Граница бури

Екатерина Майорова

Мой девиз: слова философа и писателя М. Веллера «Литература – это то, от чего трясет». Эта книга – герменевтический круг Фридриха Шлейермахера, почти каждое стихотворение можно понимать либо как часть целого, либо так, как это близко вам.

Посвященное

Луиза Арамона

Вы отбыли опять к себе в поместье,

Я на узор от инея дышала…

Кормить ножи без Вас? Да много чести!

Мне всех ножей сегодня будет мало.

Спросить? Нельзя. Смотреть? Стараюсь реже.

Тут был бы в тупике и сам Овидий.

Но всех, с кем Вы откупорили нежность,

Я начинаю тихо ненавидеть.

Всех, кто приходит в тишине прихожих,

Кто крошит на пол и сорит словами,

Вот взять бы разом всех и уничтожить,

Кто общее имеет что-то с Вами.

Кто просто юн и кто красив сверх меры,

Кто пластилином к Вашему плечу

Льнет и смеется, как герой Мольера…

Да, я убить, убить их всех хочу!

Тату

Всё, что мир хочет нам сказать,

Умещается в двух обоймах.

Провода. Пятачок. Вокзал.

Две руки, море взглядов, бойня.

Новый лэвэл, когда мы не

Притворяемся, что чужие,

Мочим губы в одном вине

Под истошный взгляд пассажиров.

И зрачки пожилых матрон

Нам сулят все круги геенны.

Провода. Пятачок. Перрон.

Полбутылки, цветные стены.

Как скринсейвер, в глазах рябят

Подходящие делу мины —

Люди, поезд — в тени тебя

И тяжелых твоих ботинок.

Знаешь, что мне всего сложней?

Расцепить наши руки, видишь?

Я на корточки по стене

Опущусь, когда ты уедешь.

Опущусь на полу трястись

И спиной обдирать обои,

Ненавидеть тебя за ту,

Что сгорала в твоих руках.

Всё, чем мир может нас спасти,

Умещается в двух обоймах,

Всё, с чем мы перешли черту,

Умещается в трех словах.

Море граффити, гул толпы,

Беглый взгляд по моим коленкам.

Да гори оно! Если бы

Не хотели — не жгли бы стенок.

Не кидали монетки в штиль,

Не лежали в траве, и сосны…

Да, придется за все платить.

Но потом, а сейчас ты — воздух.

Нам смешно и легко взлететь,

Стоит руки чуть-чуть раскинуть,

Держит только вино и тень

От тяжелых твоих ботинок.

Всё равно я уже в костре.

Мир проломит под нами сваи.

Я умру у твоих дверей

Не на зло — просто так бывает.

Черная башня

Когда падет последняя из Башен — мы лиц своих не примем до конца:

Я буду занавешен и не страшен — ты будешь заменять ему отца.

Точней, пытаться. Встать немного ниже, учить не ненавидеть, а стрелять,

И, сам своею пулей обездвижен, свою природу собирать с нуля.

Ты думаешь, Армагеддон подарят? Сотрут твои миры в Ничто — Нигде?

Они всего лишь монстры, нежить, твари — им далеко до выходок людей.

Я магией своей могу заставить любого: лишь тебе не повезло.

Во мне меня почти что не осталось — и некуда прицелиться, Стрелок.

Но ты, не утруждаясь подноготной, мой образ с Люцифера срисовал.

Пускай они орали «Нет» бессчетно — я исполнял их волю, не слова.

Слуга селян, линялых их традиций, тебя почти что не в чем упрекнуть.

Так сокол к солнцу умирать стремится, и мельницы вращают тишину.

Не смог перебороть своих инерций, не подпилил клыков, не стал другим.

В горниле гнева ты расплавил сердце, а я, смеясь, смотрел на черный дым.

Я болен то ли даром, то ли пыткой, ты помнишь миг когда я не болел?

И пламя древним выброшенным свитком всегда стелилось по твоей земле.

Твоя судьба мой псевдоним носила, ты ей бросал перчатки из кают,

В моих приказах есть такая сила, что не от чар дышать перестают.

А в мире ключевом, в его перинах такие же, как мы, уже века

Друг друга заменяют героином и шрамами от шеи до пупка.

В один конец билет, но пассажиры рисуют перспективы в пустоте.

И отпустить хоть с миром, хоть без мира ты все равно не мог и не хотел.

Художник без оптических прицелов, лишь разум вместо кисти и мечей.

И в холст ты обращаешь мое тело, рисуя пулей розу на плече.

Смотри на бесполезные калибры, воспитывай мальчишку вопреки.

Ты сам хотел так жить, ты это выбрал. Ты тень мою всегда кормил с руки.

Что, не был долго в радость твой катарсис, звук выстрела бьет кровью из ушей?

Я красить жизнь твою не собирался, ты сам меня приделал на мишень.

И ненависть равнялась со свободой. Она вела, как луч, с ума сводя,

И позволяла страхи перехода топтать, словно червей после дождя.

Она падет, последняя из Башен, — я исполняю волю, не слова.

Твой подопечный будет ошарашен от мира, где не надо убивать.

Я был твоей не худшей ипостасью, я колдовал, чтоб ты же не размяк,

Так на кого ты свалишь все несчастья, так на кого повесишь всех собак?

Но будущим грехам мне не вмениться, о, поздравляю, ты дорос до лжи.

Джейк сосчитал песок в моих ресницах — ведь даже гроба я не заслужил.

Фрида Кало

Я вспоминаю лица, залы, пустой подрамник как колосс,

Как седина штрихи бросала в густой акрил твоих волос,

Серебряные цепи в воду, слепую, черную как смоль,

Как я писал вождей народа — а ты свою писала боль.

Ты будешь жить. Меня забудут в далеком царственном «потом».

Ведь как шаманы били в бубен — ты била в сердце кулаком.

И были краски — как плацебо, и были кисти — словно нож,

Моя любовь просилась в небо, так жрицы призывали дождь.

Такая сложная задача — такая горькая тоска.

Продай мне душу, а на сдачу я дам бутылку коньяка.

И своды моего вертепа — там золотится светотень,

Но ты не счастья ждешь от неба, ты попросила о беде.

Ковры из трав, из крови — иней, власть твоего карандаша.

Конец ознакомительного фрагмента.