История о краже. Месть прошлого

Екатерина Ивановна Гичко, 2021

Майяри столкнулась со сложным испытанием – влюблённым хареном. Ему не изменили его целеустремлённость и рассудительность, и взаимности он добивается с завидным упорством. Противостоять очень сложно, и ещё большее беспокойство доставляет его честность, от которой никуда не скрыться. Да и как сбежать, если наделённый даром сов Ранхаш способен найти возлюбленную где угодно? Тем временем заговорщики всё сильнее проявляют себя, нанося правящей семье один удар за другим. В Жаанидые поселяется страх, а над страной нависает угроза войны. Прошлое вернулось, чтобы отомстить за разрушенные мечты. Третий том тетралогии "История о краже".

Глава 16. Сердце для ребёнка

Прошло почти полчаса, прежде чем охрана смогла пройти в кабинет, а те, кто уже там был, — подняться с пола. Разъярённый и до сумасшествия взбешённый Мариш отдавал приказы, рассылая оборотней в разные части города и распоряжаясь отправить на поиски кого только можно. И нельзя. Когда он наконец встал, пол под ним был раскрошен в щепку, а подчинённые невольно отшатнулись, столкнувшись с звериным взглядом.

— Ну? Хоть что-то нашли?!

Говорить о неудаче, когда дворецкий в таком состоянии, было страшно. Гонца с плохими вестями вполне могли растерзать. Помявшись, вперёд выступил седовласый кряжистый оборотень с тяжёлым взглядом.

— Нет, Мариш, не нашли, — тихо пророкотал он. — Прочесали весь южный город и почти четверть северного, проверили каждую нору. Либо он глаза прикрывает нашим своей волшбой, либо вообще прочь из города подался. Северная часть, сам знаешь, под нашим присмотром, там шалить особо не рискую…

Взбешённо зарычав, Мариш пинком отшвырнул в стену стул и, схватившись за подоконник, с воем его оторвал. Подчинённые почтительно склонили головы, ожидая, когда он немного выпустит пар и будет в состоянии отдавать распоряжения.

Дворецкий сходил с ума от беспокойства. Его маленькую невинную госпожу украл какой-то грязный ублюдок! Представляя, как перепугалась девочка, Мариш начинал сходить с ума. Этот ребёнок всегда жил под присмотром его и его оборотней. Никогда ещё ни один из врагов дома Бодый не подходил к ней так близко. Первый раз — и Мариш надеялся тогда, что последний, — Лоэзия оказалась в настоящей опасности, когда полезла за Майяри и угодила в лапы разбойников. Но тогда о ней могла хотя бы позаботиться та девка! Сейчас же… Мариш завыл от безысходности, представляя, что мог сотворить с нежной девочкой негодяй. Бандитское прошлое — да и настоящее — дало ему широкий простор для воображения. Перед глазами разворачивались ужасающие картины того, как его слабую госпожу избивают, насилуют, режут на части, чтобы добраться до камня, забавляются её болью и унижением… Прошло уже полчаса, сколько всего с ней могло произойти за это время!

Вспомнив про камень, Мариш с ненавистью уставился на сарена. Тот, всё это время придавленный столом, с трудом поднялся на ноги и теперь тяжело дышал, держась за стену.

— Он сбежал? — хрипло спросил господин Триий.

— Да… господин, — мрачно отозвался кряжистый охранник.

— Как вы могли упустить его… — сарен в ярости и отчаянии оскалился и, прикрыв глаза, обессиленно прислонился к стене. — Хайнес не простит… не простит… Да ещё и Лоэзия…

— Ещё и Лоэзия?! — яростно взвился Мариш и, в два прыжка подскочив к господину, схватил его за груди и треснул о стену. — Ты, проклятый мудак! Это твоя дочь! Твоя единственная дочь!!!

— Как ты смеешь… — разъярённо взвился сарен, но дворецкий притиснул его к стене так, что многообещающе захрустели и так изрядно помятые рёбра.

— Если с девочкой что-то случится, я оторву твою башку, — жутко прошипел Мариш, приближаясь к лицу помертвевшего господина.

— Пёс, ты забыл, с кем говоришь? — прохрипел тот.

— Это ты, Триий, не забывай, кто я! Я служил не тебе, а твоей дочери. И если ты думаешь, что смог укротить бешеного зверя, то очень, очень сильно ошибся. Я сожру тебя и самого хайнеса, если с Лоэзией что-то случится. Она взяла камень, потому что ты ей приказал! Ты! Потому что для такого ублюдка какие-то тайны оказались дороже собственного ребёнка!

— Чего вы стоите?! Взять его! — просипел сарен, яростно смотря на застывших охранников.

Те переглянулись, но не шевельнулись. Мариш тихо рассмеялся.

— Для них господин я, а не ты.

— Я вышвырну вас на улицу!

— Но прежде сдохнешь сам! — пообещал дворецкий. — Хочешь узнать ма-а-аленькую тайну? Вы ведь все думали, что легендарный бандит Мариш остался совсем один? Что всех его оборотней положили в той битве? Так вот, Триий, я всё ещё у власти, но сижу на цепи благоразумия. Эту цепь держит в своих тонких пальчиках одна маленькая девочка с пепельными локонами. Не станет её, и я вырвусь на свободу. И что тогда скажет твой хайнес?

— Мы найдём всех и… — прохрипел Триий и распахнул рот, пытаясь вдохнуть воздух. Пальцы Мариша с садистским удовольствием впились в его шею.

— Ты никого не найдёшь, — пообещал Мариш.

Ноздри его хищно раздулись, лицо исказилось, и мужчина уже хотел разорвать горло задыхающемуся сарену, но замер. Перед внутренним взором предстало воспоминание одиннадцатилетней давности.

Мариш с непонятной, вызывающей недоумение нежностью смотрел на девятилетнюю Лоэзию, которая усердно выводила буквы на бумаге. Получалось у неё не очень, но, когда девочка вопрошающе уставилась на него серебристыми глазами, дворецкий уверенно качнул головой.

— Великолепно.

Маленькая госпожа недоверчиво сморщила носик — маменька совсем недавно выговаривала ей за недостаточное усердие, — но всё же соскочила со стула и, подбежав к оборотню, нежно прильнула к нему, обняв его за ногу.

— Мариш, а почему все вокруг говорят, что ты плохой?

— Кто говорит? — рука сама опустилась, и Мариш с лёгким восторгом ощупал мягкие детские волосы.

— Слуги… охранники… мамина подруга — госпожа… — Лоэзия запнулась.

— Госпожа Издериаллона, — подсказал Мариш.

— Нет, другая, но эта тоже говорит, что ты плохой и страшный, — губы ребёнка обиженно изогнулись. — Разве ты плохой и страшный?

— А вам бы хотелось, чтобы я был плохим?

— Нет, — девочка решительно тряхнула головой. — Ты не можешь быть плохим.

Мариш смотрел в доверчивые глаза юной госпожи и думал, что очень даже может. Ещё год назад он планировал грандиозную месть хайнесу, собираясь воспользоваться нежданным покровительством дочери сарена Бодый и самого Шереха Вотого. Но потом произошло что-то странное. Не сразу, конечно, постепенно, но Мариш и не думал, что способен на такие чувства: нежность, радостное тепло, когда маленькая госпожа сворачивалась на его руках, негодование и презрение, когда родители изволили быть недовольными успехами дочери (а недовольны они бывали часто), беспокойство и страх.

Наверное, он сам себя обманул, стараясь для отвода глаз проводить как можно больше времени с малышкой. И вот, когда он почти достиг прежней силы и был готов осуществить задуманное, ему уже этого не хотелось. Появлялись странные для оборотня с его прошлым мысли. Как будет жить его маленькая госпожа в созданной им реальности? А если он проиграет, то где окажется? Кто позаботится о Лоэзии в этом царстве хладнокровных? А если он победит, то что делать с её родителями? Мариш считал, что Триий как отец был полным неудачником, а матери девочки — сарене Елалии — можно было сказать спасибо только за то, что она выносила и родила своего прекрасного ребёнка. Но Лоэзия их любила, по-детски наивно молилась об их здоровье и просила богов, чтобы мама и папа больше улыбались. Но они не улыбались, и Мариш ловил себя на том, что сам пытается улыбаться. Выходило неважно. И тем не менее она любила своих родителей и, кажется, его.

Простит ли она их смерть?

Мариш бы убил их. С удовольствием. Он не чувствовал в сердце хоть какой-то жалости к чете Бодый. Был бы рад, если бы с ними случился несчастный случай, а порой и сам задумывался его подстроить. Но не воплощал задуманное в жизнь. Лоэзия бы не узнала, как и уже о многом не знает, но Маришу хотелось быть чистым перед ней хотя бы в этом.

— Они завидуют, госпожа, — оборотень погладил девочку по голове. — Каждый слуга мечтает занять моё место, а подруги вашей мамы хотели бы иметь такого способного дворецкого, как я. Я не плохой.

— Вот и я им так же говорю! — просияла девочка, но улыбка мгновенно исчезла с её лица, когда за дверью раздался решительный стук каблуков.

Она быстро села на стул и стиснула в пальчиках перо. Дверь распахнулась, и внутрь вплыла сарена Елалия. Мариш встретил высокородную госпожу малоприветливым взглядом. Очень красивая, но высокомерная и показательно приличная сарена его раздражала. Эти её высокие строгие причёски, в которых прекрасные серебристые волосы превращались в седые, недовольно сморщенное лицо и дорогие, но совершенно ханжеские наряды. В те времена, когда он ещё не промышлял разбоем, Мариш часто встречал таких женщин. Не имеющие никакого занятия и лишённые внимания своих мужей, они находили удовольствие в собственной добродетели. Лучше бы уж любовников заводили.

— Ты закончила? — строго вопросила госпожа Елалия и шагнула было к дочери, но споткнулась, столкнувшись с тяжёлым взглядом дворецкого.

Мариш видел, как испуганно расширились её зрачки, почувствовал изменившийся запах через густое облако духов, но сарена предпочла скрыть страх за недовольно поджатыми губами.

— Она ещё не закончила, — вкрадчиво ответил дворецкий и добавил, — госпожа.

— Вот как, — женщина судорожно сглотнула, но более ничем не показала, в какую дрожь её вводил слуга. — Что ж, пусть старается.

И, развернувшись, решительно удалилась.

Дверь за ней закрылась, и Лоэзия грустно посмотрела на Мариша.

— Я не напишу так красиво, как хочет мама. Значит, гулять меня не пустят.

Дворецкий посмотрел на печально опущенную головку и вдруг подумал, что дети умеют забираться в сердца и занимать все мысли. Сам он никогда не задумывался о том, чтобы заиметь семью. Сперва его семьёй был род, которому Мариш служил, а после трагической гибели всех его членов оборотень нашёл смысл в борьбе против гнилой власти. За четыре века разбойной жизни мужчина очерствел сердцем в убийствах, грабежах и насилии, жалел женщин и детей только лишь из-за того благородства, что вложил в него при воспитании отец и которое было с ним во время всего служения семье Илаший. Мариш даже не представлял, что когда-нибудь размягчеет настолько, что захочет быть хорошим в глазах маленькой девочки.

— Мы погуляем, — Мариш склонился над столом и притянул чистый лист бумаги. — Сидеть дома вредно, это скажет любой лекарь.

Взяв перо, оборотень подумал, переложил перо в левую руку и начал быстро выводить по бумаге строки. Лоэзия, ошеломлённо распахнув рот, с восторгом наблюдала, как стройненько ложатся буковки.

— Всё, госпожа, — Мариш выпрямился, с достоинством оправился и сгрёб со стола работу самой Лоэзии: улики им не нужны. — Можем идти гулять.

— Ура! — малышка вскочила и обняла его за ногу.

А Мариш с досадой подумал, что если бы у него была дочь, то он бы сам сидел с ней и учил её письму, а не поручал это бывшему преступнику. Точнее, даже не бывшему…

И почему смерть такой дряни должна кого-то расстраивать?

Мариш с искренним непониманием посмотрел на задыхающегося сарена, но хватку всё-таки ослабил. Триий жадно вдохнул, выпучил глаза, но разразиться гневной отповедью не рискнул.

— Серьёзно? — едва слышно прошептал Мариш. — Ты её отец?

Ноздри сарена разгневанно шевельнулись, но он всё ещё находил в себе терпение молчать.

— Мне хотелось бы, чтобы тебя просто не было, — искренне выдохнул дворецкий.

— Да как смеешь… — сквозь зубы начал Триий, но Мариш перебил его.

–… с тобой так говорить? А кто ты, Триий? Тряпка ты. Общество, хайнес, твои якобы благородные друзья… Ты живёшь так, как они тебе скажут. Ты живёшь той жизнью, которую они считают прекрасной, хотя она говно. Хайнес прогнулся под Шереха, ты прогнулся под хайнеса и впустил в свой дом меня и отдал под мой присмотр дочь. Мне. Головорезу. Нормальный мужик вцепился бы в глотку и хайнесу, и Шереху, а ты поджал яйца и уступил свою территорию мне.

Дворецкий разжал пальцы, и сарен закашлял. Гнев на лице Триия сменился страхом. И недоумением.

— Если я не найду Лоэзию, дом Бодый прекратит своё существование, — в тишине кабинета эти слова прозвучали, как зловещее пророчество.

Губы Мариша раздвинулись в усмешке-оскале, и он добавил:

— Если честно, давно хотел этим заняться.