Морская ведьма

Екатерина Оленева, 2019

Зря вы верите в добрых волшебниц! Добро кончается там, где мужчины предают любовь, а женщины начинают мечтать о мести. Морская ведьма, дочь человеческой женщины и короля нагов, мечтает отомстить любовнику, предавшему её, отнявшему самое дорогое. Она находит могущественных союзников и, кажется, цель близка! Но принесёт ли отмщение счастье? Марихат знает одно – будущее всегда важнее прошлого. И она не собирается сдаваться.

Глава 3

Зеркало (хотелось бы сказать «отразило», но нет — показало) мужчину в военном облачении. Впрочем, элементы военной одежды в костюме лишь сохранились, акцент делался не на практичность или удобство — подчёркивалась роскошь наряда. Рядом с тонко выделанной кожей соседствовали вставки серебряной парчи. Остроносые сапоги начистили до такой степени, что аж глаз резало от сияния. Поверх кожаных брюк и рубахи с богато украшенным воротом было накинуто нечто наподобие просторной тёмной мантии с глубоким капюшоном.

Сейчас капюшон был откинут, позволяя рассмотреть незваного гостя. Свет падал прямо на узкое лицо с острыми чертами, не оставляя простора для фантазии.

Острым в облике визитёра было всё — подбородок, чуть удлинённый нос, высокие лепные скулы и глаза, оттянутые к вискам. Острым был взгляд стальных глаз. Острой была и кривая улыбка на бледных, узких, плотно сжатых губах.

Длинные бескровные пальцы украшали перстни с голубыми и синими камнями. В ушах болтались серьги со сверкающими, прозрачными бриллиантами. Волосы, светлые, как у альбиноса, собранные в высокий хвост на затылке, была так гладко зачёсаны, волосок к волоску, что вокруг лица не вилось ни одной пряди.

Отчасти из-за любви к сверкающим бликам на чёрном фоне, отчасти из-за сходства с летящей стрелой Ворикайна и прозвали лордом Молний. Впрочем, его манера вести бой, быстро разя врага, тоже внесла свой вклад в получении прозвища.

Лёгкий на подъём, беспощадный не только к врагам, но и к сторонникам или союзникам (друзей у этого человека не было, но он и не страдал по этому поводу, никогда не испытывая нужды в близком человеке) он разил, не думая дважды, всегда соблюдая интересы лишь одного человека — своего сюзерена. Единственное существо, которому по непонятной причине лорд Молний сохранял преданность.

Зеркало мигнуло и, на миг покрывшись рябью, как река, перестало транслировать образ гостя, через мгновение вновь отразив лик хозяйки. На этот раз лукавое и насмешливое выражение лица Ведьмы сменилось ожесточённостью, когда она направилась к двери, за которой вилась вниз лестница-ракушка.

Осторожно ступая, спустилась вниз в круглый зал, насквозь просвеченный светом, свободно вливающийся в большие окна и взмахом руки отперла для визитёра двойные массивные двери.

Те распахнулись бесшумно, словно ветром толкнуло.

— Какой приятный сюрприз! — привычный сарказм вернулся в голос колдуньи. — Кого я вижу? Неужели сам лорд Молний пожаловал к нашему порогу? Да через столько лет? Чему обязана такой высокой чести?

Мужчина небрежно кивнул с самым невозмутимым видом:

— Здравствуй, Марихат. Рад видеть тебя. С тех лет, как мы встречались в последний раз, ты ничуть не изменилась.

Ведьма издала смешок:

— Жаль, не могу сказать о тебе того же. Котята неизменно превращаются в котов, хотим мы того или нет. Печально! Ведь они в разы забавней взрослых особей. Коты скучны и ленивы.

Она на мгновение смолкла и, не дождавшись ответных слов, продолжила, словно бы даже с досадой:

— Не стану делать вид, что рада тебе, лорд Ворикайн. Или что твой визит для меня неожиданность. Выкладывай, зачем явился?

Гость стоял перед хозяйкой дома, широко расставив ноги и положив руку в перстнях на эфес меча. Его поза была расслабленной и, в тоже время, уверенной. Он явно чувствовал себя хозяином положения.

— В свете последних новостей о воскрешении принцессы Ромэсинг цель моего визита разве не очевидна?

— Зря проделал длинный путь. Ромэсинги меня не интересуют. Мне нет до них дела. Как и до жизни остальных людей.

Заметив, что лорд, судя по всему, её заявлением не впечатлён, Марихат продолжила, передёрнув плечами:

— Я не собираюсь вмешиваться в ваши людские склоки. В последний раз, когда я это сделала, жизнь одарила меня бесценным опытом. Я усвоила урок и в закреплении материала не нуждаюсь.

— Боюсь, ты заблуждаешься, тая надежду отсидеться в стороне. У тебя не получится.

— Даже так? — холодно воскликнула она. — О! Как интересно! В таком случае ты, конечно же, развеешь мои иллюзии и сообщишь о том, какая нужда заставит меня отступить от изначального плана?

Ворикайн устремил на неё прямой, жёсткий взгляд:

— Принцессу необходимо уничтожить, — твёрдо заявил он без всяких колебаний.

— Уничтожай, — вновь пожала плечами Марихат. — Тебе для этого, что? Моё благословение требуется?

— Так далеко зайти я не пытаюсь, — дёрнулся уголок бледно-розовых, тонких губ. — Вполне достаточным будет твоего невмешательства.

— До того, как ты дерзко заявился в мой дом, у меня и в мыслях не было во что-то вмешиваться. Повторю, на тот случай, если ты, по своей привычке, прослушал все те тридцать три раза, что я проговорила — ваша возня не моё дело.

— Марихат, — в холодном, как лёд, до этого, голосе зазвучали мягкие нотки. — Ты не поверишь мне, в очередной раз, но я снова лишь пытаюсь защитить тебя…

— В последний раз, когда Ваша Милость меня защищали… даже вспоминать о том ужасе не хочу! Но кое-чему тот случай, безусловно, меня научил. Например, тому, что полагаться можно только на себя и верить только в себя. Всеми благами в мире заклинаю — не стоит обо мне заботиться, милорд! Без вашей помощи жить как-то проще.

— Прошло почти двадцать лет. Без малого четверть века. Неужели твоя обида на меня так и не утихла?

Ведьма гневно, в упор, посмотрела на собеседника. Тон её оставался легкомысленным, но глаза метали молнии:

— Обида-то, может быть, и утихла — время ведь тот ещё кузнец. Любой металл переплавит в новую форму или расколет в золу, оставив в награду самое ценное — опыт. Но он-то, этот самый опыт, и заставляет меня держаться от подальше от вас, мой дорогой. И выполнять прямо противоположное тому, чего вы от меня хотите.

— Марихат, я никогда не хотел причинять тебе вред…

— Я знаю! Ты не мне зла желал — ты себе благо хотел. Ну, а то, что за мой счёт, так это мелочи, правда? Ладно, Ворикайн, прошлое мертво, как мертвы облетевшие с дерева листья. Говори, только короче, чего хотел.

— Я веду правительственное войско с намерением раз и навсегда подавить очаг восстания в королевстве. Собираюсь обложить бунтовщиков, как обкладывают волков на охоте флажками — чтобы бежали в одну, нужную мне, сторону. Из этой ловушки у них есть только один выход — через твои болота. Мне нужны гарантии, что ты их не пропустишь.

Она зло рассмеялась:

— Милый, как я могу дать тебе гарантию того, что делать не собираюсь?

Ворикайн сощурился. Лицо его приняло строгое, даже угрожающее, выражение.

— Значит, по-хорошему ты не хочешь?

Ведьма снова улыбнулась. На этот раз в её улыбке было столько сиропа, что в нём могла увязнуть стая мух:

— Жду не дождусь, когда закончатся предисловие и мы приступим, наконец-то, к делу? Когда же от пустых жестов доброй воли ты перейдёшь к старому, как свет, проверенному, отлично зарекомендовавшему себя во всех случаях, шантажу? Мне любопытно, милый, чем ты можешь меня шантажировать?

— Ты права. Мы всего лишь теряем время, а оно дорого даже для тех, кто гипотетически бессмертен. Я правда надеялся избежать этого — всей душой. Но слишком многое поставлено на карту. Нельзя позволить чуме Реставрации поднять голову выше, чем это уже произошло. Я должен обезглавить гидру. А с тобой я добьюсь результата быстрее, чем без тебя.

— Твои мотивы мне понятны, — кивнула Марихат. — Короче!

— Если короче, то твоя дочь вовсе не родилась мёртвой, как тебя в том убедили. Если ты согласишься сотрудничать, я поделюсь с тобой тайной о её местонахождении.

Повисла долгая пауза.

Лорд Ворикан цепко вглядывался в лицо сидящей перед ним женщины, стараясь подметить малейшее изменение в его выражении. Но ни один мускул на лице Марихат не дрогнул — ведьма осталась беспристрастной.

Или казалась таковой.

— Я всегда это подозревала, — со вздохом откинулась Марихат на спинку кресла, в котором сидела. — Твоё откровение не застало меня врасплох. Интересно другое — почему ты думаешь, что этим заставишь меня сотрудничать?

— Потому что я неплохо тебя знаю.

— Ты неплохо знал меня. Но с тех пор много воды утекло.

— Есть вещи, которые не меняются.

— Спорить не буду. Но что может значить ребёнок для таких, как ты и я, Ворикайн? Ребёнок, которого я не воспитывала? Ребёнок, который в любом случае уже вырос и не может нуждаться в матери? К тому же, если этот ребёнок был с тобой, рискну предположить, что тебе он дороже, чем мне?

— Можешь играть сколько угодно, Марихат, но я-то знаю, что как бы не разыгрывала ты тут безразличие, ни одна мать не будет полностью безучастна к судьбе единственного ребёнка.

— Я не безучастна. И не безразлична. Я никогда от моего дитя не отказывалась. Это ты лишил свою дочь матери, — спокойно возразила Марихат, и было видно, что тон её заставлял нервничать лорда, как не силился он сохранить хладнокровие. — Признаться, мне и сейчас было бы интересно пообщаться с ней, несмотря на то, что я представляю, каким человеком она могла вырасти с твоим-то воспитанием. Случись ей попросить моей помощи, я бы незамедлительно оказала её. Ей, но не тебе. Ты теряешь хватку, мой дорогой, если всерьёз думаешь, будто можешь заставить меня играть по твоим правилам, разыгрывая эту карту.

— Ты называешь свою дочь — картой?!

Марихат саркастично выгнула бровь:

— Ты решил перевоплотиться в возмущённую невинность? Сам-то хоть понимаешь, как смешон в подобной роли? Тебе никогда не шёл белый цвет.

— Ты играешь с огнём, Марихат. Я никому не позволю себя игнорировать — даже тебе. И если ты думаешь, что любовь к тебе сможет удержать меня от решительных поступков, то ты ошибаешься.

— С каких это пор подлость, низость, вероломство и предательство стали называться решительными поступками? Хотя, нужно отдать тебе должное — ты не колеблешься перед тем, чтобы причинить боль тому, кому ты не безразличен.

— Тебе ли этого не знать?

— Гордишься собой, лорд Молний? — с презрением взглянула на него женщина.

— Есть вещи, за которые приходится платить.

— Ты платишь личным счастье за чужую власть. Ты очень мудрый человек. Впрочем, как и любой другой самодурный сноб, вообразивший себя праведником, радеющим за общее право. В иные моменты ты выглядишь глупцом, в иные — смешон, но в общем… в общем тебя боятся. От дураков вообще предпочтительнее держаться подальше.

Ворикайн, сцепив руки за спиной, несколько раз измерил шагами комнату, потом резко остановился и вновь бросил колючий взгляд на Марихат:

— Почему ты противишься? Ты же сама сказала, что вся эта заваруха между новой и старой властью тебе неинтересна? Раз у тебя нет интереса, почему бы не постоять за интересы твоего ребёнка?

— Потому что у моего ребёнка, как и у меня, в этом противостоянии интересов нет.

— Ошибаешься! От твоего решения будет зависеть её будущее!

— К чему мне участвовать в определении будущего для той, в чьём прошлом твоими стараниями для меня не нашлось места?

— Потому что она твоя дочь!

— Для меня это только слова. Не живой человек. Не настоящее чувство. Абстракция. Я не желаю ей зла, но… не позволю тебе шантажировать себя.

— Даже если я пригрожу оторвать девочке голову? — мягким, как шёлк, голосом, проворковал лорд.

— О! Тогда я найду тебя и оторву тебе твою. А ещё лучше оторву её прямо здесь и сейчас, чтобы ты не смог осуществить ни одну из своих угроз.

— Что удерживает тебя от осуществления своих угроз?

— Я пока не верю, что ты способен убить своего ребёнка. Не потому, почему на это неспособны другие отцы. Просто ты никогда и ни за что не станешь расходовать ресурсы в пустую. Ведь дочь, молодая, красивая, возможно, унаследовавшая мои таланты, способна принести тебе определённые бонусы? В мире, в котором ты живёшь, женщины стоят дороже лошадей, так что пускать их под нож такое неразумно.

— Твоя циничность просто неприлична! На грани фола!

— Неужели? — улыбка ведьмы так и сочилась ядом. — Как бы не была я цинична, самое печальное то, что я наверняка не ошиблась. Итак, храбрый мой воин, расскажи мне, какому чудовищу ты намерен продать мою дочь в случае моей крайней несговорчивости?

— Лестеру Литону, одному из первых инкубов в Кавене Кровавых Братьев. Мне придётся сделать это. Если ты не пойдёшь мне навстречу, ты не оставишь мне выбора.

— Так ты лжёшь мне или себе? — устало провела ладонью по глазам Марихат, словно стирая с лица паутины. — Ты жалок, Ворикайн. И даже не понимаешь этого.

— Так каким будет твой ответ?

— Мне нужно подумать.

— Подумать?

— Конечно. Взвесить все за и против, оценить возможные последствия принятого решения.

— Хорошо, — раздражённо кивнул лорд. — Подумай. Я вернусь за ответом через два часа.

Шагнув к двери, он распахнул её пинком.

Сощурившись, ведьма смотрела ему вслед ровно до тех пор, пока дверь за нежданным и незваным гостем не захлопнулась.

Стоило Ворикайну выйти, вслед ему полетел увесистый графин и, ударившись, разлетелся во все стороны роем острых искр. Несколько секунд Марихат разглядывала, как они блестят с пола, преломляясь в солнечных лучах, потом взмахнула рукой и осколки собрались вместе, завертелись юлой вокруг невидимой оси, срастаясь в единое целое.

***

Через мгновение ваза снова выглядела нетронутой и, плавно левитируя, встала на прежнее место.

Какое-то время Марихат продолжала неподвижно сидеть в кресле, сжимая пальцами подлокотники, устремляя взгляд перед собой в пустоту.

Тишину, царившую в комнате, ничто не нарушало. Даже тиканья часов не было слышно.

Погружённая в свои мысли, женщина обдумывала план и, судя по выражению её лица, отступать или идти на поводу у своего противника она была не намерена.

Видимо, решив для себя что-то важное, она подошла к стене и провела по её поверхности ладонью. С губ сорвалось змеиное шипение, после чего стена дрогнула и медленно отошла в сторону, открывая потайной проход. Для человеческого глаза в нём царил беспросветный мрак, но глаза ведьмы засветились люминесцентным светом, как у кошки, и она уверено ступила босыми ногами на первую каменную ступень лестницы, уходящей вниз.

Марихат с уверенностью двигалась вперёд.

Вскоре вокруг не осталось света, даже узенькая его полоска не проникала через толщу каменных сводов подземелья. Но ведьма продолжала видеть, хотя и не так, как видят люди. Пространство вокруг сделалось ядовито-зелёным. Каждый выступ, ступень, выпуклость подсвечивался этой зеленью изнутри, пока лестница не оборвалась у кромки воды, заливающей подземную пещеру.

Окажись в подземелье обычный человек, он мог бы только догадываться о его размерах. Ориентиром служило зычное эхо, не живущее в маленьких пространствах.

Звук падающих капель воды был выпуклым, зычным и, в то же время глухим, как если бы отражающие поверхности находились далеко друг от друга. Звук звонким мячиком бился то в одну, то в другую стену, дрожа и перекатываясь.

Ведьме темнота не была помехой. Она видела, что вода, лежащая у её ног, была необыкновенной прозрачной. Стоило погрузиться в такую, постороннему глазу ты станешь казаться не плывущим, а парящим в невесомости — зависшим в пустоте.

Марихат без колебаний нырнула в прозрачные глубины. Едва её тело вошло в воду, как она, делая поворот вокруг себя, обернулась змеёй — огромной и белой, с роскошным рисунком на коже.

Рой водяных брызг поднялся в воздух. Эхо усилилось — звук громом прокатился по подземным свободам. Но всё стихло буквально через миг.

Рассекая подводные глубины мощным сильным хвостом, чудовище под водой передвигалось быстро, уверенно, точно зная, куда держит путь. Оно опускалось всё ниже и ниже, двигалось всё быстрее и быстрее, пока не превратилась в белую стрелу, разрезающую чернильную воду и вскоре исчезло в одном месте с тем, чтобы переместиться в другое, где всплыло с такой же невообразимой скоростью, от которой вода вспенивалась, будто на океанском дне зародилось цунами.

Вынырнув, тяжело дыша, из последних сил опираясь на постамент уже человеческими руками, Марихат вползла в подводный мир нагов. Подобно им, в нижней половине тела у неё теперь был длинный, мощный хвост вместо двух стройных человеческих ножек, которыми она ходила по земле.

Волосы оплели заострившее лицо, в глазах светились вертикальные зрачки, да и человеческий нос ещё не полностью успел трансформироваться из змеиного. Словом, приведись бедняге Фабиану сейчас увидеть свою недавнюю любовницу, он куда бы меньше обольстился её прелестями.

В подземелье, где всплыла Марихат, ярко пылал свет. Источником их служили не привычные людям факелы, а огромные живые кристаллы, излучающие мертвенное голубое свечение.

Злое шипение встретило появление Марихат. Перед ней скрестили копья, преграждая дорогу, два нага.

Не говоря ни слова, она сорвала кулон с шеи и протянула его стражникам.

Едва взглянув на выгравированный на кулоне рисунок (две змеи, кружащие в священном танце, поглощающие хвосты друг друга, порождая священный круг), стражники опустили оружие.

— Кто ты? С какой целью прибыла в Змеиный город? — прошипел один из них.

— Я — Марихат Тохико-Венон. Желаю говорить со своим отцом.

Один из стражников кивнул:

— Я доложу Василеску о вашем приходе. Кулон послужит визитной карточкой.

Марихат устало кивнула.

Подтянувшись на руках, она пристроилась на каменной площадке, оставив хвост плескаться в воде.

Наги не любили, когда кто-то из них передвигался как люди. А Марихат так давно не передвигалась, как её сородичи, волоча за собой хвост, что в глубине души сомневалась — получиться ли доползти до отцовских пенатов, не утратив достоинства, не вызвав ничьих насмешек.

Впрочем, о насмешках она сейчас беспокоилась меньше всего. Они не видели с отцом больше тридцати лет. Правда, у её народа ход времени — это не то же самое, что у людей, всё же срок немалый. И расстались они тогда очень плохо. Марихат пребывала в уверенности, что отец жестокий тиран и узурпатор, закоснел в предрассудках, ради которых готов пожертвовать счастьем единственной дочери, о чём не замедлила ему сообщить.

Теперь она понимала, что отец тогда проявил к её выбору мудрость и терпение, которых она не заслужила. А она была откровенно глупа и жестока. И если до сих пор Марихат не пришла на поклон, то виной тому была не гордыня, а стыд. А ещё она считала, что нести с достоинством горькие последствия сделанной ошибки — правильно. Она не прислушалась к мнению близких, пренебрегла ими, предала… чтобы быть преданной тем, ради кого поступила столь низко.

Змея заглотила свой хвост, круг замкнулся.

Все эти годы Марихат спокойно несла своё изгнание, но сегодня речь шла уже не о ней. Каждая новая жизнь племени принадлежала всему роду. А жизнь той, в ком текла древняя, истинно голубая кровь Тохико-Венов, даже смешанная с красной нечистой кровью людей, имела большое значение.

— Царь ожидает, — прозвучало для Марихат как приговор.

Она молча поднялась из воды и двинулась вглубь переходов.

Зелёный малахит и голубой лазурит по-прежнему облицовывали стены. Кое-где в стенах сверкали драгоценные камни-кристаллы, выполняющие роль светильников. Многочисленные аквариумы с драгоценными, красивейшими рыбками стояли на тех же местах, что ей помнилось.

Стоило стражникам у дверей в царские покои ударить тонкими трезубцами в прозрачные плиты, как двери распахнулись.

Волоча за собой роскошный шлейф белого, с золотистыми переливами, хвоста, Марихат вползла в отцовские покои.

Отец принял её в Синем Тронном Зале.

Ничего удивительного в том, что Василеск производил на людей устрашающее впечатление. Он был антропоморфен, но — не более того. Антропоморфен, но не человечен.

Успевшая за годы изгнания привыкнуть к человеческому облику, Марихат ощутила волнение и лёгкий страх при взгляде на бескровное, словно присыпанное мелом, лицо отца. Его кожа сливалась с белыми, как водоросли, волосами и напоминало рыбье брюшко. Глубоко посаженные глаза с янтарной радужкой выглядели точно налитыми кровью. Единственным ярким пятном на белом фоне кожи, почти бесцветных глаз и волос, были ярко-чёрные губы.

Высокие скулы с запавшими под ними щеками, массивный, выпуклый, с выступающими, словно у льва, линиями, лоб, крупный, хищный нос и аура агрессивной властности, окружающая короля нагов, заставляли сомневаться в том, что ты видишь перед собой — что-то до ужаса прекрасное, или уродливое до того, что невозможно остаться равнодушным и пройти мимо?

— Марихат?

От низкого голоса короля нагов воздух словно вибрировал.

— Неужели ты удостоила нас такой чести — лицезреть себя?

Вкрадчивая насмешка, звучащая в голосе отца, не могла обмануть. С годами Марихат слишком часто сама говорила подобным тоном. Чувства, стоящие за такой интонацией, были ей хорошо известны.

— Я не могу просить вашего прощения, отец, — склонила она голову.

Василеск вопросительно приподнял белёсую бровь, и она продолжила:

— Но если бы вы хотели возмездия за ту боль, что когда-то доставила вам ваша непокорная, своевольная дочь, то знайте — я за всё заплатила сполна.

— И меня должно это удовлетворить и порадовать?

Хвост, до этого спокойно обвившийся вокруг высокого трона, на котором сидел Василеск, стремительно развернулся и гневно ударил по плитам.

— По-твоему боль ребёнка способна принести радость родителю?! О! Жизнь ничему тебя не научила. Ты по-прежнему самовлюблённая и наглая девчонка, Марихат. Которую я, к стыду, к моему, слишком сильно баловал и не сумел научить змеиной мудрости. Не трать лишних слов на объяснения. Не трать лишних слов на рассказы о своей жизни. Мне слишком хорошо известно всё и без них. Я был бы плохим царём, если бы не знал о жизни моих подданных. И был бы плохим отцом, брось на произвол собственное дитя.

— Простите меня, отец!

— Ты же сказала, что не будешь просить прощения?

— Как вы правильно заметили, я слаба. Наверное, всё дело в моих человеческих генах, за которые все так презирали меня…

— Чушь! Никто не посмел бы презирать мою дочь! Даже за человеческие гены. Ты сама презирала себя.

— Возможно, отец. Я не послушалась вас — это было первой моей ошибкой. Я не вернулась к вам, когда всё случилось именно так, как вы и предсказывали — это стало второй. Сегодня я узнала о третьей, заставившей меня немедленно просить помощи.

— Говори, — кивнул Василеск.

И, как в далёком детстве, Марихат окатила тёплая волна осознания того, что как бы не была сильна проблема, есть кто-то, кто сильней. Кто сумеет всё урегулировать, разрешить и обернуть к лучшему.

— У моей связи были последствия. Я думала, мой ребёнок умер, отец. Все мои магические проверки подтверждали слова Ворикайна и я, оплакав дитя, смирилась. Дети нагов и людей выживают крайне редко. Но сегодня старый любовник пришёл в мой дом и заявил, что дитя всё-таки выжило.

— Ты хочешь отнять у него дочь и вернуть себе? Девочке, судя по моим подсчётам, должно быть около семнадцати? По людским меркам — почти взрослая. Её отец до сих пор не обращался к тебе за помощью, значит, змея в ней не просыпалась? Если не разбудить, она может никогда этого не сделать.

— Конечно, я хочу вернуть своё дитя себе! Оставшись человеком, она состарится через каких-то жалких тридцать лет и проживёт свою жизнь раньше, чем наши змеёныши становятся совершеннолетними! Но если бы дело было только в этом, я не пришла бы сюда за советом. Всё гораздо хуже.

— Дитя моё, — мягко выдохнул Василеск, — пока ничего из того, что я от тебя услышал, я бы не стал подводить под понятие «очень плохо». Всё исправимо. Но я с радостью выслушаю, что так тревожит твою душу.

— Тоже, отец, что встревожит сейчас и твою. Ворикайн задумал в пику мне выдать нашу с ним дочь за инкуба из клана Кровавых Братьев.

Мгновенно сузившиеся в змеиные щелки зрачки Василеска, лучше любой мимической игры отразили впечатление, произведённое данной новостью.

— Наги никогда не будут игрушками для этих кровососов! Я уже не говорю о тех монстрах, что способен породить на свет подобный союз!

— Я думаю так же, отец. Планам Ворикайна необходимо помешать. Он не оставляет мне выбора…

— Выбора между чем и чем?

— Он желает, чтобы я привела к нему принцессу Расию, в противном случае грозится осуществить свой план. Но, как мы оба понимает, даже если я выполню его условия, он обманет. Как всегда это делал.

— Ты хочешь от меня какой-то конкретной услуги, дочь?

— Если я спрячу Расею в вашем царстве, тут её не достанут. А вы сможете приобрести на девочку определённое влияние и получить власть не только под водой, но и на земле.

— К чему мне столько власти? — с презрением повёл плечом Василеск. — Я не жалкий людской царёк. У меня есть чувство меры.

— В любом случае маленькой человеческой дурочки будет чему поучиться у вас. А позже мы может использовать её в наших целях.

— В тебе куда больше человеческой крови, дитя моё, чем мне бы хотелось, — с грустью вздохнул царь нагов. — Но, так или иначе, я готов выполнить твою просьбу. Спасать жизни — не отнимать их. Против этого я ничего не имею.