Глава 2
На нашем заднем дворе, за давно незакрывающейся калиткой в покосившемся деревянном заборе, начинается тропинка, ведущая в лес. Мне не разрешают ходить туда одной, но я плевать хотела на этот запрет. В выходные, дождавшись, пока мама уедет за покупками в супермаркет («Не хочешь со мной, Эмили?»), а братья убегут играть в футбол с друзьями, я одеваюсь потеплей, беру подмышку справочник по созвездиям и, внимательно осмотревшись, не видит ли меня кто, выскальзываю за калитку и бодро шагаю по тропинке в лес.
Я не боюсь одиночества и не боюсь леса. Он с детства близок и знаком мне, как родной дом. Тропинку то и дело пересекают корни деревьев, редкие лучи солнца с трудом пробиваются сквозь густую листву. Ночью шел дождь, и в лесу влажно и так тихо, что слышно, как время от времени тяжелые капли падают с ветвей. Пахнет прелой листвой, мхом и хвоей. Я довольно втягиваю запахи носом и ускоряю шаг. Темнеет сейчас рано, а я сегодня поздновато вышла из дома. В небе над лесом пронзительно кричат какие-то птицы, но я не обращаю на них внимания.
Спустя минут двадцать тропинка наконец выводит меня к пункту моего назначения. Это другой берег того самого озера, у которого стоит наш дом. Здесь давным-давно, в незапамятные времена какой-то первобытный великан обронил, проходя мимо, пару камней. Так они и лежат тут с тех пор, безмолвно и меланхолично наблюдая за человеческим поселком на той стороне озера и обрастая мхом. Я принесла с собой маленькое одеяло, чтобы сесть на него. А также заодно и два куска маминого яблочного пирога, бережно завернутых в салфетку, потому что, что может быть лучше чтения и яблочного пирога, когда никто тебе не мешает?
Большая синица, приземлившись на ветку дерева, нависшую над водой, с интересом наблюдает за тем, как я разворачиваю пирог, забавно склонив голову набок. «Жди! Сначала я сама поем» — говорю я ей, откусывая большой кусок пирога и раскрывая книгу свободной рукой.
Я так погружаюсь в чтение, что вот уже и пирог съеден, и синица подъела крошки, и буквы начинают расплываться у меня перед глазами в сгущающихся сумерках. И вдруг — какой-то резкий звук в кустах дальше по берегу! Взрыв — не взрыв, хлопок — не хлопок, а словно что-то тяжелое обрушилось в кусты и покатилось по лесу, с шумом ломая ветки.
Я молниеносно вскочила на ноги, замерла за камнем и прислушалась. Олень или лось забрел сюда? Или чего хуже, медведь? Но откуда такой резкий звук? Если бы кто-то подошел или подбежал через лес, я бы услышала его задолго. Здесь же звук был таким, как будто что-то тяжелое упало с дерева, или может быть с неба?
Эмили, ну что ты несешь! Это же твой старый добрый знакомый лес. Лес, в котором тебе знакома каждая ветка, каждый камешек и каждый торчащий корень. И каждый звук — и пение птиц, и стук дятла, и плеск крупной рыбы в озере. Ничего такого большого не могло здесь свалиться с дерева.
«А вдруг могло? А вдруг это рысь? Мамааа!»
Книгу подмышку и бегом по тропинке, часто дыша, спотыкаясь, перепрыгивая через корни, не оглядываясь, все быстрее и быстрее, до тех пор, пока впереди не показалась знакомая калитка в заборе и свет в окне нашей кухни.
«Уфф, слава богу, успела!», — во дворе слышится тарахтение мотора нашего минивэна, видимо, мама только что вернулась из супермаркета, и у меня есть все шансы оставить свою прогулку незамеченной. Быстро оглядываю себя, отряхиваю испачканные в земле и хвое колени, стучу ногами о ступеньки, чтобы стряхнуть землю с резиновых сапог и, стараясь, чтобы не скрипнула дверь, проскальзываю в дом.
На следующий день, когда мы с братьями возвращаемся домой после уроков, я совсем не смотрю по сторонам. Сосредоточенно смотрю себе под ноги, на носки своих старых ободранных резиновых сапожек и размышляю. С одной стороны, что-то подсказывает мне, что в лес мне лучше пока не ходить, но с другой… разве я не должна узнать, что это было вчера? Зверь наверняка уже ушел, если это действительно был просто зверь. А если нет, если это что-то другое? Нет, я определенно должна узнать.
Пока мама на работе, на кухне я за хозяйку: грею на старенькой плите суп на всех и разливаю по трем тарелкам, нарезаю хлеб и ставлю на стол, но в моей голове сейчас мысли только о том, как поскорее улизнуть из дома незамеченной.
«Эй, Эмили, ты сегодня что-то совсем повесила нос, тебя кто-то обидел в классе?», — это Эдвин, старший брат, да, как я и говорила раньше, мальчишки — так себе психологи. Эрик, он старше меня на два года, сосредоточенно ест. Ему неохота играть в психолога. Если старший брат решит, что мне нужна помощь, он скажет, и тогда конечно Эрик всегда будет рад помочь своей младшей сестренке. Но боже упаси его от девчачьих переживаний, слез и сантиментов — всего этого Эрик не понимает и понимать не собирался.
— Нет, с чего ты взял, Эдвин? Конечно же все в порядке, просто волнуюсь, хорошо ли я написала сегодня контрольную по математике…
— Она волнуется, — с иронией говорит Эрик. — Наша Эмили волнуется за математику! Да ты знаешь ее, пожалуй, лучше вашей учительницы. Из нас троих только ты одна, похоже, унаследовала папин ум в точных науках. Хотя, ведь и нам с братом немного не помешало бы оставить, а, Эдвин?
— Ничего смешного, — я огрызаюсь, но не всерьез. — Конечно я волнуюсь, ведь мне нужны только отличные оценки!
— Ладно, Милли, просто знай, что, если что, ты только скажи, мы с Эриком разберемся с любым, кто вздумает тебя обидеть.
— Спасибо, — говорю я, собирая со стола посуду, — у меня правда все в порядке, мальчики.
Вымыв посуду и дождавшись, пока мальчишки разбредутся кто куда, я по привычке кладу в рюкзак свой потрепанный атлас, пару кусков яблочного пирога и одеяло. В глубине души я все же надеюсь, что вчерашний зверь уже ушел далеко в лес и никто не помешает мне всласть предаться чтению. А может быть, привычным ритуалом сбора вещей, я убеждаю себя, что все по-прежнему, ничего не изменилось, все стабильно и хорошо, Эмили. Я не люблю перемены, я даже боюсь их, редко они приносили мне что-то хорошее.
Конец ознакомительного фрагмента.
