Домик разбившихся грёз

Екатерина Дибривская, 2021

С категоричным упрямством нас свела сама судьба. Мы встретились снова. Я и мой первый мужчина. Тот, кого я должна ненавидеть, но люблю так же сильно, как и в той далёкой и нереальной жизни. Тот, кто смотрит на меня так, словно не он бросил меня беременную, мимоходом сообщив смской, что женат и никогда не планировал бросать семью. Тот, кто ни разу не поинтересовался, ЧТО стало со мной и тем ребёнком. Тот, кто, вероятно, считает меня всё той же наивной девчонкой, которая снова попадётся на его удочку. Да только я больше не та. Совсем не та. И не должна подчиняться ему. Хотя моё тело дрожит в предвкушении от каждого его случайного прикосновения. Или не случайного? Ой, да какая разница, если он женат, а я… вообще-то, выхожу замуж всего через каких-то полгода!

1. Аля

Рождественские каникулы в Европе — звучит сильно. И стильно. Именно поэтому я безмятежно продолжаю постить селфи на своей страничке в соцсети, продолжаю писать, как я счастлива провести каникулы вдали от Родины, продолжаю отвечать смеющимися смайлами на зависть московских друзей.

А сама стою за стойкой элитного бара, расположенного рядом с дорогущим отелем, потому что рассорилась с папочкой-тираном и решила жить самостоятельно.

Потираю высокие бокалы льняной салфеткой, бросаю скрытные взгляды на красивого молодого мужчину, что сидит в пятидесяти сантиметрах от меня рядом со своей спутницей, и погружаюсь в свои мысли.

Учиться, конечно, как грозилась, не бросила. Хотя, если честно, очень хотелось. Назло родителю, которого я не знала все свои шестнадцать лет, не знала, когда мама умирала от рака груди, а узнала — только после её смерти.

Когда меня, убитую горем девочку-подростка, привезли из спецприёмника-распределителя в богатый дом и сообщили, что я больше не сиротка, я задала один-единственный вопрос.

«Почему?»

Несмотря на то, что я говорила еле слышно, эхо моего голоса надолго повисло в воздухе огромного каминного зала с мраморными стенами и полом.

Больше я не сказала ему ни слова: я упрямо молчала до похорон, еле выдержала пафосную церемонию прощания и погребения, еле отсидела поминальный обед в шикарном ресторане, где я и остальные гости из моего мира казались белыми воронами. А папенька был царём.

Сразу после сорока дней меня сослали в Лондон, грызть гранит экономических наук в закрытую школу-пансион для девочек. Я не покидала стен учебного заведения даже в каникулы, что не добавило очков моему родителю и не способствовало нашему сближению.

Тем более, когда у него уже имелась любимая папина дочка. Инга старше на одиннадцать лет и на дух меня не переносит. Видимо, именно ей я обязана своим престижным образованием.

За полтора года в экономической школе я освоила программу, рассчитанную на три, и к восемнадцатилетию успешно сдала сложнейший выпускной экзамен, заслужив горделивую похвалу от отца. И награду за труды — сразу после школы я перешла в местный колледж с шикарной программой магистратуры. А ещё мне позволили провести время до начала нового учебного года в Москве. Вот только я не думала, что моё понимание этого чудесного времяпрепровождения будет так сильно отличаться от папочкиного!

Вместо тихих посиделок с моими друзьями в моей квартире своё совершеннолетие я встретила на приёме в честь бала дебютанток.

Вы только прислушайтесь: де-бю-тан-ток… Мне одной чудится в этом звучании что-то пошлое и мерзкое?

Папенька радовался, сияя и расточая улыбки, крепко держал мою руку, зажав её до посинения в своём локтевом сгибе. Он с гордостью представлял меня всем мужчинам подходящего возраста — от 17 до 70 примерно, и я всерьёз побоялась, что следующий этап моего взросления ознаменуется замужеством.

Но вроде всё прошло хорошо, и в положенный срок я вернулась в Лондон. Только кинулась с головой в учёбу, и трёх месяцев не прошло, как отец позвонил и велел быть в Москве к новому году. Он нашёл мне жениха.

Сорокалетнего мужика с рыхлой дряблой фигурой, проплешинами в волосах и тошнотворной привычкой цыкать я запомнила слишком хорошо. И мне плевать сколько миллиардов он готов влить в папу в качестве отступных за мою руку и сердце!

Я пригрозила, что брошусь под машину, отказалась ото всех отцовских денег и собралась оставить учёбу в колледже, но ему всё же удалось уговорить меня не торопиться с принятиями поспешных решений и не делать глупостей. Для начала.

Так что, да, учёбу я не оставила. И под колёса не бросилась. А вот с уютной квартиры, ключи от которой папенька вручил мне перед отъездом, съехала в общежитие при колледже. Единственное, в чём не сдержала слово, — внесла плату за комнату отцовскими деньгами. Но не на панель же мне было идти?

Друзья помогли мне устроиться в этот бар, и теперь я начищаю бокалы и разливаю коктейли пять раз в неделю с семнадцати вечера и до двух ночи. Даже в рождественский сочельник.

— Хей, Эл, о чём задумалась?^[1] — тихо спрашивает у меня старший бармен, наклоняясь неприлично близко к моему уху.

— О том, что неплохо было бы глотнуть кофе. Я уже с ног валюсь! — отвечаю ему и улыбаюсь.

Мужчина, что сидит напротив меня через барную стойку, этот великолепный образец с лёгкой небритостью и часами за пару десятков тысяч долларов, неожиданно перехватывает мою улыбку, встречаясь со мной глазами.

— Два кофе, пожалуйста, — обращается он ко мне. — На свой вкус.

Я произвожу необходимые манипуляции, колдуя над кофемашиной. Почему-то именно в этот момент мне абсолютно не жаль, что смена баристы заканчивается гораздо раньше моей. Я варю крепкий чёрный кофе, но добавляю в него корицу, имбирь и мускатный орех.

— Ваш кофе, пожалуйста, — возвращаюсь я к клиенту.

Выставляю перед ним одну чашку, вторую собираюсь поставить перед его девушкой, но он тормозит мою руку, мягко обхватывая пальцами запястье.

— Этот — для вас. — и, видя, что я сомневаюсь, добивает, — пожалуйста, я бы хотел хотя бы немного скрасить вам праздничный вечер, который вы вынуждены проводить не в кругу семьи.

— Спасибо, — не отказываюсь я и смущённо отвожу взгляд.

Его пальцы всё ещё обхватывают моё запястье. Кожа в местах соприкосновения пылает и покалывает, а сердце неожиданно ухает куда-то вниз.

Мужчина смотрит на бейдж и улыбается мне.

— Эл?..

— Элла, — говорю ему быстро.

Так проще, чем пытаться объяснить загадочное русское имя и собственные заморочки.

— Алекс.

— Эл, всё хорошо? — снова материализуются поблизости бармен.

— Спасибо, Чарли. Всё в порядке. — успокаиваю его и снимаю свободной рукой руку клиента. — Извините.

Алекс сидит практически до самого закрытия. Его спутница потягивает лёгкие коктейли, в то время как сам мужчина пьёт виски.

К закрытию смены я начинаю потихоньку прибирать всё вокруг. Когда девица, пошатываясь, встаёт и идёт в уборную, я как раз иду в том же направлении, к дверям кухни.

У неё звонит телефон.

— Да, он почти готов. Жди на этаже. Как только отрубится, я открою номер. Хорошо.

Вот дрянь! Клофелинщица!

Я возвращаюсь за стойку одновременно с ней и не успеваю предупредить Алекса. Девушка что-то щебечет ему на ухо, и он усмехается.

Мужчина отвлекается на телефонный звонок и отходит от стойки, а эта дрянь всыпает в его порцию виски какой-то порошок.

— Выпьем ещё по одной и идём? — с очаровательной улыбкой предлагает она ему, стоит только Алексу устроиться на прежнем месте.

— Да, я не против.

— Вот же сука! — бурчу себе под нос, абсолютно не понимая, какого чёрта ввязываюсь не в своё дело.

Алекс странно смотрит на меня, не донеся стакана с обжигающим пойлом до губ. Я делаю резкое движение рукой, и недопитый кофе летит прямо на клофелинщицу. Она бешено вращает глазами и уносится в сторону туалета.

— Вы ненормальная? Растяпа! Как вас на работе держат? — вскакивает Алекс.

На его лице недовольство, как и на лице Чарли, который несётся ко мне через весь зал.

— Вот и спасай жизнь всяким козлам, дура, — бубню себе под нос, предвкушая взбучку.

Алекс замолкает, отставляет в сторону стакан с виски и уходит следом за своей дамой, а я выслушиваю до конца смены поучительные лекции о своём поведении.

В два часа я закрываю смену, натягиваю пальто и выхожу в ночную прохладу. Кутаясь в шарф, я сворачиваю в тёмный переулок, чтобы немного срезать путь. Слышу за спиной тяжёлые шаги и ускоряюсь. Человек тоже начинает идти быстрее.

И, когда я уже чувствую его за своей спиной и успеваю мысленно попросить прощения за все свои грехи, если успела их когда-либо совершить, вдруг слышу хриплый смех.

— Эй, я, конечно, может, козёл, но не маньяк! — говорит преследователь голосом Алекса на чистом русском без акцента.

Встаю как вкопанная, и он врезается на скорости в моё тело. Разворачивает, обхватывая ладонями плечи, и смотрит прямо мне в глаза.

— Спасибо, что спасла меня, — усмехается он. — Александр.

От него исходит такой жар, что всё моё тело и внутренности плавятся от близости этого мужчины. Я краснею и улыбаюсь ему.

— Аля, — смущённо называю своё имя, и он улыбается мне в ответ.

Примечания

1

В этой и последующих главах, действия которых происходят в Лондоне, курсивом выделены диалоги, ведущиеся на английском языке.