Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании

Екатерина Коути, 2013

Действие романа разворачивается в конце 19-го века, в эпоху небывалого технического прогресса и викторианской чопорности. Хотя по Англии уже проносятся поезда, а электричество вскоре вытеснит тусклые газовые фонари, англичане по-прежнему стыдятся произнести слово «панталоны». Но главный герой, англичанин Уолтер Стивенс, верит, что где-то там, в загадочной Трансильвании, должен быть другой, странный мир, где обитают вампиры. Да-да, те самые вампиры, которые превращаются в летучих мышей, не отражаются в зеркале и больше всего боятся чеснока. Чтобы отыскать их, Уолтер отправляется в долгое путешествие. Очутившись в трансильванской деревушке, он не может поверить своему счастью. На скале действительно стоит древний замок Лютценземмерн. В его стенах обитает зловещий граф, его красавица-дочь Гизела и их служанка, веселая и практичная Эвике. Уолтер решает, что наконец-то отыскал вампиров, и мечтает хоть одним глазком заглянуть в замок. Получить приглашение ему помогает чудаковатый ученый Леонард Штайнберг. Далее начинаются такие удивительные приключения, что авторы мистического романа «Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании» получили признание и любовь в Интернете, победив в конкурсе «Премия Трансильвания». Новая книга известных авторов-историков эпохи викторианской Англии – Кати Коути и Кэрри Гринберг!

Глава 4

Перед новой вылазкой в деревню Уолтер спустился в кухню, где Эвике сидела у едва теплившегося очага, накручивая волосы на папильотки. При виде гостя она встрепенулась и протянула ему корзину, а так же список продуктов, в котором значилось следующее:

1. Хлеп.

2. Свечы.

3. Зупной парашок.

Последний пункт на некоторое время ввел юношу в ступор. Вот ведь как тщательно упыри готовятся к Балу!

— А деньги? — спросил англичанин.

— С деньгами любой дурак купит, — хитро подмигнула горничная, но прочитав ужас в его глазах, добавила. — Попросите в долг.

Уолтер облегченно вздохнул. Начинать день с воровства как — то не хотелось.

Ранним утром лес был не так страшен, как ночью, и уже не казался сплошной непроглядной массой, густой, полной пугающих звуков, словно квинтэссенция всех кошмаров. Горный воздух не успел нагреться и как следует пропитаться запахом хвои, но уже кружил голову подобно разбавленному вину. Дорогу впереди заволокло дымкой, которая понемногу начинала рассеиваться. Серые, поросшие мхом скалы взмывали ввысь, и деревья, воодушевленные их примером, тоже тянулись изо всех сил, ловя лучи восходящего солнца. Дорогу со всех сторон обступали заросли папоротников. Ярко-зеленые и узорчатые, они колыхались, как хвосты диковинных птиц, а рядом пестрели цветы — и колокольчики, и пушистая желтая горечавка, и водосбор, похожий на падающую комету. На листьях растений еще сверкали капли росы, словно сама природа разбросала по траве осколки зеркал в насмешку над обитателями замка.

Вскоре юноша разглядел и деревню, казавшуюся игрушечной с такого расстояния. Виднелись беленые известью дома, кое-где крытые черепицей, но все больше соломой. За околицей начинались поля, издали напоминавшие латанное-перелатанное одеяло, а поодаль махала крыльями ветряная мельница, силясь оторваться от бренной земли. Уолтер не мог пропустить и сельскую церковь, с зеленой крышей и невысокой колокольней со шпилем. Нужно заскочить туда за святой водой, решил англичанин. Как бы он сам ни относился к католической вере, но вампиры ее уважали.

Через час он спустился в деревню, где утренняя суматоха уже успела поутихнуть, мужчины отправились кто на поле, кто в колбасный цех, женщины хлопотали по хозяйству. Уолтер прогулялся по улице, разглядывая аккуратные домики, окруженные невысокими каменными заборами или плетнем, увитым вьюнком. Собаки встречали чужака меланхоличным лаем. Подсолнухи склоняли перед ним тяжелые головы. Сливы, которые росли возле каждого дома, похвалялись темно-сизыми плодами, так и подначивая нарушить восьмую заповедь. Стены домов были украшены сушеными тыквами-горлянками и связками пылающей паприки, любимой приправы в здешних краях. Бытовало мнение, что именно острая пища служит причиной кошмаров, но — как англичанин уже успел убедиться! — вампиры и специи относились к раздельным сферам, никак друг с другом не соприкасавшимся. Было между ними лишь одно сходство — и то, и другое вполне реально.

Сначала Уолтер направился к колодцу, где собирались местные Ревекки. Колодец в деревне — это место общественного значения, эквивалент светского салона. Где еще узнать свежие сплетни, как ни здесь? Увы, языковой барьер вырос перед Уолтером неприступной стеной. На местном диалекте он мог оперировать лишь такими базовыми терминами как «вурдалаки», «яремная вена», «кровь», «чеснок», и «без паприки, пожалуйста». Кроме того, стоило этнографу появиться на горизонте, как селянки разразились устным народным творчеством. Уолтер стал духовно богаче на несколько песен, но ничего нового про Берту Штайнберг так и не узнал.

Следующей остановкой стал трактир «Свинья и Бисер». В столь раннее время суток он был относительно пуст, за исключением двух пьянчуг, которые еще со вчерашнего вечера мирно дремали под столом. Позевывая, служанка Бригитта уже начала наводить чистоту, для коих целей плеснула на пол воды из ведра и тряпкой размазывала грязь направо и налево, направо и налево. На стойке серой мохнатой лужицей растеклась трактирная кошка. При виде Уолтера она открыла янтарный глаз, но не сочла юношу достойным августейшего внимания и снова погрузилась в сон. Даже мухи бились о стекло нерадиво.

Габор Добош стоял за стойкой и, вооружившись клещами, выпрямлял ржавые гвозди, которыми была утыкана увесистая дубина, применявшаяся в трактире с той же целью, с какой в Св. Кунигунде использовали лауданум. Дубина представляла собой разновидность колыбельной. Очень мощной колыбельной. Такой, от которой поутру просыпаешься с дикой головной болью. Впрочем, завсегдатаи «Свиньи» и так просыпались с головной болью, так не все ли равно, что стало ее причиной — излишек сливовицы или превентивный удар по затылку. Дубина была не единственным оружием в трактире. Возле полки, уставленной пузатыми бутылками, висел зазубренный меч, доставшийся Габору от какого-то деда с бесконечным числом «пра». Меч еще ни разу не снимали со стены, но одного многозначительного взгляда на него хватало, чтобы утихомирить самую буйную попойку.

— Ого, да у нас первый посетитель! Ранехонько пожаловали, сударь, — и трактирщик почтительно поклонился гостю. Его отношение к неведомой Англии значительно потеплело. Страна, чьи граждане заявляются в кабак рано поутру, и которая при этом продолжает функционировать, достойна уважения.

Юноша откашлялся.

— Чудесная погода стоит, вы не находите? Очень… погожая. И ветерок такой приятный, такой… юго-западный, — трактирщик насупился. — Как проходит сенокос? Хорошо ли уродились фрукты? — трактирщик потянулся к дубине. — Все ли благополучно в вашем заведении? Надеюсь, оно приносит доход.

— Не жалуемся. Если вы насчет налогов, так они давно уплачены.

На всякий случай Габор подхватил дубину, а Бригитта выпрямилась и уперла руки в бока.

— Где Берта Штайнберг? — сдался Уолтер. — Знаете?

— Как не знать, — расслабился трактирщик. — Гостит у тетки в Гамбурге.

— Герр Леонард, поди, всей деревне уши прожужжал, что она туда поехала за обновкой. Будто мало ей! Никогда ведь одно платье два раза не наденет. Но оно и понятно, коли в ее платьях микробы заводятся! — служанка доверительно подмигнула Уолтеру. — Они там по всему дому расплодились. Просто спасу нет. Куда герр Леонард не сунется со своим мелкоскопом, так всюду их находит. Сдается мне, он их на себе и таскает. Вроде благородный господин, а вшей своих повывести не может!

Уолтер достал любимый блокнот и приготовился записывать показания.

— Опишите мне фройляйн Штайнберг. Какого цвета у нее волосы?

— Кто ж их разберет? Она все время шляпки носит.

— Глаза?

— Полно, сударь, станем мы ей в глаза-то заглядывать! — Габор развел руками. — Мы свое место знаем. Негоже таращится на такую даму.

— Высока ли ростом?

— Да не то чтобы и высока, но и не слишком низкая.

— Если сравнивать с фройляйн Гизелой, она была бы выше или ниже?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Никто из наших не видывал, чтоб они с ее милостью рядышком стояли. Люто друг друга ненавидят. Как говорится, две кошки в одном мешке не улежатся.

— Она красива?

— Виконтесса, что ли?

— Да нет же! — сомневаться в красоте Гизелы мог лишь отъявленный кощун. — Берта Штайнберг.

— Не очень, — честно признался трактирщик.

Уолтер имел некоторое представление о местных эстетических стандартах. «Некрасивая девушка» — растяжимое понятие, куда входило все от «страшнее эпидемии оспы» до «слишком хрупкая, чтобы поднять теленка одной рукой».

— Но на что ей красота, с такими-то деньжищами? — бросила Бригитта, возвращаясь к работе. — Небось и так замуж позовут.

…Или уже позвали? А это мысль! Веревочная лестница, спущенная с балкона, побег в темноте, тайное венчание в маленькой часовне…

— Было ли у нее романтическое увлечение? — пробормотал Уолтер, конфузясь задавать такой приватный вопрос.

— Чиво?

— Она влюблялась в кого-нибудь?

— Ась?

— Парень, говорю, у нее был?

— Женихалась, что ли, с кем на стороне? — Габор еще раз снизил стилистическую планку. — О том мне неведомо.

— А может, и было чего, да мы все пропустили! — опять встряла служанка. — Она часто гуляет одна-одинешенька, может, на свиданки к кому бегает.

— Где она любит гулять?

— Да все больше вокруг замка, то в лес сунется, то по горам лазает. Нехорошо это, все ж она не из простых. Дама должна в гостиной сидеть и носу наружу не казать, а ей все неймется, — тут хозяин строго взглянул на девушку, и она поспешила сменить тему. — Зато какие у нее платья, любо-дорого глядеть! И атласы, и бархаты! А на одном платье такой длинный шлейф, что она как пройдет по улице, после уже и подметать не нужно!

Больше Уолтер ничего от этой парочки не добился. Устав разговаривать с пустотой, он ушел, оставив корзину, которую Бригитта любезно пообещала наполнить продуктами из списка.

Сам Уолтер не удержался и все-таки сунулся к бакалейщику с теми же вопросами. Но ни сам торговец, ни его покупатели так и не сообщили про Берту ничего вразумительного. Они в деталях описывали ее платья, а про саму девушку — ни слова. Как будто она была лишь механизмом для перемещения костюмов в пространстве. Неужели Берта Штайнберг настолько невзрачна? Тут Уолтер вспомнил Леонарда, с его бледным, невыразительным лицом, и этот вариант уже не казался странным.

Сейчас юноша стоял у двери сельской церкви, не решаясь войти. О католичестве он судил в основном по рассказам дедушки. Когда Джебедайя Стивенс заводил речь про ирландцев, этих чертовых папистов, то так брызгал слюной, что те, кто сидел за другим концом стола, украдкой вытирались салфетками, а те, кто поближе — и вовсе прятали головы под скатерть.

Другим источником информации о папистах была книжка в черном переплете, которую Уолтеру подарили на совершеннолетие хихикающие кузены. Книга называлась «Шепот в келье, или Веселые флагеллянтки» и была проиллюстрирована щедро, от души. Женщины на картинках явно были монахинями, ибо волосы их прикрывали платки. Собственно, этим и ограничивалась вся одежда. Любовь к ближнему своему стала их главным принципом и все двести страниц они воплощали его в жизнь различными способами. В который раз Уолтер подумал, что веселье прошло мимо Англии.

Рано или поздно боязнь вампиров пересилила недоверие к чужой религии, и Уолтер проскользнул в церковь, озираясь по сторонам. К его разочарованию, идолов, вымазанных жертвенной кровью, здесь не оказалось. Лишь белые стены с изображениями остановок Крестного Пути, алтарь, да потемневшая от времени статуя Девы Марии, с четками в протянутой руке. У ног статуи полыхал венок из багряных и желтых хризантем.

Было здесь пусто и тихо. Уолтер присел на край скамейки, надеясь, что рано или поздно сюда заглянет священник, но прошло несколько минут, а он и не думал появляться. От нетерпения юноша начал барабанить по дереву костяшками пальцев, но одернул себя. В церкви нельзя свистеть, вертеться, и вообще вести себя безобразно. В церкви должно молиться, искренне и горячо. Но еще в детстве у Уолтера начались с этим проблемы. Он старался лишний раз не привлекать к себе внимание небес, а то вдруг там сочтут, что его молитвы недостаточно искренние — второсортные, в общем. И решат его наказать. А поскольку у Господа Бога все-таки возможностей побольше, чем у мистера Риверса, директора школы, одной тростью Он не ограничится.

Но сейчас, пожалуй, и правда, следовало помолиться, чтобы скоротать время. Другое дело, что Уолтер прогуливал уроки латыни, а католический Бог вряд ли станет разговаривать с таким невеждой. Но все-таки он бросил пробный камень.

— Господь, помоги мне отыскать Берту Штайнберг. Если тебя не затруднит, конечно. А если затруднит — то ничего, я сам как — нибудь. В любом случае спасибо, — он порылся в памяти в поисках чего-нибудь латинского, — …эээ… Vale!

Так прошел еще час. Веки Уолтера налились тяжестью, и он уже не помнил, как сполз на скамью и задремал. Проснулся он лишь, когда кто-то сильно встряхнул его за плечо.

— Да как вам не стыдно, молодой человек! Здесь храм Божий, а не ночлежка. Нет, я еще понимаю, если во время проповеди, но чтоб так! Ни с того, ни с сего!

Встрепанный, юноша вскочил и увидел, что над ним склонился старик, поднеся свечу так близко к его лицу, что на щеку Уолтеру капнул горячий воск. Загорелое лицо священника было таким морщинистым, что напоминало печеное яблоко с богатой мимикой.

Священник кивком указал на дверь. Уолтер, моргая, вышел за ним на крыльцо.

— Я отец Штефан, настоятель церкви, — старик протянул ему руку ладонью вниз и Уолтер, не зная, что в таких случаях предписывает этикет, осторожно потряс его за пальцы. Священнику это почему-то не понравилось.

— А вы кто будете?

— Уолтер Стивенс.

— Значит, вы тот самый этнограф, что взбаламутил всю деревню. А почему, позвольте спросить, я не видел вас на службе?

— Потому что меня там не было, — Уолтер предложил самый логичный вариант.

— А сейчас зачем пожаловали?

— Мне нужна освященная вода и освященное масло, — он хотел было добавить про освященный чеснок и святые колья, но смолчал.

— Для чего вам святая вода? — допытывался священнослужитель, явно обучавшийся у иезуитов.

— Эмм… я ее коллекционирую. Образцы из разных мест.

Священник посмотрел в ту сторону, где на утесе возвышался замок, и перевел взгляд на Уолтера.

— Сосуды для воды найдутся? — бросил он.

Англичанин вынул из карманов несколько флакончиков из-под духов, которые взял в бессрочный заем у сестер, и отец Штефан поморщился, глядя на фарфор, разрисованный золотыми розами.

— Что ж, и это сгодится. Подождите здесь.

Он надолго исчез в церкви, но когда вернулся, все флаконы были наполнены водой, а один — маслом.

— Сколько я вам должен?

— Христа с кнутом на вас нет! Стану я брать за такое деньги! Хотя вы и правда кое-что мне должны, — лицо его посерьезнело, — вы должны беречь себя. А еще вы должны уехать как можно скорее. Слышите? Возвращайтесь в замок поутру, собирайте вещи и прочь отсюда! Заночуете у меня, а сейчас попрошу вас со мной отужинать.

Домик священника находился буквально в двух шагах. Отец Штефан проводил Уолтера в столовую, где служанка, носившая подходящее имя Марта, проворно накрыла на стол, не забывая надрывно причитать. Знай она раньше про визит иностранца, приготовила бы настоящий гуляш, а не эти объедки, которые только для цыган и годятся! Но Уолтер уже истекал слюной, созерцая капустный рулет, жареную картошку с луком и шкварками, а на закуску — маринованные перцы и маленькие острые колбаски. «Марта сама готовит колбасу», — изрек отец Штефан с таким важным видом, будто это было политическим заявлением. Грохоча сапогами, Марта убежала на кухню, испечь яблок на десерт, священник же прочел короткую молитву и осенил себя крестным знамением. Уолтер торопливо проделал то же самое, стараясь не думать про дедушку, который рвет и мечет облака в раю.

— Вы уж простите старика, что я давеча так сорвался, — попросил отец Штефан, откидываясь на спинку стула. — Но я уповал, что увижу вас на службе. Убыло моего стада, ох, убыло! С прошлого года я лишился нескольких прихожан, и каких!

— А фто проижофло в профлом году? — спросил Уолтер с набитым ртом.

— А в прошлом году, молодой человек, в наших краях стало меньше людей. Зато прибавилось вампиров.

Пока Уолтер, согнувшись над столом, пытался прокашляться, хозяин охаживал его кулаком по спине. Но лицо юноши стремительно краснело. Лишь когда священник, ухмыльнувшись, предложил провести обряд соборования, Уолтеру удалось взять себя в руки.

— Вампиров, вы сказали? — прохрипел англичанин.

— Их самых. Это ж надо до такого додуматься — и самим овампириться, и хорошую, благополучную семью в свои игры втравить. Совсем нечисть распоясалась! Решила устроить танцульки в замке! Нет, это ж надо наглость иметь! Прямо у меня под носом.

— Разве в деревне про это не знают?

— Да знают, конечно. Но раз уж вы пришли за святой водой, я могу сделать вывод, что вы знакомы с нашим главным вампиром? С их вожаком?

— Д-да. В некотором роде.

— В таком случае вам понятно, почему никто не хочет переходить ему дорожку.

— А вы, отец Штефан, так и будете сидеть, сложа руки?

— Что я могу? Созвать крестовый поход, телеграфировать в инквизицию? Прошло то времечко. Теперь никто в цивилизованном мире не верит в нечисть, и она этим пользуется. Вполне успешно, надо заметить.

Уолтер все никак не мог прийти в себя. Подумать только, он разговаривает про вампиров, и так запросто, за ужином! И его собеседник облачен в сутану, а не в смирительную рубашку. Возможно, священник не только в вампирах разбирается?

— Отец Штефан, вы знаете Берту Штайнберг? Ту, которая пропала?

— Знал, — поправил его священник. — Берта исповедовалась у меня пару раз, хотя она из тех девиц, которых нужно колотушками в исповедальню загонять. Из современных девиц, иными словами. Впрочем, она не так уж плоха. Правда, порок глубоко укоренился в ее душе, но кто из нас безгрешен?

— Она порочна? — спросил Уолтер, почему-то вспоминая «Веселых флагеллянток».

— Скорее испорчена. Во всем виновато ее дрянное воспитание. С детства ей дозволялось абсолютно все. Стоило пальцем ткнуть — и желаемое подносят на золотом блюде. Вытяни руку — и звезда упадет в ладонь. Она шла по жизни, как нож по мягкому маслу, не встречая сопротивления, не работая локтями. А когда набрела на нечто такое, что уже не упакуешь в подарочную бумагу, ее отчаянию не было предела. Я давал ей советы, но ничего не помогло. В конце концов, она приняла правильное решение, — отец Штефан опустил голову. — Жаль ее. Несмотря ни на что, она была славной девочкой.

— Была? — ужасная догадка пронзила мозг и раскатилась по нервам, заставив юношу содрогнуться. — Вы думаете, что она уже мертва?

— Мертва, молодой человек? Ну конечно, она мертва!

— И ее смерть связана с вампирами?

— С кем еще, — отец Штефан равнодушно пожал плечами, словно повторял избитую истину.

— И вы так спокойно это говорите? Неужели все уже знают?

— Разумеется.

— И… и фройляйн Гизела?!

— Уж они-то с графом узнали в первую очередь.

В голову ворвался вихрь, закрутил и разбросал по сторонам и без того нестройные мысли. Берта мертва? Ее убили вампиры? Но зачем тогда Гизела послала его на поиски? Неужели чтобы отвести от себя подозрение? Чтобы отвлечь его, сбить со следа? Ну да! Пока он будет искать Берту, она сама…

Уолтер отбросил салфетку.

— Я должен идти!

— А как же яблоки?

— Отец Штефан, ну какие яблоки?! Не до яблочек теперь! Я должен срочно поговорить с Леонардом!

Священник тоже вскочил.

— Не вздумайте, молодой человек! Постойте! Да не ввязывайтесь вы во все это!

Отмахнувшись от криков, Уолтер сломя голову выбежал из столовой, и уже через пару секунд хлопнула входная дверь. Старик побежал вдогонку, но за молодежью, перепуганной и оттого вдвойне резвой, ему было не угнаться.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, — вполголоса произнес священник и перекрестил удаляющийся силуэт. — Господи, пусть он хотя бы просто погибнет.

* * *

Тяжело дыша, Уолтер остановился у забора из металлических прутьев. За ним лежал особняк Штайнбергов, где в этот момент происходила кровавая фантасмагория. Найти его было несложно, потому что сюда вела единственная мощеная дорога, но о том, чтобы постучаться в ворота, не могло быть и речи. В борьбе с вампирами главное внезапность.

Никогда прежде Уолтеру не случалось перелезать через заборы. Если однокашники отправлялись грабить яблоневый сад, его оставляли на карауле. К счастью, прутья забора были в изобилии украшены чугунными розами и лилиями, есть за что зацепиться. Чувствуя себя настоящий Диком Терпином, легендарным разбойником с большой дороги, он полез на забор. Добравшись до самого верха, юноша перекинул через ограду ногу, намереваясь тем же манером сползти вниз, но потерял равновесие и рухнул в темноту.

Мало кто из домохозяев оставляет у забора перину, чтобы злоумышленникам было мягче падать. Так произошло и на этот раз. Тихо постанывая, Уолтер поднялся не четвереньки. Кости, кажется, целы — и на том спасибо. Хорошо хоть глаза не выколол! Руки были не в лучшем виде, а на левой ладони кровоточил глубокий порез. Уолтер достал носовой платок и кое-как перевязал рану, от всей души надеясь, что вампирша, которая сейчас рыщет впотьмах, не учуяла его кровь.

Закончив с первой помощью себе пострадавшему, Уолтер оглядел костюм и огорченно присвистнул. Сюртук утыкан шипами, одна штанина распорота от колена вниз, да и манжеты имели вид, уныние наводящий. Любой бродяга захотел бы с ним побрататься, зато человек приличный перешел бы на другую сторону дороги. Черт же дернул Штайнбергов посадить шиповник у самого забора!

Но то, что он увидел дальше, заставило Уолтера поверить, что именно демоны вдохновляли столь странный ландшафтный дизайн.

За шиповником росли другие кусты, на которых уже завязались ягоды. Рядом висела табличка, гласившая «Боярышник (Crataegus monogyna)». Уолтер без труда прочел эти слова, потому что они были написаны флюоресцирующими буквами и повторены на всех европейских языках. Такая табличка была бы уместна в оранжерее, подле какого-нибудь кактуса, цветущего раз в столетие. Но в обычном саду, но рядом с заурядным боярышником? И тут, прямо у своих ног, он заметил растение c длинными зелеными стеблями, которые заканчивались фейерверком пушистых цветов. Уж его-то Уолтер успел опознать, прежде чем табличка сообщила «Чеснок (Allium sativum)». Юноша втянул воздух и учуял знакомый запах. Согласно фольклору, и шиповник, и боярышник, и чеснок, ставший притчей во языцех, отпугивают упырей. Похоже, Штайнберги создали у забора полосу препятствий.

Дом фабриканта являл собой огромный прямоугольник, созданный архитектором, который так и не вырос из детского увлечения аппликацией. Тот тут, то там были натыканы барельефы, горельефы и другие элементы декора с неизвестными Уолтеру названиями. Тучные ангелочки с одержимостью скалолазов карабкались по стенам. На карнизах горбились горгульи. Когда у Уолтера перестал дергаться глаз, гость поднялся по парадной лестнице — что было сродни восхождению на пирамиду — и робко постучал в дверь, которую сторожили два мраморных льва.

Перед ним возникла матрона в черном бомбазиновом платье с кружевным воротничком, скрепленном брошью из оникса. Серые глаза женщины недобро сверкали на одутловатом лице, губы были поджаты, а многоступенчатый подбородок плавно перетекал в массивную грудь. При виде посетителя экономка заколыхалась от негодования.

— Нищим не подаем.

— Вы не поняли! Мне нужно увидеться с Леонардом.

— У молодого господина неприемный день. Оставьте свою визитную карточку, — экономка ехидно улыбнулась, давая понять, что на такую цивилизованность она и не рассчитывает.

К счастью, за спиной Цербера появился Леонард и решительно распахнул перед Уолтером дверь.

— Еще какой п-приемный! Это же Уолтер Стивенс, мой друг из Англии! Как мило, что вы ко мне заглянули! Я так и знал, что штаммы наших микроорганизмов не оставят вас равнодушным! Вы свободны, фрау Бомме, — кивнул он экономке, но ее туфли пустили корни в паркете.

— Ваш отец велел докладывать, если в дом пожалуют незнакомцы. Пока герр Штайнберг не будет поставлен в известность, гостя я пропустить не могу.

Леонард автоматически поправил очки.

— Почему вы считаете, что ссориться со мной выгоднее, чем с моим отцом? Ведь я такой же, как он. У нас с ним одинаковый химический состав крови.

Уолтер в который раз подивился умению Леонарда изящно излагать свои мысли.

— Ваш отец ужасно разгневается, — сказала экономка, но уже без былой уверенности.

— Именно! Но я-то отделаюсь парой оплеух, а вам он может отказать от места, если сочтет, что вы увидели нечто не предназначенное для ваших глаз.

Некоторое время экономка переваривала услышанное. Затем ее губы медленно сложились в улыбку, которая забуксовала где — то в районе щек, так и не достигнув глаз. В глазах ее Уолтер по — прежнему отражался во всем своем ничтожестве.

— Угодно ли вашему гостю выпить чаю или кофе?

— И правда, Уолтер? — подхватил Леонард. — Или чего-нибудь покрепче? У нас отличный винный погреб. Там такая плесень растет, просто загляденье. А еще там есть вино, — добавил он снисходительно.

— Благодарю, но не сейчас, — пробормотал гость.

— А вам, герр Леонард? — поколебавшись, предложила экономка. — Принести… чего-нибудь?

— Я так и подавно ничего не буду. За мной, Уолтер! Простейшие нас заждались!

Молодые люди поднялись по лестнице, покрытой ковром с таким ворсом, что в нем вязли ноги, и почти полмили шли по коридору, лавируя между кадками с пальмами.

— Скажите, Леонард… — начал Уолтер.

— Может, перейдем на «ты»? Мы ведь дружим уже четыре дня. Так долго со мной еще никто не дружил!

— Хорошо. Скажи, герр Штайнберг жесток с тобой? — спросил англичанин, жалея нового друга.

— Отец бывает вспыльчивым, но главное не подворачиваться ему под горячую руку. Вернее, под холодную, — и Леонард улыбнулся лишь одному ему понятной шутке.

— И долго ты намерен сносить побои? Ты же взрослый человек! Уезжай и сам строй свою жизнь! — сказал Уолтер, чуть не добавив «как я».

— Не могу. Я его наследник и должен продолжать наше дело.

Уолтер посмотрел в сторону, силясь скрыть разочарование.

А Леонард не так уж простенек. Готов терпеть любые унижения, лишь бы в будущем заграбастать папашин капиталец. Ну и ну! Вот так семейка, один другому под стать!

Наконец они дошагали до кабинета молодого ученого. У двери Леонард улыбнулся, словно взрослый, который вот-вот пустит ребенка к рождественской елке, затем торжественно ее распахнул. Как только Уолтер вступил в комнату, на нос ему капнуло что-то липкое и теплое. Когда он поднял очи горе, то увидел на закопченном потолке зеленое желеобразное пятно. Так по описаниям выглядела эктоплазма.

— Это ничего, — засуетился Леонард, проталкивая его вперед. — П-просто неудачный эксперимент. Слишком долго на-а-гревал жидкость, вот она и… Но потолок уже чище процентов на восемьдесят!

Пресловутые 80 % эксперимента лежали на полу, и гостю пришлось встать на цыпочки, чтобы ни во что не вляпаться. Интуиция подсказывала, что эта штука питается ботинками.

По стенам кабинета тянулись стеллажи с фолиантами в скучных обложках, возле окна висели портреты Дарвина и Луи Пастера. То тут, то там стояли столы со спиртовками, колбами и пробирками. В некоторых сосудах что-то бурлило, и пар из них валил, прямо скажем, смрадный. Заглядевшись, Уолтер позабыл про коварное желе, которое не преминуло подставить ему подножку. Нога скользнула по ковру и, чтобы удержать равновесие, Уолтер схватился за край стола. От удара колбы подпрыгнули и зазвенели.

— Осторожнее! — не оборачиваясь, крикнул Леонард. Сейчас он колдовал над микроскопом, бормоча под нос латинские названия бактерий. Для непосвященных ушей они звучали как заклинания.

— Постараюсь.

Перевязанная ладонь начала саднить, а через серую от грязи ткань проступило темное пятно, которое все разрасталось. Надо же так неудачно стукнуться! Тут в его голову постучалась хорошая идея, одна из многих за сегодняшний день. Наверняка у Леонарда столько спирта, что хватит на гусарский полк. Будет чем очистить рану. Больно, конечно, но всё же лучше, чем гангрена.

— Леонард, не одолжишь мне немного спирта? — позвал юноша, снимая платок.

— Просто так будешь или с закуской?

— Да ну тебя! Мне нужно рану обработать.

Когда Леонард обернулся, Уолтер показал ему ладонь, где свежая кровь струилась по запекшейся. То была неплохая имитация сцены, произошедшей почти две тысячи лет назад, с той лишь разницей, что апостол Фома тогда не издал булькающий звук и не рухнул на колени, зажимая руками рот.

— С тобой все в порядке?!

— Нет, — слабо простонал Леонард.

— Что-то случилось?

— Меня тошнит.

— От меня, что ли? — сразу обиделся Уолтер.

— Не совсем. От вида твоей крови.

— Кровь как кровь. Не хуже, чем у других.

Леонард поднял на него измученные глаза с красными прожилками.

— Ты только не об-бижайся, ладно? Просто у меня гемофобия. Еще с детства. Не м-могу смотреть на человеческую кровь, — его тело сотряс спазм. — Она такая отвратительная! Там столько всего водится!

— Ну, хорошо, просто скажи, где спирт.

— Слева от микроскопа целая бутыль. В верхнем ящике стола найдешь вату и марлю. Поторопись, пожалуйста!

— Я мигом!

Отыскав все необходимое, Уолтер торопливо перевязал рану, а Леонард все это время сидел на полу, прикрывая лицо руками. Когда англичанин подошел к нему, он отодвинул указательный палец и воззрился на друга одним глазом.

— Все?

— Все.

— Уффф.

Леонард шумно выдохнул и поднялся на еще дрожащие ноги.

— Это уже в прошлом, — успокоил он себя. — Так, чем бы мне тебя занять? Вот, гляди!

Уолтер послушно склонился над микроскопом и увидел нечто зеленое, текучее, по форме напоминающее тапок с бахромой. Существо ползало по стеклу, при этом шевеля ресничками с видом заправской кокетки.

— Это мой свадебный подарок Гизеле. Еще неизвестный науке вид инфузории! Я назову ее Paramecium giselia. Мне кажется, эта инфузория на нее очень похожа!

— Чем?

— Ну, — задумался Леонард — Для начала, у Гизелы тоже есть ресницы.

Уолтер тихо простонал. Даже если Гизела и была безжалостной убийцей, она не заслужила, чтобы грядущие поколения сравнивали ее с ожившей слякотью.

Леонард ловким движением сменил стеклышко с образцом.

— А теперь посмотри сюда! — произнес он тоном шеф-повара, который представляет гурману блюдо из трюфелей. — Вот такой вольвокс я выловил в нашей запруде. Хорош, чертяка! И представь — тоже неизвестный в-вид! Давай изучать его вместе?

«Еще одно нестандартных размеров животное — и меня точно вывернет», — подумал Уолтер.

— Может, чуть позже посмотрим? Если честно, я пришел не за этим.

— Правда? — удивился Леонард. — А зачем тогда?

— Я должен кое-что у тебя спросить.

Главное его не напугать, поэтому мистер Стивенс решил пока что не сообщать о самых страшных своих подозрениях. Он постарался как можно мягче сформулировать вопрос.

— Леонард, ты не знаешь, куда пропала твоя сестра?

Судя по реакции юного Штайнберга, формулировка оказалась недостаточно мягкой.

* * *

Леонард Штайнберг держал микроскоп наперевес, но руки его ходили ходуном.

— Кто ты, Уолтер, и кто тебя послал?!

Дружелюбно улыбаясь, Уолтер отнял у него микроскоп и вернул прибор на стол, заметив при этом, что у Леонарда от страха даже руки заледенели.

— Да не волнуйся ты так! Расследовать пропажу Берты меня попросила Гизела, вот я и расследую по мере сил. А сам я не кто иной, как Уолтер Стивенс, из Англии. Хотя должен признаться, что сюда я приехал не просто фольклор собирать. Я надеялся отыскать вампиров.

— Ах, вот оно что, — тихо промолвил Леонард. — Зачем? Чтобы истребить их?

— Нет, просто материал для книги собираю. Хотя все зависит от их поведения, — присовокупил Уолтер. — Я даже не сомневался, что вурдалаки водятся в этих краях, а давеча побеседовал с вашим священником и он подтвердил мои гипотезы!

— Представляю, в каких выражениях он все описал, — покачал головой его приятель.

— Да, отец Штефан вампиров не жалует.

— И не он один, — отозвался юный Штайнберг. — Но скажи, ты взаправду проделал такой путь только ради вампиров? Чем тебе английские не милы?

— Разве в Англии они тоже есть?! — спросил Уолтер с интонацией человека, узнавшего, что все это время у него в огороде, под грядкой укропа, находился древний клад.

— Вампиры повсюду, Уолтер.

— Но почему я никогда их не видел?

— Нууу, — задумался Леонард. — Разве ты ведешь ночной образ жизни?

— Нет. Дома я привык ложиться рано, а когда служил у стряпчего, приходилось экономить на свечах.

Тут он вспыхнул, подумав — и не без сожаления — про абсент, канкан и дома с дурной славой.

— А, ты в таком смысле. Нет, на улицу по ночам не выходил. Вдруг еще нападут, ограбят, убьют…

Юный Штайнберг красноречиво кивнул.

— Вампиры предпочитают большие города, — добавил он.

— Как Лондон?

— Да. В таких городах проживают Мастера, которым подчиняются все вампиры в стране.

— Представляю, как они бьются за это звание! А Мастером становится тот, кто победил предыдущего?

— Не всегда. Зачастую Мастером становится тот, кто медленнее всех бегает. За вампирами присматривать — все равно, что кошек пасти. Удовольствия абсолютный ноль, а н-нервотрепки уйма… Хотя случаются исключения, — юноша помрачнел. — Иногда в Мастера выбиваются жадные до власти сволочи. Они даже хуже чем… чем стафилококки! Ведь бактерии просто убивают, а не играют с тобой в игры! А эти будут годами нарезать вокруг жертвы круги, упиваясь ее страхом… Поэтому ты должен уехать, Уолтер, уехать прямо сейчас. Ну, хочешь, я твои дорожные расходы оплачу?

Уедет он, как же, подумал Уолтер. Теперь, когда вампиры так близко, что их можно осиновым колом потрогать. Вряд ли он отыщет их в родных пенатах. Английские кровососы, должно быть, необщительны. А во всем виноват никудышный климат. Уолтер вспомнил туманы, белые и густые, как бланманже. Попробуй, поохоться в таких погодных условиях! Можно перепутать человека с садовой скульптурой и все клыки обломать.

— Откуда ты столько знаешь про вампиров? — спохватился он.

— Шутишь? — Леонард закатил глаза. — Сам же говорил, будто отец Штефан все тебе рассказал.

— Ну да.

Юный Штайнберг выглядел так сосредоточенно, будто балансировал на стуле с отломленной ножкой, пытаясь при этом жонглировать. В расспросах он был не силен.

— Значит, тебе подослала Гизела. О чем вы с ней беседовали?

— Обо всем.

— А поточнее?

— О том, что они с твоей сестрой, мягко говоря, не ладили. Что она очень расстроена побегом Берты. Что из-за этого необдуманного поступка может сорваться Бал.

— Больше она ничего про Бал не говорила? — успокоившись отчасти, переспросил Леонард.

— Кроме того, что там будут вампиры. Ты ведь тоже веришь в вампиров, правда? — еще раз уточнил Уолтер. А то вдруг с ним приключилась слуховая галлюцинация с хорошим воображением.

Леонард снял очки, протер их свежим платком, и снова водрузил на нос.

— Мне ли отрицать их существование? — вздохнул он.

— В таком случае, неужели будущий союз с Гизелой тебя не пугает?

— Еще как п-пугает! В прошлом году… ну, когда все произошло… я умолял ее расторгнуть помолвку, предлагал любые отступные, а она ни в какую.

Уолтер понимающе кивнул. Если мужчина расторгнет помолвку первым, то любой сколько-нибудь порядочный человек просто обязан линчевать ренегата на месте. Расторжение помолвки — это прерогатива невесты.

— Не бойся, Леонард, — он покровительственно похлопал беднягу по плечу. — Если понадобится, я встану на твою защиту.

— Что же ты намерен предпринять?

— Для начала, хочу узнать, что произошло с твоей сестрой.

— Ты и правда, веришь, что сумеешь ее найти? У моего отца гораздо больше средств, но и он потерпел неудачу.

— Если не найду, то хоть попытаюсь.

— И то верно. Главное ведь намерения, — в его голосе Уолтер уловил нотки горечи. — Чем я могу помочь?

— У тебя есть портрет Берты? Ну, или фотография, желательно посвежее.

— Есть одна, только она в ее будуаре.

— Так за чем же дело стало! Как раз ее будуар мне и нужен. Может, там я отыщу какие-нибудь улики.

Будуар фройляйн Штайнберг размерами не уступал крикетному полю. Пол был устлан персидским ковром, по которому, выжигая вам сетчатку, разбегались ярчайшие геометрические узоры. На стенах висели картины, изображавшие обнаженных нимф и прочие куртуазности. Высокие окна были обрамлены темнокрасными шторами с золотой бахромой, которые спускались вниз тяжелыми складками, словно еще не остывшая лава. Над камином не оказалось традиционного круглого зеркала, но отсутствие зеркал уже превратилось в закономерность. Уолтер успел от них отвыкнуть. Увидав зеркало, он завопил бы от удивления, словно туземец при виде товаров из Старого Света.

— Держу пари, в этой комнате не убирали с момента исчезновения Берты! — потер руки мистер Стивенс. Он уже представлял, как обнаружит под ковром пятно причудливых очертаний, а за диванными подушками — погнутый подсвечник.

— Ну что ты, это же негигиенично! — осадил его Леонард. — Я немедленно распорядился, чтобы все поверхности протерли карболовой кислотой.

Уже без прежнего рвения, сыщик прошелся по комнате. Следов борьбы заметно не было. Штофные обои оказались чистыми до безобразия, без кровавых брызг или подозрительных царапин.

Тем временем Леонард снял с каминной полки фотографию в простой рамке.

— Вообще-то, отец никогда не приглашал к нам фотографа. Говорил, что если мы будем день-деньской таращиться на свои изображения, то совсем избалуемся, — невесело усмехнулся он. — Но однажды мы поехали на ярмарку. Я ныл и просился домой, но отцу там понравилось, он размяк, и Берта уломала его пойти в студию. Ей он ни в чем не отказывал.

Фотограф запечатлел детей на фоне задника с кипарисами и обломками античных колонн. Слева стоял мальчик в матросском костюмчике. По огромным очкам, а так же по выражению легкой паники на лице, Уолтер опознал в нем Леонарда. За руку его держала девочка в платье с обилием бантиков. Уолтер крякнул от досады, потому что девочка надвинула на глаза высокую, как свадебный торт, шляпку, так что виден был лишь упрямо сжатый рот. Продолжая теребить карточку, англичанин почувствовал, как в нем закипает раздражение — и на Берту, которая усмехалась над ним из прошлого, и на сам снимок, такой уродливый! С композицией явно что-то не так. Да и формат карточки нестандартный.

Присмотревшись, он заметил, что другая рука Леонарда терялась за кадром. Кто-то обкромсал ножницами левый край фотографии.

— С вами стоял кто-то еще? Твой отец?

— Нет, — смутился Леонард. — Там была Гизела. Она поехала с нами на ярмарку, в первый и последний раз.

— И Берта ее отрезала?

— У нее с Гизелой были… сложные отношения, — деликатно заметил юноша.

Уолтер присвистнул. Теперь понятно, почему виконтесса так разгорячилась, вспоминая фройляйн Штайнберг. И главное — у Гизелы явно есть мотив для убийства! Если, конечно, священник был прав насчет Берты.

— Давай восстановим события. Ты знаешь, что делала твоя сестра перед исчезновением?

— Ну… мы все, как водится, проснулись, позавтракали колбасой-кровянкой. Отец отправился в цех, я — к себе в кабинет. Как сейчас помню, я тогда наблюдал за интересной культурой инфузорий.

— А Берта? — оборвал Уолтер.

— Что Берта? Ах да! Сестра поднялась в будуар, зажгла камин и долго возле него просидела.

— Зачем ей было зажигать камин?

— Чтобы погреться?

— Летом?

— Ничего от тебя не скроешь, — сдался Леонард. — Она жгла свой дневник. Страницу за страницей, с самого начала. Берта завела его, как только мы переехали сюда из Гамбурга. В дверь к ней постучалась наша горничная, а когда вошла, комната оказалась пуста. Остатки дневника тлели в камине, и лишь последняя страница обгорела не полностью. Я решил не ставить отца в известность. Уверен, сестре бы это не понравилось.

Бережно, будто уцелевший манускрипт из Александрийской библиотеки, он извлек из нагрудного кармана даже не страницу, а клочок бумаги с хрупкими краями. Можно было разобрать лишь несколько строк: «…невыносимо… Я не должна более приближаться к Г., иначе случится беда… и раньше ненавидела, а теперь… так страшно… ничего, кроме ужаса, кроме отвращения… уехать… W (дальше неразборчиво)».

— Берта собиралась куда-то ехать? — воскликнул англичанин. — Куда?

Морща лоб от напряжения, юный Штайнберг еще раз перечел записи.

— Мне кажется, что W означает Westen, запад. По крайней мере, так я передал Гизеле. Но теперь я даже в этом не уверен.

Уолтер почувствовал, как на него снисходит откровение. Горячее, с острыми краями, оно так и впилось ему в мозг.

— Постой! Но ведь из дневника явственно следует, что Берта боится Гизелу! И ты все равно ей донес? Чтобы Гизеле было проще выследить твою сестру?

Леонард часто заморгал.

— Признаться, я не понимаю…

— Это я тебя не понимаю! Неужели ты действительно помогаешь упырям?

— Помогаю, куда ж мне деваться. Но не всем!

— Значит, я был прав! Ты их пособник! Быть может, твоя сестра действительно мертва?

— А если и так, что с того? — вдруг завелся юноша. — Поверь, от этого она не стала хуже!

— Да в какие игры ты со мной играешь, Леонард?! — прокричал Уолтер, и где-то в отдалении эхо подхватило его слова. Юный Штайнберг затрясся всем телом.

— Ох, Уолтер…

— ЛЕОНАРД!

— Это отец! Он идет сюда!

— Ну и пусть! — в запальчивости проговорил Уолтер. — К нему у меня тоже вопросы найдутся!

— Бе-бе-беги! Если он тебя здесь застукает…

В англичанине взыграл великодержавный гонор.

— Что тогда? Я иностранный подданный. На меня он руку поднять не посмеет.

— ЛЕОНАРД!!!

— Он тебя убьет. Причем руки ему для этого не понадобятся. Умоляю, уходи! Мой отец очень добрый. Пожалуйста, не вынуждай его на поступок, о котором он будет сожалеть! — Леонард что-то достал из другого кармана и быстро сунул Уолтеру. — Вот, это тебя заинтересует. Скорее сюда, на балкон. И дыши потише!

Как только за Уолтером захлопнулась балконная дверь, в комнату ворвался разъяренный Штайнберг.

— Щенок! Я же запретил! Как ты смел сюда пробраться!

— Я тоскую, — ответил Леонард просто.

— По самовлюбленной дурехе, которая удрала прямо перед Балом?

— Да, по ней.

Фабрикант замер и опустил занесенную руку. Бросил взгляд на каминную полку, куда Леонард уже успел поставить фотографию.

— Я тоже. Знай я, как дело обернется, все стены увешал бы ее портретами. Что если она никогда не вернется домой?

— Ты действительно веришь, что Берта сбежала? Может, он ее похитил? Держит взаперти?

— Зачем бы ему так поступать?

— Ты его лучше знаешь, отец. Зачем бы ему так поступать?

— Ох, Леонард. Вот ведь в какой переплет мы попали, — печально покачал головой отец. — Уже не верится, что выпутаемся.

— Ничего, до Бала еще несколько ночей. Что-нибудь да пр — придумаем.

— Как же, придумает он! — опять взорвался Штайнберг. — Экий мыслитель нашелся! В который раз повторяю — уезжай, покуда еще можешь. Ты ни в чем не замешан. Проклятие на тебя не распространяется!

— Именно поэтому я и с места не сдвинусь. Раз уж надо мной не властен этот мерз…

— Молчать!

–… авец, — закончил Леонард, смакуя каждый слог. Затрещина так и не стерла его довольную улыбку. — Должен же хоть кто-то вмешаться, если твой г-господин позволит себе лишнего. Если слишком туго затянет твой поводок.

— Тебе ли, дураку, с ним тягаться?

— Что еще мне остается делать? Целый год я живу в стра-а — хе. Я уже устал.

— Что, так скоро? Кишка тонка? А вообрази, каково бояться на протяжении двадцати лет! — рявкнул Штайнберг. — Зная, что в любой день — вернее, в любую ночь — он может явиться за моей дочерью. Каждое утро вздыхать облегченно, видя, что и на этот раз ее колыбель не пуста! Представлять, как он ее уводит — будет ли она вырываться, а если так, как он утихомирит ее тогда? Это ты себе можешь вообразить?!

— Нет, не могу, — подумав, ответил сын. — И не собираюсь. М-мы еще посмотрим, кто кого.

— Значит, остаешься?

— Остаюсь.

— Ну и болван! Так пропадайте же оба, я палец о палец больше не ударю! И за что только судьба покарала меня такими дерзостными, неблагодарными детьми?

Оба надолго замолчали.

— Это не риторический вопрос, отец, — наконец произнес Леонард. — И на твоем месте, я бы не стал его задавать.

Уолтер осторожно отодвинулся от окна, за которым отец и сын еще продолжали беседу, и рассмотрел новый артефакт. Им оказался сложенный вчетверо листочек бумаги с виньетками, как видно, из дамской записной книжки. Записка вещала:

«Дорогие отец и Леонард!

Не вздумайте меня искать! В единстве наша погибель, только по отдельности мы устоим. Я сделала свой выбор, да и вы бегите отсюда. И если есть у вас хоть крупица благоразумия, держитесь подальше от графа и Гизелы.

Б.

PS. Особенно от Гизелы.»

Теперь у Уолтера уже не оставалось сомнений.

* * *

«У меня был друг, но он оказался предателем. У меня была возлюбленная, но она обернулась чудовищем, настоящей ламией. Тем не менее, у меня есть долг перед Гизелой — долг христианина, мужчины и любящего человека. Я должен спасти ее душу из узилища немертвой плоти. Я должен ее упокоить. А если хватит сил, то и графа, который сделал ее таковой. Я пишу эти строки при лунном свете у стен замка. Еще мгновение — и я отправлюсь на последнее свидание к моей возлюбленной (прим. — если выживу, нужно вставить сюда какую-нибудь цитату — может, из Теннисона?) Я иду, Гизела! Смерть меня не страшит!»

Здесь записи Уолтера Стивенса обрываются навсегда.

К его величайшей досаде, во дворе его уже поджидала служанка. Сложив руки на груди, Эвике крутила головой по сторонам и нетерпеливо притоптывала ножкой.

— Где вас так долго носило, сударь? — сразу же напустилась она на гостя. — А почему корзина не при вас? Только не говорите, что потеряли!

— Сейчас не до таких мелочей, — отмахнулся он, проходя вперед.

— Это не мелочь! Между прочим, я все пальцы исколола, пока ее сплела…

— Девушка! — прикрикнул на нее Уолтер. — У тебя есть факел?

— Нет. У меня теперь и свечей нет, по вашей милости. Зато есть лучина. Сгодится?

Уолтер представил, как заявится к вампирше с лучиной в руках, и тут же отмел этот вариант. Масштаб не тот.

— Вряд ли.

— А что с вами приключилось? Где вы так исцарапались, да и костюм порвали?

— Я был у Леонарда.

Служба у вампиров закалила нервы Эвике, но лицо ее посерело.

— Господи. Неужто его микробы с вами такое сделали?!

Не тратя времени на объяснения, Уолтер оттеснил девушку в сторону.

— Куда же вы?

— К твоей госпоже.

— Дайте я вам хоть брюки зашью! Нельзя же идти к даме в таком деза… беза… де-без-белья, в общем!

Идея звучала заманчиво, но юноша отказался. Нельзя терять ни секунды. Сначала он забежал к себе в спальню, а оттуда уже отправился на роковую встречу. Гизелу он отыскал в Зеленой Гостиной, где она сидела на потертом диванчике и внимательно читала книгу, делая заметки на полях. Заметив пришельца, виконтесса оторвалась от увлекательного чтения и кивнула ему, давая понять, что сколь бы неприятен ни был его взъерошенный вид, она слишком хорошо воспитана, чтобы это заметить.

— Что-то случилось?

— Да, случилось, — торжественно-мрачным тоном произнес Уолтер. — Леонард поведал мне всю правду. О вас… и о Берте.

Виконтесса побледнела, хотя, казалось бы, с ее цветом кожи сделать это просто невозможно.

— Какую правду? Что вы имеете в виду?

— Тебе больше не удастся обманывать меня, — провозгласил англичанин, обращаясь к ней на «ты», потому что вежливости демоны не заслуживают.

— Я ничего не понимаю! — воскликнула она, подбегая к Уолтеру почти вплотную. — Что ты знаешь? Где Берта? Как нам ее вернуть?

— Ее уже не вернуть. Храбрая девушка погибла, и ты более не властна над ней. Но я могу помочь тебе.

— Как же? — Гизела вскинула тонкие брови.

— Я отрублю тебе голову, набью рот чесноком и вобью кол в сердце, — твердо произнес Уолтер, протягивая крест перед собой на случай, если Гизеле эта идея не понравится.

Гизеле эта идея не понравилась.

* * *

— А вот святая вода, — с надеждой произнес Уолтер, доставая флакончик и капая Гизеле на запястье.

Виконтесса зевнула. Юноша печально вздохнул и поставил в формуляре жирный минус около пункта двадцать пять: «Вампиры боятся святой воды». Тем не менее, он не унывал. Есть и другие способы совладать с нежитью.

— Хорошо, но это еще не все.

С хитрым видом он достал из кармана мешочек, перевязанный ниткой.

— Ну-ка, проверим, мисс Гизела…

На ее глазах он высыпал содержимое мешочка — зернышки проса запрыгали по полу, разбегаясь в разные стороны. Англичанин выжидающе посмотрел на графскую дочь.

— И?

— У вас не возникает нестерпимого желания их пересчитать?

— У меня возникает нестерпимое желание всучить кому-нибудь метлу и совок! Но я уже близка к тому, чтобы вас покусать, мистер Штивенс! — раздраженно проговорила она.

Он неохотно поставил еще один минус и поплелся за метлой. Конечно, он еще не пробовал отрубить ей голову, но инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше и не пытаться.

— Выходит, ты не вампир?

— Нет…

— А господин граф? — произнес Уолтер с новой надеждой. — Ну, уж он-то.!

— Папочка? Полно тебе, какой из него вампир! Он мухи не обидит. А если обидит, то извинится.

— Эх.

Уолтер присел на диван, отбрасывая в сторону тщательно связанную косицу чеснока.

Реальность только что преподала ему памятный урок. Конечно, всему произошедшему есть рациональное объяснение. Отец Штефан оказался всего-навсего полоумным стариканом, а Леонард всласть поиздевался над доверчивым иностранцем. Сам граф фон Лютценземмерн уже не выглядел порождением ночи, лишь обедневшим, но все еще гостеприимным аристократом. Гробы он изготовляет не с преступным умыслом, а на заказ, чтобы хоть как-то поправить финансовое положение. И, конечно же, на бал прибудут упыри не в буквальном, а в переносном смысле. Наверняка они любят сосать из окружающих кровь, но сосать ее как-нибудь фигурально!

Только сейчас ему открылся смысл родительских наставлений — нужно было сидеть в конторе и не рваться в дальние страны. Нужно было дождаться ту девицу с молитвенником, хотя от одной мысли о ней Уолтера бросало в холодный пот. Но все лучше, чем выставить себя идиотом перед надменной аристократкой, которая едва сдерживается, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Вот куда заводят фантазии! Даже когда рушатся воздушные замки, можно пребольно удариться.

— Что ж, теперь мне ничего не остается, как признать все легенды о немертвых тем, чем они и являются — суевериями, порожденными невежественным умом. А я так надеялся!

— Не расстраивайся, — Гизела присела рядом и протянула ему платок, такой ветхий, что Уолтер не посмел им воспользоваться. — Да, мы не вампиры, но это же не значит, что их не существует! Да взять хотя бы Штайнбергов…

— На что мне теперь Штайнберги?

— Разве Леонард ничего тебе не сказал? Конечно, со своими инфузориями позабыл обо всем важном! Уолтер, очнись, Штайнберги — вампиры!

Англичанин взвился с места.

— Что?!

— Зачем ты так волнуешься? Подумаешь, невидаль! Да об этом вся деревня знает.

— И никто не попытался их уничтожить?

— А зачем? Они живут здесь уж восемь лет. Вампирами они совсем недавно стали, что ж теперь, штурмовать их особняк? Кроме того, Штайнберг полдеревни обеспечивает работой.

Уолтер схватился за голову.

— Но как Леонард может быть вампиром, у него же гемофобия?

— Не повезло, — согласилась Гизела.

— И все-таки?

— Он питается кровяной колбасой. Если кровь прошла термическую обработку, она вроде бы не так опасна. Ты пробовал их колбасу? Редкостная гадость. Только вурдалак ее и может в рот взять.

— Но ведь Леонард… и ты. И он же вампир!

— Да. А я его невеста, — она пожала плечами.

— Неужели тебе тоже придется стать вампиром? Гизела, я не могу этого допустить! Я спасу тебя от этих чудовищ и увезу в Англию, ну же, решайся!

— Англия — это, конечно, заманчиво, — улыбнулась девушка, — но я не могу оставить папу одного. К тому же, кто тебе сказал, что меня сделают вампиром? Отец Леонарда никогда такого не допустит. Он говорит, что лучше уж мы останемся смертными, и тогда после нашей с папой кончины замок отойдет к ним. Всего — то лет сорок — пятьдесят подождать, для них это сущие мелочи.

— Ну, если так, — протянул Уолтер, который и в кошмарном сне не мог вообразить, чтобы кто-то добровольно согласился выйти замуж за вампира. Впрочем, чтобы кто-то согласился выйти замуж за Леонарда, он тоже представить не мог.

— А та несчастная девушка?

— Тоже вампир. Вот уж год как, — проговорила Гизела печально, — а все никак не смирится и не примет себя такой, какая есть. И вот теперь она исчезла — прямо перед свадьбой, представляешь?

— Разве ты хотела, чтобы она стала подружкой невесты? — не понял Уолтер.

— Это была бы ее свадьба! — воскликнула Гизела. — Я имею в виду — двойная свадьба. Я выхожу за Леонарда, а она… как же его зовут-то… Какой-то французский аристократ, не помню фамилии. В честь этого мы и даем бал в нашем замке, а герр Штайнберг разослал приглашения своим гостям. Теперь представь, как разочарованы будут гости выходкой Берты. А ведь они — вампиры, самые древние, самые уважаемые, самые кровожадные и жестокие. Практически цвет вампирского общества! И если мы не найдем невесту к свадьбе, они очень, очень… расстроятся. Теперь понимаешь, в каком мы положении? — тихо добавила она.

— Да. Но то, что я нашел в доме Штайнбергов, поможет нам в поисках. Это остатки дневника Берты. Она сожгла его перед побегом. Но что-то еще можно разобрать. Здесь есть и про тебя, — он протянул ей листочек, который девушка взяла осторожно, опасаясь, что поврежденный огнем, он может рассыпаться в прах прямо у нее в руках.

— Что-то важное? — не выдержав, спросил Уолтер, глядя как виконтесса уже десять минут перечитывает те несколько строчек, что удалось сохранить. Ему показалось, что в уголках ее глаз выступили слезы.

— Какая же она все-таки глупая! — воскликнула Гизела, медленно, словно бы нехотя откладывая листок в сторону. — Неужели и правда думала, что мне есть разница — вампир она или нет? Неужели не понимала, что без нее мы пропадем?

— Да, все это очень печально, — поддакнул Уолтер, — но ты нашла там какую-нибудь важную информацию?

— Здесь написано, что она хочет поехать в W… Wie… Тут не видно, но я думаю, она имела в виду Вену… Это целый день пути отсюда, и то в один конец! А потом… скажи, Вена ведь большой город? — она испуганно посмотрела на Уолтера.

Тот кивнул. Не просто большой — огромный. И вампиры не регистрируются в адресном бюро.