, наверняка, станет возмущённо фыркать, а Лика смеяться и жеманно отмахиваться. Она любит наводить тень на плетень, её это забавляет.

— Дурацкие, — повторила она злым шёпотом, а в следующее мгновение с ужасом уставилась на взъерошенного сына, который заглянул в её комнату. Только с кровати поднялся, зевал и тёр глаза, переминался с ноги на ногу.

— Мам, я проснулся, — оповестил он. Моргнул, посмотрел с любопытством. — А ты чего делаешь?

Саша поторопилась прикрыть фотографии краем покрывала. Сыну улыбнулась.

— Ничего, разбираю кое-какие вещи. — С постели поднялась, распахнула дверь и сына поцеловала. — Молодец, что сам встал. Иди, умывайся, я приготовлю завтрак.

— Хочу гренки!

— Хорошо, гренки, — не стала спорить Саша. Митьку в ванную отправила, а сама торопливо сгребла снимки в одну кучу и сунула в коробку. Правда, те мялись и сопротивлялись, как могли, и Саша даже разозлилась настолько, что собралась эту злосчастную коробку тотчас отправить в мусорное ведро. И плевать, что на них Ефимов, плевать, что она сама ещё с хвостиками и с целым сердцем, наплевать, что эти фотографии — память не только о её прошлом. На них ещё Алёнка на два размера меньше, для неё это, наверняка, ценно, да и Мишка Стариков ещё без бородки и подтянутый. При жене в последние три года расслабился, брюшком обзавёлся. Поэтому Саша эти фотографии столько лет не выкидывала, хотя, за последние лет семь, ни разу не доставала и не смотрела. Не хотела. И сейчас с трудом закрыла крышку и поторопилась спрятать её обратно в шкаф. Ещё бы так просто, как закрыть дверцу шкафа, вернуть себе душевное равновесие.

— Придётся тебе в субботу переночевать у бабушки Вали, — сказала она сыну, когда они наконец сели завтракать.

Митька тут же насторожился, на неё посмотрел нахмурившись.

— А ты где будешь?

— А меня пригласили в ресторан, — вроде бы похвастала Саша.

— Кто?

Хороший вопрос. Саша размешивала сахар в своей чашке с кофе и сына разглядывала.

— Митя, у тебя жутко серьёзный тон, — решила пошутить она.

— А я и не шучу. Мама, у тебя свидание?

Саша притворно ахнула.

— Боже, Митя, какие слова!

— А что? Серёга Никифоров из нашего класса недавно Ксюшку Фролову на свидание приглашал. Ничего хорошего из этого не вышло. — Митя, кажется, успокоился и снова с аппетитом принялся за гренки. А вот Саша заинтересовалась.

— Что случилось?

Митька небрежно дёрнул плечом.

— Серёга пригласил её в «Самохвал». Ну, в кафе, в автоматы поиграть… Девчонки же тоже это любят.

— Логично.

— Они с папами пошли. И пока Серёжка с Ксюшкой на автоматах играли, их папы пива перепили. И мамам пришлось их забирать.

Саша выслушала, после чего постаралась спрятать улыбку. Серьёзно кивнула.

— Очень полезная информация. Обещаю, я пиво пить не буду.

— Не пей, — сказал Митя без лишних эмоций. — Кто тебя забирать будет?

После этих слов улыбаться расхотелось. Саша поторопилась загородиться от сына чашкой с кофе.

— А с кем ты пойдёшь в ресторан? — спустя минуту спросил Митька, видимо, вспомнив, что не прояснил до конца ситуацию.

— С тётей Алёной и дядей Мишей, — честно ответила Саша, решив отступить от ненужной интриги. Да и сын сразу успокоился. Правда, поинтересовался:

— А меня не возьмёшь? Я не был в ресторане.

— В другой раз, милый. Мы там будем не одни, у нас встреча… выпускников.

Больше Митя ни о чём спрашивать не стал, и Саша сочла это за благо. После истории с провалившимся свиданием, настроение как-то пропало.

Предъявлять Каравайцевой претензии по поводу того, что та не поставила её в известность о самой пикантной новости этого года — возвращении Ефимова, Саша не стала. Побоялась, что начнёт говорить и остановиться не сможет. Что банальный, вроде бы риторический вопрос, обрастёт эмоциями и деталями в её исполнении, и Алёнка что-нибудь заподозрит. Никогда и ни с кем Саша о Ефимове не говорила. Кто-то удивится, спросит: почему? Что страшного в том, если кто-то узнает правду? Хотя бы самые близкие. Сколько раз ей задавали один и тот же вопрос: кто Митькин отец? А она каждый раз посылала всех подальше. Не хотелось объясняться, обсуждать, а тем более оправдываться. Перед той же Ликой. Та, как собака на сене. Ей и самой Ефимов не нужен был, всегда планы поглобальнее строила, но и просто так делиться преданным поклонником, она желания не имела. Не смотря на все Толины недостатки, которые для Анжелики банальным образом сводились к финансовой несостоятельности, ей нравилось время от времени появиться с ним под руку, прекрасно знала, что парой они были красивой. И Лика не особо расстроилась, когда Толя уехал, к тому моменту она уже собиралась замуж за Петечку. И решительный и не привыкший делиться Ефимов мог ей помешать, поэтому на тот момент его внезапный отъезд из города, был весьма кстати. Никто из них и подумать не мог, что Толя уедет и пропадёт на девять долгих лет. Его давно перестали ждать и даже вспоминать. Собираясь узкой институтской компанией, его имени не упоминали, и Сашу это вполне устраивало. Лика и без того поклонника со студенческих времён забыла, и это не удивляло, у Анжелики была весьма избирательная память. Удобная, как называла это Саша. Настолько удобная, что впору ставки делать, как всё в субботу повернётся. И поэтому ей лучше в очередной раз отмолчаться, со стороны понаблюдать. Хотя, что скрывать, вчера, лёжа без сна, прокрутила в уме ситуацию, встретить Ефимова в лоб невероятной новостью. И заодно посмотреть, как на это отреагирует Лика. Правда, эта ситуация была настолько фантастической, что над ней можно только посмеяться и отбросить за нереальностью.

Кстати, у прокрученной ситуации было два финала, и, раздумывая над хэппи-эндом, Саша даже ущипнула себя, и приказала себе спать. А не забивать голову несбыточными мечтами, как в юности. Мечты мечтами и остаются. Ей ли не знать?

В субботу утром созвонилась с Ликой, ещё раз обсудили наряды (если быть честной, то звонила Анжелика и обсуждала свой наряд, на Саше сестра давно в этом смысле крест поставила, не ожидая от неё ничего интересного). Саша ещё ждала, что Лика вновь заговорит о Ефимове, хоть что-то скажет, мол, ждёт встречи, если не с нетерпением, то с любопытством, но та промолчала. И думай, что хочешь. Но что-то Саше подсказывало, что это она ждёт и именно с нетерпением, а Лика больше занята мыслями о себе, о туфлях и сумочке, чем о бывшем поклоннике. Это было понятно, и в то же время странно, и даже некое злорадство в отношении Толи вызывало в Сашиной душе. В общем, целый букет ощущений, чувств и эмоций, из-за чего она весь день будто пьяная ходила, без всякого вина и шампанского. И смеялась над собой же. Когда в последний раз она была настолько взбудоражена? Когда он уехал? Или когда узнала о беременности? В дальнейшем лишь справлялась с трудностями, трястись от волнения её мало что заставляло. Но одно его имя подействовало магически. И вот она трясущимися руками выбирает платье, их у неё всего три, и выбирать особо не из чего, поэтому выбор несёт за собой огромную ответственность. К тому же, добрая половина людей, с которыми она сегодня встретится, и не видели её никогда в платье. Лет до двадцати пяти в её гардеробе царствовали джинсы, изредка уступая юбкам, которые никак не могли считаться приличными и скромными. Бабушка всегда ругала её за выбор одежды. Она считала, что лучше темной юбки и беленькой кофточки, одежды для женщины нет. Нельзя сказать, что Саша, повзрослев, пришла к такому же выводу, но с возрастом приоритеты сменились, захотелось чего-то более женственного и благородного, чем джинсы и футболки.

И вот сейчас она смотрела на себя в зеркало, одетую в мягкое платье из джерси, насыщенного шоколадного цвета, и, признаться, особого восторга по поводу своей внешности не испытывала. Тёмные волосы убраны наверх, макияж умеренный, оранжевый ремень на талии выделяется ярким пятном и не даёт заскучать, но всё равно что-то не то, чего-то не хватает, какое-то лёгкое неудовольствие в душе. И Саша не сразу поняла, что, разглядывая своё отражение, пытается представить, как этим вечером будет выглядеть сестра. Лика ей все уши прожужжала про свое небесно-голубое платье. Оно подчеркнёт её золотистые волосы и пронзительные голубые глаза. А она, в шоколадном (ладно, будем называть вещи своими именами — в коричневом), вновь на её фоне растворится.

И чёрт с ним. Растворится, зато спокойно понаблюдает и оценит. Сделает выводы.

Саму себя успокоить пытается.

Зачем она согласилась на этот вечер выпускников? Она даже не выпускница никакого института!

— Говорила я тебе, что заеду, — ворчала на неё по телефону Каравайцева. Саша ехала в такси, которое, конечно же, по всем законам жанра очень удачно встало в пробке, и оттого, что Алёнка на неё ворчала, ещё больше нервничала. — А ты: нет, нет! Сейчас бы уже здесь была!

— Все уже собрались?

— Ну, не все, но многие. Долго простоите?

Саша глянула в окно.

— Да нет, может, минут пять.

Алёна тут же выдохнула.

— Это хорошо. — И зашептала ей: — Саша, все так изменились, ты не представляешь. И все такие важные. Прямо компания министров финансов.

На языке так и крутилось: а Ефимов? Ефимов пришёл? Он как? Тоже… министр финансов?

Думать, что Толя похож на министра финансов, было странно. У Саши даже в костюме и при галстуке его представить не получалось. С его вечно непослушными вихрами, залихватской улыбкой, в потёртых джинсах, он на роль министра или даже чиновника не годился. По её мнению. Но кто знает, как его изменили прошедшие девять лет.

Ресторан, где они арендовали банкетный зал, и рестораном-то в полном смысле этого слова, не был. Небольшой, но чистенький, с приличной кухней. Сашу даже на входе никто не встретил, никаких тебе охранников, привратников и всяких прочих лакеев. Оставила пальто в гардеробе, подошла к зеркалу, большому, в полный рост, не то что у неё дома, осмотрела себя. И сделала судорожный вдох. Получилось чересчур взволнованно, но именно так она себя в этот момент и чувствовала. И глаза её выдавали. Саша зажмурилась на секунду, приказала себя улыбнуться, и тогда уже решительным шагом направилась к дверям банкетного зала. По узенькому коридорчику, к непримечательным таким дверям. За которыми уже слышались голоса и взрывы смеха. Ужасно, заходить последней. Нельзя было опаздывать, никак нельзя.

Хорошо ещё, что за столом ещё никто не сидел. Все разговаривали, разбились на отдельные группы, видимо, по интересам и уровню знакомства, смеялись над общими шутками, кто-то уже наполнял бокалы. Но когда Саша вошла, на мгновение стало тише, на неё обернулись, присматривались, пытались узнать и вспомнить. Потом кто-то привычно воскликнул:

— Саня! — и секундная неловкость исчезла. Она улыбнулась, протянула руку для приветствия, а её вдруг кто-то обнял, и Саша ненадолго замерла в незнакомых объятиях.

— Сашка, какая ты взрослая стала.

— Правда? Вас всех догнала?

— Ну, почти. И в этом нет ничего хорошего.

— Не надо прибедняться. Все молодые и красивые.

— Особенно я, — во всеуслышание известила всех Алёна, пробираясь ближе к Саше. Правда, добавила: — И только пусть попробует мне сегодня кто-нибудь сказать, что мне четвёртый десяток.

— Все пришли? Давайте уже за стол садиться!

— Кому так не терпится, а?

Вновь послышался смех, Сашу кто-то обнял за плечи, и она, что скрывать, испытала облегчение в некотором роде, чужой на этом празднике она себя чувствовать не будет, это точно, но самое главное испытание ещё впереди. Подошёл Стариков, руки ей на плечи положил, что-то на ухо сказал, а Саша лишь бездумно кивнула, совершенно не уловив смысла в его словах. Она высматривала сестру в зале. Сестру и… Да, его.

К этой встрече она готовилась несколько дней. Дней, ночей, много и много часов. Представляла и фантазировала, продумывала своё поведение и даже взгляды… какие-то слова. Но всё равно подготовить себя к тому, что её пронзит словно током, насквозь, не смогла. Отреагировала именно на небесно-голубой всполох на дальнем конце большого стола. Посмотрела туда, увидела сестру, но сознание уже не воспринимало несущественную, на его взгляд, информацию. Прекрасное видение в виде Лики отошло на второй план, и Сашин взгляд остановился на Ефимове. Со всей его скромностью, он сидел во главе стола, в расслабленной позе, и улыбался. Не ей, и даже не Анжелике. Он разговаривал с Новиковым, который, оказывается, всё же почтил присутствием их компанию этим вечером, и Ефимов слушал его, кивал и посмеивался. Совершенно непонятно, что такого занятного ему Виталик Новиков рассказывал. А Саша сглотнула, всё ещё чувствуя Мишкины руки на своих плечах, и, наверное, полминуты не могла отвести глаз. Всё-таки правда, не шутка, не ошибка. Он в городе. Вернулся. И почти не изменился. Только былые кудри забыты, стрижка короткая, усмешка ещё более нахальная, в плечах раздался… возмужал. И на этом перемены заканчиваются. Лёгкий свитер, джинсы, широкий браслет часов на запястье. Неуловимый, ненавязчивый дух состоятельности и жизненного комфорта. Единственное, что удивляет и заставляет задуматься о свершившихся переменах, это то, что смотрит Толя на Новикова, и разговаривает с ним. Девять лет назад он смотрел бы только на Лику. Да и та не потерпела бы к себе подобного преступного невнимания, а сегодня сидит рядом и в разговор не лезет. Но… всё равно выглядит довольной. А потом и рукой помахала. Саша даже не сразу поняла, что это ей. Только в ужасе, с застывшей на губах улыбкой и провалившимся в пятки сердцем, наблюдала за тем, как Толя поворачивает голову, отыскивая взглядом того, кто привлёк внимание Анжелики.

Это была короткая секунда, будто весь мир в пропасть провалился. Они встретились взглядами, Саша заметила, как сузились глаза Ефимова, и даже побоялась представить то, о чём он подумал в этот момент. По его лицу прочитать было ничего нельзя. Ей даже в голову пришло, что забыл, не узнал, понятия не имеет, кто она. Но затем его губы раздвинулись в улыбке, добродушной и приветливой… И ей захотелось умереть. Сейчас он поднимется ей навстречу, и как ни в чём не бывало скажет:

— Привет, малыш.

Конечно же, он её не забыл. Как можно? Но, судя по его улыбке и взгляду, из его памяти напрочь стёрлись воспоминания об их последней встрече.

Слава Богу, все начали рассаживаться за столом, и подниматься ей навстречу Ефимов не стал. Его отвлекли, заняли его внимание, и Саша невероятно этому обрадовалась. Рухнула на стул, на который ей Алёна указала, и надеялась лишь на то, что её перекошенную улыбку спишут на волнение от встречи с прошлым. Она молчала, не участвовала в разговоре, даже смеяться не могла. Алёна без конца её дёргала за руку, что-то подкладывала ей на тарелку, а Саше понадобилось минут двадцать и бокал вина, чтобы хоть немного придти в себя. Эти двадцать минут она даже не смотрела в сторону Ефимова. Краем глаза замечала голубой цвет платья сестры, но и на это старалась не реагировать. Нужно было забыть, отвлечься, хоть ненадолго.

— Что с тобой? — Алёна наклонилась к её уху и зашептала, страшно громко.

Саша плечом дёрнула.

— Я смущена, — соврала она, в надежде хоть как-то объяснить своё заторможенное состояние.

— Чем?

— Тем, что меня все узнали. Я шла сюда и думала: войду, а мне скажут — девушка, вы кто?

Каравайцева захихикала, окинула быстрым взглядом собравшихся.

— А здорово всё получилось, да? Я думала, многие отказываться начнут. Но всем захотелось праздника.

— Ага, — рассеянно отозвалась Саша, и наконец осмелилась покоситься в сторону Ефимова. В его конце стола шла оживлённая беседа, и слышался смех. И, без сомнения, виновником хорошего настроения рядом собравшихся, был Толя. Саша перевела взгляд на сестру, заметила, как та внимательно наблюдает за бывшим ухажёром. Молчит, что удивительно, пьёт вино мелкими глотками, и за Толей наблюдает. Как кобра, честное слово.

— Это будет весело, — проговорила Алёна со смешком.

Саша отвлеклась от своих мыслей и на подругу посмотрела.

— Что?

— Лика и Ефимов. Она на него так смотрит, будто проглотить хочет.

Саша осторожно выдохнула. Подумала и сказала:

— Слава Богу, я в этом больше не участвую.

— Как же, — хмыкнула прозорливая Каравайцева.

Саша же глянула на неё с претензией и гневным шёпотом поинтересовалась (три дня сдерживалась!):

— Откуда он вообще, взялся?

Стариков потянулся через неё за бутылкой водки, услышал её вопрос и с любопытством поинтересовался:

— Кто?

Саша собиралась его одёрнуть, чтобы не подслушивал, но опоздала, Алёна уже ответила:

— Ефимов.

— А, Толян, — с ухмылкой протянул Миша, в полный голос, едва не заставив Сашу от ужаса зажмуриться. Все на них, конечно же, смотрели, утолив первый голод и готовые поддержать любой разговор. А уж тем более посплетничать. — Я с ним поговорил уже. Приехал из нас, честных горожан, бабки вышибать. — И громко добавил, чтобы до другого края стола долетело: — Да, Толян?

Ефимов от разговора отвлёкся, глянул на них, и Старикову кивнул.

— Чего ты там про меня небылицы сочиняешь?

От звуков его голоса, такой знакомой насмешливой интонации, у Саши мороз по коже пошёл. Она схватила бокал с вином, испугавшись, что кто-то остановит на ней свой взгляд, да ещё и вопрос какой-нибудь вздумает задать.

А Мишка тем временем усмехнулся.

— Какие небылицы? Вон девчонки интересуются, откуда это к нам такого красивого дядечку занесло. — За столом послышались смешки. — Мы уж тебя со счетов давно списали.

— Рано списали. Я ещё «ух».

— Ух, — радостно повторила за ним Каравайцева и даже на стуле подпрыгнула. — Давайте выпьем за «ух». Только не за ефимовский «ух», а за всеобщий. За мой в частности.

— Саша, а у тебя как жизнь? — спросили у неё.

Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы улыбка получилась воодушевлённой. Кивнула.

— Всё хорошо.

— Семья, дети?

Саша снова кивнула, не желая вдаваться в подробности.

— С ума сойти, — поразился некогда староста группы, — даже у нашей Сани уже семья, дети… Жизнь охрененно летит.

— Да ты чё, знаешь, какой у неё Митька? Такой мужик растёт! — Стариков от удовольствия даже рассмеялся. — Я его себе уже в зятья забил. Пристрою свою принцессу, и горя знать не буду.

Саша рассмеялась, потом под руку Старикова подлезла, чтобы салата ему на тарелку подложить. И даже приказала ему:

— Ешь. Я Марине обещала, что ты трезвый придёшь.

— С ума сошла? Я первый раз за три года без жены гуляю.

Саша снова рассмеялась, а потом машинально голову повернула, почувствовав чей-то настойчивый взгляд. И похолодела, когда поняла, что это Ефимов на неё смотрит через весь стол. Ест, но выглядит так, будто старательно прислушивается к дальнему разговору. Про её сына. Они снова на мгновение столкнулись взглядами, после чего Саша поторопилась отвернуться.

Разговоры за столом пошли о настоящем, кто где работает, чего добился, кто насколько удачно женился и так далее. Саша всё больше молчала, не желая вмешиваться, а уж тем более заострять внимание на своих успехах. Правда, кто-то вспомнил, что она училась на литфаке, но чем всё это для неё закончилось, узнать так и не получилось, за что Саша мысленно поблагодарила сестру, которая, кстати, терпеть не могла, когда внимание уделяют Саше. С самого детства так было. Стоило кому-то заинтересоваться Сашей, Лика тут же принималась переводить внимание на себя. Не из-за нелюбви к сестре, такой уж у неё характер был. Она обожала быть впереди. Вот и сейчас поторопилась из-за стола подняться, с намерением произнести тост. Саша смотрела на неё, такую красивую, такую яркую в своём невозможно-голубом платье, с непередаваемо милой и нежной улыбкой на губах и озорными огоньками во взгляде, и ей не нужно было смотреть на мужчин за столом, чтобы знать — все молчат и Лику слушают. И это будет продолжаться до тех пор, пока Лика этого хочет. Кстати, и красноречием сестру Бог не обделил, правда, Анжелика не считала это достоинством или подарком судьбы, свои способности она тратила исключительно на саму себя. И поэтому после окончания института, даже не подумала, не попробовала сделать карьеру, или попросту устроиться на работу. В то время у неё был Петечка, её главное достижение, который и должен был обеспечить ей и комфортную жизнь, и статус, и материальный достаток. Замужество Лика и называла своей карьерой. Которая полтора года назад рухнула. Но об этом она, конечно же, никому здесь не расскажет. Да и никому никогда не расскажет, кроме неё и своей матери.

— Запомни, Саша, только неудачники толкуют о своих промахах. Я никогда не была неудачницей.

Это Лика ей говорит время от времени. Лика всегда на коне, всегда в выигрыше, для неё быть матерью-одиночкой, самый большой жизненный промах. Это они тоже обсуждали не раз и всегда на грани скандала.

А вот сейчас Анжелика с проникновенной улыбкой говорила, как рада всех сегодня видеть, что бесконечно вспоминает студенческие годы и всех собравшихся, насколько ей жаль, что всё осталось в прошлом, но она ждёт и верит, что они будут так собираться, встречаться, ещё долгие годы. Получалось у неё гладко и многословно, и некоторые, наверняка, заподозрили, что она речь заранее заготовила, но Саша знала — это талант. Тот самый, который с годами не тускнеет. И сейчас она слушала сестру, смотрела на неё, и всё, что её интересовало — это сколько раз за время произнесения своего тоста, Лика кинет взгляд на Ефимова. От этого зависела степень её интереса. В конечном итоге, когда Анжелика попросту остановила свой взгляд на Толе, Саша отвернулась. Всё плохо. Всё очень плохо.

— Толян, так чем ты занимаешься? — спросил кто-то за столом чуть позже.

Саша поневоле на Ефимова посмотрела. Тот ел, ел со знакомым ей аппетитом, но это уже был не вечно голодный волчонок, что её дома ждёт, это был матёрый волк, и Саша вдруг поймала себя на мысли, что могла бы всю жизнь смотреть на то, как он ест.

А Ефимов, услышав вопрос, от себя тарелку чуть отодвинул, и усмехнулся. И ответил с неким вызовом:

— Торгаш я, Боря.

— Чем торгуешь? Водкой?

За столом снова засмеялись, а Толя вдруг кивнул.

— И такое было. И водкой торговал, и колбасой торговал, и даже детским питанием.

— А сейчас?

— А сейчас машинами.

— Я же говорю, — влез заметно захмелевший Стариков, — приехал бабки из нас выбивать.

— Да из тебя разве выбьешь чего, — хмыкнул Ефимов. А кому-то в сторону сказал: — Приехал место под пару автосалонов подобрать. В памяти-то всё хорошо нарисовал, а как приехал, так и обалдел. Ни пяди свободной земли по городу. — Окинул выразительным взглядом собравшихся: — Кто у нас тут в горадминистрации-то? Учтите, мне Каравайцева всех сдала.

Алёнка ахнула.

— Ах ты гад, я никого не сдавала!

— У меня есть знакомые, — порадовала его Лика. — Мой бывший муж каждый раз перед открытием супермаркета всю административную тусовку поил. — Она откровенно усмехнулась. — Так что, я всех знаю.

— Это хорошо, что ты всех знаешь, — протянул Толя, и в его голосе не намёк, а сплошной тягучий мёд прозвучал. Саша в этот момент взглядом за его лицо уцепилась, и всерьёз ожидала, что он облизнётся, глядя на Анжелику. Но нет, удержался.

Толкнула Старикова в бок.

— Миша, налей мне ещё вина.

— Да? — Он ухмыльнулся прямо ей в лицо. — А кто будет следить за моей трезвостью и нравственностью?

— За твоей нравственностью я точно следить не собираюсь.

Он вздохнул, получилось вполне пьяно. Потом голову к её уху склонил.

— Санька, такая тоска на душе.

— О Господи, — она не удержалась и толкнула его в плечо. — Я об этом ничего знать не хочу.

— А тебе хорошо?

— Офигенно, — пробормотала она чуть слышно, наблюдая за тем, как Ефимов с Ликой шепчутся, склонив друг к другу головы. На губах сестры играла лёгкая улыбка. Лёгкая, проникновенная и понимающая. Саша ненавидела, когда она так улыбалась. Особенно, Толе. Он всегда на это вёлся и всегда верил в её искренность. На чём, в итоге, и погорел. Пока Лика ему так улыбалась, планы строила на семейную жизнь с другим. А теперь конечно, все повзрослевшие, помудревшие и всем всё простившие.

Неужели только ей всё это противно?

Ещё пара тостов, и некоторые расслабились настолько, что захотели танцевать. Атмосфера на самом деле изменилась, люди перестали присматриваться друг к другу, скупо улыбаться, тщательно фильтруя вопросы и собственные ответы. Вспомнили прошлое, посмеялись, выпили на брудершафт и созрели для танцев. Грянул «Тополиный пух» в исполнении «Иванушек», и эта песня вызвала просто бурю восторга у присутствующих, например, у той же Алёнки. А Саша лишь улыбнулась ей, допила вино, а сама смотрела на причину всех своих… нет, не бед, а душевных метаний. Разве она может назвать своего сына бедой? Да у неё язык не повернётся.

А Толя по-прежнему разговаривал с её сестрой, сидел в расслабленной позе, рука на спинке её стула, посмеивался, слушая Лику, а смотрел на неё с явным удовольствием. Как там говорится? Она услаждала его взор. Вот именно это читалось на лице Ефимова в данный момент. И это опять же противно и здорово раздражало. Анжелика за весь вечер ей, Саше, ни одного слова не сказала, будто и не замечала её, а ведь Саша на этом вечере лишь по одной причине — Лика её сестра. Но та забыла об окружающих, она смотрела на Ефимова, и попросту ела его глазами, как он её когда-то.

— Анжелика хвост распушила, — озвучила её мысли Алёна, правда, в её голосе, недоставало разочарования и праведного гнева, которые могла бы себе позволить Саша. Но всё-таки не удержалась, ответила на замечание подруги.

— А дураков, Алёна, жизнь не учит. Она хвост распушила, как павлин, а он вновь ослепнет. И оглохнет.

— Мужики, — отмахнулась Каравйцева, но без злости, просто ради констатации факта. На стуле покрутилась. — Пойдём танцевать?

Саша через силу ей улыбнулась.

— Иди. Я посижу.

— Саш, ну чего ты?

Саша наклонилась к её уху и шепнула:

— У меня коленки трясутся, — призналась она. — Я опьянела.

Алёна схватила её за подбородок, заглянула в глаза.

— Мутненькая ты, да. Ладно, посиди. Компотика попей. А я с Новиковым потанцую. — Довольно улыбнулась. — Он на меня смотрит.

— А у кого фотоаппарат? Саня, ты с собой не взяла?

— Ты же всегда наши пьянки фотографировала. Компромат на всех собирала, — рассмеялся кто-то.

— Ну, и где теперь это компромат? Затерялось во времени.

Саша, всё это время удерживающая на губах улыбку, заверила:

— Кое-что я сохранила.

— Самое обличающее и пошлое, да?

Саша таинственно улыбнулась, и вдруг снова натолкнулась на взгляд Ефимова. Даже не заметила, когда он оторвался от прекрасной Лики, и теперь её, Сашу, разглядывает. Правда, с насмешливой улыбкой. Голову на бок склонил, приглядывается к ней и улыбается. Саша вдруг ощутила непреодолимое желание запустить в него пустым бокалом, что в руке держала. Но вместо этого из-за стола поднялась. Секунду помедлила, оценивая своё состояние, после чего решила:

— Надо воздухом подышать.

Обрадовалась, когда за ней никто не увязался. Прошла мимо танцующих, всё с той же приклеенной улыбкой, вышла из зала, и ненадолго замерла, ощутив прохладу и оставшись, наконец, одна. Прошла по коридорчику, продолжая прислушиваться к себе, к своим ощущениям и лёгкому гулу в голове. Ноги всё-таки были, как ватные, но это скорее от волнения и перенапряжения, чем от излишка выпитого.

— У вас всё хорошо? — спросила её официантка, что попалась ей встреч.

— Да. Захотелось воздухом подышать.

— У нас балкон крытый, — сообщили ей. — Там же можно и курить.

— Спасибо.

Саша прошла к дверям из затемнённого стекла, распахнула их и вышла на балкон. Там оказалось не так уж и холодно, даже фикусы росли и, судя по густой зелени, прекрасно себя чувствовали. Саша рукой до листвы дотронулась, но прошла мимо, к окнам. Сюда доходила музыка, и из банкетного зала, и из общего, но никто из посетителей сюда пока не добрался. Правда, в одиночестве она пробыла недолго. Хлопнула дверь, Саша обернулась и увидела Ефимова. Он помедлил у дверей, но совсем не из-за того, что её увидел и с шага сбился (с чего бы, правда?), он сигарету прикуривал. Щёлкнул зажигалкой, его лицо озарил всполох пламени, а Саша нервно сглотнула. И не зря. Когда Толя глаза на неё поднял, посмотрел по-особенному. И сказал:

— Привет, малыш.

— Привет, — негромко отозвалась она. — Только я уже не малыш.

Он улыбнулся, очень знакомо.

— Малыш вырос?

Ему невдомёк было, что то, что он говорит, уже давно написано и даже снято. Сцена из фильма «Зимняя вишня», который Саша наизусть знала, именно из-за пресловутого «малыш».

— Повзрослел, — поправила она его.

— Повзрослел, — повторил за ней Толя, будто пробуя это слово на вкус. Окинул её взглядом. — Красивая, взрослая, уверенная в себе Саня.

Она сделала вид, что удивлена его словами.

— Я произвожу такое впечатление?

Поймала себя на том, что избегает его взгляда. Краем глаза улавливает его передвижения, как он дым рукой разгоняет, а Саша смотрит в сторону и задыхается. Но совсем не от дыма, а от его близости.

— Как ты живёшь? — спросил Ефимов.

— Лучше всех. По мне же видно.

Он хмыкнул. Стоял рядом, плечом почти касаясь её плеча, и на Сашу со стороны поглядывал. Взгляд скользил по её волосам, щеке, аккуратному ушку со скромной серёжкой. Снова поднялся к тёмным волосам. Никаких тебе легкомысленных хвостиков, всё по-взрослому, с завитками и хитроумной заколкой. Помнится, когда-то Саша смеялась над всем этим, а сейчас повзрослела. Слово-то какое дурацкое.

— Тогда я тебе завидую, — сказал он. — Круто жить лучше всех.

Саша незаметно сцепила руки за спиной, привалилась спиной к стене, потому что ноги по-прежнему отказывались держать.

— А у тебя что-то не так? Не верится.

— Почему?

— Хорошо выглядишь. Совсем не изменился.

Ефимов даже рассмеялся.

— Серьёзно?

Саша кинула на него якобы оценивающий взгляд, вот насколько осмелела.

— В плечах шире стал, — сказала она, в конце концов.

Он дым в сторону выпустил, кивнул со значением.

— Хоть что-то.

Саша помолчала, затем решила кое-что прояснить.

— Ты надолго приехал?

— Понятия не имею, если честно. Не думал, что такие проблемы возникнут.

— Какие проблемы?

— Со строительством.

— А-а.

— А ты где? В школе литературу преподаёшь?

Он повернулся к ней и снова принялся разглядывать с любопытством. Саше же очень неловко стало.

— Нет. Как-то не сложилось. С литературой, в смысле.

— У тебя ребёнок, да? Я слышал.

Кашлянула.

— Да, сын.

Ефимов вздохнул. Уж слишком выразительно.

— Ну и правильно. К чёрту эту работу, дети важнее.

Саша зажмурилась на секунду.

— А ты… жена, дети?

— Детей нет. А жена… вроде как была, но до загса так и не дошло. Может, и к лучшему.

Саше в его голосе послышался намёк на мечтательность, и она мрачно усмехнулась.

— Может быть, — проговорила она, глядя в пол.

Они помолчали, Саша призадумалась, и не поняла, что Толя снова её разглядывает. А он вдруг заметил:

— Что-то малыш какой-то грустный.

Она голову повернула, и они столкнулись взглядами.

— Я не малыш, — повторила она.

Он оценил её тон, осторожно усмехнулся. Проговорил:

— Всё очень серьёзно.

— Ты на самом деле не изменился, Толя. По-прежнему считаешь, что можешь на «малыша» любую развести?

Такого выпада он от неё не ожидал, точно. Заметно было, как удивился. Задержал взгляд на её лице, и взгляд этот был поистине оценивающим. А потом он позвал, как когда-то:

— Саня.

Она сделала резкий вдох, от стены оттолкнулась и торопливо оправила платье.

— Пойду в зал.

— Я никого никогда на «малыша» не разводил.

Она не удержалась и усмехнулась.

— Оказывается, это только для меня. Честь, — пробормотала она себе под нос в нешуточном возмущении. Не сбавила шаг, не обернулась больше на него, направилась к двери, и почему-то совсем не удивилась, оказавшись нос к носу с Ликой. Та заглянула на балкон, увидела Ефимова и изобразила недовольство пополам с расстройством.

— Толя, я тебя везде ищу.

— Сейчас докурю и приду, — отозвался тот.

Саша замялась перед сестрой, не зная, как проскользнуть мимо неё. А Лика соизволила обратить на неё своё внимание, и даже к себе притянула, как в детстве.

— Я даже не поздоровалась с тобой сегодня, — сказала она, каясь. Обняла, а так как Анжелика сегодня была при полном параде, то есть, на двенадцатисантиметровых шпильках, Саша уткнулась ей носом куда-то в шею, даже до подбородка не дотянувшись. Снова почувствовала себя девчонкой рядом с взрослой и красивой Ликой…

Сестра её обняла, и Саша решила ответить ей тем же, обняла и даже по плечу похлопала, вполне по-дружески, кстати. Сказала:

— И тебе «здравствуй», Лика.

Знала, что в её голосе прозвучал неприкрытый сарказм, но степень его оценить до конца не смогла. Она не осознала, а вот Анжелика взглянула с настороженностью и непониманием. Но Саша не стала ничего объяснять, а уж тем более не хотела оправдываться или притворно улыбаться. Протиснулась мимо сестры и поспешила вернуться в зал. Даже не понимала до конца — то ли она злится, то ли до такой степени расстроена.

Что за глупый разговор у них с Ефимовым произошёл?

Будто чужой человек, словно она не знала его много лет. Ведь всё буквально про него знала. Когда-то. Словно не любила, словно не страдала и не ждала, что вернётся. А встретились, и вроде сказать нечего. Если только вывалить на него ворох своих претензий, схватить за грудки и… Саша не знала, что с Толей сделать дальше можно, в этом и заключалась проблема. Сегодня стало понятно, что она по-прежнему безумно волнуется в его присутствии, нервничает и теряет разум. А она уже не в том возрасте и не в том положении, чтобы из-за мужчины разум и чувство реальности терять. Тем более из-за Ефимова. Ему нельзя верить и доверять ему такую ценную вещь, как будущее сына. Сегодня она этому подтверждение нашла. Поэтому и не знает, как поступить с собственным волнением и чувствами. Осторожность подсказывает держаться от Ефимова подальше, а вот сердце… сердце колотится с частотой пятьсот ударов в минуту.

— Что с тобой? У тебя щёки прямо горят. — Алёна поймала её у дверей и заглянула в глаза. И практически трезвым голосом спросила: — Что случилось?

— Сама не знаю, — соврала Саша и схватила подругу за руку. Попыталась изобразить бодрую улыбку. — Хороший вечер получился.

Каравайцева просияла.

— Правда? Я тоже так думаю.

— Саня, потанцуй со мной. — Её увлекли в сторону танцующих, обняли достаточно решительно, а Саша всё продолжала улыбаться. Будто проклятье на неё наслали. — Сань, а ты помнишь Новый год на третьем курсе?

Она всё помнила, кивала, поддакивала, но полноценно поддержать беседу никак не получалось. Правда, её подвыпивший кавалер этого не замечал, пересказывал ей и без того известные Саше истории, и сам же смеялся над этими воспоминаниями. А Саша поддакивала и украдкой наблюдала за Ефимовым и Ликой, как они танцуют совсем рядом, обнявшись и перешёптываясь, словно их не разделяет девять прошедших лет. Смотрят друг другу в глаза, улыбаются и медленно двигаются под музыку. Всё, как в Новый год на втором курсе, на третьем, на каждом сабантуе и студенческой встрече. Или почти на каждой, когда эти двое были не в ссоре. Ничего не меняется.

И это бесит.

Но надо сказать, Ефимов весь вечер кидал на неё задумчивые взгляды. Саша их чувствовала, но старалась игнорировать. Изображала веселье, довольство, делала вид, что пьёт и радуется этому вечеру. И никто не понимал и не замечал, что она едва дождалась окончания вечера, что с нетерпением ждала такси, поддерживая под локоть шатающегося от выпитого Старикова. Алёнка, в отличие от неё, искрилась неподдельной радостью и весельем, со всеми расцеловалась, прощаясь, и её не брал морозец, Каравайцева щеголяла в распахнутом пальто.

— Встречаемся через год, все слышали?! И только пусть кто-то попробует не придти!

Лика сама к Саше подошла, пихнула Старикова, когда тот к ней целоваться полез, и к сестре наклонилась.

— Пока. Позвони мне завтра, — зачем-то попросила она. Саша поняла это так, что Анжелике потребуется обсудить сегодняшний вечер, а, возможно, не только обсудить, но и похвастаться. Вот только будет ли это считаться полноценной победой? Подобрать когда-то надкушенный плод.

Саша отвечать ей не стала, и обещать ничего не стала. Натянуто улыбнулась, и поспешила помочь Алёне усадить пьяного Мишку, в подъехавшее, наконец, такси. Сама села на заднее сидение, но тут же обернулась, не утерпела, посмотрела в заднее стекло. И смогла понаблюдать, как Толя с Ликой прощаются с теми, кто ещё не успел разъехаться, а затем вместе садятся в такси, оба на заднее сидение. В этот момент Саше острее всего за этот вечер захотелось закричать. Зло и отчаянно.

Но она, конечно же, сдержалась.