Так становятся звёздами – 2

Екатерина Оленева, 2018

Юная, неискушённая Гаитэ попадает в бурный водоворот дворцовых интриг. Император отравлен, братья Фальконэ вновь готовы обнажить сталь друг против друга. За одним из них стоит право первородства, за другим – неукротимый дух и неумение сдаваться. Оба готовы идти до конца, невзирая на последствия и цену, лишь бы заполучить трон и любимую женщину. Но чью сторону выбрать ей, чтобы сохранить шаткое равновесие и мир? Чтобы в водовороте страстей не потерять самого главного – себя.

Глава 5

Торн рвался в бой, не желая оставаться в постели. Ему не терпелось побеседовать с лордами.

— Если я не могу помешать им напасть на нас, по-крайней, мере сделаю всё, чтобы разобщить и настроить друг против друга.

Гаитэ молчала, всё ещё обиженная после вчерашнего с мужем разговора.

— Может быть, стоило бы сначала похоронить вашего отца?

— Похороним! — рявкнул Торн, отталкивая от себя брадобрея. — Мёртвое тело никуда от нас не убежит, в отличие от короны. Нужно выковывать меч, пока металл горяч! Время не ждёт.

С явным усилием он поднялся из кресла, собираясь направиться в тронный зал.

— Эй, олухи! — прикрикнул он на слуг. — Помогите мне!

Те поспешили подставить плечо, чтобы с трудом державшийся на ногах принц смог добраться куда ему надо.

Гаитэ беззвучной тенью скользила рядом. Отчасти она хотела быть рядом с мужем на случай, если его состояние внезапно и резко ухудшится. Но ещё больше хотела быть в курсе происходящего.

— Бездари! Осторожней! Вы угробить меня хотите?!

Гаитэ с трудом держалась, чтобы не сказать мужу какую-нибудь колкость. Он вёл себя словно капризная девица.

Видимо, прочитав по выражению лица её настроение, Торн нахмурился:

— Гаитэ? — позвал он недовольно. — Не могла бы ты подойти поближе?

Она исполнила его просьбу, опасаясь новых упрёков, но Торн, видимо, решил начать утро с сюрпризов:

— Я хотел извиниться за вчерашнее — прости меня. Когда я бросался подозрениями, я не знал о твоём вчерашнем героическом поведении. Всё проспал и вёл себя как глупец. Мне жаль, что я снова причинил тебе боль. Если это и случилось, то только потому, что я сам страдаю не меньше. Ты последний человек на земле, кого я хотел бы ранить. Скажи, что прощаешь меня? — заглянул он в глаза Гаитэ. — Я вчера был сам не свой и, конечно же, бы не справедлив к тебе. Мир?

Что остаётся ответить на такое? Конечно, мир. Конечно, прощаю. И да — люблю.

Но есть некоторые слова и действия, после них остаются следы, от которых не так просто избавиться. Кроме того, Гаитэ не могла отделаться от мысли, что будь её поддержка нужна Торну чуть меньше, он был бы склонен усматривать за ней вину большую, чем сейчас.

Всё же она молча встала рядом с троном мужа, по правую сторону от его руки, как и полагается любящей, верной жене.

В зал вошло десять представителей самых родовитых семей Саркаросса.

— Доброе утро, лорды! — приветствовал их Торн. — Надеюсь, вы не в обиде за то, что я приветствую вас не вставая?

— Конечно, мы не в обиде, — ответил щеголеватого вида молодой человек с хитрыми рысьими глазами и тонкими усиками над чувственным ртом. — Большинство из удивлены уже тем, что ты вообще способен говорить. Хотя, возможно, разговоры о поразившем тебя недуге всего лишь слухи, Фальконэ?

— Ты забываешься, Феранцо Соколь! Да кто ты такой, чтобы говорить так с будущим императором?

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — задрал голову герцог.

Гаитэ мысленно поставила напротив этого имени галочку. Если завтра муж решит отрубить наглецу голову она не станет отговаривать.

— Всем известно, что Рэйвы, объединившись с Руланом, вот-вот войдут в Жютен.

Гаитэ увидела, как судорожно сжались руки Торна на подлокотниках.

— Было время, когда мы всерьёз не ладили с королями Запада, но сейчас у Тигрицы с Гор нет повода для вражды со мной. Её внук и без дополнительных войн займёт престол. Так что мы союзники, а не враги.

— Прости, но люди говорят…

— Люди путают свои мечты с реальностью. Вопрос в том, как будут дела обстоять с вами, господа? Не стану отрицать, что заговорщики, так и не пожелавшие выйти из тени и открыть лица, нанесли нам тяжёлый удар. Мне сейчас вовсе не лишней будет поддержка. И я не забуду тех, кто её окажет. Как, не стану кривить душой, не забуду и тех, — понизил голос Торн, — кто этого не сделает. Я бы хотел, чтобы, как в старые давние времена, мы правили вместе. Привычней опираться на поддержку людей, которых знаешь многие годы. И служба ваша, по обычаю, будет хорошо оплачена землями и растущим богатством.

— Мы принимаем ваши щедроты, Ваше Величество, — поклонился мужчина в годах, со шрамом на лице от сабельного удара. — И готовы обновить старый альянс с Фальконэ. Пришло время забыть обиды, закрыть счета и начать всё сначала.

— Приятно слышать разумные речи, — демонстрируя довольный вид, проговорил Торн.

— Но нам необходимо прекратить валькаросское нашествие на наших земли. Остановить войну с королём Линтоном Руалом.

— Я учту ваши пожелания, — кивнул Торн. — Никто не желает мира больше меня, поверьте. Клянусь сделать всё возможное, чтобы добиться его.

— Даже если валькарийцы потребуют голову вашего брата? — с усмешкой поинтересовался Феранцо Соколь.

— Я сделаю всё, для того, чтобы создать будущее, в котором главенствующую роль на мировой арене станет играть Саркоссор. Могу я надеяться на вашу поддержку, лорды?

— Да, наш король! — склонили они головы.

Гаитэ едва не стошнило от всей этой приторной лжи, которой так и сочились обе стороны.

— Откройте окна. Здесь слишком душно, — велела она слугам, как только закончился совет.

Торн, обессиленный приёмом, потребовал отнести его в постель.

Напоив мужа куриным бульоном и тонизирующим отваром, она присела рядом, с тревогой вглядываясь в его осунувшееся лицо.

Он вдруг усмехнулся своей привычной, кривой улыбкой:

— Это становится нашей семейной традицией. Я болею — ты меня выхаживаешь.

Она улыбнулась в ответ.

— Как ты думаешь, лорды согласятся проголосовать за твою кандидатуру на императорском престоле?

— Надеюсь на это. Имею наглость считать, что отлично впишусь в императорский образ. А уж корона никогда ни на ком не сидела так стильно, как будет смотреться на мне. Разве что мой брат смотрелся бы не хуже? Но я скорее собственноручно отрублю его буйную голову, чем позволю украситься её венцом.

Гаитэ так и не научилась ценить грубые, часто жёсткие, если не сказать, жестокие, шутки мужа.

— Не говори глупостей, Торн. Без помощи Сезара трон тебе не занять. Даже я это понимаю.

— Я, увы, тоже. У него в запасе есть не меньше пятнадцати лордов, которые проголосуют, как он скажет. А у меня — только десять. Да, его помощь и поддержка необходимы. Если, проклятье! — его присутствия не пугало бы меня больше его отсутствия.

— Ты ему не доверяешь?

— А должен?

— Сезар будет действовать в интересах семьи. Он не может, минуя тебя, сесть на трон, а действовать иначе, значит, раскачивать и без того неустойчивую политическую лодку. Если ты не станешь провоцировать вражду, Сезар будет на нашей стороне.

— Ты так говоришь… проклятье, Гаитэ! Ты всё ещё любишь его?! Признайся! Не думай, что я такой дурак, что не вижу и не понимаю, что творится между вами.

— О, духи! Торн, сколько можно? Всё висит на волоске, а ты даже сейчас пытаешься устраивать сцены ревности? В чём ты меня подозреваешь?

— В том, что в душе ты хочешь его. Я знаю. Сезар во многом подходит тебе меня.

— Я твоя жена и ей останусь. Если ты готов сцепиться с братом из-за своих смутных, ничем не оправданных подозрений, нажить себе вместо верного союзника непримиримого врага, боюсь, я не в силах тебе помешать. Но подумай, Торн. Хорошенько подумай, прежде чем совершить подобный шаг. Он будет глупым и опрометчивым.

— Даже так?

— Ты и сам это знаешь. Чтобы стать императором нужно победить свои страсти. Такими были последние слова твоего отца.

— Приплетая сюда имя моего отца ты пытаешься меня утешить и дать понять, что сочувствуешь моей потери? Или любым путём стараешься выгородить моего брата?

Гаитэ посмотрела на мужа почти с ненавистью:

— Ты прав. Я действую в интересах всех, за исключением твоих, милый Торн. Я стараюсь ради моей матери и моего брата, ради твоей сестры и твоего брата. Боюсь, моё присутствие не идёт вам на пользу, любимый муж. Будет лучше покинуть вас.

— Стой, Гаитэ! Я не разрешал тебе уходить.

Но, игнорируя его гневные выкрики, Гаитэ вышла из опочивальни, понимая, что ещё немного, и она, не в силах больше сдерживаться, наговорит ему лишнего.

«Как же я устала, — повторяла она про себя, — как устала. А ведь облегчения моим мукам не предвидится. На самом деле всё только начинается».

Было бы облегчением дожидаться хоть чего-то. Например, прибытия Сезара в столицу. Но Гаитэ, хоть и не поднаторела в дворцовых интригах, была достаточно разумна, чтобы на интуитивном уровне понимать — прибытия второго Фальконэ не разрешит, напротив, лишь сильнее запутает ситуацию. Да и уверенности в том, что Сезар встанет на их сторону, а не начнёт собственную игру, не было.

«Мы в одном шаге от катастрофы, а ведь тело Алонсона ещё даже не предано земле,», — не грустить с такими мыслями не получалось.

Но как не скорби, таковы правила игры — одна жизнь заканчивается, другие продолжаются и нужно двигаться вперёд. Сейчас не время поддаваться чувствам. Чувства — роскошь; действие — необходимость. Несмотря на печальные, даже трагические события, в управлении государством не должно быть перерывов.

Что у них есть? С каких карт ходить? Сестра, ненавидящая брата; братья, готовые в любой момент вцепиться друг другу в глотки; муж, подозревающий жену и жена, не в состоянии справиться с любовью к человеку, что любить не должна. Ах, да! Есть ещё мать, готовая в любой момент пожертвовать дочерью в угоду высоким амбициям.

Страна на грани развала, а вокруг лишь гиены, жаждущие поживы, и, чтобы исправить положение, нужно всю свою жизнь посвятить этому дворцу, этим людям. А что получишь в ответ? Торн вчера вечером наглядно и ярко продемонстрировал.

Власть! Власть, что ты такое по сути? Правитель либо вурдалак, накачивающийся на жизни поданных, либо раб, запутанный клубком чужих жизней. А может быть, каждый из них и то, и другое.

Гаитэ не готова обладать властью. Она хотела свободы, хотела жить по велению сердца, без страшного груза ответственности. Она хотела бы… но уже давно понятно, что из того, что хочется, не сбывается ничего.

Так что на алтарь власти придётся положить всё — молодость, любовь, способность искренне смеяться и плакать, мечты о счастье. А для того, чтобы сосуществовать с Торном, придётся пожертвовать ещё и гордостью, а возможно, и совестью.

Гаитэ хотелось остаться одной, чтобы выплакаться, но теперь, в одиночестве, слёзы словно скипелись внутри. Глаза оставались сухими, как пески пустынь, ни капли лечебной влаги.

Нужно идти вперёд. Только знать бы правильный путь? За какой звездой идти? В каком направлении?

И почему она должна думать о власти и об ответственности? Большинство её сверстниц грезит лишь о любви. А её жизнь, так или иначе, заставляет всё время брать на себя непосильную ношу. Сначала толпы больных и страждущих, к которым даже лекари в чумных масках боятся подходить, теперь вот — благо государства.

Когда-то она хотела быть идеальной, без малейшего изъяна, нравиться всем. Но живые люди от идеала так далеки, как земля от неба. И чем выше она поднимается, тем больше искушений и грязи, тем меньше света.

В городе за упокой души императора звонили колокола. Под их монотонный печальный гуд Гаитэ вспомнила об Эффидели, о том, что со вчерашнего дня не виделась с рыжей Лисичкой. Она нашла её в часовне, перед алтарём. Подошла тихими шагами и встала рядом на колени.

— Скорбишь по отцу? — тихо спросила Гаитэ, чтобы не разрушать сакральную тишину храма.

Эффи подняла лицо с воспалёнными от слёз глазами и печально поглядела на старшую подругу:

— Как я могу не скорбеть о нём? Это конец, Гаитэ! Конец для всех нас! Если бы отец прожил чуть дольше, может быть… а сейчас мне так страшно! Я не могу не бояться. Что мы сможем сделать, если Торн прикажет убить Сезара?

— Он этого не сделает, — уверенность в голосе Гаитэ вовсе не подкреплялась уверенностью в её сердце.

— Ты не знаешь, что он сделает, а чего нет! — вспылила Эффи. — Ты даже не можешь быть уверена в том, что теперь, когда отец не довлеет над Торном, он не отошлёт тебя в какой-нибудь дальний монастырь, чтобы вернуть ко двору свою шлюху Азино!

— Эффи! Как ты можешь? Твой брат ещё одной ногой в могиле, трон под ним качается! Думаю, сейчас ему не до шлюх. И кроме того, я нужна ему. Особенно теперь, когда моя мать снова на свободе и вновь плетёт интриги.

— Что?!

— Не знаю, стоит ли упоминать об этом, но я молюсь, чтобы к смерти твоего отца она не была причастна — лишь воспользовалась ею, чтобы сбежать. Нет, дорогая. Торну сейчас не до фавориток. У него пока есть проблемы посерьёзней.

***

Тело императора готовили к погребению. В тяжёлых алых одеждах его уложили в гроб.

Храмовники распевали свои псалмы:

«Даруйте, добрые духи, вечный покой рабу твоему. И да воссияет душа его над нашими головами новой звездой на небосклоне. Да будет свет её вечным. Его Величество будет всегда жить в наших сердцах и в нашей памяти».

Гаитэ стояла рядом с Эффидель. Лица молодых женщин скрывала густая чёрная вуаль. Было очень душно от большого скопления людей и тысячи горящих свечей, от густого запаха ладана.

Всё это с того дня в сознании Гаитж прочно стало ассоциироваться со слезами — чёрный креп, свечи и ладан.

На хорах затянули песнопение служки. А свечи всё мерцали, как маленькие звёздочки.

Генералы отдали честь, отсалютовав обнажёнными мечами.

Когда гроб забивали гвоздями, Гаитэ даже не сразу поняла, что это за странные звуки. В первый момент подумалось — что это? Внезапно пошёл дождь? И только когда рядом качнулась Эффи и Рокору пришлось поддержать жену под локоть она поняла, что эти звуки на самом деле значат.

«Сезар не успел на похороны отца», — отвлечённо подумала Гаитэ, сжимая в руке вялую ладошку Эффи. — «Он был так предан ему. Какая жалость».

Когда гроб выносили из храма тревожно был в набат колокол. Стройная, длинная вереница придворных и стражников, охраняющий особ королевской крови, высокородных герцогов, потянулась по улицам Жютена.

Торн шёл за гробом. Он ещё недостаточно окреп и Гаитэ, несмотря на недавнюю ссору, тревожилась о нём.

Раздавшийся тревожный барабанный бой резко диссанировал с меланхоличным голосом колокола. Ритмичный стук копыт и тяжёлых шагов походил на звук сердцебиения. И ещё до того, как Сезар показался в конце улице на своём массивном вороном коне, в полном боевом облачении, Гаитэ поняла, что он рядом.

Он тяжело опустился на землю и широкими шагами направился в сторону похоронной процессии. Подойдя к гробу, опустил ладони на знамя с изображением быков, держащих на острых рогах солнце, склонился и поцеловал тяжелую массивную крышку.

Выпрямившись, что-то сказал Торну, понять, что — сложно. Ни единый мускул не дёрнулся на лице мужа, но Гаитэ сердцем чувствовала, что слова, сказанные Сезаром, не были добросердечными. И всё же, хвала небесам, братьям хватило благоразумия пойти за гробом вместе.

Может быть, это было неправильно, но присутствие Сезара, осознание того, что он рядом, действовало успокаивающе. В присутствии брата мужа Гаитэ чувствовала себя в безопасности хотя, и сама не могла бы дать себе полного отчёта, почему так происходит, ведь и Сезара на её памяти преследовали неудачи. Но само его присутствие делало мир устойчивей.

Гаитэ не ожидала, что он поспешит поздороваться с ней. Она не ждала со стороны Сезара никаких шагов, считая, что то, во многом мимолётное увлечение, что он испытал по отношению к ней, давно осталось в прошлом. Тем более, что молва упрямо приписывала ему отношения с именитой красавицей Николетой Тесла, урождённой Форсева. Одной из представительниц многочисленного рода мятежников, недавно столь жестоко убитых в Тиосе жестокосердным маршалом.

Красавицу это не остановило. Не остановил её ни муж, ни маленький сын, которых она оставила, чтобы отправиться следом за обозом прекрасного, как бог войны, маршала.

Когда до Гаитэ дошли эти слухи, она несколько дней не находила себе места от ярости. Сложно было сказать, на кого она сердилась больше. На вероломного ветреного маршала, так легко забывшего о ней? Или на себя, что не смогла, подобно прекрасной тиоской красавице, презреть всё, и отважно следовать зову собственного сердца.

В итоге Гаитэ успокоилась. Было бы гораздо печальней проявить храбрость и оказаться преданной.

Хотя, поостыв, она пришла к выводу, что глупо ждать верности от мужчины, которого ты отвергла. К чему ему проявлять преданность? К сожжённым руинам того, что никогда не было домом?

Обида прошла в след за злостью, оставив по себе грусть.

Теперь, наблюдая за Сезаром со стороны, Гаитэ нашла, что он возмужал, похудел и стал ещё больше походить на полудикого леопарда.

Она никак не ожидала, что Сезар поспешит подойти:

— Гаитэ, — выдохнул он, приближаясь. — Безумно рад тебя видеть! Я скучал. — Чёрные глаза грустно смотрели на неё из-под густых ресниц. — Позволь поблагодарить тебя.

— За что?

— За то, что почти голыми руками остановила толпу. За то, то известила о смерти отца. Если бы не ты, на его похороны я бы не попал, а для меня важно было проститься.

— Не благодари, — покачала головой Гаитэ. — Тебе делать это не за что. Прости, что не смогла спасти Алонсона.

— Ты выбрала Торна, — понимающе кивнул Сезар. — Как верная жена.

Улыбка сошла с его лица, и оно стало суровым и жёстким, превращаясь в грозный лик воина, что, не задумываясь, лишал людей жизни.

— Я найду того, кто это сделал. И заставлю ответить. Кто бы он не был.

Гаитэ заметила, как тревожно оборачивается в их сторону Торн и поспешила поставить точку в короткой встрече, несмотря на желание побыть с Сезаром ещё немного.

— Рада видеть тебя, Сезар. В такие тяжелые времена, как это, семья должна быть вместе. А сейчас иди к сестре. Эффидель нужна поддержка.

По лицу Сезара тенью скользнула досада, но об беспрекословно подчинился.