Стань моей тенью

Екатерина Кравцова

Новое путешествие «попаданки» Анны Корсаковой в прошлое. Разгадка большой государственной тайны. И немного магии в придачу.

2. Вводя себя на роль героя

Высоко в небе кружились вороны. В свинцовом небе их черные крылья выглядели особенно зловеще, и словно предвещали беду. Но ей были безразличны все дурные приметы, потому что она ехала домой.

Ариана Локвуд мало что помнила из своей прошлой жизни — милосердная память сохранила только хорошее, укрыв все беды за плотным пологом забытья. Белокурая малышка, собирающая ягоды на пригорке… танцующая под любящим взглядом матери… уезжающая куда-то тайно, под покровом темноты во спасение своей жизни под охраной старого слуги… Все эти воспоминания принадлежали ее прошлому, и в то же время были ей чужими. Во всяком случае, в худощавой девушке с тонким шрамом на щеке, крепко держащей поводья собственной жизни, давно должно было умереть это безмятежное дитя. Суровые годы — суровые сердца, так, кажется, пелось в старинной балладе? Иногда она проклинала необходимость быть такой, какова была, и все же… ни за что не смогла бы сделаться другой.

Чертова дюжина лет миновала с тех пор, как совершилось главное зло в ее жизни, а она до сей поры не знала, кто совершил его. Неведомый злодей, лишивший жизни ее родителей и старшего брата, спокойно ходил по этой земле, воевал, бражничал, любил женщин и радовался жизни. Иногда она старалась представить себе его ненавистное лицо, и черты его даже виделись ей, тускло, как через пыльное стекло. Мечта о мести давно стала одним целым с ее существом, хранилась, как самое дорогое, в дальнем уголке сознания, с тем, чтобы напомнить о себе в подходящий момент.

Она могла бы думать примерно так, и готовилась бы примерно к такой жизни, но…

Придется начать сначала. На самом деле все было намного проще, а может быть, наоборот, куда сложнее. Ариана Локвуд умерла в изгнании, семи лет от роду, и не успела превратиться в девушку, описанную мною в начале. Именно по этой весомой причине Марго смогла занять ее место. Так что это она была той юной дамой, именно она крепко держала поводья своей жизни… и надежно прятала внутри себя одной ей ведомые надежды.

Ее путешествие было тайным: она долго добиралась на родину из Наваррского королевства, и сопровождали ее лишь самые верные люди. Среди них была и никому не знакомая чужестранка, говорившая по-английски со странным, вовсе не наваррским, акцентом. На роль чужестранки приняли меня, хотя и с изрядным скрипом.

Меня вообще не собирались посылать в новую командировку. Раннее Средневековье считалось опасным, и рисковать шеф не хотел. Он так и не захотел, но просто вынужден был смириться.

— Я долгое время нигде не была, и мне абсолютно все равно, чем закончится мое путешествие, — в моем голосе не было ничего, кроме усталости.

В голосе шефа, напротив, звенел металл благородного негодования.

— Твоему сыну всего только год, — напомнил он строго.

— Моему… простою — вдвое больше, и все это время… — объяснять, в общем, ничего не требовалось.

Шеф всегда прекрасно понимал меня.

— Ты играешь в опасные игры с прошлым, Анна, — предостережение последовало вовремя, но оно уже ничего не значило для меня.

На свете, вообще, не осталось почти ничего, имеющего для меня значение. Исключение составлял белокурый мальчик с прозрачными голубыми глазенками, пухлый согласно возрасту и суровый не по годам… От него-то я и старалась убежать. Уж слишком он напоминал своего отца, оставленного мною в одной из прошлых эпох. Я так хотела освободиться от этих воспоминаний, а заодно и от себя самой, что была согласна изображать кого угодно и отправляться хоть на край света или времени — куда и кем пошлют.

Я тряхнула головой, избавляясь от непрошеной печали, и пристально взглянула шефу в глаза. Его маленький секрет кроме меня никому не был известен: шеф категорически не любил взглядов в упор. Всегда пасовал перед теми, кто смотрел ему прямо в глаза, и просил о чем бы то ни было. Хотя, если бы эта его особенность была озвучена, он яростно возражал бы против нее и обвинял всех вокруг в предвзятости и чрезмерной прямоте характера. Конечно, его-то трепетная натура всегда была вне конкуренции.

— Нечего пялиться, — устало заявил он, — Сама знаешь, терпеть этого не могу, и всегда пользуешься.

— Не всегда, — я пошла на попятный, и отвела взгляд, — Только если все прочие аргументы исчерпаны. На этот последний вам, обычно, бывает нечего возразить. Ведь нечего?

— Нечего, нечего… Ладно, готовься, но имей в виду, что на сей раз это очень опасное путешествие. Действительно опасное, понятно?

— А до сих пор я совершала исключительно безмятежные выезды, и ни разу не видела опасности даже на горизонте.

Это ехидство имело под собой веские основания. Все мои путешествия начинались довольно безоблачно, и не было ни одного, которое не завершилось бы какой-нибудь феерической заварушкой.

Шеф поднял руки в знак капитуляции. Я осмотрела его с нежностью: он был одним из немногих моих коллег, четко представлявших себе, что именно мне больше всего нужно в конкретный момент времени.

— И что там за история? — трезвый насмешливый взгляд шефа на мотивы грядущей командировки не раз выручал меня, так что пренебрегать им не стоило.

— Как всегда — странная, — шеф устроился в кресле поудобнее, словно собирался рассказать мне сказку, — У них там будто бы приключилось крупнейшее государственное образование. Часть Скандинавского полуострова, теперешняя Англия, острова… Лично я считаю, что такого просто не могло быть.

Карл Великий и король Артур отдыхают — Властитель (так они называли его, подумать только, ни имени, ни прозвища, одна должность, и все!) их с запасом переплюнул. Вообще, если верить легендам, изобилие его деяний просто не поддается учету… и здравому смыслу. Сама посуди, у него, бедолаги, было более двух десятков жен, под свою руку он заграбастал огромные территории, знал, будто бы, все на тот момент действующие языки, свободно общался с духами предков, читал мысли…

Можно сказать, не ел, не пил, не спал, а только завоевывал, укреплял, упрочивал и удерживал. Дипломатические таланты при такой жизни нужны недюжинные… как и еще множество самых разных качеств. Есть два «но». Наследник у него, почему-то, был всего один — и это при тогдашней женской плодовитости! И еще: с определенного периода его держава начала как-то сама собою распадаться, разваливаться и расклеиваться. Безо всякой — заметь! — посторонней помощи. В одной летописи глухо поминается какое-то чудо с участием Королевского камня, но это все, что есть недосказанного. В остальном Властитель безупречен от и до — не подкопаешься.

— А что говорит Наблюдатель?

— А Наблюдатель вообще не хочет больше выполнять свои профессиональные обязанности, — шеф досадливо поморщился, — Это к нашему с тобой давнему разговору о том, что каждому — свое. Отправили мы туда девицу, вроде тебя, смышленую и симпатичную… и уже через пару месяцев она прислала сообщение, что, видите ли, не желает больше трудиться на ниве исторических исследований, а желает отдаться в жены какому-никакому лорду, и с ним прожить в любви и согласии, что ей отмерено. С меня наверху едва шкуру не сняли, сама понимаешь. При этом неясно, с чего ее так переклинило: когда отправляли, все тесты она прошла совершенно благополучно. А вот поди ж ты… психология.

— Насчет меня можете не волноваться, — не сдержалась я, — Понимаю, в чей огород все ваши камни. Но мне и даром не нужен еще один межвременной роман — хватит с меня, честно скажу.

Шеф моментально сменил досаду на широкую улыбку:

— Не зарекайся, дорогая. Ты, помнится, сама говорила, что прошлое так и норовит подсунуть тебе что-нибудь необычное.

— Так то необычное. А что может быть обыкновеннее романа, пусть и между обитателями двух различных эпох?

Шеф заулыбался еще шире, и как никогда походил на чеширского кота.

— Никогда не говори «никогда», дорогая. Даже если это слово кажется тебе единственно верным. Все меняется.

— Не все, — упрямилась я, — Есть вещи, ситуации и категории сознания, которые…

— Считают неизменными, — с понимающей улыбкой закончил шеф, — Они тоже меняются. Просто «неизменное» меняется медленно, почти незаметно. Но тоже меняется, поверь на слово своему старому и мудрому начальнику.

— Ну ладно, убедили, — у меня оставался только один шанс с честью выйти из ситуации, — Могу я взглянуть на безответственную персону Наблюдательницы?

— Вот, пожалуйста, — шеф достал из папки фотографию, — Как тебе это легкомысленное существо?

Я с интересом осмотрела девицу, в которой профессиональный долг пасовал перед невнятной скороговоркой покуда неведомых мне бытовых причин. Наверняка неуважительных причин, как я считала.

Надо отдать должное, она была хороша. Пепельные локоны, голубые глаза, и тонкий шрам на правой скуле, чуть заметный, только добавляющий ей шарма. Должно быть, подумала я, от поклонников нет отбоя, вот ей и показалось, что именно там, в глубине веков, все они испытывают настоящие чувства, а не жалкую смесь из похоти и боязни одиночества. Она, видно, так прижилась на плодородной романтической почве, что сама не заметила, как перестала считать домом наши странные и противоречивые времена.

— Какой типаж подходящий, — не удержалась я от комментария, — Настоящая саксонка, мечта проклятых норманнских оккупантов.

Шеф только уныло кивнул. Девушка оказалась даже слишком подходящей для той действительности, в которую попала. И легко разрушила вполне рабочий план, где ей назначалась главная роль.

— Ну ладно, — перешла я к делу, — А от меня что требуется?

Шеф поскреб подбородок.

— Изучить, — наконец выдал он, — Изучить и выяснить обстоятельства столь насыщенной биографии.

— У всех у нас насыщенные биографии, — откликнулась я, — Может, потомкам тоже покажется, что мы не могли всего этого успеть…

* * *

Отпущенные на подготовку дни миновали с третьей космической скоростью, и я оказалась на бескрайних просторах Средневековой Европы. Там мог бы разместиться целый легион подобных гостей — так много в ней оставалось еще свободного места.

Долгие дни, пока мы ехали на северо-запад, я посвятила размышлениям о пространстве в человеческой жизни. Мои современники — хотели того или нет, — были пожизненно заперты на полуживой планете в тесной толпе себе подобных. Скрашивала их существование разве лишь иллюзия скорости передвижения, иллюзия, которая, в сущности, мало что меняла.

Наш обширный караван двигался так неспешно и величественно, будто мы вообще не собирались никуда попасть. В прежние времена я бы уже сто раз вышла из себя от такого медленного развития событий. Однако теперь даже получала удовольствие от черепашьих темпов передвижения. К тому же, плотность народонаселения вокруг нас неуклонно стремилась к нулю. Изредка встречаемые поселения по величине можно было примерно разделить на три категории: претендующие на роль городов, похожие на деревни и просто малые скопления человеческих жилищ.

Раздвоение личности, посещавшее меня и раньше, снова поселилось в голове. Я проживала первые дни в новой эпохе, и в то же время как будто наблюдала за собой со стороны. Благородная дама в тяжелом плаще существовала вполне самостоятельно. Она, а не я, терпеливо сносила неудобства походных ночлегов, ела полусырое мясо и черствый хлеб, запивая их разбавленным вином, легко вскакивала на лошадь (мужское седло оказалось гораздо удобнее дамского), и ехала туда, куда ей указывали путь.

Экс-Наблюдательница мне обрадовалась.

— Слава богу, догадались прислать женщину, — констатировала она, встретив меня в условном месте, — Я-то думала, прибудет какой-нибудь авторитетный пень, и примется пилить меня денно и нощно на предмет профессионального долга.

Я моментально развеселилась:

— А если я начну тебя пилить? Думаешь, не умею?

— Не умеешь, — быстро ответила она, смеривая меня внимательным взглядом, — Такие как ты никогда и никого не пилят. Если что, они просто сразу убивают.

На эту лестную оценку возразить было совершенно нечего. Имидж кровожадной особы мог пригодиться в будущем, и я на всякий случай с усмешкой кивнула.

Между прочим, моя гипотетическая свирепость ничуть не отпугнула Марго — так ее на самом деле звали. Она была великой мастерицей задавать «детские вопросы», на которые, в зависимости от крепости нервной системы, следовало оскорбиться, или отвечать с той же прямотой, с какой они задавались.

— Скажи честно, — любопытствовала она, к примеру, — что ты чувствуешь, каждый раз возвращаясь назад?

Я только печально улыбалась. Вряд ли я смогла бы доходчиво объяснить хоть половину своих ощущений. Но, может, полезно было произнести их вслух:

— Не знаю. Иногда мне кажется, что в прошлом осталась часть меня, жизненно важная часть. И обойтись без нее — все равно, что научиться жить без руки или ноги. А иногда я думаю, что каждый раз вместо меня домой возвращается кто-то другой, на вид в точности, как я, но абсолютно другой изнутри. И это тоже, наверно, правда.

— И что… ты всякий раз находишь в прошлом то, что ожидаешь найти? Никаких сюрпризов, ничего… такого?

— Наоборот. Я всякий раз нахожу в прошлом нечто, чего вовсе не ожидала встретить. Что-нибудь, вдребезги разбивающее ожидания от мира, в который попадаю. Следует твердо помнить, что на самом деле все не таково, каким кажется из нашей реальности, дорогая. Все вообще не таково, каким кажется сначала.

— И как же ты… находишь свой путь?

— Путь? Я бы сказала — узкие тропинки. И у каждого они — свои.

— Как ты считаешь, я поступаю правильно? — осведомлялась она на привале, перед тем, как заснуть.

— Нечего лезть на рожон. Тогда ты имеешь отличные шансы прожить в этой эпохе длинную содержательную жизнь, и мирно почить на руках у десятка внуков…

— Все дело в том, что я, — Марго ткнула себя в грудь, — не хочу умирать от старости. Я хочу умереть от любви. Или от ненависти… все равно.

Мне нечего было ответить ей. Встав однажды перед подобным выбором, я выбрала просто жизнь, о чем впоследствии не раз горько пожалела.

Глядя на почти идеальную адаптацию несостоявшейся Наблюдательницы в Средних веках, не верилось, что ею двигало одно желание переменить обстановку. На мой взгляд, была еще какая-то причина. Чуть позже оказалось, интуиция меня не подвела.

— Между прочим, — заговорщически улыбаясь, добавила Марго, — у меня есть тут одно дело… Ну, может, не лично мое, но оно меня касается.

Боже мой, опять загадки! Я бы полжизни отдала за то, чтобы никогда больше не разгадывать ничьих тайн. Но тайны были другого мнения: они преследовали меня с тупой настойчивостью, и слишком часто достигали своего.

— Что за дело? — спросила я, примиряясь с действительностью.

Марго приняла вовсе таинственный вид и шепотом объявила:

— Здесь произошло убийство.

— Эка невидаль! — я пожала плечами, — Да здесь их произошли тысячи — ты-то, как специалист, должна знать.

— Но именно это осталось нераскрытым.

— И кого убили? — я вела диалог совершенно автоматически, почти не задумываясь о том, что говорю.

Мне было неинтересно, что за кровавые трагедии таило Средневековье: я и без того повидала их предостаточно. У Марго, как видно, детективные хитросплетения еще вызывали живое любопытство. На минуту мне показалось, что она произнесет «элементарно, Ватсон!», но она выдала другое:

— Моих родителей.

— Что ты сказала? — заинтересовалась я.

Может, эта девица просто сумасшедшая, раз ей показалось, что посреди Средневековой Англии прикончили ее папашу и мамашу? Тогда — чего проще! — я сдам ее с рук на руки специалистам, а сама примусь за дела, которые, судя по всему, ее вовсе не занимают.

— Родителей, — убежденно продолжала Марго, — И убийцу не нашли. Странная история… Я говорила с одним монахом, так он рассказал мне, что не осталось никаких следов. Вообще ничего, представляешь?

— Нет, — я и в самом деле не могла представить, чтобы от чего-то не осталось никаких следов. Разве что следов не отыскали, но это, как говорится, уже совсем другая история.

Марго между тем так разошлась, что схватила меня за рукав и подергала, стремясь удержать мое внимание.

— Ты должна мне помочь, — объявила она, — Мне нужен чей-нибудь свежий взгляд. Мы направляемся в Скай-Холл, как раз там все и произошло. Когда доберемся туда, нужно держать ушки на макушке. Глядишь, и заметим что-нибудь необычное.

Мне страшно захотелось охладить ее пыл.

— Сколько лет прошло? — вопрос прозвучал так равнодушно, что я сама забеспокоилась, не обидела ли новую подругу.

Беспокойство оказалось напрасным: она не слышала ничего, кроме собственных слов.

— Много, — отмахнулась она, — тринадцать. Неплохое число, чтобы преступник получил по заслугам, как ты думаешь?

Оставался последний способ отвратить ее от задуманного предприятия.

— Ты совершенно уверена, что твои… родственники — невинные жертвы? Здесь так развита самооборона, что упреждающие удары считаются в порядке вещей. Может, кто-то просто нанес удар первым?

Спорила я с ней больше по привычке. По-своему она была права в стремлении довести до конца то, что не могла закончить малышка Ариана по причине ранней погибели.

Хотела она того или нет, но эпоха накладывала на нас свой отпечаток, метила невидимым клеймом. И мы заранее готовы были пустить корни, обрасти бытовыми подробностями, привязанностями, долгами и должниками, и с большим трудом разорвать все эти связи, когда придет срок. Тут на первый план выходило умение не позабыть, кто ты на самом деле. И экс-Наблюдательнице еще только предстояло его обрести.

— Может быть, — упрямо заявила Марго, — Может быть, и виновные. Но все равно жертвы. Я должна сделать, что смогу. А ты должна мне помочь.

— Не будем спорить, — примирительно предложила я, совладав с желанием просто послать ее подальше вместе со всеми секретами, — Вернемся к разговору, когда доберемся до места.

Как-то на рассвете я проснулась от неясного шума. Наша охрана бесшумно перемещалась вокруг лагеря, по совершенно неясным причинам.

— Чего они засуетились? — спросила я у Марго, сонно приподнимающейся на постели рядом.

— На нас напали, — равнодушно ответила она, выпятив нижнюю губу, — В этих местах завелась какая-то шайка бандитов, сейчас их убьют, и мы сможем ехать дальше.

Через четверть часа я поняла, что ее слова буквально отражали реальность. Наша охрана поучаствовала не в стычке с равным противником, а именно в убийстве. Грязные мужички в немыслимых серо-бурых отрепьях погибли так быстро и глупо, что, пожалуй, и сами не успели этого понять. Воины скрутили их во мгновение ока, а скрутив, перерезали глотки, будто баранам. Никогда до сей поры я не видела такого фонтана крови, от него земля вокруг стала бурой, и в траве затерялись зловещие темные ручейки.

— Почему у тебя такое лицо? — скептически протянула Марго, — Ты разве впервые видишь смерть?

— Такую — впервые, — ответила я, с трудом отводя глаза от мрачного зрелища.

Полное презрение к смерти с обеих сторон так меня заинтриговало, что остаток дня я готовилась умереть — столь же просто и естественно, как это проделали «работники ножа и топора». Всякое могло случиться в такие жестокие времена.

— Здесь смерть — разрешение любой проблемы, а не окончание жизни. Не трагическое, а закономерное событие, — назидательно заметила Марго ближе к вечеру, в ответ на мои молчаливые терзания.

— И ты собираешься так же разрешить проблему, что досталась тебе по наследству?

Она решительно сдвинула аккуратные бровки.

— Я даже готова заплатить жизнью за восстановление справедливости. Есть такая старинная поговорка: «Если собрался мстить, вырой сразу две могилы». Конечно, лучше бы мне уцелеть, но… Это уж как повезет.

На ее странные речи я могла только задумчиво кивнуть, очень надеясь, что сумею избежать проблем, требующих столь кардинальных решений.