Нет ни рая, ни ада

Екатерина Михайловна Шрейбер, 2021

Лилия никому не рассказывала о том, что случилось с ней семь лет назад, о том, что потеряла и почему стала равнодушно скользить по течению, жить кое-как, без цели, смысла и привязанностей. Однажды в клубе она познакомилась с молодым симпатичным мужчиной, провела с ним ночь, а утром выпроводила. Уж слишком хорошим ей показался Сергей, не годится он для нее. Она видит в людях опасность и подвох, а он – только хорошее. Но выбор есть всегда. Можно продолжать страдать и ненавидеть себя, а можно научиться заново любить себя, жизнь и достойного мужчину…

Глава 3

Когда я разлепила глаза, было уже светло, насколько бывает светло в моей наглухо зашторенной комнате. Я купила эти портьеры из дешёвой сине-зелёной ткани только потому, что они практически не пропускали солнечные лучи. Так же сумрачно всегда было в спальне Гриши, и для меня это был акт воздаяния, как и многое другое в моей жизни: книги, которые читал он, музыка, которую слушал он, фильмы, которые смотрел он. Мне слишком хотелось вернуть из прошлого хоть что-то, хотя бы какие-то незначительные детали и приметы, чтобы почувствовать: это было, я помню, я сохранила частицу себя.

Значит, наступило утро. Следующим ощущением была пронзительная боль в правом колене. Я вскрикнула от неожиданного и подлого удара, который мне нанесла собственная плоть. И тут же вспомнила, что накануне какой-то гад пытался утащить меня из «Жирафа», а Маша бесстрашно отвоевала меня у врага. Потом мы бежали в сторону дома по тротуарной плитке, и, разумеется, заплетающиеся ноги сыграли со мной злую шутку. Я шмякнулась со всей дури прямо на землю. И кажется, сломала ногу. Маша, понятно, дотащила меня до квартиры, благо это было недалеко, и даже, судя по тугой повязке, забинтовала мне колено. Но всё это я помнила довольно смутно. Как будто телепатически узнав, что я проснулась, она тут же позвонила.

— Привет, ну как ты?

— Хреново.

— Как нога?

— Болит. И распухла. Боже, это какой-то ад.

— Так, я вызываю скорую. Тебе нужно в больницу!

— Нет! Ни в коем случае. Я никуда не поеду. Маша, я тебя заклинаю всем, что тебе дорого, ради нашей дружбы, никаких скорых! Я не поеду в больницу. Ни за что. Просто полежу пару дней в постели, и всё пройдёт.

— О’кей. Я к тебе зайду попозже, хоть покормлю. А ты отдыхай пока. И не вставай! Вдруг перелом.

Как-то слишком легко и быстро она со мной согласилась — это совершенно не похоже на Машу. Но развить мысль о том, в чём именно тут может быть подвох и что задумала подруга, я не смогла. Слишком трещала голова — кажется, я и ею успела приложиться. Только не больница, молила я про себя. Никогда больше…

Я помню своё неподвижное тело, закованное в корсет, под тонким и колючим казённым одеялом, невозможность пошевелиться, зудящую кожу, горько-солёные слёзы бессилия. И боль. Когда заканчивалось действие морфина, она раскалённым стальным штыком прошивала позвоночник, добираясь до кончиков пальцев, впивалась в мозг острыми когтями, разрывала на части внутренности. В такие моменты мне казалось, что я вся состою из боли, которая никогда не закончится.

Шло время, менялись формы врачебного насилия: анализы, осмотры, операции, уколы, капельницы, таблетки. Каждая манипуляция вызывала у меня приступ страха: я сжималась в ожидании удара, и он не заставлял себя ждать. Боль возвращалась, и надежды на то, что однажды она, наигравшись, покинет моё полуживое, истерзанное тело, уже не оставалось. Мне повезло в одном: мой лечащий врач, Игорь Семёнович, сумел внушить уверенность, что однажды я смогу ходить. Черты его лица почти стёрлись из памяти, но, клянусь, я узнала бы даже в толпе его грузную сутулую фигуру, большие мягкие руки и упрямый взгляд прозрачных серых глаз.

Когда он велел мне встать с кровати в первый раз, я сначала рассмеялась, а потом скорчилась от боли и слабости.

— Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои. Встань, возьми постель твою, и иди в дом твой, — решительно процитировал он Евангелие.

Я откинула одеяло, поправила задравшуюся до пояса тонкую ситцевую застиранную почти до дыр ночнушку и посмотрела на свои ноги: бледные, худые, мёртвые. Страх накатил с новой силой, я зарыдала, а потом, стиснув зубы, ступила на пол.

Но Игорь Семёнович оказался прав. Вскоре я уже сама ходила в туалет, с трудом, но передвигалась по крашенным в казённый голубой цвет коридорам, сидела на разбитом ледяном унитазе, курила в форточку в захламлённой каморке вместе с толстой медсестрой, а потом оказалась там, где всё по-другому. Я просто хотела перестать жить и чувствовать боль. Сделать шаг и оказаться в пустоте. Поэтому украла таблетки из шкафчика у старшей сестры и выпила целую горсть.

Я подвела Игоря Семёновича, который верил, что его поломанная пациентка — настоящий боец и сумеет справиться со всеми испытаниями. И только у него я мысленно попросила прощения, делая последний глоток тёплой, отдающей хлоркой воды из-под крана.

Но сдохнуть мне не дали. Я просто оказалась в другой больнице. Те же бело-голубые стены, тот же холодный пол, те же неприветливые медсёстры и торопливые врачи-призраки, то же невыносимо тягучее время. Только там была обитель мрака, а не надежды, и мне казалось, что я никогда не покину этих стен. Сизый, плотный туман клубился в голове день и ночь, я почти перестала есть, потому что не чувствовала вкуса еды, и спать, потому что меня начали мучить кошмары. Сколько бы меня ни пичкали таблетками и уколами, лучше не становилось.

Один и тот же сон повторялся всё чаще и чаще, но я до сих пор не могу привыкнуть к нему. Пустая трасса, чёрный свежеуложенный асфальт. Я — за рулём синей «Хонды», сзади сидит Гриша, и мы мчимся со скоростью света вперёд, не замечая мелькающих по сторонам домов, деревьев, полей. Я жму на газ, и от бешеной радости сердце бьётся так сильно, что вот-вот выпрыгнет из грудной клетки. Я всё могу, кажется, стоит ещё чуть-чуть поднажать, и мы взлетим в синее-пресинее небо. Но вдруг дорога обрывается, и мотоцикл летит в пустоту. Я слышу полный ужаса крик за спиной, но ничего не могу поделать. Ещё секунда, и мы разобьёмся.

Я резко проснулась и не сразу поняла, что кошмар закончился. Лязгнул дверной замок. Пришла Маша. Мы обменялись ключами от своих квартир уже давно. Я кормила её животных и выгуливала собаку, когда подруга была в отъезде, она поливала комнатные растения, когда я уезжала на выходные с очередным бойфрендом. Так что только она имела доступ в квартиру.

В коридоре послышался Машин шёпот. Зачем она разговаривает сама с собой? Тут же я распознала шарканье ещё одной пары ног. Что это значит?

В комнату робко заглянула рыжая шевелюра. Это на неё не похоже, она всегда врывается в любое пространство, как ураган. Следом зашёл Сергей.

Я просто оцепенела, снова увидев его голубые глаза за очками. Он не улыбался и был одет в светло-серый спортивный костюм, как будто приехал сюда прямо с пробежки.

— Привет, — по-деловому коротко поздоровался он и без разрешения присел в ногах прямо на мой матрас.

— Что здесь происходит? — Голос вернулся ко мне.

— Лиль, ну, ты же сказала, что не хочешь в больницу. Поэтому я вызвала к тебе доктора Серёжу. Не дай бог, перелом или там разрыв мениска, это же кирдык, сама понимаешь. К тому же ты сказала, что у тебя всё опухло.

— Маша! Это твоя голова опухла! Какого чёрта ты его притащила?!

Сергей тут же откликнулся, не поднимая взгляда от моей ноги, которую успел освободить от одеяла.

— Я сам пришёл. У меня сегодня выходной. Считай, что тебе повезло.

— Лиль, — виновато вставила словечко Маша, — он хирург — то, что нужно. Я же не психиатра тебе привела.

— Вот уж спасибо! Как знала!

Подруга удалилась на кухню и начала демонстративно греметь посудой. Судя по всему, мыла колбу от кофеварки и искала в холодильнике, что бы приготовить на обед.

Я снова почувствовала запах Сергея с едва уловимой ноткой пота. Сколько же можно? Почему это вообще происходит? Я лежу, еле живая, с фингалом на пол-лица и ногой, которую прошивает острой болью при малейшем движении, но готова жадно обнюхивать моего случайного-неслучайного гостя. Более того, мне захотелось вцепиться в эту его идеально чистую и наверняка мягкую на ощупь олимпийку, чтобы узнать, как он отреагирует: оттолкнёт меня или прижмёт к себе. Ну точно, у меня и с головой не всё в порядке.

— А-а-а! — взвыла я, когда Сергей аккуратно прошёлся пальцами по моему колену.

Не знаю, что он увидел и ущупал, но после тщательного осмотра обеих ног вынес вердикт:

— Перелома нет, просто сильный ушиб. Я сейчас нанесу мазь и хорошо забинтую. Тебе нужен покой как минимум на неделю. Может, всё-таки врача вызвать? Больничный нужен?

— Нет, справлюсь как-нибудь.

Он порылся в небольшой сумке, пристёгнутой к поясу, и достал баночку с мазью, эластичный бинт, ампулу и шприц.

— Эй-эй, это что ещё за фигня?

— Кетонал, поможет снять боль.

Я как заворожённая следила за его отточенными движениями. Сначала он, едва касаясь, нанёс на кожу мазь, подождал, пока она немного впитается, потом ловко перебинтовал колено. Затем распаковал шприц, вставил иглу, вскрыл ампулу, приготовил кусочек пропитанной спиртом ваты. Придвинулся ближе, приспустил мои пижамные штаны и аккуратно повернул меня на бок. Я зажмурилась, понимая, что сбежать не получится. Даже чтобы сползти с матраса, понадобились бы неимоверные усилия. Однако когда открыла глаза, оказалось, что всё уже закончилось. Сергей снял иглу со шприца.

— Готово. Сейчас мы все попьём кофейку, и я вернусь в спортзал.

— Спасибо. Мог бы и не приходить.

Сергей посмотрел мне в глаза, словно впервые видел.

— Я не понял: всё-таки спасибо или я зря пришёл?

Как же он меня бесил! С самого начала. Но я стиснула зубы ради Маши, которая почему-то радостно шуршала на кухне и, кажется, даже что-то тихонько напевала.

— Всё-таки спасибо.

— В туалет хочешь? Пойдём провожу.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но очередной спазм внизу живота не оставил мне никакого шанса. В конце концов, он врач, а я сейчас его пациент. Как говорится, ничего личного. Кивнула.

Он обхватил меня под мышки, и я на короткий миг прильнула к его груди. Слишком громко вдохнула всем носом и почти заулыбалась, ощутив тот самый — свежий, необыкновенно вкусный — запах. Грейпфрут. Хвоя. Кардамон. И немного солёного пота. Удивилась, как ловко и быстро он придал мне вертикальное положение и, поддерживая с одной стороны, велел не наступать на больную ногу. Мы доковыляли до туалета слишком быстро. Я всё-таки успела вцепиться в его кофту и почувствовать под ней его сухощавую грудную клетку и выпуклые мышцы рук. Унитазом я воспользовалась самостоятельно, обошлось без позора. Колено, к счастью, не сгибалось совсем — такая тугая повязка была на него наложена.

Справившись с делами, я поднялась на ноги. Сергей тут же открыл дверь и снова обнял меня, чтобы сопроводить до постели. В эту же минуту из кухни вернулась Маша, сияя, словно именинник на дне рождения.

— Еда готова!

Она усадила меня поудобнее, подложив подушки под спину, и принесла в комнату три чашки свежесваренного кофе, а также тарелку со сложносочинёнными бутербродами: хлеб, сыр, кружочки помидора и ломтики варёной колбасы. На ещё одной тарелке обнаружились абрикосы, черешня и мои любимые кексы с черникой из соседней кондитерской.

Я ела, смотрела на эту странную парочку, ворвавшуюся в мой дом без приглашения, и не могла понять, почему мне стало так хорошо. Наверное, подействовало обезболивающее.

На следующее утро боль уже не металась по всей ноге, отдавая то в пятку, то в бедро, а свернулась клубочком в районе колена и обрела чёткие чёрно-синие контуры здоровенной шишки. Ссадины на голени и локтях перестали противно ныть и подёрнулись тонкой твёрдой корочкой. На правой щеке по-прежнему красовался здоровенный синяк.

Я провела на матрасе больше суток, периодически вставая, чтобы доковылять до туалета или кухни, но мне давно не было так хорошо. Я никуда не рвалась и ничего не хотела, затаилась, притихла, прислушиваясь к себе. Где-то внутри я обнаружила странное ощущение. Оно постепенно усиливалось, и мне хотелось разгадать, что это, откуда взялось и во что превратится. Какая-то крошечная затаённая радость, которая металась, как маленькая яркая искорка, из одного уголка души в другой, щекотная, задорная, готовая вот-вот выпрыгнуть наружу и рассыпаться разноцветными блёстками.

Поздно вечером раздался звонок в дверь, я, как могла быстро, вылезла из постели и, хромая, направилась к двери. Мельком взглянув на себя в зеркало, я отметила, что смотрюсь гораздо лучше. Волосы вымыты и причёсаны, вместо старой пижамы — лёгкое домашнее платье на тонких бретелях. Нет, я не выглядела так, словно кого-то ждала и к чему-то готовилась, просто немного привела себя в порядок. Показав язык своему отражению, я открыла дверь.

На пороге стоял Сергей. Не знаю, что случилось с моим лицом, но я не смогла ни улыбнуться, ни изобразить радости. Коротко поздоровалась, пропустила его внутрь, обхватила себя руками, вдруг захотев снова оказаться в бесформенной пижаме. Я чувствовала себя беззащитной перед ним, и это пугало.

— Зачем ты это делаешь? — спросила я, не глядя ему в глаза. — Мог бы Маше сказать, что тебе некогда. У тебя пациенты. Им гораздо нужнее твоя помощь, чем её великовозрастной ненормальной подруге, которая просто-напросто растянулась на асфальте по пьяни и ушибла коленку.

Он разулся на пороге, помолчал, а потом хмыкнул:

— Всё не могу привыкнуть к твоей манере говорить в лоб неприятные вещи. А ещё понять: ты только меня терпеть не можешь или всех людей вообще?

Я надулась и отвернулась, успев почувствовать, как внутри зашевелилась давно позабытым червячком совесть. «Посмотри на его уставшие, покрасневшие глаза и зажатые плечи, — забубнила она. — Он после рабочего дня припёрся к тебе, чтобы помочь, а ты снова кочевряжишься. Где твоя благодарность?»

Аккуратно подтолкнув меня к матрасу, Сергей присел рядом и начал осматривать мою ногу. Тёплые руки скользили по коже, не причиняя боли, но по спине побежали мурашки.

— Отлично. Скоро сможешь бегать. Заживает как на собаке.

— Спасибо за комплимент. — Я хотела улыбнуться и не смогла. Вообще почему-то не могла смотреть ему в глаза. Чувствовала себя прибитой, как доска ржавым гвоздём.

— Это получше будет, чем «мачо хренов», не считаешь? Всё, осмотр закончен. Больше не приду.

Он поднялся, и тут я поняла: сейчас, прямо сейчас нужно что-то сделать. Что-то хорошее и приятное, что-то настоящее, нежное, благодарное, человеческое.

— Из-ви-ни.

Он даже не обернулся. Тогда я скомандовала:

— Присядь-ка. Спиной ко мне. Да поближе!

Он удивился не на шутку, даже глаза округлил, и я увидела перед собой совсем юного мальчика, до одури красивого, любознательного, пытливого, который выбрал свою дорогу и радостно бежит по ней вперёд. Он готов падать и вставать, лишь бы мчаться к мечте, творить, учиться, делать добро, спасать людей не ради громких слов, а потому что верит в это всей душой, только в это и ни во что больше.

Сергей сел, я, стараясь не тревожить колено, придвинулась ближе, положила руки ему на плечи и начала легонько массировать. Он протянул с наслаждением: «М-м-м». Я заставила собраться своё тело, готовое растаять от созерцания его беззащитной шеи, и сосредоточилась на пальцах. Застывшие мышцы постепенно расслабились, потеплели под рубашкой. Потом мои руки прошлись вверх, до основания черепа, пробрались под его волосы, поглаживая каждый выступ и впадину, то сильнее, то нежнее. Когда всё было готово, я вытянула губы, чуть подула и едва удержалась от того, чтобы поцеловать его покрасневшую кожу.

— Ну вот.

— Ты ещё и массажист? — обернулся он. В глазах плескалась нега, и мне снова захотелось снять с него эти чёртовы очки.

— Ходила на курсы, когда искала работу, давно уже, а потом бросила, всё равно у меня нет медицинского образования, чтобы зарабатывать этим деньги.

— Мне кажется, массажист из тебя лучше, чем продавец.

— Вообще-то я биолог. Окончила магистратуру факультета естественных наук.

Я давно, уже слишком давно не произносила этих слов, потому что раньше, когда произносила, любой собеседник выказывал неподдельное удивление и обязательно спрашивал что-то вроде: «Почему же ты тогда работаешь…» В пиццерии. В супермаркете. В зоомагазине. Я сжалась, кажется, даже закрыла глаза, ожидая изумления, насмешки или жалости. Только не от Сергея. Ведь я могла бы быть ему равной: умной, интеллигентной, увлечённой, самоотверженной, преданной науке. Могла бы, но не стала. Как же стыдно, чудовищно стыдно.

А потом я почувствовала, как он прижал мою голову к своему плечу, поцеловал в макушку и сказал: «Какая ты молодец». Без иронии, без издёвки. Ласково. И я поверила.

Кончики пальцев всё ещё горели, когда Сергей встал, распрямил моё ватное тело на матрасе, укрыл ноги одеялом и сказал:

— Ну пока. Если что-то пойдёт не так, пусть Маша позвонит.

Он ушёл, а у меня не было даже сил, чтобы встать и закрыть за ним дверь.

* * *

Через неделю я, слегка прихрамывая, вышла на работу. Вырваться из заточения было приятно — я была рада видеть даже болтушку Ленку, которая тут же набросилась на меня, требуя подробностей моей внезапной болезни. Мне пришлось полностью удовлетворить её любопытство, чтобы высвободиться из вязкой паутины праздного интереса. После обеда напарница, убедившись, что я вполне справляюсь со своими обязанностями, отпросилась домой: «У дочки день рождения, можно я сегодня пораньше?»

Перед прилавком образовалась очередь. Пока я взвешивала полтора килограмма кошачьего корма, упаковывала проросший овёс и витамины для шерсти, за спиной покупательницы с недовольной миной нависал квадратный мужик, похожий на бывшего спортсмена. Чуть поодаль девушка с парнем бурно обсуждали, каких рыбок выбрать для аквариума в гостиной, и им явно нужна была моя помощь. Понимая, что не успеваю обслужить покупателей так быстро, как хотелось бы, я с отчаянием услышала звон колокольчиков на входной двери — кто-то ещё зашёл внутрь. Голубая рубашка, светлые волосы, невысокий рост. Помимо моей воли в груди похолодело, а сердце на миг сбилось с ритма.

— Девушка, а можно побыстрее? — пробасил «спортсмен».

Я моргнула. Это был не Серёжа. Мне захотелось выжечь напалмом всю очередь: и этого мужика, и парочку, выбирающую рыбок, и чужого, незнакомого парня, который оказался не тем, кто мне померещился. А потом я разозлилась на саму себя. Что за дурацкое наваждение! И, натянув на лицо резиновую улыбку, я продолжила работать на максимальной скорости, обещая себе, что вечером, после праведных трудов, меня ждёт награда — вечеринка в честь Машиного дня рождения.

Маша — мастер устраивать праздники. В её квартире собирались самые разные люди: от управляющих магазинов и докторов наук до зоозащитников и таксистов. Школьные подруги, бывшие любовники, коллеги, единомышленники, соседи — она отбирала людей каким-то только ей ведомым образом, но все они, что самое удивительное, прекрасно ладили между собой. Иногда я представляла Машу хозяйкой какого-нибудь богемного салона в Париже тридцатых годов — сумасбродной, изысканной, артистичной. Под стать ей было и её жилище.

Мне всегда нравилась Машина квартира, там я чувствовала себя расслабленно и уютно. Атос, мохнатый белый пёс ростом с телёнка, смесь алабая и дворняги, каждый раз радостно кидался мне навстречу и, облизав с ног до головы, уже ни на шаг не отходил. Кошка, прозванная Печенькой, напротив, обладала суровым характером и мало кого подпускала близко, могла зашипеть и впиться когтями в ногу не понравившегося ей гостя. Разнокалиберная мебель: диван из «Икеи», кресло советских времён, комод с бабушкиной дачи и сделанный вручную на заказ дорогущий журнальный столик — соседствовала с изобилием цветного текстиля. Повсюду валялись декоративные подушки, на полу тут и там встречались тканые и меховые коврики. Стены были увешаны фотографиями разных людей и мест, о которых когда-то писала Маша. Все горизонтальные поверхности были заставлены книгами, свечами, статуэтками, шкатулками. Наличие двух волосатых животных в доме не оставляло шанса чистоте — пух и шерсть были повсюду. Приправа, как обычно шутила подруга.

Однако в этом внешнем хаосе царили гармония и любовь. Я иногда думала, какой мужчина смог бы поселиться в таком жилище, и представляла себе безалаберного обаятельного добряка, большого, сильного и весёлого — такого же, как Маша.

Она любила всё этническое, и сегодня, по случаю её тридцать шестого дня рождения, была устроена индийская вечеринка. Пропадающая если не каждый год, то через год на Гоа Маша наготовила угощения, щедро сдобренного острыми специями: курицу в особом соусе, жареные кольца кальмара, сырно-чесночные лепёшки, какие-то сладкие шарики из манки. Я не запомнила названия всех блюд, но пахло странно. Пряные ароматы имбиря и кардамона смешивались с запахами сандала и нероли, которые источали дымящиеся палочки. Сначала голова немного закружилась, но после пары коктейлей с гоанским ромом, колой и лаймом мне жутко захотелось есть. Смеясь и облизывая пальцы, мы пробовали всё подряд, сидя на диване, полу и креслах в Машиной гостиной. Сама она, в цветастых шароварах и с безумным макияжем на лице, пританцовывала под музыку из болливудских фильмов и зорко следила за тем, чтобы у всех были наполнены тарелки и стаканы.

Из восьми гостей я знала только двух: Машину одноклассницу Карину, маркетолога, и Данила, бородатого программиста, какого-то давнего знакомого. Остальные были разного возраста, пола и внешности, впрочем, уже через час все общались, как добрые приятели.

Я подарила Маше яркую брошь ручной работы: золотистая сова с огромными зелёными глазами и ярко-красным оперением, как мне казалось, отлично впишется в её гардероб. Подруга приняла её с восторгом, впрочем, она была не способна обидеть никого из гостей кислой миной.

Когда моя голова поплыла от сытости, опьянения, музыки и одурманивающих экзотических ароматов, раздался звонок в дверь. Радостная Маша бросилась к двери, даже не задумавшись о том, кто может прийти без приглашения.

— Да ладно? Цветы от братишки? В кои-то веки? Проходи, что ли, гостем будешь!

— Я буквально на минутку.

Звук этого голоса прошил меня по позвоночнику. Спрятаться! Под стол. Но стола нет. На балкон? Не успею! Я судорожно начала шарить глазами по комнате, готовая залезть в шкаф или под кровать. Что, чёрт побери, здесь делает Сергей?! Ах да, он же её брат!

В последний раз, когда мы виделись, всё было чудесно, мило, дружелюбно. Он помог мне с больной ногой и даже умудрился завоевать моё доверие, почему же сейчас я ударилась в панику? Хочу его видеть и боюсь этого больше всего на свете. Но времени на раздумья не было.

Через минуту в комнату, полную народа, ничего не замечающего и ни на что не реагирующего, зашёл Сергей. Поняв, что бежать некуда, я посмотрела на него и увидела только глаза. Во что он был одет, что он сказал гостям, с кем поздоровался за руку, кому кивнул, что вручил Маше — все детали потонули в каком-то сизом тумане, словно в комнате, как в тамбуре вагона, было плотно накурено. Сергей коротко бросил мне: «Привет». Уселся на подушку на полу напротив. Принял из рук Маши стакан с соком.

Я бросилась на балкон, сжимая в руках спасительную сигарету. Почему я не подумала о том, что он может быть здесь? Возможно, потому, что не видела его ни на одном Машином дне рождения? Или потому, что до сих пор не могу осознать близкого родства этих двух совершенно непохожих людей? Или просто стараюсь гнать подальше от себя мысли об этом человеке? Руки тряслись, когда я пыталась прикурить. Как хорошо, что никто не пошёл со мной. Мне нужно побыть одной, успокоиться и натянуть на лицо привычную маску равнодушия и высокомерия. Так, подбородок вздёрнут, взгляд расфокусирован, уголки губ чуть приподняты. Мне хорошо, мне наплевать на всех вокруг.

— И никто — мать вашу — никто этого не изменит! — чётко проговорила я в лицо тёплому летнему вечеру прямо с балкона.

Оттуда я пробралась сразу на кухню. Мне всё ещё не удавалось убедить своё тело, что ничего особенного не происходит. Ноги не гнулись, пальцы были холодными, словно я засунула их в морозилку, голова кружилась пуще прежнего. Маша как раз раскладывала по тарелкам новые порции вкусно пахнущей курицы. Я не смогу больше проглотить ни кусочка.

— Маш, по-че-му я ни разу не видела твоего брата за… сколько мы знакомы? Пять лет? А в последние два месяца постоянно встречаю его везде. По-че-му?

— Может, дело не во мне? Просто пришло время, — странно ответила она, подмигнула и продефилировала обратно к гостям.

У меня оставалось всего пятнадцать–двадцать минут, хотя я об этом не знала. Мне казалось, вот он, здесь, пришёл ради меня — а не ради своей сестры, — чтобы остаться, а потом в пьяном угаре броситься к моим ногам. Все эти жалкие крохи времени я старалась не замечать Сергея. Изображала флирт с Данилом, лицемерно интересовалась рабочими заморочками Карины. А потом он встал, попрощался и направился к двери. Разве могла я так просто его отпустить, не насладившись собственным триумфом? Сейчас или никогда.

— Останься. — Я оперлась одной рукой о дверь, не давая ему пройти, а второй хотела было прикоснуться к его груди, но так и не решилась, погладив воздух.

— Мне завтра на работу.

— Ну останься ещё на часок, не больше. — Взгляд моих густо подведённых чёрным глаз, наверняка блестевших после выпитого рома, пытался проникнуть через стёкла его очков, зрачки, мозг и попасть в самое сердце.

Сергей замешкался. Победа! Отошёл от двери, легко улыбнувшись, и вернулся в комнату.

Эта полуулыбка — опять такая же, скромная, почти робкая, но радостная, искренняя — всколыхнула во мне бурю желаний. Хотелось одновременно и стереть её с его лица, и смотреть на неё как можно дольше.

Я включила музыку погромче и погасила верхний свет. Гости заулюлюкали. Комната освещалась лишь светом свечей, пляшущих в причудливых подсвечниках из разноцветного стекла. Протянула руку к Маше, и мы затанцевали. Пара девушек тут же вышла к нам на импровизированный танцпол. Странно, я не чувствовала ни малейшей боли в колене, тело стало гибким, живым, податливым. Горячая густая кровь бежала по венам, как дорогое вино, опьяняя, даря наслаждение. Я смотрела в глаза Сергею, не отрываясь и не гася на лице соблазняющей улыбки. «Только для тебя, я танцую только для тебя», — мысленно шептала я.

Обычно привлечь внимание мужчины, особенно в подобных обстоятельствах, не составляло никакого труда, и мне хотелось проверить: Сергей — такой же, как и все прочие? Я приблизилась, наклонилась, обнимая его за плечи, не переставая двигаться под музыку, и взяла за руки. Его ладони с длинными крепкими пальцами были горячими и влажными. Я почувствовала силу и нежность, а ещё лёгкие электрические разряды, которые проникали под кожу, неслись вверх по венам и взрывались огненными вспышками в самом сердце. Отдёрнув руки, чтобы не обжечься, я замерла на месте. Он не встал, не принял приглашения, не разделил со мной танец, чтобы прижаться ближе, сообщить о своём желании. Просто улыбался и продолжал сидеть на месте. Так почему же, чёрт возьми, меня так лихорадило?! Музыка продолжала плыть вокруг, и никто ничего не заметил.