Истории с края земли

Екатерина Замятина

Повседневность двух друзей, живущих обычной жизнью студентов: учёба, встречи, сериалы, подработка. И охота на опасных существ, питающихся страхом, болью и отчаянием людей.Повесть в жанре бытовой мистики, действие которой разворачивается в провинциальной России.

Реконструктор событий

Оля щипцами вынула из контейнера чёрный «пакет» и разложила на столе, помогая себе вилкой. Прикасаться к существу голыми руками было чревато галлюцинациями — это исследователи испытали на своей шкуре. Вообще всё, что удавалось узнать: про холод, время сбора, прикосновения и многое другое, узнавалось именно на себе. Движение вслепую — так она привыкла работать.

Старый письменный стол, доставшийся от деда-столяра, освещала настольная лампа, дававшая холодный голубоватый свет. Столешница усеяна щербинками и царапинами, прочерками ручек и пятнами чернил, круглыми следами от чашек кофе… Словом, этот стол видел многое. Сейчас на нем скальпелем разделывали существо, способное ментально уничтожать людей. Несколько кусочков исследовательница поместила в спиртовые растворы разной крепости. Ещё один подожгла спичкой — он быстро сгорел, оставив горстку пепла и запах хвои. Остатки положила в разные растворители. Оставался последний кусочек.

Часы показывали половину третьего ночи. Ночь — не лучшее время для научных изысканий, особенно после вечера на морозе, но Оля не щадила себя, помня, что каждый час на счету. Девушка взяла последний кусочек останков существа… и осознала, что взяла его голыми руками. Ужас ледяной стрелой пронзил тело, и она в панике отшвырнула клочок «целлофана». Брать останки твари голыми руками, особенно человеку впечатлительному, было строжайше запрещено. Но дело было сделано! Она схватила клочок щипцами, засунула его в контейнер с талой водой, а контейнер — в морозильную камеру, после чего помчалась в ванную мыть руки. На ладони появилось маленькое тёмное пятнышко, и Оля остервенело терла его мылом, а затем на всякий случай опрыскала санитайзером. Пятнышко исчезло. Успокоившись, исследовательница убралась на столе и легла спать.

Вот только из-за мыльной пены она не заметила, что пятнышко не смылось, а всосалось внутрь, под кожу.

***

Она проспала. Не помня, как, несколько раз переставляла будильник на более позднее время, пока не отключила вовсе. Когда она проснулась, был почти полдень. Серые светлые сумерки освещали маленькую комнату, в которой она провела детство и юность, и следы тех времён остались в интерьере: на полке среди книг сидел одноглазый плюшевый кот, к двери приклеен плакат с логотипом панк-рок группы, по стене протянуты тонкие верёвочки, а к ним на прищепках прикреплены фотографии, открытки, памятные записки, переданные украдкой на уроке под носом самой вредной училки, а над кроватью висел собственноручно сплетенный ловец снов. Словом, это был маленький уютный мир, из которого совсем не хотелось выбираться, а хотелось только нежиться под тёплым одеялом. К тому же у Оли разболелась голова, а в горле першило: ночная вылазка обернулась простудой. Решено было остаться дома, прогулять пары и посвятить день самолечению. Девушка встала и пошла на кухню кипятить чайник.

— Лиза?..

Девушка вздрогнула. Низкий мужской голос раздался совсем рядом. Она обернулась и никого не увидела. Наверное, послышалось, решила она. И почему Лиза? Её звали иначе.

— Лиза, — настойчиво повторил голос, — не делай этого.

Теперь стало страшно. Принять посторонний звук за короткое имя ещё можно, но услышать в шорохе целую фразу невозможно. Она вспомнила ночь и случайное прикосновение. Неужели это галлюцинации, о которых её предупреждали? И что теперь делать? Живое воображение тут же изобразило, как её заматывают в смирительную рубашку мрачные сильные санитары, как её слова пропускают мимо ушей — что взять с шизофренички! — и руки искалывают лекарствами. И всё, что останется, это целыми днями лежать, смотреть в трескающийся потолок с жёлтыми разводами, мыть полы за пачку сигарет или кулёк конфет и терпеть насмешки медсестёр…

От паники её отвлёк тот же голос.

— Одумайся, — встревоженно сказал он. — После этого ты не сможешь ничего изменить.

Затем исследовательница услышала тихий плач. Незнакомка всхлипывала и пыталась что-то сказать, но не могла.

— Лиза, — повторил голос. Теперь в нем послышались угрожающие ноты, — не делай этого.

Исследовательница услышала чьё-то дыхание, а затем — глухой стук о землю, звук одновременно чавкающий и хрустящий, словно что-то тяжёлое упало с большой высоты. Звук короткий и мерзкий, с каким падает желе. Она уже слышала такой звук, встречалась с ним в видео из даркнета. Звук самоубийства.

Она медленно осела на пол. В ушах раздавался гулкий быстрый стук сердца, руки тряслись от страха. Пусть она ничего не видела, звуков оказалось достаточно, чтобы понять, что произошло. Что это было — игрой воображения, кошмаром, порождённым мозгом? Легче от этого не становилось.

Сквозь старые доски веяло холодом, это и заставило встать с пола и добрести до кухни. Девушка щелкнула язычок электрического чайника, кинула пакетик чая в чашку и уставилась в окно. С высоты девятого этажа открывался вид на заснеженный двор, а вдали расстилался город, маленький островок жизни среди безмолвной спящей природы. Что двигало людьми, решившими век назад уйти из обжитых земель на Крайний Север, в эту обитель тьмы и холода? Динамичный человеческий дух, отказывающийся уступать. Те люди вторглись в земли, где им были не рады, вцепились в них зубами и перестроили под себя, а дети их детей молча несут невидимый дозор.

Оля заварила чай и вернулась в свою комнату, под одеяло. Жуткая галлюцинация не давала покоя, и она поспешно набрала сообщение напарнику. Ответ пришёл быстро.

«Жесть. А почему ты не брала эту фигню в перчатках?»

В глазах защекотало, и всё поплыло перед глазами. Она отложила смартфон, прижала колени к груди и заплакала. Почему не в перчатках… Потому! Потому что у неё закончились одноразовые, а она забыла купить новую пачку, потому что в ее вещах бардак, и она не нашла бы среди ночи обычные перчатки. Вот такая она хреновая исследовательница! Еще и больная на голову, кстати. С чего она вообще взяла, что может быть полезна…

Звякнуло уведомление. Девушка вытерла слезы и прочитала:

«Эй, ты там не загоняйся».

Она слабо улыбнулась. Гриша поддерживал ее грубовато и коряво, но отлично считывал её состояние даже через переписку. Как он сам любил повторять — если охотник использует интуицию только на охоте, то охотник из него так себе. Да и человек тоже.

«Не буду:)»

«К тебе приехать?»

«Да. Спасибо.»

«Жди».

Он пришёл под вечер, принеся с собой пакет со сладостями. С его приходом тёмная гулкая квартира ожила; на кухне грелся чайник, смартфон на столе проигрывал что-то неторопливое, всё наполнилось светом, тихим шумом и теплом. Оля неторопливо раскрывала упаковки с печеньем и шоколадки и тайно любовалась напарником, пританцовывавшим на маленькой кухне. Все им любовались, что уж греха таить, и любоваться было чем: белой кожей, сквозь которую проглядывали голубые вены, высокими скулами, вороньими растрёпанными волосами, длинными пальцами (сказывались уроки на пианино) и озорным блеском тёмных глаз. Сам Гриша отлично знал, какую реакцию вызывает у девушек, и тёмное пятнышко на шее красноречиво говорило об этом.

— Знаешь, что? — сказал он, садясь напротив с чашкой чая, — я думаю, это у тебя не галлюцинации были.

— А что тогда?

— Я пока к тебе ехал, погуглил, — он достал смартфон из кармана джинсов, — в общем, у нас девчонка покончила с собой, упав с крыши. И звали её Елизавета.

Он положил телефон на стол, и Оля прочла короткую статью:

«26 марта 2017 года рядом с домом 42 по улице Ленина было обнаружено тело тринадцатилетней девочки. Согласно предварительной версии, она сбросилась с крыши девятиэтажного дома. Тело обнаружил дворник, убиравший утром придомовую территорию, он же вызвал полицию. Ведётся следствие, предварительная версия — самоубийство».

— Есть ещё несколько статей, но там ничего нового. Просто решили, что это суицид и закрыли дело.

Оля молча кивнула и взяла свою чашку в руки, чтобы согреться.

— Как думаешь, существо могло довести её до… до этого?

— Как нефиг делать. Сама знаешь.

— Я слышала мужской голос. Мне показалось, он ей угрожал. Может, это он её довёл?

— Может. Только не забывай, от кого ты услышала голос. Ты прости меня за цинизм, но довести до самоубийства — дело долгое, тут нужно что-то, — он неопределённо взмахнул рукой, — что стало бы… катализатором. Понимаешь?

— Неведомая тварь? — мрачно спросила она.

— Именно. Сами они ничего сделать не могут, зато чуют тех, к кому можно присосаться. Ну, ты сама знаешь.

— Да… — она отвела взгляд, — знаю. Просто… почему мы не можем на это повлиять? Я знаю, что этой девочке угрожали, может, её довели до этого. И… и я ничего не могу сделать.

— Почему не можешь? Можешь. Как минимум, ты можешь сделать так, чтобы к таким девочкам не подсасывались инфернальные твари, которые пьют из них соки. Да ты титан! — он рассмеялся и прикоснулся к её запястью. — К тому же, — добавил он уже серьёзно, — ты их изучаешь. Пускай даже для себя и нигде о таком не напишешь, но это тоже важно.

— Для кого?

— Меня. Раньше я просто оставлял их тела, но когда ты узнала про галлюцинации, я стал их выбрасывать. Ну, если ты не забирала себе для опытов.

Оля обхватила его руку. Охотник прав, и это не пустые слова утешения ради утешения. Она действительно чертовски много может, главное — почаще напоминать.

***

Грише многое досталось от родственников: отвращение к алкоголю от отца-алкоголика, неприязнь к религии от религиозной бабки, ненависть к плацкартным поездам от тётки, живущей на другом конце необъятной родины, нелюбовь к ярким вещам от двоюродного брата, щеголявшем в толстовке со Спанч Бобом и многое другое. Но среди этих «не» было и приятное наследство: любовь к ручному труду, доставшаяся от деда. Ему принадлежал гараж, переделанный под мастерскую, где он творил странные штуки и охотно пускал внука. Григорий же относился к мастерской и уважением и трепетом, и всегда убирал рабочее место за собой и раскладывал вещи по местам, что сильно контрастировало с его комнатой в съемной квартире, которую он снимал с одногруппниками. Те авгиевы конюшни мог расчистить не каждый, и иногда он пользовался болезненной склонностью подруги всё упорядочивать. Подумав об этом, он усмехнулся и мельком взглянул на Олю. Миниатюрная блондинка с короткой стрижкой сидела у радиатора и грела руки. Руки у неё были страшные: красные, шелушащиеся, сухие, с трещинками. То были последствия постоянного мытья рук и использования спиртовых санитайзеров. Обращаться за помощью она отказывалась наотрез, начитавшись жутких историй о том, как пациентов психбольниц пичкают лекарствами до состояния «овоща» или заставляют выполнять тяжелую грязную работу. То, что её не положат в больницу, она не воспринимала и продолжала говорить о зверствах. Больше он к этой теме не возвращался. Иногда и себе не знаешь, как помочь, а лезть с советами к другому… Да ну. Чужая душа — потёмки.

— А что ты сегодня будешь делать? — спросила Оля, смахивая с глаз длинную чёлку. Когда у неё выдавались свободные дни, она приходила в деревянный гараж и смотрела, как охотник работает. Было в этом что-то умиротворяющее — наблюдать за тем, как работает другой человек.

— Новое оружие.

— И что же это будет?

— Пока не уверен. Что-то, что будет убивать быстрее.

— Более острое?

— Более… разрушающее. Как взрыв, — он развёл руки в стороны, показывая разлёт воображаемых осколков. Постоял немного, обдумывая осенившую идею, и схватился за бумагу и карандаш.

Вскоре появился набросок будущего оружия. Поршень, из которого выходили спиралевидные лезвия; при нажатии на поршень лезвия раскрывались в разные стороны, напоминая зонтик, и четыре заточенные спирали расходились внутри тела.

— Ну как? — довольно спросил он, показывая рисунок. У Гриши был талант художника: даже простой набросок на пожелтевшей от времени бумаге выглядел эстетично, но сколько бы Оля не говорила ему, парень каждый раз отмахивался. Художник — это несерьёзно, хобби, мелкий заработок; вот юрист — это уважаемо и почётно.

— Не знаю. Эта вещь будет сделана, чтобы убивать. Разве это хорошо?

— Оль, — в голосе скользнуло напряжение, — знаешь, как отличают позёров от тех, кто реально решил покончить с собой? Они режут руки вдоль. Как у тебя были порезаны руки? Напомни, а то что-то подзабыл.

Такой эпизод действительно был. Она подумывала о том, чтобы покончить с навязчивыми мыслями кардинально и примеривалась, нанося порезы. Вначале неглубокие, так, лёгкие царапины, потом всё глубже и глубже… Была глубокая ночь, свет шёл только от монитора, на котором был открыт вордовский документ — будущий реферат, состоявший пока что из титульного листа. В руке она держала ножик для вскрытия конвертов, купленный на какой-то барахолке, красивый и бесполезный до этого момента. Нежная кожа запястий ныла и отзывалась болью на каждое прикосновение, и девушка тыкала руку, раздумывая — а стоит ли? Липковатое от крови лезвие пахло металлом, в голове была пустота, а курсор однообразным миганием отсчитывал секунды. Стоит или не стоит? Разум подсказывал, что нет, но это были словно не её мысли, а чьи-то чужие, принесённые постами из интернета. Её собственных мыслей не было, голову забил грязновато-серый туман вперемешку с ватой, через который все слова доносились приглушённо, и окружающий мир казался размытым и зыбким. А ещё была усталость. Усталость от мира, от себя, от проблем, от собственной болезни, от замечаний о том, что девушке не пристало иметь такие уродливые руки, о том, что учиться на дизайнера — плохая идея, и надо было идти на экономиста, о том, что в восемнадцать лет быть без парня — стрёмно, и далее, и далее… Она откинулась на спинку стула, тяжело вздохнула и перевела взгляд с израненной руки на окно.

Тогда-то она и увидела впервые жуткую тварь. Существо пялилось огромными белёсыми глазищами, закрывая плоской мордой стекло, из чёрного рта, шедшего от края до края морды, выглядывали треугольные зубы, само оно лапами вцепилось в оконные рамы. Оля закричала, но не услышала голос; тишина ватой облепила комнату, и слышны были только стук сердца и шум крови в ушах. Она в панике отшвырнула ножичек и попыталась спрятаться, вжавшись в щель между шкафом и кроватью. Руки дрожали, в горле пересохло, в глазах резало, а израненная рука вдруг взорвалась болью, и из ранки кровь потекла ручейком. Страх вцепился в девушку острыми лезвиями, и хотя инстинкты орали, что надо бежать, она не могла заставить себя и шевельнуться.

А затем началась буря. Существо дернулось и отошло от окна, словно кто-то отвлек его от жертвы, и снег залепил стекло. Ощущение лезвий исчезло, и Оля кинулась к аптечке, спрятанной под одеждой в шкафу. Дрожащей рукой она кое-как перемотала рану и подошла к окну. Было тихо, но, прислушавшись, она различила гудение холодильника и потрескивание старого динамика компьютера. Это была не та ватная тишина, забившая уши, но обычная тишина квартиры, в которой спят, а значит, наваждение исчезло. Помедлив, она открыла окно — из-за слоя снега оно поддалось с трудом, и посмотрела вниз. На белом снегу выделялся силуэт одетого в черное человека. Человек поднял голову, приветственно махнул рукой и показал жестами «спускайся ко мне». Оля обычно не заговаривала с незнакомцами и не заводила сомнительных знакомств, но тот вечер нельзя было назвать обычным, и она быстро оделась и выскользнула из квартиры. Так в её жизни появился охотник на сверхъестественных тварей.

Конец ознакомительного фрагмента.