Дети-тюфяки и дети-катастрофы

Екатерина Мурашова, 2013

Ученые давно спорят о том, существует ли СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности) на самом деле. В книге Екатерины Вадимовны Мурашовой представ-лен взгляд практикующего психолога на этот вопрос. Большой опыт работы в детской районной поликлинике дает ей ценный материал для наблюдений. А выводы, которые она делает, помогут лучше понять проблему и пути ее решения.

ВВЕДЕНИЕ

Гражданин Марат

Родители были молоды и чем-то похожи друг на друга.

Их сын, упитанный красивый мальчуган лет 4–5, вошел в кабинет впереди родителей, взглянул на меня с мимолетным интересом, но тут же увидел игрушки на полках и рванул к ним. Привстав на цыпочки, достал самый большой и яркий автобус с закрывающимися дверями, мимоходом прихватил пару машинок поменьше, пристроился с добычей на ковре и сдержанно загудел, имитируя рокот мотора.

— Марат, а попросить разрешения?! — с немного преувеличенным возмущением окликнула мама.

— Можно взять? — послушно обернулся ко мне сын и сразу же, явно не услышав ответа, снова углубился в игру.

Родители присели на стулья, одинаково сложив руки на коленях, и выглядели скорее растерянными, чем напуганными или встревоженными.

— Говори ты, — взглянула на мужа молодая женщина.

Мужчина кивнул, замялся, потом решительно рубанул воздух широкой ладонью и сказал:

— Понимаете, его из школы выгнали!

— Из какой школы?! — так ошибиться с возрастом ребенка я не могла ни в коем случае.

— Понимаете, — заторопилась мама. — Мы его отдали на такие занятия. Ну, сейчас все отдают. Там их читать учат, писать, математика… Еще английский и музыка, рисование. Очень хорошие курсы, хорошо к школе готовят, мне подруги хвалили. И детям нравятся. То есть ему, Марату, тоже нравится, он туда с удовольствием идет… шел… Но теперь они сказали: забирайте и все!.. — в этом месте голос женщины дрогнул, муж не глядя нашел ее руку и успокаивающе погладил. Последнее мне понравилось. Что бы там ни было с ребенком, его родители — вместе, а это всегда ресурс. Огромный.

Марат с размаху загнал автобус под кресло и, оставив его там лежать на боку, взял с полки набор деревянных головоломок. Высыпав их на ковер, начал быстро и довольно успешно составлять картинки.

— Расскажите с самого начала и как можно подробнее, — попросила я.

Инициативу снова перехватил папа.

— Учительницы говорят, что он всем мешает. Это правда, Наташа была на занятиях и видела. Вскакивает все время, бегает, дергает других детей. Говорит, когда его не спрашивают. Выполняет не те задания, которые задают, а то, что ему хочется. Увещеваний никаких не слушает, может учительницу перебить… Они терпели, сколько могли, но потом родители других детей стали жаловаться. Вот нам и сказали, чтоб мы его забрали… Их тоже можно понять…Учительница математики, как увидит его, улыбается и говорит: «Приветствую вас, гражданин Марат! Что, сегодня опять будем революцию делать?» Так его и зовет «гражданин Марат». Мы понимаем, это в смысле Французской революции, но ассоциации-то другие — «гражданин начальник» и все такое. Неприятно!

— И главное, он же все это может не хуже других! — поспешила дополнить мама. — И буквы знает, и слова по слогам прочитать может, и по-английски дома иногда все говорит, что они там на уроках…

— А садик Марат посещает?

— Да, второй год. Там, в общем, та же картина. На занятиях он либо в углу играет, либо вообще в группе оставляют, чтобы не мешал. Физкультуру только любит и танцы еще. Он вообще-то музыкальный, мелодии повторяет и ритм, в садике музруководительница говорила, что у него очень хороший слух, что его надо в музыкальную школу, но какая уж тут музыка! Я как подумаю, что в настоящей-то школе будет… — отец Марата сокрушенно покачал головой.

— Как развивался Марат с самого начала? — обратилась я к матери. — Беременность, роды? Чем болел в первый год жизни?

— Беременность я хорошо отходила. Все даже удивлялись. Я же тогда еще училась, почти до самых родов — и ничего. Меня и не тошнило почти, и не уставала, аппетит все время хороший был. А вот роды были тяжелые. Долгие. Он крупный был, да еще шел как-то не так. Вот здесь в карточке написано, наверное. Меня потом долго штопали, но педиатр сказал, что с ребенком все нормально. Да он и был нормальный — сосал за двоих, вопил за троих. Первые полгода мы с Аликом (это мой муж, Виталий) по очереди спали, а когда сам Марат спал — я и не знаю, не помню. Потом стало наоборот — положишь его, он только подушки коснется и уже спит. Болел… Да ничем он в первый год не болел — сопли несколько раз были, да и все.

— С невропатологом не контактировали?

— Были раза три на приеме, когда там по времени положено. Говорили: все нормально. Да вы в карточке посмотрите…

— Вижу, вижу… Можно ли сказать, что Марат рос подвижным ребенком?

— Господи, да не то слово! — снова вступил отец. — Он как из кроватки вылез, так начался форменный кошмар. Я из института приходил, Наташу погулять отпускал, просто походить вокруг дома, потому что ее к вечеру прямо трясло. Целый день от него нельзя было отвернуться. Он все время куда-то залезал, что-то вытаскивал, что-то на себя ронял, проливал, бил. А разве годовалому объяснишь?! Приходилось за ним сзади бегать. И так целый день…

— Некоторые дети хоть днем спят, — пожаловалась Наташа. — Вот у подруги моей, пять лет уже девочке, а с 3 до 6 часов каждый день спит как ангелочек. Хочешь сама спи, хочешь — в магазин иди. А у нас с полутора лет встает в полседьмого. И бежит к нам: папа, мама — я проснулся!

Марат бросил недособранные картинки, потянулся к игрушечной посуде.

— Убери, что разбросал! — серьезно рявкнул папа.

Сын быстренько, как попало, побросал в коробку деревянные детали, после чего крышка, естественно, задвигаться не хотела.

— Не закрывается! — обиженно сказал Марат, протягивая мне коробку с головоломками.

— Попробуй по-другому сложить, — предложила я.

— Не получается! — сказал Марат, чуть-чуть подвигав верхнюю деталь. — Потом сложу…

— Сейчас! — явно закипая, внятно произнес Алик.

— Вот и дома так, — вклинилась Наташа, забирая у сына коробку и ловко упаковывая непослушные головоломки. — Что ему ни скажи — «сейчас, сейчас!» Или «потом, потом!» Начнет что-то делать — бросит, хватается за другое — ровно на пять минут. В результате, все разбросано, ничего не доделано. Я злюсь, Алик злится, а он обижается: чего, говорит, вы ко мне все время пристаете? Представляете — это мы к нему пристаем! А уроки, которые в школе задавали? У дверей Алик с ремнем стоял (вы не думайте, мы его не бьем, пугаем только), а я за столом с ним рядом сидела, закрывала собой выход, чтоб не удрал…

— Но вы же говорили, что занятия нравились Марату?!

— Занятия — да. А вот дома заниматься… И главное — для него же все это — тьфу! На пять минут сосредоточиться, и все. Так вот, мы иногда за эти пять минут по два часа воевали. Говорю: не хочешь дома заниматься, не будем ходить. Он: буду, буду! Садимся — и все сначала…

— Тут вот еще какая сложность, — решил расширить тему Виталий. — Моя мама, бабушка Марата, в принципе, готова была с ним сидеть и в первый год очень нам помогала. Родители Наташи живут в другом городе, так что вы понимаете, как для нас это важно — единственная возможность побыть вдвоем, куда-то сходить. Но вот теперь… Он ее совершенно не слушается, постоянно что-то ломает, убегает на прогулке, на все попытки воздействовать отвечает: «Отстань! А то совсем убегу! Папа с мамой придут — что ты им скажешь?» Она, разумеется, обижается, даже злится, потом себя винит: «Он ребенок, не понимает…» А мне, вы знаете, кажется, что все он прекрасно понимает. Просто бить его надо было больше, не вырос бы таким избалованным. Но Наташе хотелось, чтобы педагогически правильно, гуманизм всякий… Я не возражал, конечно, но ведь есть же такие дети, которые только ремень и понимают. Вот наш, по-моему, как раз такой.

— Но, Алик! — впервые за все время приема Наташа по-настоящему разволновалась. — Нельзя же, чтобы ребенок только страх понимал! Что же мы дальше-то делать будем, когда он старше станет, сильнее… Драться с ним, что ли?! Я — не могу и не хочу! Должны же быть другие методы…

— Правильно ли я вас поняла, что вы пришли ко мне как раз за тем, чтобы узнать про эти самые методы? — осведомилась я.

Оба родителя энергично закивали.

Марат ловко, как обезьянка, полез наверх по стеллажу, цепляясь за полки руками.

— Нельзя! — сказала я. — Уронишь что-нибудь себе на голову или сам свалишься.

— Не свалюсь! — не оборачиваясь, пообещал Марат и тут же рухнул вниз вместе с коробкой тестов.

— Вот видишь!

— Ничего! Я потом соберу. Не удержался просто, — мальчик явно был настроен повторить попытку.

— Сидеть! — прикрикнул папа. Марат привычно затихарился. Наташа вздрогнула и закрыла руками лицо.

— А как вы полагаете, что происходит с вашим ребенком? — спросила я, чтобы погасить напряжение.

— Избаловали! — снова рубанул воздух Алик.

— Не знаю, совсем не знаю… Наверное, это с нами что-то… — прошептала Наташа.

Приличный Филипп

— Главное — он ведь в садик с годика ходил! И всегда его все хвалили! — с нескрываемым возмущением говорила женщина, сидящая в кресле напротив меня.

Девятилетний Филипп, ее сын, примостился сбоку на стуле. Сидел он смирно, смотрел прямо перед собой на узор ковра и — вот чудо! — не болтал ногами. У женщины было простое и довольно привлекательное лицо, большие сильные руки, в которых она комкала носовой платок.

— Так это же хорошо, если хвалили… — дипломатично заметила я.

— Так вот, и я то же говорю! — платок прямо-таки яростно завертелся в пальцах. — Всегда его в пример другим ребятишкам ставили! И не шалит никогда, и не дерется, играет тихо в уголке, когда что помочь надо — завсегда поможет. Мне так Вера Николаевна, воспитательница ихняя, и говорила: «Такого приличного мальчика, как у тебя, Груня, еще поискать надо!»

— Замечательно! — я решила вмешаться в пока непонятный для меня монолог. — Простите, как вас зовут?

— Агриппина Тимофеевна, — охотно представилась женщина.

— Хорошо, Агриппина Тимофеевна. Вероятно, вы пришли ко мне с какой-то проблемой. Ведь сейчас приличный мальчик Филипп, наверное, уже посещает не детский сад, а школу?

— Вот! — торжествующе воскликнула Груня (так я про себя и стала ее именовать). — В этом все и дело! Вот скажите мне, доктор, мог он так сразу потупеть, а? Мог?

Я на всякий случай отмолчалась.

— Не мог — я вам говорю! Если бы он был какой-нибудь отсталый, так он и раньше таким был. И кто-нибудь это где-нибудь заметил бы. В садике там, или уж мы с отцом. В конце концов, я одного уже вырастила — небось, знаю, как это бывает…

— Так, Агриппина Тимофеевна, — не выдержала я. — Давайте все по порядку.

Не сразу, но постепенно удалось мне вытянуть из нее последовательность событий и само содержание проблемы.

Филипп родился здоровым, но очень крупным ребенком. Вес его при рождении составлял 4,5 кг. Роды были тяжелыми, немолодая уже Груня после них долго приходила в себя, но врачи заверили родителей, что с ребенком все нормально.

В первый год жизни Филипп болел только простудными заболеваниями, много спал и никого ничем не беспокоил. Впрочем, он и потом никого не беспокоил. Очень любил играть один с тряпочками, кастрюлями или коллекцией поздравительных открыток, которые собирала Груня девчонкой и которые потом привезла с собой из деревни.

В семье был еще один ребенок, Аркадий, старший брат Филиппа, который к тому моменту окончил строительный техникум и находился в армии, в стройбате. Братья всегда жили дружно и, наперекор всем традициям, никогда не дрались, во всем уступали друг другу. Сейчас Филипп каждую субботу, прилежно сопя, писал брату письмо объемом ровно на страничку, надписывал конверт и сам ходил отправлять его на ближайшую почту. Уличным ящикам Филипп не доверял.

— Потеряют еще, — важно объяснил он мне. — А Арька там волноваться будет.

В садике Филипп умилял воспитательниц своей положительностью. Самый крупный и сильный мальчик в группе, он никогда не дрался, не грубил, не хулиганил, беспрекословно выполнял все режимные требования, ел все подряд и никогда не отказывался от добавки, дружил с девочками, охотно становился «папой» в их играх, варил кукольный «обед» и укладывал кукол спать. Единственно, чего Филипп откровенно не любил, так это танцевальных занятий. Он стеснялся своей неуклюжести и стремился отсидеться где-нибудь в углу. Естественно, его никто и не трогал.

Когда в садике начались занятия по подготовке к школе, Филипп тоже ничем особенно не выделялся. Воспитательница говорила Груне, что мальчик «звезд с неба не хватает», но старается, и если ему дать время подумать, то он справится с большинством заданий. Серьезные проблемы намечались с письмом, но Груня не слишком волновалась, потому что старший Аркадий все девять лет пребывания в школе, да и потом, в техникуме, «писал как курица лапой». Да и сами родители — швея-мотористка и слесарь-универсал — особыми грамотеями никогда не были. «Небось, в школе научат!» — говорила Груня мужу, заглядывая в тетрадь с невразумительными каракулями. «И то!» — отвечал немногословный муж.

Настоящие проблемы начались в школе, почти сразу после поступления. Филипп попал в хороший класс, к учительнице — лауреату конкурса каких-то там достижений. Про ее уроки было известно, что они страшно передовые, динамичные и интересные, что она использует самые современные программы и собственные бесподобные авторские разработки. Сама учительница была тоненькой, необыкновенно красивой и постоянно куда-то летящей. Ее фиалковые глаза горели педагогическим энтузиазмом. Увалень Филипп влюбился в нее с первого взгляда. Родители втихомолку радовались. «Напряжемся, Игнат? — спрашивала Груня. — Нынче ведь образование денег стоит. Это мы с тобой раньше дураками были, не ценили, когда за бесплатно».

Груня мечтала о том, что ее приличного мальчика, младшего сына, ждет великое будущее…

На первом же собрании учительница сказала Груне, что Филипп не справляется с учебной программой.

— Он не успевает за классом, постоянно витает в облаках. Он не слышит, когда я к нему обращаюсь. Даже когда работает, очень неэффективен. Концентрация внимания ничтожная, застревание на каждом этапе, уровень произвольного внимания адекватен четырехлетнему возрасту. Вы показывали его психиатру?

Груня почувствовала, как темнеет в глазах и пол уходит из-под ног…

— П-почему психиатру? — с трудом разлепив разом пересохшие губы, спросила она.

— Да не волнуйтесь вы так, — снисходительно сказала фиалковоглазая учительница. — Психиатр — это врач, в обращении к нему нет ничего страшного. Он поговорит с Филиппом, осмотрит его. Надо убедиться, что с мальчиком все нормально…

— А что с ним ненормально?! Он нормальный! — упрямо заявила Груня.

Учительница устало вздохнула:

— Ну, я же вам объясняю: он не справляется с программой. Надо понять — почему это. Психиатр как раз и поможет. Вполне может быть, что надо просто больше с мальчиком заниматься. Может быть, — тут учительница внимательно посмотрела на Груню. — Может быть, здесь просто педагогическая запущенность…

Конец ознакомительного фрагмента.