Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»

Екатерина Павлова

Светлейшая Венеция, прекрасная и таинственная, – город, в котором до сих пор происходят таинственные и поражающие коварством злодеяния, романтические встречи и любовь, которую не губит время. Секреты, предательства, опасность. Хватит ли смелости и сил, чтобы найти истину в паутине тонких старых улочек, каналов и домов?

7

Злачные места начались для меня с посещения какого-то местного тошнотворного притона. Мы с Габриэлем вошли в узкий проулок и стали спускаться вниз в подвальное помещение по каменной лестнице. Здесь было все слабо освещено и очень накурено табаком вперемешку с марихуаной. Я даже закашляла от омерзительного, спертого воздуха. Декор был необычным, но мебель красивой, и похоже, не дешевой. Заведение явно пользовалось спросом. Посетителей — не очень много, обстановка — почти семейной. Мы прошли мимо столиков с креслами, красивыми стульями, кое-где даже диванами, вглубь к фресочной стене, сели за столик. Мебель была пошловатой, но вполне в духе города: золоченая, с малиновой бархатной обивкой. Тусклый свет красных люстр создавал атмосферу интимности, тихие голоса за столиками подпитывали эту атмосферу. Все было как обычно в таких заведениях, и в то же время не как обычно. Веяло чем-то непонятным, где-то опасным и провокационным. Глаза распахнулись в удивлении, когда наткнулись на фреску и рассмотрели в подробностях сюжет.

— Они не настоящие, — сразу пояснил Габриэль. — У владельца был прекрасный вкус и любовь к живописи, а еще — редкое чувство юмора. Вот он и попросил своего друга, художника, изобразить на стенах религиозные сюжеты.

— Для чего? — удивилась я.

— Это символизирует, что все посетители — дети греха, и его заведение — место порока, логово грешников, отступников, всех падших.

— Ад на земле?

— Скорее рай на земле для недостойных.

— Как у Шекспира: ад пуст, демоны все здесь.

Он улыбнулся своей обольстительной улыбкой и подозвал официанта.

— Ты религиозен? — еще больше удивилась я.

— Нет, — ответил Габриэль, мимолетом взглянув на медальон, поблескивающий на моей груди. — Верю только в рок.

— Фаталист, — произнесла я.

— Каждый должен получать от жизни все, чего он хочет. Сам! А не ждать, стоя на коленях перед образами, что все упадет с неба.

— Но это скользкая дорожка. Вдруг тебе захочется недоступного, или того, что принадлежит другому?

— Это не проблема, — улыбнулся он еще раз.

— То есть, ты настолько беспринципен?

— Увы.

Мы оба улыбнулись друг другу. В Габриэле было что-то неуловимо манящее, лощеная внешность в сочетании с тихой атмосферой, приглушенным светом делала его демонически притягательным. Глаза поблескивали, казавшись угольно черными.

— А имя у тебя одного из ангелов господних, — не сдерживая улыбки. Произнесла я.

— Мама всегда была излишне верующей, — пояснил он с придыханием, — верила в мою лучшую сторону, надеялась, что я стану хорошим человеком, — его пальцы крутанули кольцо с рубином, а глаза не отпускали мой медальон. — Честно говоря, после жизни среди излишне праведных людей начинаешь сильно это все ненавидеть.

— Что-то вроде переедания духовности?

— Ну да, только мой катарсис привел к тому, что я навсегда отказался от света и чистоты духовной жизни, тогда как другие отказываются от порока ради религии и спасения своей души. Я погряз в пороке.

Я сидела и слушала его, интуитивно ощущая подвох, но не в состоянии определить в чем он заключается.

— А ты, религиозна, — кивнул он, указывая на мой медальон.

— Как все русские, — пожала я плечами и погладила привлекшую Габриэля вещицу..

— Ну да, православие еще заразнее католицизма, — едко усмехнулся он. — И в кару небесную за грехи веришь?

— Верю, — грустно улыбнулась я, ответив на вопрос. — Болезни и горести даются воискупление совершенных ранее грехов и неправедных поступков.

— За смерть мужа себя казнишь?

— Откуда ты знаешь? — подняла на него глаза и застыла, удивленная.

— Простая логика, — вздернул он бровью. — Так, что у тебя за грехи, за которые ты так расплачиваешься? — он обольстительно улыбался и был неотразим.

— Ты не священник, чтобы я тебе каялась, — ответила я, улыбаясь, что вызвало в нем неописуемый восторг и растянуло улыбку до ушей.

— Ради твоих откровений, я готов им стать ненадолго.

— Женщины мне этого не простят, — ответила я, мы оба заулыбались.

— А, Габриэль! Давно тебя не видел, — мужчина средних лет стукнул его сзади по спине и отвлек нас друг от друга.

Мужчина был одет в темное. Малоинтересный, весьма невзрачен внешне, он имел маленькие глазки, что делало его лицо еще более некрасивым.

— Не хочу напоминать, но как там наши дела? — произнес он, покосившись на меня.

— Полным ходом, именно сейчас, — ответил Габриэль и снова перевел взгляд с мужчины на меня.

— Ты уверен? — недоверчиво продолжил мужчина, присаживаясь за столик.

— Сам за этим проследил, — кивнул Габриэль в подтверждение.

— Хорошо, — кивнул мужчина в ответ. — Ты нас представишь?

Его маленькие глазки забегали по мне.

— Катерина, знакомая нашего Леонардо и моя.

— Та самая, о которой все говорят? — с еще большим интересом уставился на меня пришедший.

— Да, — кивнул Габриэль, окончательно запутав меня.

— Что ж, могу сказать, что Вы этого более чем заслуживаете, — произнес мужчина, улыбнувшись.

— Фабио Моро, — произнес Габриэль.

— Тоже знакомый, — мужчина протянул мне руку.

— Очень приятно, — пришлось ответить мне и улыбнуться.

— Позволите, — он уселся ко мне поближе. — Так что же Вы делаете в таком месте, прекрасная синьорина?

— Приобщаюсь к богемной жизни. — ответила я и смутилась. Если бы не полутьма, то мужчины бы заметили, что я немного покраснела.

— Вы — тоже художник?

— Я имею некоторое отношение к артистической среде, — ответила я, еще больше смутившись.

— Звучит интригующе. Модель?

— Нет.

— Почему? — глаза некрасивого мужчины прищурились, от чего стали похожи на щелки. — Или Габриэль только планирует соблазнить Вас, предложив нарисовать? Он в этом мастер.

— Я видела несколько его картин. Мастером его трудно назвать, — тихо произнесла я.

Мужчина резко засмеялся, и Габриэль тоже заулыбался, глядя на меня сверкающими глазами.

— Неплохо! Ум в женщине делает ее еще соблазнительней.

— Как и умение делать красивые комплименты в мужчине, — ответила я приятной фразой.

— Благодарю, — улыбаясь, мужчина поклонился мне, приложив руку к сердцу. — Но если честно, в последнее время мне абсолютно не на ком тренироваться. Может, с Вашим появлением все изменится?

— Вряд ли. Я здесь частым гостем не буду, — ответила я на его предложение.

— Это — не беда. Венеция слишком мала, чтобы здесь потеряться. Тем более, у нас есть общие знакомые.

Габриэль смотрел мне в глаза неотрывно.

— Я — директор одного из музеев. Приглашаю Вас, у нас прекрасные экспонаты сейчас выставляются. Я даже покажу Вам особые, которые лежат в запасниках, и никто их не видит.

— Неужели?

Я улыбнулась, а он назвал адрес музея.

— Непременно приду, — улыбнулась я еще раз.

— Я буду рад.

Габриэль смотрел на меня и улыбался, ожидая, когда Фабио Моро отойдет в сторону. Тот понял взгляд Габриэля и поспешил отойти к другому столику.

— Твой знакомый давно управляет музеем? — спросила я, провожая Фабио Моро взглядом.

— Прилично, хотя это не самое любимое его занятие, — ответил Габриэль.

— Он тоже художник?

— Здесь это неизбежно, — улыбнулся Габриэль. — Хотя и это ему особой радости не доставляет.

— У него такие же планы на жизнь, как и у тебя?

— Ты про деньги? — Габриэль блистал улыбкой. — Не совсем. Он больше падок на статус. Фабио — сноб, — пояснил он. — Хочет иметь высокое положение в Венеции.

— А сейчас он его не имеет?

— Нет. К тому же он завидует Леонардо, — ответил Габриэль, и после паузы прибавил, — жутко.

— Чему завидовать? Он одинок, живописью особо не занимается. Выставлялся за всю жизнь три раза.

— Ты драматизируешь, — искренне удивившись моим словам, произнес Габриэль.

–?

— Леонардо и без выставок имеет успех со своими картинами. И выставлялся только потому, что его об этом просто умаляли. Представляешь сколько меда для самолюбия? К тому же, здесь он действительно признанный гений-современник, у него есть авторитет, влиятельные знакомые, его слушают и всегда приглашают для обсуждения важных проблем города. Здесь есть чему завидовать.

Я смотрела вперед себя и слушала.

— Единственное, что действительно удручает, — это то, что он постоянно в депрессии и мало склонен к светской жизни. Но для художника это хорошо: трагизм заставляет лучше творить.

— Знаешь, что он сейчас рисует?

— Нет, а ты? — ответил Габриэль.

— И да, и нет, — хитро произнесла я.

— Это как? — удивился собеседник.

— Я картины не видела, Леонардо постоянно ее прячет, но Ванда подсказала, с чем может быть связан его творческий подъем.

— С чем?

— С кем, — поправила я себя.

— И с кем же? — Габриэль с любопытством уставился на меня.

— Слышал о семействе, которое недавно приехало в Венецию? Печатали в газете, — щелкнула я пальцем, — статья была о представлении в Ла Фениче. Главное — женщина, такая красивая, с темными волосами… — пальцы поиграли возле моих локонов.

— Нет, честно… — хмурился он, соображая, — не помню. Не обратил внимания. И что с ней?

— Помнишь, ты рассказывал, что у Леонардо была интрижка с другой в период смерти Анны.

— Да, — кивнул головой Габриэль.

— Это — одно и то же лицо.

— Неужели? — заулыбался он. — Надо будет обязательно на нее взглянуть.

— Не пожалеешь. Может она и тебя творить заставит.

— Тогда точно взгляну, — усмехнулся мужчина.

— Может, нарисуешь?

Он снова повернулся ко мне.

— Почему бы и нет.

— Посоревнуешься с маэстро.

— Отличная идея, — сказал он, подыгрывая.

Повисла пауза, во время которой я успела рассмотреть не только обстановку, но и лицо Габриэля в мельчайших подробностях.

— Хочешь услышать конец истории? — хитро спросил он.

— Да, — ответила я.

Многие месяцы рыбак был безутешен. Сидел на берегу, в гроте, и ждал, что случившееся обернется сном… Но нет! Воспоминания об ушедшей любви травили его душу горьким ядом и днем, и особенно по ночам. Он рвал на себе волосы, выл и стенал так громко, что все соседи принимали его за сумасшедшего. Дом его — старую хижину на берегу — стали обходить стороной, даже не удосуживаясь узнать, что страдальца так мучает. Никто не покупал рыбы. Орио все время задавал себе вопрос: почему Мелузина уплыла? Может быть, змея была миражем, и Мелузина вернется снова: красивая, со своими волшебными глазами и голосом-колокольчиком. А потом снова качал головой в отрицании, понимая, как глупо потерял свое счастье. И в один из лунных дней, когда стали совсем красными от едких слез его глаза, рыбак взял свою лодку и вышел в море.

Ему нечего было терять. Ему нечего было ждать. И жизнь не имела отныне для него смысла. Он развернул свою лодку на горизонт и погреб вдаль в надежде, что смерть соединит его с возлюбленной. Долго-долго греб он, рассекая черную гладь, нагружая мускулы рук, болевших адской болью, греб, пока его не покинули силы. Руки перестали слушаться, рыбак еле мог сидеть в лодке от усталости, и все вокруг было черным. Тогда Орио понял, что наступил нужный момент.

Рыбак встал на середину лодки, перекрестился и бросился в воду. Водная стихия мгновенно поглотила его, словно ожидая лакомой добычи. Накрыла с головой, чему рыбак совсем не сопротивлялся, и топила, поглощала, затягивала, смакую свой ночной ужин каждую секунду. Все вокруг было черным и холодным для Орио, впрочем, как и его жизнь без сирены. Он падал все глубже и глубже вниз моля лишь о том, чтобы увидеть возлюбленную.

Когда тело замерзло окончательно, конечности потеряли чувствительность, что-то сверкающее показалось вдали. Полоска света тугим кольцом обвилась вокруг него, и невидимые силы потащили утопленника куда-то. Они тянули, заставляли рассекать темную воду, и наконец вытолкнули его на поверхность. Орио закашлял, еле разлепил глаза и пришел в изумление. Он барахтался в воде и не мог поверить своим глазам. Перед ним была большая серебристая змея.

— Зачем ты сделал это, Орио? — голосом колокольчика произнесла змея. — Разве для вас это — не грех?

— Мелузина? — еле слышно произнес он, слабо веря происходящему.

— Да, Орио, — грустно произнесла змея. — Это я. Та, которую ты обрек на вечное пребывание в обличии змеи. Та, кто любила тебя, и та, которую ты предал.

— О Мелузина, прости меня! Я не знал! Если бы я мог что-нибудь сделать!

И Орио залился горькими слезами. Он плакал долго и никак не мог успокоиться.

— Успокойся, Орио, — тихо произнесла Мелузина. — Если ты и вправду так сильно любишь меня, как говоришь, тогда есть способ снять заклятье.

— Какой!? — резко спросил Орио. — О, милая Мелузина! Я сделаю все, что ты скажешь. Хоть на край света пойду за волшебным зельем!

— Не надо ходить так далеко, — тихо ответила Мелузила. — Этот способ не требует волшебных средств, только твоего мужества.

— Что я должен сделать? — произнес Орие все еще ощущая во рту соленый вкус воды.

— Ты должен обвенчаться со мной, здесь на водах под луной, ночью, и в церкви при свете солнца, в моем нынешнем обличии. Только, когда ты возьмешь в жены змею, заклятье падет.

— Но, кто же меня обвенчает в церкви со змеей? — ужаснулся Орио, помня, что его и так местные жители называют братом рогатого и сумасшедшим. Это и вовсе заставит всех ужаснуться.

— Как хочешь, Орио. Но иначе заклятья не снять, — грустно произнесла Мелузина, хлопая своими, теперь уже, змеиными глазами.

— Подожди! — крикнул Орио. — Только не уплывай! Я согласен.

Змея противно улыбнулась и стала произносить какие-то причудливые слова. И все это время Орио думал, а стоит ли жениться на змее, ведь Мелузина — не просто змея, но, судя по всему, еще и ведьма. В душе его роились сомнение и страх, правильно ли он поступает, верно ли? Что будет после, что скажут люди? Как такое возможно?

Мелузина закончила произносить заклинание и посмотрела на Орио, который встрепенулся от взгляда огромной змеи и вдруг заметил, что Луна раздвоилась. Странное сияние окропило воду вокруг них, и рыбак почувствовал, что не бултыхается в воде. От удивления Орио открыл рот. Вода сама держит его и не собирается топить. Орио еще больше испугался, посмотрел на противную змею и от горького ощущения в сердце не смог избавиться. Из-за ночной тьмы горькую досаду и сомнения на лице Орио серебристая змея приняла за страх и усталость от того, что мужчину не так давно вытащили из воды. Мелузина продолжила обряд, заставила рыбака повторить какие-то непонятные фразы, от чего Орио чувствовал себя еще более неуютно, и после этого сияние вокруг них стало еще более насыщенным.

— Теперь мы женаты, — произнесла Мелузина. — Дело за тобой!

Рыбак еле выдавил из себя улыбку, еле сдержал омерзение, когда змея целовала его своим скользким языком. Мелузина так и не поняла, отчего ее возлюбленный такой тихий, списала все это на шок от виденного волшебства. Она попросила его снова взобраться в лодку, и отвезла на берег, взяв с него слово, встретиться завтра в их гроте.

Утром, когда рыбак проснулся, он был сам не свой. Произошедшее ночью сильно смущало его и пугало. Во что я ввязался? Как я пойду в церковь и попрошу, чтобы меня обвенчали со змеей? Это немыслимо!

Однако чувства превысили голос разума. И Орио поплелся в церковь следующим днем. Услышав просьбу рыбака, священник взбеленился, стал размахивать руками, плевать в сторону Орио, называя его приспешником дьявола, и выгонять из церкви вон. Он кричал, что такое нормальному человеку на ум не придет, и клялся отлучить рыбака от церкви. Орио взмолился так неистово, как только мог. Он провел на коленях три дня, умоляя обвенчать его с возлюбленной, и священник сдался, приняв за умалишенного. Он попросил у Орио только одно, — чтобы венчание проходило втайне от жителей. Они договорились о времени встречи и расстались.

На следующий день Орио пришел со змеей в руках, завернутой в белый платок, а священник закрыл церковь, сославшись на болезнь. Ровно в полдень двое возлюбленных обвенчались. Когда священник объявил двоих мужем и женой, змея снова подняла голову и приблизила свой язык к губам рыбака. От отвращения священник отвернулся в сторону и стал выгонять парочку из храма поскорее.

Когда Орио сошел со ступенек церкви, Мелузина приказала отнести ее обратно в пещеру и оставить. Орио был удивлен.

— Но ведь мы теперь женаты! Мы должны жить вместе.

— Оставь меня там, Орио. Я приду к тебе сама сегодня ночью.

— Но как ты придешь? — удивился рыбак.

— Я приду, обещаю. Только отнеси меня обратно.

И рыбак повиновался молодой жене-змее.

Прознав о том, что рыбак женился, к его хижине тут же собрались гости. Всем не терпелось посмотреть на молодую жену. Орио похвастаться было не кем, он лишь грустно вздыхал и продолжал думать о Мелузине. Горожане пытались узнать у священника о молодой супруге, но священник только отмахивался, ничего не желая объяснять. Наконец, все решили закатить праздник вечером, и посмотреть на молодую супругу рыбака.

Свадьба была странной. Орио сидел в своем дому и ожидал прихода Мелузины. Гости косо смотрели на него, шушукались, а кто-то даже и посмеивался, спрашивая, когда ожидать им невесту-неведимку, может, она уже здесь? Гости пили и ели, и с каждым кубком все больше смеялись над незадачливым женихом. Когда наступила ночь, и Орио от отчаяние готов был рвать на себе волосы, двери его дома распахнулись, и все мгновенно замерли в изумлении. Как и Орио. Его глаза приковались к стоящей в дверях деве, Мелузине. К той самой, которую он полюбил. Хотя, нет. Не к той. К еще лучшей. Ее глаза были столь же волшебны, волосы столь же прекрасны, кожа столь же бела, только теперь она шла к нему. Шла на двух ногах, а не плыла на хвосте! И одежда ее, почти полупрозрачная, была усыпана жемчугом, свет от которого горел ярче свечей. Мелузина подошла близко к мужу и поцеловала его губы. Они были такие же холодные как у рыбы, но от счастья и восторга сердце Орио прыгало как сумасшедшее. Он заключил свою жену в объятья.

Гости ахнули, и начался пир. Все восхищались молодой женой, уже никто не бросал шуток и острот, а только завистливые взгляды.

В счастье и радости, в огромном богатстве, Орио и Мелузина прожили десять лет, успев родить троих детей. И после десяти лет, когда Орио был абсолютно счастлив, злая старуха-судьба постучалась клюкой в их дом. Одной весною Мелузила умерла. Орио был безутешен. Он выполнил просьбу своей подруги, похоронить ее тело при отливе в полную луну. В верное время он вышел из своего дома, пришел на берег моря и погрузил холодное тело своей обожаемой жены в воду. Как только тело соприкоснулось с водой, оно тут же превратилось в пену и растаяло. Орио заплакал навзрыд.

Каждую ночь он спешил к морю, где покоилась его любовь, каждую ночь смотрел на звезды, представляя ее глаза, каждую ночь гладил воду, как ее прекрасное тело, каждую ночь прижимах к сердце клок отрезанных Мелузиной волос, и ничто в мире не могло смирить его горе, оно разгоралось все сильнее и сильнее с каждым днем. Орио забыл обо всем на свете: о детях, о доме, о ловле, — все в его сердце было подчинено мечтам снова увидеть Мелузину. И в одну из горьких и холодных ночей, когда над водой густился туман, Орио пригрезилось. Женский образ, будто сотканный из пены, вылез из воды и присел на край лодки. А голосок как колокольчик произнес.

— Не плачь, я все еще с тобой!

Орио испугался, и перевернул лодку. Он выплыл на берег, весь мокрый и дрожащий от страха.

— Опять черти надо мной смеются! — сказал он в сердцах и погрозил кулаком воде.

Видение его больше не преследовало. Но после этого все вдруг изменилось. Он больше не видел Мелузину во сне. И приплывая на море или приходя в грот не видел грез, воспоминания будто стерлись из его памяти сами, его что-то постоянно тянуло домой, и приходя, рыбак обнаруживал, что какая-то невидимая рука убирала его дом, готовила, смотрела за детьми. От таких чудес Орио снова начал паниковать. Он гадал, и не мог отгадать, кто все это делает. И в один их дней пришел раньше, чтобы прояснить все.

От ужаса Орио замер в дверях своего дома. Около его детей, у разожженного очага с приготовленной едой, на чисто вымытом полу спала змея. От страха Орио выпучил глаза, схватил мигом топор и отрубил змее голову. Затем быстро схватил детей и увел их в комнаты. Когда он вернулся обратно, то увидел, что змея исчезла, оставив после себя только лужу крови.

Ночью, в этот деть яростно стенало море, небо плакало горючими слезами, ветры бушевали, скалы оголялись. Орио никак не мог понять, что с ним происходит, откуда страх, будто он совершил злодеяние. С тех самых пор в доме Орио стало все холодно и серо, хлеб горек, дети плаксивы. Много дней и ночей спустя, под шумы вера и плачи дождя, под возгласы бушующего моря, Орио раскаялся и понял, что его рука убила возлюбленную. После этого дня не было ему спасения. После этого дня Орио сам стал мертвецом. Он приходил на море, и думал о Мелузине, торопя смерть. Он ждал пока один сезон сменит другой, пока один год сменит другой, одно десятилетие заменит предыдущее. И наконец, совсем седой, с выеденными слезами глазами в очередной раз пришел Орио на берег моря. Погода была спокойной и тихой. Он взглянул вдаль и впервые за многие годы услышать звон колокольчика. Орио улыбнулся и пошел ему навстречу. Как когда-то этот звон указывал ему дорогу к берегу, так теперь этот звон вел его в волшебную страну его возлюбленной.

Утром взошло солнце. Волны ласково шелестели и поблескивали. Они были нежные, мягкие как покрывало, и никто не знал, что это самое покрывало навечно укрыло двух влюбленных: рыбака и его русалку.

Я улыбнулась, и мы с Габриэлем молчали, глядя друг другу в глаза. Официант нарушил тишину своим появлением и поставил напитки на столик.

— Так какого же цвета были волосы Мелузины? — первой нарушила я молчание.

Габриэль дотронулся до моих волос кончиками пальце и заглянул в глаза.

— Кроваво-красные, — тихим голосом ответил рассказчик.

Я молча смотрела на него и не понимала, откуда взялась тревога в моей душе, которая неистово начала бушевать.

— Как говорил классик: жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас оно и лучше, — Гаабриэль снова хищно улыбнулся.

— Твоим положением это пока не оправдано, — ответила я, немного притихнув.

— Зато твоим в полной мере, — сказал Габриэль очень резко и быстро, что заставило меня почувствовать себя неуютно.

Конец ознакомительного фрагмента.