Проект «Индиго»

Екатерина Козина, 2021

Я готова проклясть тот день, когда поехала брать интервью у директора интерната для детей с паранормальными способностями. Меня втянуло в такую череду пугающих событий, что не приснится даже в самом страшном сне. И почему только в двадцать лет я узнаю, что тоже обладаю особенным даром? У меня столько вопросов, но ответов почти нет. И теперь мне предстоит спасти остальных индиго и самой не попасться в руки таинственного убийцы.

5 глава

— Так, Маруся, угадай, что нарисовано на карточке, — он держит передо мной абсолютно чистый листок. Я знаю, что на другой стороне есть рисунок. Незатейливый. Скорее всего, обычная фигура. Треугольник или квадрат.

Мне не хочется думать, это скучно. В эту игру мы играем каждый день. В последнее время я стала хорошо видеть эти рисунки.

Сосредотачиваюсь, стараясь посмотреть сквозь бумагу, и вижу.

— Тли спилальки, выходящие из центла, — щурясь, чтобы лучше их разглядеть, говорю мужчине. Я картавлю, совсем не выговаривая букву «Р», но ничего не могу с этим поделать.

— Это трискелион, — Иннокентий радостно улыбается. — У тебя хорошо получается, Маруська. Так. Теперь, сдвинь вот этот спичечный коробок с места, и закончим.

— Мне сегодня больше не будут делать уколы? — спрашиваю я. Все руки на сгибах у меня в синяках и малюсеньких ранках от игл. — Я не люблю эти стлашные иголки.

— Сколько они сегодня взяли у тебя крови? — Иннокентий недовольно хмурится, аккуратно беря в свои большие ладони мою маленькую руку.

— Две плобилки, — бросает в дрожь от воспоминаний о том, как иголка входила в кожу.

Иннокентий цокает языком и хмурится. Он очень недоволен. Я вижу это по дрожащему воздуху вокруг него.

Коробок спичек двигаться не хочет, сколько бы я на него не смотрела. Проходит полчаса, и меня отпускают. Иннокентий Алексеевич идет вместе со мной в медпункт, от этого места у меня коленки начинают трястись. Мужчина просит подождать у двери, но мне становится скучно, и я прокрадываюсь следом. Тихо заползаю на четвереньках в кабинет и прячусь за стойкой со шприцами.

— У нее все руки в синяках! Ходит бледная, как будто вот-вот упадет в обморок. Девочка совсем ослабла. Она даже не может сдвинуть спичечный коробок! — Иннокентий в ярости. Мне видно только его спину, но даже по его напряженным плечам понятно, как он зол.

— А, может, это все из-за того, что девочка абсолютно нормальная? Признайтесь, максимум, что у нее получается, это разглядеть рисунки на ваших глупых карточках. Она обычна, Бородин, как бы сильно вы в нее ни верили, но она обыкновенная. Отдайте ее в настоящий детдом и больше не вспоминайте. Государство не собирается оплачивать проживание нормального ребенка в вашем заведении.

Я пытаюсь аккуратно отползти назад, но задеваю ботиночком мусорное ведро, и оно с шумом опрокидывается. Иннокентий поворачивается, врач, с которым он разговаривал, кривит недовольное лицо.

— И научите ее уже вести себя прилично. Ей четыре, должна уже понимать, что подслушивать чужие разговоры нельзя, — у него прилизанные волосы и белесые брови. А еще страшные длинные пальцы со сломанными острыми ногтями.

Четыре года мне исполнилось только вчера. А этот злой мужчина, который всегда старается уколоть побольнее, чтобы появились синяки, а я скривилась в кресле и расплакалась, вчера сделал это особенно больно.

— Если в ближайшее время ее способности не проснутся, Бородин, я обещаю, самолично займусь отправкой этой девчонки в детский дом, — палец указывает на меня, продолжающую стоять на четвереньках.

— Плостите, я не хотела, — я ставлю ведро на место и собираю мелкий мусор, вывалившийся из него. — Я больше не буду.

Иннокентий ведет меня в комнату. Остальные ребята еще на занятиях.

Сажусь на кровать и поджимаю ноги, обхватываю их руками.

— Вы отдадите меня? — на глаза наворачиваются слезы. Я не хочу отсюда уезжать. Иннокентий добрый, он пытается быть хорошим для меня. Он любит меня. А в том страшном детдоме, которым так пугает врач, не будет никого хорошего.

— Нет, ни за что. Я не позволю ему тебя забрать, — мужчина садится рядом со мной на кровать и обнимает за плечи. Его руки такие горячие, и я чувствую их тепло даже через толстый свитер. Я утыкаюсь ему в плечо и тоже обнимаю. — Мы что-нибудь придумаем, ты не бойся, Маруська, ты особенная. Я чувствую, что ты еще всем нос утрешь своими способностями.

***

Кабинет Иннокентия. Я сижу на стульчике и все так же безуспешно пытаюсь сдвинуть этот глупый коробок. Напротив меня в кресле Иннокентий. Мужчина выглядит уставшим. Покрасневшие глаза, щетина. Он совсем осунулся, словно не спал несколько дней. Еще у него болит голова. Я вижу, как разлетаются красные молнии от висков. Не знаю, нужно ли говорить, что вижу боль, или не стоит.

— Иннокентий, — зову я его. Задремавший только что мужчина дергается и открывает глаза.

— Получилось? Сдвинуть получилось? — на мгновение в нем просыпается надежда. Боль отходит на второй план, Бородин даже приподнимается из кресла, но я виновато качаю головой. Мужчина сразу как будто сдувается и безнадежно падает обратно.

Ему всего-то нужно, чтобы я смогла сдвинуть коробок, хоть на миллиметр. Но у меня не получается. Все остальное не важно. Не важно, что я вижу картинки на его карточках, не важно, что вижу ауры и эмоции. Это не то. Нужно что-то существенное, чтобы оставить меня здесь.

— Может, поплобуем что-нибудь длугое? Вдлуг я умею летать? — предположение смешное, а я уже пробовала. Говорила с мальчиком, который умеет левитировать. Ему не пришлось этому учиться. Он в воздух поднимается, когда не контролирует себя. Например, во сне.

Уверенна, будь у меня такие способности, камеры в наших комнатах сняли бы это. И тогда Иннокентию не пришлось бы так из-за меня страдать.

Вообще-то все ребята попали сюда благодаря тщательному отбору. Они проходили множественные тесты, демонстрировали свои способности. И только я попала сюда по тому, что Иннокентий взял под опеку.

Он рассказал, что мои родители работали вместе с ним, а потом они погибли. И он взял меня к себе, чувствуя вину.

Я живу в интернате уже больше трех лет, но мы до сих пор не нашли во мне чего-то особенного. В четыре года большинство детей уже имеют ярко выраженные способности. Я же обычная, так все говорят. Да, умею считать, даже читаю уже по слогам, хорошо запоминаю стихи и вижу ауры. Но первые три умеют все, а научиться видеть ауры не так уж и сложно.

Иннокентий был уверен, что раз мои родители индиго, то я обязательно должна обладать какой-нибудь способностью. Но все, что я от них унаследовала это синий камушек, который я ношу не снимая. Иннокентий Алексеевич говорит, что талисман был на мне в тот день, когда он забрал меня сюда.

Мужчина массирует виски и тяжело вздыхает.

— Марусь, — говорит он так, словно я в чем-то виновата. А я и виновата, я не могу сдвинуть этот дурацкий спичечный коробок. — Я попросил Сашу Котлярова рассказать о твоей ауре. Ты знаешь, что я их не вижу…

У меня перехватывает дыхание. Я понимаю, что ничего хорошо в следующих словах не будет. Прикусываю нижнюю губу и пытаюсь не расплакаться. Вжимаюсь в спинку стула и зажмуриваюсь, словно это поможет не услышать плохих вестей.

— У тебя разноцветная аура, Марусь. Ты понимаешь, что это значит?

Я понимаю. Я все понимаю. Он и другие учителя много раз рассказывали, что означают цвета аур.

— Все очень плохо? Виктол Федолович заставит вас отдать меня в детдом? — щеки горят. От несправедливости я плачу. Глупый спичечный коробок, глупый Виктор, глупый Сашка! Глупый Иннокентий! Говорил, что я особенная, а теперь я стала вдруг обычной. Такая же, как все эти люди, которые ничего не знают о нас. О них.

— Ты не по годам развита, Марусь. Ты умеешь строить длинные логические цепочки. Иногда мне кажется, что тебе не четыре, а восемь или десять…

— И все же вы отдаете меня в детский дом? — я сжимаю в кулаке свой талисман и снимаю с шеи. — Забилайте его себе! Он мне не нужен. Они меня блосили, вы меня блосаете!

Кидаю камушек в Иннокентия и спрыгиваю со стула.

— Они тебя не бросали! Их убили! Маруся! И я тебя не брошу! — Иннокентий встает следом за мной из-за стола.

Распахивается дверь. На пороге Виктор Федорович — мой самый злейший враг. Врач, что никогда не верил в мои способности. Мужчина, который очень больно втыкал иголки в мои вены.

Виктор цепко хватает меня за руку и пытается вытолкнуть за дверь.

— Я забираю ее. Девочка обычная. Она отправляется прочь отсюда. Все документы уже переданы в детский дом «Солнышко», — он тащит меня, а я плачу, пытаюсь лечь на пол, брыкаюсь и даже кусаю врача за руку.

— Отпустите ребенка! — Иннокентий пытается отнять меня у Виктора, но тот так сильно вцепился в мое запястье, что на нем вот-вот появятся синяки.

Я желаю всем сердцем, чтобы Виктор исчез отсюда, чтобы не портил мне и Иннокентию жизнь. Я отталкиваю его всеми своими силами. И в этот момент что-то происходит. Его рука наконец-то отпускает мою, и мужчина отлетает к стене. Слышится удар, а затем Виктор падает вниз, как подушка, набитая перьями. Так же тяжело и неловко.

Я сижу на полу, не удержавшись на ногах, и удивленно смотрю на врача, приходящего в себя. Рука болит. Иннокентий стоит рядом в ступоре и медленно переводит взгляд с меня на Виктора Федоровича.

— Это сделали вы, Бородин? — врач, шатаясь, поднимается на ноги и бредет в нашу сторону. — Я знаю, что у вас есть сила телекинеза. Это вы. Я подам на вас в суд.

— Это не я, это Маруся, — губы Иннокентия расплываются в радостной улыбке. — И что вы скажите в суде? Маленькая девочка отбросила вас от себя силой, так что вы врезались в стену? Ну, не смешно ли звучит, а, Гадюков?

Лицо врача собирается в наипротивнейшую из гримас. Он кривит губы и злобно бросает.

— Я добьюсь, чтобы ваш цирк уродов прикрыли. Или хотя бы отдали в профессиональные руки.

— Профессиональными руками вы называете себя, Виктор Федорович? — Иннокентий берет меня на руки. Я обхватываю его шею и утыкаюсь носом в его щеку.

В голове радостно пляшет: «Меня не отдадут!». Я такая же, как они!

— Предположим. Уж всем лучше, чем вы.

— Государство спонсирует нашу школу. И следит за развитием этих детишек. Вряд ли вам удастся прикрыть программу.

Врач уходит широким шагом по коридору. Иннокентий протягивает мне мой талисман.

— Мои поздравления, Маруська, у тебя получилось. Не бросай его больше. Это ведь все, что у тебя осталось, — он вешает камушек мне на шею.

***

— Ну, давай! Покажи мне, что ты можешь! — Иннокентий радостно потирает руки.

Я приказываю коробку сдвинуться с места. Пытаюсь отбросить его к стене. Но ничего. Пусто. Все так же, как и было несколько часов назад.

— Не можешь? — Иннокентий потирает удивленно бровь. — Но Виктора Федоровича ты ведь как-то отбросила от себя?

Я тяжело вздыхаю.

***

Кресло в медицинском кабинете. Мои руки ремнями закреплены на подлокотниках. На голове шапка из проводков и датчиков, но Бородин прикрепляет дополнительные на лоб, виски и затылок.

— А теперь, Маруся, закрой глаза. Больно не будет. Просто делай все, как тебе говорят, — просит Иннокентий. Он добрый, и я ему верю, что больно не будет.

Плотно смыкаю веки.

— Нет, я не понимаю, — слышу голос Иннокентия где-то за спиной. Наверное, смотрит на экран монитора. — Не понимаю!

Мои способности так больше и не проявились. Иннокентий больше года пытался заставить мой дар работать, но он словно опять уснул.

Виктор Федорович после того инцидента уволился. На его место пришли новые врачи. Они хотя бы не были такими злыми, хотя тоже относились с сомнением к моим способностям.

Врачи постоянно советовали Иннокентию отдать меня в детский дом, чтобы я росла с обычными детьми.

— Ей так будет легче!

— Вы многого от нее требуете. У ребенка должно быть детство.

— Она здесь чувствует себя лишней. Другие дети двигают предметы, воспламеняют свечи, читают мысли, а Маруся этого не может. Наверняка ей обидно.

Все эти слова были адресованы Иннокентию, но я все слышала и все понимала. Я не была глупой и знала, что рано или поздно меня выгонят из этой школы.

***

— Привет, — мальчик на несколько лет старше меня протягивает руку. — Меня зовут Игорь.

— Маруся. А что ты умеешь? — этот вопрос я задаю всегда, когда к нам приводят новеньких ребят. И хоть мои силы так и не проявились, чужие способности продолжают меня интересовать так же сильно.

— Я умею перемещаться. Смотри, — Игорь зажмуривает глаза и вдруг исчезает.

Кто-то трогает меня за плечо. Оборачиваюсь. Мой новый знакомый.

— Ухты! Здорово! Тебе сколько лет? Мне пять с половиной.

— У, ты еще маленькая. Мне почти семь! — он довольно показывает семь пальцев на руке.

— Почти не считается, — я складываю руки на груди. — Тебе шесть. Всего-то на год старше меня.

Игорь обижается и куда-то снова телепортируется.

А дальше начинает происходить что-то непонятное и страшное.

— Где мальчик? — спрашивает меня Иннокентий, вбегая в комнату, где мы только что стояли вдвоем.

— Я не знаю, он исчез, — пожимаю плечами.

Иннокентий достает рацию и сообщает в нее.

— Пропал Севериков. Способность — телепортация. Обхват около километра. Всем на поиски.

Какое-то движение за окном привлекает мое внимание, и я подхожу посмотреть. На кованой решетке забора, прямо на пиках висит тело моего нового знакомого.

Я еще не успеваю понять, что вижу, поэтому спокойно сообщаю учителю.

— Иннокентий, вон Игорь. На заборе.

А дальше полиция, разбирательства, и плачущие родители. У него они были.

В этот день детей, у которых были родители, забрали домой. Но много ребят осталось, ведь они были такими же сиротами, как и я.

***

Сегодня Лида, моя хорошая подруга, показывала, как она ловко управляется со своими способностями. Вырастила в пустом горшке за пять минут цветок. А еще девочка умеет передвигать небольшие камушки. Но я уверена, что скоро она сможет двигать горы.

Я сказала об этом Иннокентию перед сном. Он всегда заходит пожелать мне спокойной ночи. Иннокентий согласился со мной, потрепал по голове и задумчивый вышел из комнаты, погасив свет.

Сегодня я совсем не могу уснуть. Ворочаюсь с боку на бок и все смотрю в белеющий потолок. Когда все ребята мирно посапывают в своих кроватях, я слышу, как во двор въезжает машина. Выскальзываю из-под одеяла и по ледяному полу подхожу на цыпочках к окну. Отгибаю пальчиками шторку. Военные. Несколько человек в форме выходят из автомобиля и широким шагом направляются к школе.

Зачем они здесь? В коридоре раздаются шаги. Я молнией бросаюсь в кровать и притворяюсь спящей.

Дверь открывается.

— Лидия, — шепчет Иннокентий, подходя к ее кровати. — Проснись. За тобой приехали.

Девочка послушно встает, надевает тапочки и уходит. Я снова прокрадываюсь к окну и смотрю, как девочку сажают в машину и куда-то увозят.

Наутро подхожу к Иннокентию и спрашиваю о пропажи подруги.

— Ее забрали в другую школу. Там ее лучше научат, как нужно контролировать свои силы.

Через несколько дней пропадает Андрей. Из-за него едва не сгорела школьная столовая. Потому что в обед мальчику не понравился суп.

А потом так же бесследно исчезает еще несколько ребят.

***

— Маруся, знакомься. Это Марго и Алекс. Они будут твоими новыми родителями, — Иннокентий приводит меня в свой кабинет и показывает на молодую пару.

— Но я не хочу новых родителей! Я тебя люблю, Иннокентий. Ты и ребята — моя семья.

— Неужели тебе не хочется иметь настоящих маму и папу? Они будут заботиться о тебе. Ты пойдешь в новую школу, где детишки не смогут тебе случайно поджечь волосы или испепелить твою любимую игрушку. Ты будешь жить как нормальные люди! А еще будешь путешествовать. Ведь Марго и Алекс — археологи. Они бывают в разных странах.

Но я остаюсь непреклонной. Не нужна мне новая семья. Не хочу к незнакомым людям. Не хочу в другую школу.

Скрещиваю руки на груди и мотаю головой.

— Может, нам лучше самим с ней поговорить? — предлагает Марго — темноволосая женщина лет тридцати. У нее немного восточная внешность и густо подведенные темные глаза.

— Вы похожи на Клеопатру, — говорю я, отходя на шаг от новоявленной мамы. Она доброжелательно улыбается и протягивает ко мне тонкую руку. — Но я к вам ни за что жить не пойду!

Срываюсь с места и выбегаю за дверь. Прочь из кабинета. Они меня не заберут. Не дамся. Здесь мой дом! Не хочу в другой! А Иннокентий, как он мог? Я его считала своим папой.

Бегу по лестнице вниз, потом во двор и к калитке. Но здесь меня хватает военный.

— Ты куда это? — он крепко держит меня за плечо.

— Пустите! Я не хочу в другую семью. Я здесь хочу.

— За ворота нельзя.

Отмахиваюсь от него и, вытирая слезы на глазах, бегу во двор. Там есть небольшой палисадник. В кустах можно спрятаться. В кустах не найдут.

Я сижу и тихо плачу. Слезы водопадом стекают по щекам. Чувствую себя преданной всеми. Через некоторое время меня находят.

Замерзшая и голодная я с позором возвращена в школу.

— Ты зачем убежала? — Иннокентий первый раз повышает на меня голос.

— Я не хотела уходить с ними, — слез больше нет, выплакала все, что только можно. Теперь только пустота.

— Придется. Здесь тебе оставаться больше нельзя.

— Почему?

— Тебе уже шесть. Пора ходить в школу. Ты не получишь здесь достойного образования.

***

А буквально через несколько дней я подслушиваю разговор Иннокентия с каким-то мужчиной в кабинете.

— Через несколько дней указ вступит в силу. И вы будете обязаны ставить опыты на всех детях, которые могут быть Индиго. Я сообщаю это тебе как давнему другу. Спрячь девчонку, пока есть такая возможность.

Я понимаю весь ужас ситуации. Иннокентий собирается меня отослать, чтобы не ставить на мне опыты.

Дверь открывается во внутрь, и я падаю прямо под ноги мужчины в деловом костюме.

— Маруся! — из-за спины мужчины появляется недовольный Иннокентий.

— А как же другие? Почему вы отсылаете только меня?! — я вытираю кулаком слезы и хлюпаю носом.

— Маруся, иди в свою комнату, — приказным тоном обращается ко мне Иннокентий. Вечером он даже не заходит пожелать мне спокойной ночи. И меня охватывает ледяное одиночество.

***

— Маруся, познакомься. Это Борис. Вы должны вместе поиграть немного, — Иннокентий указывает на мальчика двенадцати лет.

— Можно просто Борюсик, — парнишка протягивает руку и улыбается.

Несколько дней подряд я играю с Борей в археологов, в саду мы устроили целые раскопки. Вместе смотрим фильмы про Египет. Изучаем энциклопедии о мумиях и пирамидах. У нас столько совместных планов. Представляем, как было бы хорошо удрать в ближайшую пустыне и вместе найти какую-нибудь гробницу.

А потом приходит она. Марго.

— Ну, как, Клеопатра моя, ты готова ехать? — спрашивает Марго широко улыбаясь, а я не знаю, что ей ответить. Иннокентий не говорил, когда мне предстоит уехать. А я не спрашивала. Он в последнее время вообще отдалился от меня, а я очень грустила и думала, что сделала что-то не так. Что он не любит меня, потому что я обычная.

Подходит Борюсик и кладет руку мне на голову.

А дальше воспоминания о моей жизни в школе словно замазывают побелкой. А на ней проступают новые картины о веселых приключениях в Египте, о дружбе с Марко и о том, как мои родители Марго и Алекс возили меня на раскопки.

***

Я распахиваю глаза, и некоторое время не могу понять, где нахожусь. Взглядом нашариваю знакомое лицо Эдика. Пытаюсь вспомнить, кто он такой. Бойфренд моей подруги Крис. А Крис пыталась нас убить, потому что мы индиго. Но я не индиго, я обычная. Хотя получается, что дар есть, потому что я смогла быстро регенерировать.

Голова чуть ли не лопается от информации, полученной за эти несколько минут? Часов? Меня подташнивает. Мозг готов вот-вот взорваться и кипит так, словно его бросили в чан с бурлящим маслом.

— Сколько времени прошло? — я ошалело смотрю на Борюсика, сильно повзрослевшего с момента нашей последней встречи.

— Несколько минут. Может десять, — пожимает он плечами.

Я тру виски, затем веки.

— Иннокентий мне был как отец, а я его даже не вспомнила, когда увидела, — тихо шепчу я, стараясь переварить увиденное. — И сейчас, когда я все помню, когда у меня к нему столько вопросов, он мертв.

Я вытираю руками выступившие на глазах слезы. Внутри меня теперь сидит та маленькая девочка, которая хотела не быть обычной. Которая хотела, чтобы ее любили так же, как любила она.