С.О.Н.

Екатерина Перонн, 2020

Алиса Cветикова в свои восемнадцать лет переживает не лучшие времена: отец отгородился стеной безразличия, мать трагически погибла, а деятельная мачеха пытается полностью подстроить под себя героиню, пренебрегая ее желаниями. Вдобавок ко всему, каждую ночь девушку мучает один и тот же кошмар: незнакомый, но почему-то очень близкий и родной человек умирает на ее глазах. Что это? Наваждение? Воспоминание из прошлой жизни? Психологическая травма? Самое захватывающее начнется, когда Алиса узнает, что Ангел из ее сна существует в реальном мире…

1

Май, 2017 год.

Бывают дни, которые ненавидишь с самого раннего утра. Это воскресенье явно относится к их числу.

Сонная и злая, я сушу волосы старым розовым феном. Они отчаянно путаются, а фен безнадежно жужжит, не справляясь с поставленной задачей. И все потому, что Наташа умудрилась ранним утром сломать мой новый BabyLiss, хотя волос у нее на голове раз в десять меньше, чем моих, — загадочная природа блондинок, не уживающихся с любым видом техники, всегда меня удивляла.

Когда я вхожу на кухню, папа, вымученно улыбаясь, пьет кофе: моя мачеха умеет не только ломать фены, но и порядком доставать людей. Я бы сказала, в этом у нее непревзойденный талант. Если бы в мире существовала премия Оскар за лучшую женскую истерику, то Наташа получила бы Гран-При. И не один. Можно было бы весь камин заставить подобными наградами, и с лихвой осталось бы фигурок десять для декора прикроватных тумбочек.

— С добрым утром, — наливает мне чай отец. Я киваю, подавив мощный зевок, и виновато улыбаюсь.

— С добрым, — и, задумчиво посмотрев в зал, где отчаянно крутится перед зеркалом недовольная мачеха, добавляю: — Думаешь, мы успеем на самолет?

Вопрос, как ни странно, не является риторическим. За последний год мы умудрились опоздать целых два раза.

— Черт побери, юбка-таки села! Так и знала, что этой новой прачечной нельзя доверять, — жалуется Наташа, появляясь на кухне.

Я пытаюсь стереть с лица язвительную улыбку. Папа, видимо, тоже, так как он вдруг резко интересуется газетой, до сих пор невинно лежавшей на столе. За три года семейной жизни Наташа заметно поправилась, но признавать этого упрямо не хочет.

— Алиса, переоденься! — критически осмотрев мои старые джинсы, выносит вердикт мачеха. — Где твой «дорожный» костюм?

С тех пор, как они поженились, новая мама усиленно пытается привить мне чувство моды и несколько десятков светских манер.

— М-м-м… в рюкзаке… — нервно ерзаю я на стуле, с ужасом вспоминая обтягивающие бриджи и белую тряпочку с совершенно открытой спиной, гордо носящую название «топик из последней коллекции». Кажется, я засунула их на дно стиральной машинки? Или в один из чехлов от старого пальто в кладовке? — Я в Париже переоденусь, жалко такой наряд в самолет.

Папа начинает подозрительно кашлять. Его всегда смешат попытки Наташи нарядить меня в «модное».

— Солнышко, но мы и купили этот комплект для поездки, — терпеливо отрезает мачеха, слегка закатывая глаза. — И он тебе так идет.

Таким голосом еще говорят что-то вроде: «Рыбка моя, нужно кушать кашку, а не собачью какашку». Я стискиваю зубы: ненавижу, когда со мной разговаривают, как с маленькой.

— В бриджах больно сидеть — они слишком обтягивают, — применяю я последний аргумент.

— Хм-м, — Наташа с сомнением смотрит на мой плоский живот и тонкие, слегка заостренные коленки, «плавающие» в растянутых джинсах. — Ну, если тебе неудобно…

— Таша, посадка в самолет — через два часа, — вставляет папа, подавив зевок. — Я думал, ты хотела посмотреть сувениры в дьюти фри.

Мачеха, испуганно ойкнув, убегает в гардеробную.

— Спасибо, — говорю я одними губами.

— Это в последний раз, — закрывшись газетой, отвечает отец. — Я бы посоветовал тебе ее слушаться.

Он говорит эту фразу уже несколько лет. И никогда не спрашивает, почему мы не ладим.

Я задумчиво пью чай. Мобильник напористо пищит: Ленке тоже интересно, успеваем ли мы к отлету. Вместо ответа я фотографирую кухонный стол с полной чашкой. На заднем плане отчетливо видны терпеливо пылящиеся чемоданы.

«ХА-ХА-ХА! — явно развлекается моя лучшая подруга. — Марго будет в ярости!»

«Это она может, — без улыбки печатаю я, — в конце концов, это все же ее свадьба!»

«Ну, так как свадьба будет только в следующую субботу, то к мероприятию вы, возможно, и успеете», — продолжает измываться подруга.

Я криво усмехаюсь, откладываю телефон.

Папа переворачивает страницу, вчитывается в содержание газеты. Я подсматриваю за его бегущим по строчкам, заинтересованным взглядом и в который раз мысленно оплакиваю то время, когда он был мне гораздо ближе. С тех пор как умерла мама, что-то безвозвратно покинуло наши отношения.

Отец вроде и спрашивал, как у меня дела, но никогда не вникал в ответы. Он так нужен был мне после аварии, все мое существо молило о его внимании. Я хотела поделиться с ним кошмарами, что мучали меня каждую ночь, забыться в его отеческих объятиях, выплакать свое горе по нашей общей утрате. Но папа избегал любых разговоров по душам, ограничивался своим «Все в порядке, солнышко?» и рассеянной улыбкой.

Мое воспитание он забросил и был несказанно доволен тем, что это бремя взвалила на себя его новая жена. Отец почти ничего не знал о том, каким человеком я стала: что любила, что ненавидела, чего хотела от своей жизни.

Он будто отгородился от меня тонкой невидимой стеной, каждый кирпичик которой был сделан из прочного, основательного чувства вины.

Скажи он тогда маме, что кто-то другой увезет меня… Или предложи он заказать такси…

Ничего уже не изменить. Мама была слегка пьяна и не пристегнулась, но папа всю жизнь будет корить себя за красную легковушку и летние шины. То, что он хотя бы пошел дальше, внушает мне уважение. И Маргарита, к которой мы летим на свадьбу, была тому первой причиной. Да, возможно, характер у нее — не сахар, но человек она хороший.

Через полгода после аварии Марго, одна из маминых бывших приятельниц, практически переехала к нам. Она вроде как «помогала по хозяйству» и заодно взялась за мое воспитание. Бывший муж оставил Маргарите подарок в виде двух детей и стального характера. Мадам одевалась только в вещи от Шанель (ездила за ними в Париж каждые полгода), говорила с французским акцентом, искусственно картавя, и жила, если честно, в свое полное удовольствие: при разводе она отсудила себе ого-го какую денежную компенсацию.

Возможно, отца привлекла ее материальная незаинтересованность: внезапный статус богатого вдовца собирал вокруг него слишком много влюбленных в деньги поклонниц. Или он боялся остаться со мной наедине. Он слишком долго грыз себя за случившееся и виновато избегал моего наивного детского взгляда. Да и мне шло на пользу общение с двумя отпрысками Марго. Славе было тогда пятнадцать, Нине, как и мне, только исполнилось четырнадцать. Мы играли в прятки, таскали печенье из секретных запасов на кухне, резались в «дурака» и даже пару раз, воспользовавшись отсутствием взрослых, распивали пиво, купленное на сэкономленные карманные деньги.

А потом, в одной из своих поездок в Париж, Марго встретила многообещающего француза. Папа относился к ней, как к доброй подруге (слишком мало еще прошло времени со смерти мамы), а иностранец действительно заинтересовался тонкой душевной организацией, хоть она и была надежно скрыта в оболочке стервозного танка.

Уезжая, Маргарита передала бразды заботы о нашем доме своей лучшей подруге, натуральной блондинке с нежными, васильковыми глазами.

«Ты уж помогай им, Наташа», — вполне искренне умоляла новоявленная француженка. Наташа послушалась. Даже переусердствовала в своей заботе: они с папой поженились через год после отъезда Марго. Та, наверное, кусала себе локти: многообещающий француз бросил ее уже через три месяца.

За Париж она все же зацепилась. Открыла свой бизнес, купила квартиру и продолжала картавить теперь уже на законных основаниях.

«Хочешь, я позвоню в аэропорт и скажу, что в вашем самолете — бомба?» — вырывает меня из воспоминаний новое сообщение. — «Тогда вы точно успеете »

Что тут сказать? Лена всегда умела искать нестандартные решения проблем.

Наташа, раскрасневшаяся, слегка запыхавшаяся, появляется на кухне в своем любимом белом костюме. Он действительно неплох и выгодно скрывает все лишние складки на животе. Есть, только одно но. И папа, будучи человеком практичным, неделикатно удивляется:

— А тебе не будет жарко, милая? Все-таки 25 градусов…

Я подавляю безнадежный стон. Почему в школе мужчин не учат вовремя закрывать рот? Да, пиджак оторочен мехом, ну и что? А самолет может и правда улететь без нас.

— В полете всегда холодно от кондиционера, — предупреждающе вставляю я, многозначительно пиная под столом папину ногу. — А в Париже сегодня пасмурно и дождь.

Черт! И как я могла так сесть в лужу? Белое, да еще и с мехом, не носят в мокрую погоду. Теперь стон подавляет отец. Наташа решительно берет свой чемодан.

— Я — быстро, — она панически борется с хитрым замком.

Спустя пятнадцать минут и пять выходов Наташи (можно было бы снять их на камеру и сделать памятное дефиле), папа окончательно и бесповоротно закрывает чемодан своей нерешительной супруги.

Всю дорогу в аэропорт Наташа дуется. Ей пришлось надеть твидовый розовый комплект (который, по мне, так очень ей идет). НО! Марго уже видела этот несчастный костюм, и моей мачехе не удастся удивить изысканную подругу с первого взгляда. Если это и есть проблемы размеренной зрелой жизни, я, пожалуй, не хочу взрослеть.

После пары пробок и припозднившейся очереди на регистрационной стойке нам приходится практически бежать на посадку. Это еще сильней расстраивает Ташу: во-первых, она не умеет бегать на своих умопомрачительно высоких каблуках, а во-вторых, у нее совсем не остается времени на бутики.

Дуться моя мачеха умеет мастерски. Ее светлые глаза жалостно хлопают ресницами. На щеках появляется натуральный румянец. Но самое главное — она молчит. И только ради этого ей стоило надеть этот злосчастный костюм и устроить пробежку на шпильках. Потому что, когда Таша открывает рот, это длится часами. Болтать она тоже умеет мастерски (почти в таком же совершенстве, как и дуться).

Я безразлично смотрю в окно на пухлые облака, беззаботно выстилающие наш путь. В самолете можно расслабиться. Только нельзя спать. Я не имею на это права, когда вокруг столько любопытных глаз. Мысли текут медленно и неохотно.

Не могу сказать, что не люблю свою новую маму. Если честно, мы всегда были настолько разными, что я при всем желании не смогла бы ее по-настоящему возненавидеть. Я очень повзрослела в свои тринадцать лет. Она же никогда не была взрослой: любила капризничать, модничать и покупать наряды — чем не пятилетняя девочка? В ее появлении в нашем доме были и свои плюсы: папа, например, вновь научился улыбаться. И даже стал иногда общаться со мной.

Да и вечный кипиш, насколько бы утомительным он ни был, возродил наш дом. Наташа, на правах хозяйки, затеяла замысловатый ремонт. А по выходным таскала нас с папой по своим любимым бутикам: больше всего на свете, даже больше, чем скупать себе все новые коллекции каких-то известных дизайнеров, Наташа любила наряжать других. Папу она переодела быстро: с новой стрижкой и в крутых черных брюках он вдруг помолодел лет на пять. Со мной, однако, деятельной мачехе не повезло: война за старые джинсы и футболки была долгой и жертвенной.

Выбрав себе стратегически правильную тактику, папа, сидящий через проход от нас, притворяется спящим. Обиженная Наташа умеет заставить других чувствовать себя излишне виноватыми. Самолет слегка потряхивает в особо турбулентных зонах, и каждый раз мое сердце на пару секунд перестает биться. Как, наверное, и у всех. В конце концов, сидеть в тесной коробочке в десяти километрах от земли и ни капельки не бояться человеку запрещает инстинкт самосохранения.

Мачеха достает из сумки косметичку и в десятый раз начинает поправлять макияж.

— Алиса, давай-ка я тебя накрашу, — вдруг обращается она ко мне.

Макияж, как и шмотки, меня раздражает: в конце концов, преимущество восемнадцати лет — это возможность быть натуральной.

— Нет, спасибо, — я усиленно ищу в голове вежливую причину отказа. — У меня… эм-м-м… кожа очень сушится в самолете. И косметика не даст порам дышать… в общем, весь макияж потрескается.

Наташа очень естественным жестом надувает губки.

— Тебе лишь бы поспорить, — с чувством обижается она и начинает обильно посыпать щеки румянами.

Отворачиваюсь к иллюминатору. Земли не видно: весь путь устилают белые, пушистые облака. Словно и не на самолете мы летим, а едем по заснеженному полю на огромном тракторе. Напротив моих глаз, прямо у линии горизонта, колоссальное вертикальное облако закручено, словно крем из взбитых сливок на любимых маминых пирожных. А слева, если внимательно всмотреться в группу сероватых туч, можно увидеть дракона с длинным змеиным хвостом.

Я достаю из рюкзака свой альбом и карандаш. Картина из облаков, где огромная неведомая рептилия принюхивается к десерту с воздушным безе кажется мне уж слишком привлекательной, чтобы обойти ее стороной.

— Алиска, — тут же заговорщически шепчет Наташа с соседнего места. — А нарисуй меня!

— Опять?

Наташа с громким щелчком закрывает пудреницу, отчего папина соседка, бабуля лет семидесяти, непроизвольно вздрагивает и косится в нашу сторону.

— Да! Это будет так круто! Я опубликую твою картину в Инстаграме и подпишу: «Снова в школу или как я опять попала в первый класс.» Ну, ты понимаешь? Первый класс? В школе и в самолете.

Она говорит так громко и возбужденно, что мне становится неловко. Папа все еще притворяется, что спит, но на его губах играет легкая энигматичная улыбка. Его всегда забавляет энергия, изобилующая в молодой и прыткой жене.

— Давай лучше я тебя сфотографирую, — шепчу я, чтобы убавить звук у нашего диалога. — Рисовать долго, и освещение в самолете эм-м-м… не очень выгодное… А фотография точно получится.

— Алиса, ты когда-нибудь, хоть на одно предложение сможешь ответить «да»? — разочарованно шепчет Наташа. — Я сама себя могу сфотографировать. У тебя все равно не получится так, как мне надо.

Она со вздохом достает из сумочки мобильник.

Автоматически продолжаю водить карандашом по листу бумаги, но очарование уже ушло, и рисунок получается замыленным.

Как бы Наташа меня ни раздражала, стоит признать, что тут она права. С тех пор, как не стало мамы, я действительно закрылась от этого мира. Я говорила «нет» всем его предложениям. Танцы, друзья, одежда, путешествия, открытия. Я даже пропустила в школе тот год, мне было совершенно безразлично мое настоящее и уж тем более будущее.

Школьный психолог в прошлом году посоветовала мне говорить «да» хотя бы десять раз в день. Но даже если бы я послушалась, то что бы это изменило? Природное упрямство, усиленное тоской по самому близкому мне человеку и бесконечными кошмарными снами, побеждает всухую любую битву с психологическими приемчиками.

Вздыхаю. Закрываю блокнот.

И даже если я на все говорю «нет», мачеха умеет находить способы, чтобы заставить меня делать то, что ей хочется.

Больше приключений в самолете не происходит.

Мы идем на пересадку в Москве. Тут Наташа, забыв все свои утренние невзгоды, бежит, наконец, по бутикам. Я, зевая, пью с папой очередную кружку ароматного чая, закусывая это дело воздушным пирожным.

— Не спала в самолете? — задумчиво спрашивает отец.

Мне кажется, что иногда он начинает догадываться. Особенно в последнее время: слишком часто я кричу по ночам. С другой стороны, отец настолько не знает меня, ту, что жила последние пять лет, что его интуитивные догадки по поводу ночных кошмаров кажутся чем — то из ряда фантастики.

— Нет. Наташа громко возилась со своей косметикой.

Даже его стена отчуждения не спасает меня от внезапной отеческой заботы.

— Ты вчера ночью опять кричала? — решается он после небольшой паузы.

— Приснился мальчик из «Экстрасенса», — слишком быстро отвечаю я. И, приклеив к губам беззаботную улыбку, пожимаю плечами.

Лучше один раз соврать, чем потом сто раз раскаиваться в правде. Это правило я усвоила в свои тринадцать лет, когда проболталась об Ангеле из сна «заботливому» детскому психологу.

— Меньше смотри фильмов ужасов, — тут же настаивает отец, убеждая себя в том, что проблема решена. — Хочешь еще чего-нибудь поесть?

Отрицательно качаю головой, папа тут же ныряет в свой мобильный.

Так всегда. Только я думаю, что он приоткрыл дверь в своей невидимой стене, как она с громких стуком захлопывается перед носом, прищемив мне пару пальцев.

— Ты только посмотри, что я тебе купила! — швыряет Наташа на стол кошмарный розовый ридикюль, обшитый вульгарными стразами. — Он прекрасно подойдет к платью, которое ты наденешь на свадьбу к Марго.

Мысли о легкой тряпочке, которую почему-то обозвали платьем и продали в комплекте с невероятно высокими каблуками (Леди Гага бы обзавидовалась), вызывают у меня непроизвольный стон. А теперь еще и эта сумочка бонусом к комплекту. Такими темпами к следующей субботе я превращусь в куклу Барби из розовой страны.

Наташа хмурит брови: она вроде и перестала дуться (бутики в ее случае имеют по-настоящему лечебный эффект), но мой настрой ей совершенно не нравится.

— А еще я увидела такие красивые шорты. Алиса, пойдем, померишь, — безжалостно продолжает мачеха.

— М-м-м… — я украдкой смотрю на часы, но тут мне ловить нечего: самолет только через полтора часа. — У меня же есть уже шорты. Может, ты купишь их себе?

Папа уж очень подозрительно захлебывается кофе и начинает фальшиво кашлять. Это, конечно, удар ниже пояса: Наташа уже год как не носит коротких вещей (я не виновата, что ее ножки слегка распухли от постоянного поедания шоколадных конфет). Но мачеха не собирается унывать по этому поводу.

— Себе я уже купила две юбки. Теперь будем одевать тебя, — без улыбки отрезает она. — В конце концов, Алиса, ты летишь в столицу моды. Тебе не стыдно будет ходить там в своих старых джинсах, купленных на рынке с единственной целью, чтобы меня позлить?

«Позорище!» — выразительно кричит ее взгляд.

Уныло допиваю чай. Зря я, конечно, подколола ее по поводу шорт. С другой стороны, хочешь кого-то наряжать — купи себе пластиковый манекен и оставь наконец в покое свою нерадивую падчерицу. Конечно, все могло быть и хуже.

Злая мачеха оказалась на самом деле щедрой крестной, только я бы предпочла, чтобы она сама носила свои хрустальные (жутко неудобные) туфельки.

В Париж мы летим относительно мирно. Наташа снова красится. (Интересно, по сколько сантиметров штукатурки накапливается на ее лице за один день?) Папа, непроизвольно похрапывая, дремлет уже по-настоящему. Я безразлично смотрю в окно, невольно содрогаясь при мысли о новых шортах и настолько прозрачной маечке, что не каждая девушка из квартала Красных фонарей позволила бы себе ее надеть.

— Так ты переоденешься в свой «дорожный» комплект? — будто между делом спрашивает меня мачеха.

Мне даже оправдываться не хочется.

— Нет, мне и так удобно, — выдавливаю я подобие улыбки.

— Алиса, ты невообразимо упрямая.

— Знаю.

Безразлично пожав плечами, утыкаюсь носом в иллюминатор.

— Ты когда-нибудь действительно пожалеешь, — покосившись на спящего папу, шепчет Таша. — Ты только представь, у тебя костюм, за который многие девушки продали бы душу дьяволу, а ты предпочитаешь ему поношенные джинсы.

— Какая разница, сколько лет моим кедам, если я гуляю в них по Парижу? — с иронией вспоминаю я фразочку из Интернета.

Мачеха открывает рот, чтобы ответить чем-то емким и метким из цикла: «Неблагодарная, мы ж тебе все, а ты нам ничего, еще и огрызаешься», но тут пилот объявляет о посадке и папа просыпается.

Таша дальновидна и не очень любит рьяно ругаться со мной в присутствии отца. То ли она понимает степень тяжести его чувства вины, то ли четко разделяет свою любовную и воспитательную функции, то ли просто не хочет портить настроение всей семье.

— Выспался, дорогой? — чмокает она папу в щеку и тут же отточенным движением смывает с его щеки след, оставленный блеском для губ.

Столица Франции встречает нас холодным дождем, и я радуюсь, что оставила дома Наташин «дорожный» комплект: с оголенной спиной я бы ужасно замерзла. Марго, эффектная брюнетка с синими глазами, самолично приехала за нами в аэропорт. За три года она кардинально изменилась: похудела, отрастила волосы и надула губы. В общем, как и все модные дамы из их тусовки, капитально потратилась на искусственную красоту. Я замечаю новую родинку на ее щеке — Маргарита освоила и французский макияж. Пускай слегка неумело: родинка напоминает придавленную муху, но на Марго это не смотрится вульгарно.

Подруга семьи с наигранным восхищением разглядывает костюм мачехи, папину новую рубашку и, слегка брезгливо, мои дырявые джинсы. Меня ее приподнятые нарисованные брови оставляют равнодушной. Наташу — нет. Она виновато кивает, мол «боремся, как можем, но падчерица все же нам попалась упрямая».

Марго деловито обменивается с Наташей, папой и мной двумя поцелуями (в воздух в районе щек). Это вроде как приветствие по-французски, и я с иронией понимаю, что скоро в нашей сибирской глубинке мы будем здороваться исключительно в этом стиле. Мачеха обожает подражать своей модной подруге.

— Как долетели? — слегка вздутые губы Марго растягиваются в, скажем честно, не очень естественной улыбке, обнажая невероятно белые зубы (они, наверное, в темноте пугающе светятся).

— Кормили просто отвратительно, — жалуется Наташа.

Пожимаю плечами: так и не отведала самолетной кухни (желудок предательски дрожал от воздушных ям и турбулентности). Папа что-то бормочет про заложенные уши.

Марго решительно возглавляет нашу группу и проводит к подземной парковке, где гордо стоит ее последний «мерседес». Мы стандартно ахаем, хваля чудную зарубежную машину (папа подавляет зевок), и наконец выезжаем в отель. Мало того, что долгий перелет утомил всю семью, так еще и по дороге Маргарита без остановки болтает о последних приготовлениях к свадьбе. И если Наташе это действительно интересно, то мы с папой отмалчиваемся.

Я до сих пор не представляю, как Марго и Таша могут жить так далеко друг от друга. Конечно, они разговаривают по телефону. И по скайпу. Иногда по пять-шесть часов в день. Или по семь-восемь (особенно в последнее время). Но даже в этих условиях им не хватает общения.

Они очень похожи: Наташа уехала от родителей и брата, как только ей исполнилось восемнадцать и звонила им только в дни рождения и на Новый год. Маргарита рано потеряла родителей, а с сестрой не общалась и вовсе из-за того, что они не поделили наследство и на всю жизнь сохранили невысказанную обиду друг на друга. Ташу в детстве нещадно били и вообще недолюбливали, как нежданного ребенка. Марго была совсем одна, сестра ее обделила, лишила кровных денег и своей любви.

Они встретились в университете на факультете экономики и права. Маргарита тогда уже была мамой и замужем, но, разочаровавшись в семейном быту, искала новых приключений. Таша только познавала жизнь, и подруга заняла место заботливой мамаши с мудрыми советами. Две по сути одиночки с похожими мечтами. С одинаковыми проблемами. И цели в жизни у них были схожи: достичь определенного статуса и рассказать об этом окружающему миру любыми доступными способами: будь то «шмотки», украшения, поездки, машины… Когда социальные сети стали повсеместным приложением к повседневной жизни, обе подруги взорвали Интернет многочисленными фотографиями своих материальных успехов.

— Нет, вы представляете? Я замуж выхожу! — вырывает меня из мыслей крик Маргариты, полный неподдельного энтузиазма. — Вот что значит судьба! От нее не убежишь!

Ловлю папин грустный взгляд. Наверное, впервые за пять лет мы понимаем друг друга без слов. Миллионный, юбилейный, утомительный пересказ того, как подруга семьи познакомилась со своим женихом Полем, начинается с предыстории.

— У меня така-а-а-ая была депрессия… Кристиан меня бросил. Ушел к другой. Мне жить не хотелось! Какие же все мужики одинаковые… Просто козлы! — она вдруг виновато замолкает и бросает осторожный взгляд на папу. — В смысле… э-э-э… я не это имела в виду… прости, Саш…

— Я так и подумал, — иронично заявляет отец.

Наша семья в курсе отношений Маргариты со всеми ее французскими поклонниками. Я даже не пытаюсь разыграть интерес к бурным речевым потокам, вытекающим из ярко накрашенного рта. Папа колупается в своем мобильном, притворяясь, что проверяет рабочий e-mail. Только я знаю, что в роуминге у него не работает Интернет (он на него жаловался еще с прошлой поездки в Европу).

— Да, Ритусь, тебе ужасно не повезло с Кристианом, — усиленно кивает Наташа.

В зеркале заднего вида я вижу, как ее подруга морщится от столь нелюбимой версии своего имени. Она всегда просила называть ее Марго.

— Ох, Таша, только вспомни, как мне было плохо, — продолжает она тем временем, картинно закатывая глаза.

Еще бы. Об этом помнит вся наша семья. Мачеха тогда на телефоне и в скайпе проводила больше времени, чем с нами. Что там говорить, перед тем как связаться с подругой, она со всеми прощалась, давала нам с папой указания и закрывалась в комнате часов на восемь, полноправно занимая компьютер или телефон и периодически совершая набеги на холодильник. И не дай Бог в эти часы ее побеспокоить. Разбитое сердце Марго в нашем доме было важнее, чем ремонт (неслыханно!), передача «Давай поженимся» (невероятно!) и даже распродажи в любимых бутиках (совершенно невозможно!).

Я помню, как готовилась к экзаменам и писала годовую проектную работу по экономике у Ленки дома или в интернет-кафе. В нашей квартире даже по ночам компьютер был прочно оккупирован Наташей.

— И однажды, когда мне было просто невыносимо плохо, я тебе позвонила, а мне ответила Алиса, — продолжает Марго, и в ее голосе появляются триумфальные нотки (я бы даже сказала — маниакальные).

В тот день Наташа смылась на распродажу (ей позвонили из ее любимого бутика и сделали предложение, от которого она так и не смогла отказаться). Я, получив доступ в Интернет из своего собственного дома, писала одновременно два реферата и скачивала образцы сочинений. Зазвонил скайп, и внезапно экран компьютера высветил отвратительный рекламный баннер. Комп, очевидно, как и я, не ожидавший такого поворота событий, завис. Давно нужно было обновить антивирус, но Таша никого не подпускала к домашнему ПК. Я в ужасе пыталась его реанимировать, понимая, что по своей умопомрачительной глупости не сохраняла документы. А терять их совсем не хотелось. Скайп умолк, но затренькал телефон. Марго непростительно сильно хотела общения.

— О, Алиса, я так тебе благодарна, — лепечет она сейчас, подмигивая мне своим невыразимо сильно накрашенным глазом (я и не знала, что в Париже модно делать кривые стрелки на веках). — Ты мне просто жизнь спасла! Ведь это ты мне посоветовала уехать в отпуск на Кубу.

Вежливо улыбаюсь.

Тогда, к сожалению, мне было не до этикета. Моя мачеха предусмотрительно выключила мобильный, дабы не портить себе покупательное настроение. Марго, воспользовавшись тем, что я подвернулась вместо Наташи, хотела выжать из меня все соки. Она полчаса плакала в трубку. Истерила так, что я боялась прервать с ней разговор. Я не знала, что ей сказать. Баннер, из-за которого завис мой верный, но такой беззащитный компьютер, злорадно переливался всеми цветами радуги. «Проведите незабываемый отпуск на Кубе! Райские каникулы в Варадеро!» — гласил заголовок. А под ним высвечивалась типичная фотография с голубым морем и белым пляжем.

Я тщетно пыталась закрыть чертову рекламу. Но ее производители были хитрей обычной шестнадцатилетней школьницы. Да и громкие всхлипы в трубке очень мешали сконцентрироваться.

— Тетя Марго, — нерешительно перебила я поток ее брани, обращенной ко всему мужскому населению в этом мире, — тебе надо отвлечься от всего этого. Съезди куда-нибудь. На Кубу, например.

— Там было просто ужасно, — голос Марго возвращает меня из воспоминаний о разговоре двухлетней давности. — Я чувствовала себя никому не нужной и одинокой.

Она всхлипывает, что совершенно сбивает меня с толку. Глаза-то у нее остаются сухими: я хорошо их вижу в зеркало заднего вида. Или это новая мода? Плакать без слез, чтобы не задеть многослойный макияж?

— Но ты нашла свою любовь, — Наташа, расчувствовавшись, начинает говорить слишком пафосно. Я вижу, как папа, не сдержавшись, закатывает глаза.

Марго кивает, резко выворачивая руль. С ужасом отмечая несовершенство ее водительских навыков, я молюсь, чтобы немецкие автопроизводители предусмотрительно не пожалели средств на подушки безопасности.

— Да, — Марго счастливо улыбается, — когда я летела назад, самолет попал в турбулентность. Мне было ТАК страшно… (Брызги слюной во все стороны при таком артистичном выделении слова «так». Ей надо было стать актрисой, а не владелицей сети агентств по недвижимости.)

— Я думала, мы все умрем! А мне хотелось жить! (И это говорит тот человек, который за день до поездки три часа рыдал в трубку, пугая нашу семью своими суицидными желаниями. Все же пути Господни неисповедимы.)

— А он сидел рядом со мной, — тетя Марго улыбается и, слишком сильно крутанув руль, удовлетворенно откидывается на спинку своего водительского кресла. Шины лишь жалобно визжат, случайно заехав на тротуар. — Он меня всю дорогу успокаивал… Поль… Мой герой… И я-то думала, что в свои годы никого больше не смогу найти…

Наташа начинает громко уверять Марго в том, что та еще молода. Под ее инквизиторским взглядом папа лепечет что-то вроде: «И как такие глупости могли прийти тебе в голову». Я изо всех сил стараюсь, чтобы моя ироническая улыбка сошла за ободряющую.

— Вообще-то Поль младше меня на семь лет, — игриво вздыхает Марго. — Я действительно уже старая.

— Это и доказывает, что нет! — Наташа смеется. — Если бы ты была старая, то твой жених не был бы столь молодым.

Это комплимент? Я изо всех сил борюсь с нервным смешком, застрявшим где-то в горле.

Однако будущая мадам разводит пухлые губы в отработанно скромной улыбке.

— Он тоже живет в Париже, а на Кубу летал в отпуск! Представляете, сколько совпадений? — воркует она (ах-ах-ах, ни убавить, ни прибавить). — Сегодня вечером мы ужинаем в ресторане «Ambassadeur». Он приглашает вас всех. Хочет познакомиться с моей почти семьей!

Мачеха выразительно смотрит в мою сторону, и я понимаю, что Слава тоже приглашен. Меня это совершенно не вдохновляет. Не то чтобы он мне противен, но Наташа наверняка нарядит меня в самые кошмарные вещи из разряда «а-ля дизайнерское смелое решение убрать у маечки низ, а у юбочки — длину».

Последние полгода прошли в постоянных намеках. Новая мама спит и видит, чтобы мы со Славой начали встречаться. Во-первых, Марго и Таша мечтают породниться, пусть и за счет ни в чем не повинных детей. Во-вторых, мачеха уже два года грезит отправить меня учиться в Париж, чтобы утереть нос соседке, у которой сын укатил в Америку. В-третьих, Таша была бы неизмеримо счастлива сбыть меня на руки любому ухажеру, проживающему не в нашем городе. Ей действительно не нравится роль матери у взрослой дочери.

Беззвучно вздыхаю. Слава Богу, такие браки, где жених видит невесту в первый раз за пять минут до церемонии, у нас не практикуются. Иначе я бы вышла замуж даже раньше, чем мадам неумелая водительница «мерседеса».

Когда мы приезжаем в отель, чувствую, как необратимо слипаются отяжелевшие веки: безостановочная болтовня Марго имеет свои грустные последствия. Мы выходим из авто. Папа, на которого французский воздух однозначно повлиял в положительном направлении, бегает вокруг машины, чтобы умудриться открыть дверь всем дамам. Счастливая невеста продолжает что-то артистически рассказывать. Я осоловело моргаю, потягиваюсь и стоически подавляю в себе желание широко зевнуть.

— Слава заедет за вами в восемь, — завершает нескончаемый поток речи Марго, бросая брезгливый взор на мои джинсы. — Мы с Полем сразу приедем в ресторан.

Таша ловит направление ее взгляда и картинно вздыхает.

— Мы как раз успеем переодеться.

Ох, как мне не нравится выражение ее лица.