Со всей дури!

Екатерина Вильям-Вильмонт, 2015

После пережитой трагедии и горького разочарования Лада Гудилина начинает новую жизнь. И встречает новую любовь, внезапную, счастливую, СО ВСЕЙ ДУРИ! Но мало-помалу вокруг нее сгущается ненависть, словно расплата за счастье. Так что же победит: ненависть или любовь?

© Вильмонт Е. Н., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Настоящему индейцу

Завсегда везде ништяк!

Из песни группы «Ноль»^[1]

Часть первая

Одни руины

— Я больше не могу, у меня сил уже не осталось. Зачем все это? Девять дней, сорок дней… Все кончается банальной пьянкой, никто уже не помнит, зачем собрались… Мама, я…

— Лада, деточка, послезавтра все это закончится.

— Но это же еще надо пережить.

— Переживешь, моя девочка. Если уж смерть Андрюшину пережила…

— Мамочка, мы с ним неверующие были. Он бы этого всего не хотел.

— Но его мать хочет. Она потеряла сына, единственного. И с этим нельзя не считаться. Ты еще молодая, тридцать два всего, еще найдешь свою любовь и замуж выйдешь, а матери что остается? Ты же умная, хорошая девочка. Ну, так принято. Потерпи.

— Потерплю, — вздохнула я. — Потерплю. Но потом начну искать работу.

— Конечно, только, прежде чем начать поиски, уезжай куда-нибудь из Москвы.

— Зачем это? — страшно удивилась я.

— А чтобы морщинки эти скорбные разгладились.

— Мама!

— Поверь, так лучше будет. Тут в соседнем доме твоя свекровь живет, и уж она непременно подметит любую улыбку.

— Мамочка, если бы ты знала, как у меня все внутри болит… Я так любила Андрея… И он меня. Я считала, что вытащила в жизни счастливый билет… Так при чем тут морщинки?

— Деточка, горе штука тяжелая. И оно никуда не денется, пока не притупится боль. Но траур носить уже не нужно. И ты уже думаешь о работе, о новой жизни, а начинать новую жизнь надо с улыбкой. Вот и поезжай куда-нибудь, где тебя никто не знает, и научись снова улыбаться. И еще — подумай о том, чтобы поменять квартиру.

— Квартиру? — ужаснулась я. — Нет, я была здесь так счастлива… — Я заплакала. — Нет, ни за что!

— Ну, как знаешь. Если надумаешь, Пашка тебе во всем поможет.

Пашка — мой племянник, сын моей старшей сестры. Мы с ним друзья.

— Да, и вот еще что… Не нужно ничего готовить.

— Как? — ахнула я.

— Я заказала пироги в «Штолле», капустные и мясные. Закуски Ксюша купит, у них рядом потрясающая кулинария, добавишь свежий огурчик в оливье, и дело с концом. А какой там студень, совершенно домашний. А ты только запечешь телятину для отвода глаз, — слегка улыбнулась мама. — Мария Афанасьевна будет довольна. И мы ей скажем, что это мы с Ксеней готовили.

Эта мысль сперва показалась мне чуть ли не кощунственной, но мама ведь просто хотела облегчить мне столь нестерпимое для меня мероприятие.

— Мамочка, а как мне… — только начала я.

— Я знаю, что ты хочешь спросить. Как тебе избежать коллективного выезда на кладбище, да?

— Да! — Вот что значит мама…

— Позвони Марии Афанасьевне и скажи, что поедешь на кладбище рано утром, одна.

— Она обидится.

— Я поеду с ней.

— Мама!

— Я завтра сама ей позвоню и сама все скажу.

— Господи, мамочка, что бы я без тебя делала.

— Пользуйся, пока я жива.

— Мама!

— Ну прости, прости!

Едва я вошла в свою квартиру, как позвонил Пашка.

— Тетка, привет! Ты как?

— Что ты спрашиваешь? Ясно же.

— Мать сказала, что они с бабушкой берут это мероприятие на себя.

— Да, спасибо им.

— А от меня что-нибудь требуется?

— Да нет, наверное…

— А тяжести таскать?

— Какие тяжести?

— Воду, водку и т. д.

— Ой, Пашенька… Конечно.

— Напиши список, чего и сколько, я через полчаса заеду.

— Хорошо. Заезжай.

Через сорок минут он заехал. Красивый и, главное, удивительно добрый и хороший парень. В его чудных серых глазах читалось искреннее сочувствие.

— Список составила?

— Вот!

— Ого! Таскать не перетаскать. Тетка, а кофейку сделаешь?

— Ты голодный?

— Ну, что-нибудь бы съел…

Я открыла холодильник. Там было практически пусто.

— Да, в твоем холодильнике не одна мышь повесилась, а целое мышиное семейство. Вот что, тетка, поедешь со мной, без разговоров. Тебя необходимо покормить.

— Паш…

— Ничего не Паш! Подчиняйся, женщина. А то применю грубую физическую силу. Ты же знаешь, я могу. Сгребу тебя в охапку, не вырвешься, и отволоку в машину. А Мария Афанасьевна сослепу решит, что тебя уже на руках носит чужой мужчина. Тебе это надо?

Я поневоле улыбнулась. И есть вдруг захотелось.

— Ладно, поехали. А тебе не западло с такой чувырлой появляться?

— Тетка, ты дура!

— Да, наверное…

Он привез меня в большой торговый центр и повел в симпатичное кафе, где вкусно пахло свежей выпечкой.

— Только не думай, что отделаешься каким-то жалким пирожным. Ты у меня съешь нормальный обед. Здесь порции не очень большие, но все вполне вкусно. А потом мы вместе пойдем и все закупим. Скажи, тетка, ты не думаешь вернуться на работу?

— Думаю. Еще как думаю. Но…

— Знаешь, у меня есть идея!

— Господи, Пашка, какая счастливая будет твоя жена.

— Ну, я пока не спешу с этим делом. Еще погулять охота. А тебе неинтересно, какая у меня идея?

— Почему, интересно.

— Так вот, фирма, в которой я сейчас подвизаюсь, явно нуждается в твоих услугах. И я уже начал подготовительную работу.

— Боже мой!

— Да, я исподволь внушаю нашему гендиректору мысль о том, что фирме нужен такой специалист, как ты.

— Ничего себе! А гендиректор что? Слушается?

— Он созревает.

— А что там с фирмой-то?

— Понимаешь, он мужик неглупый, креативный, но из провинции… Нувориш. В людях неважно разбирается. Не умеет с людьми.

— Да, пожалуй, это мой клиент. Правда, я два года не работала…

— Да ладно! Справишься! Ты пока приходи в себя. А там он, глядишь, и дозреет.

— Твоя бабушка советует мне после сороковин куда-нибудь уехать…

— Бабуля самая мудрая женщина на свете! И вообще, ты хоть высококлассный специалист, но на данном этапе явно нуждаешься в руководстве. Вон, поела и уже похожа на человека, а не на бледную тень. И я тоже считаю, ты должна куда-нибудь слинять. В какой-нибудь совсем незнакомый город. У тебя бабки-то есть?

— Да, бабки есть.

— Вот, поезжай в какой-нибудь большой незнакомый город, гуляй там, прошвырнись по магазинам, пошатайся по кафешкам и забудь хоть на время, что ты вдова. Ты интересная молодая женщина…

— Перестань! — поморщилась я.

— Ну, хочешь быть вдовой, будь, но помни — жизнь продолжается!

— Ишь ты, мудрец!

— Нет, я не мудрец, я, считай, еще младенец, устами которого глаголет истина.

Я невольно рассмеялась, впервые за долгое время.

— Знаешь, Пашка, мне и вправду стало чуть-чуть легче.

— Почему?

— Потому что ты не смотришь на меня со скорбным видом, не вздыхаешь сочувственно… С тобой я вспоминаю, что я еще живая…

— Ох, тетка! Ну что, мне продолжать окучивать шефа?

— Да, продолжай! — решительно заявила я.

— Молодчина!

— Ну спасибо тебе, друг! Пошли скупляться, как говорила одна моя знакомая.

— А народу много будет, судя по списку алкогольной продукции?

— Человек сорок, наверное…

— Ого! Вроде на девятинах меньше было?

— Да, но тогда с Андрюшиной работы почти никого не было, у них был корпоративный выезд в Турцию.

— А, понял. Ну, ты держись!

— Постараюсь.

— Я раненько заеду, помогу со столами и стульями…

— А я с самого утра поеду на кладбище.

— А твоя свекровь?

— Бабушка обещала поехать с ней.

— Молодец, бабуля. Как же я люблю всех баб нашей семьи. И поэтому, наверное, никогда не женюсь. Где теперь таких сыскать!

С самого утра меня точила тревога. Это началось еще на кладбище. Мне даже почудилось, что за мной кто-то следит. Но сколько я ни озиралась, никого не заметила. Нервы, наверно, гуляют. И немудрено… В такси все время пыталась обнаружить за собой «хвост», но никакого «хвоста», разумеется, не было. Господи, до чего я не люблю все эти обязательные ритуалы. Знала, что днем будет прорва народу, и не смогла спокойно посидеть на могиле.

— Прости, Андрюша, — сказала я и ушла. Могла и не ездить. Завтра поеду.

Какие-то незнакомые женщины с работы Андрея помогали накрывать столы.

— Лада Владимировна, — обратилась ко мне одна из них, — боюсь, приборов не хватит…

— Да? Хорошо, я поднимусь к соседке, возьму у нее.

Соседка Дина сразу спросила:

— Чего-то не хватает, Ладочка?

— Да, приборов почему-то не хватает.

— Очень много народу?

— Ну да! С его работы понабежали какие-то тетки. Я их и не знаю. Ты-то придешь?

— А как же! Так жалко Андрея… Золотой мужик был. Сколько тебе приборов?

— Десяток наберется?

— Обижаешь! И два десятка, если надо, есть.

— Давай дюжину!

— Только ножи и вилки?

— Да вроде… Хотя нет, и столовые ложки тоже. Свекровь сварила бульон…

— Ладка, ты чего такая? Я все понимаю, но ты что, транквилизаторами накачалась?

— Да нет, почему?

— Какая-то ты заторможенная. Хотя чему удивляться? Знаешь что, я сейчас сделаю тебе чашку крепкого кофе, выпьешь, оживешь. Тебе силы сегодня понадобятся.

— Да некогда мне…

— Это пять минут. Сядь. Ты сегодня что-нибудь вообще ела?

— Кажется, нет.

— Понятно! Сейчас поправим положение.

Она быстро сварила мне кофе и сделала бутерброд с докторской колбасой.

— Вкусно.

— Еще сделать бутер?

— Давай!

После кофе и двух бутербродов у меня и впрямь появились какие-то силы.

— Я пойду с тобой, тоже помогу, чем смогу.

— Да не надо, мама все готовое купила. И салаты, и пироги… Да свекровь еще что-то наготовила… А баб на кухне — не протолкнуться. Ты просто приходи к трем.

— Ну, как знаешь. Но если понадоблюсь, звони.

Я не стала вызывать лифт, пошла пешком. На лестничной площадке между этажами курили две женщины. До меня донеслась фраза:

— Все-таки ты сволочь, Дашка. Зачем ты-то сюда приперлась?

У меня вдруг занялось дыхание. Я замерла.

— Разве непонятно?

— Мне — нет. По-моему, это просто подло!

— Да почему? Я любила его, и он меня любил. Имею я право проститься с ним?

— И для этого обязательно приходить в его семью и жрать за столом с его обманутой женой?

Боже, о чем они говорят? Кто обманутая жена? Я?

— А она, между прочим, ничего, стильненькая… И фигура хорошая. Но любил-то он меня!

— Ну, вряд ли сильно любил. Трахать он тебя любил…

— И это тоже.

— Если б любил, ушел бы от жены, детей у них нет. Но не ушел ведь.

— Просто не успел. Мы уж с ним говорили про это. Собирались квартиру покупать. В новых районах в новостройках совсем недорого можно двушку купить.

Я стояла ни жива ни мертва.

— То есть он собирался сперва обустроить гнездышко, а уж потом жену бросить?

— Именно!

— Знаешь, о покойниках нельзя плохо говорить, но я удивляюсь…

— Чему ты так удивляешься?

— Неужели Андрей был такой скотиной?

— Да нет, просто, как говорится, пестик нашел свою тычинку.

Меня затошнило. Голова закружилась и я едва не выронила приборы. Больше я ничего не слышала. Я быстро спустилась к ним, глянула на эту тварь. Она побледнела.

— Вон отсюда! Чтобы я больше никогда о тебе не слышала! Вон пошла!

Я говорила очень тихо, и от этого, наверно, мои слова прозвучали угрожающе.

— Лада Владимировна! — испуганно воскликнула собеседница этой курвы. — Она сейчас уйдет!

— Да уж, будьте так любезны проследить…

— Прослежу, не сомневайтесь!

Я вошла в квартиру и сразу наткнулась на сестру.

— Ладка, ты куда запропастилась? Ой, что с тобой?

— Ничего. Нервы!

Я взяла себя в руки. Огорчать сестру сделанным только что открытием я ни за что не хотела. Я сказала себе: надо пережить этот день. А там посмотрим…

Вдруг откуда ни возьмись появился Пашка.

— Тетка, надо поговорить. Пошли на балкон!

— Ну, пошли! Что у тебя стряслось?

— Сейчас скажу… Только помнишь, что ты мне сказала в детстве, когда я ногу кипятком обварил? И от боли на стенку лез?

— Ну, помню.

— Так вот, с тех пор это у меня девиз: «Настоящему индейцу завсегда везде ништяк»!

— Ты это к чему, Пашенька?

— Тетка, я, по ходу, слышал тот же разговор, что и ты. Только ты была выше на пролет, а я ниже… И я проследил, чтобы этой лярвы духу здесь не было.

— Но ее отсутствие ничего не отменяет, Пашка.

— Чего не отменяет? — не понял он.

— Ее присутствия в жизни Андрея. А это так мерзко… и так больно…

— Ты поплачь.

— Слез почему-то нет… Комок в горле стоит… а плакать не получается… И ведь надо еще выдержать эти поминки…

— Настоящему индейцу… сама знаешь!

— Но я-то не индеец, Пашенька!

— Ты не индеец? Да ты самый индейский индеец из всех, кого я знаю!

— Понимаешь, тут ведь все будут говорить, какой он был замечательный, без страха и упрека… И я тоже в это верила…

— Просто потому, что хотела верить, — тихо проговорил он.

— Пашка, ты еще что-то о нем знаешь?

— Да нет… что ты… — как-то вяло и совершенно неубедительно пробормотал он.

— Пашка, лучше скажи!

— Да нечего мне говорить. Все, хватит нам тут шушукаться, а то злые бабы еще подумают, что у нас в семье инцест.

— Совсем сдурел?

— Нет, просто уже маленько знаю баб…

Но тут на балкон вышла сестра.

— Пашка, ты чего тут Ладе голову дуришь?

— Ничего я не дурю! Просто объясняю кое-что.

— Небось насчет индейцев? — улыбнулась Ксюша.

— Именно!

— И как, помогает?

— Кажется, да, помогает… — сказала я. И пошла к гостям, как на Голгофу.

…Я пережила это день, наверное, просто потому, что я живучая. И сработал инстинкт самосохранения. Я просто застыла. Похоже, никто этому особенно не удивлялся, только мама поглядывала на меня с тревогой, да Пашка, сидевший напротив, глазами подбадривал меня. До чего же золотой парень…

Наконец, гости ушли, правда, перемыв всю посуду. Остались только мама и Ксюша. Они решили, что переночуют у меня.

Когда мы привели все в порядок, мама сказала:

— Девчонки, я умираю с голоду. Мне на поминках всегда кусок в горло не лезет. И тебе, Ладошка, надо что-то съесть, а то еще хлопнешься в обморок. Ксюня, достань там что-нибудь из холодильника.

Сестра быстро накрыла стол на кухне.

— Ладошка, говори, что стряслось! — потребовала мама. — Ты даже на девятинах была совсем другая.

— Мам, — вмешалась Ксюха, — ты же понимаешь — сорок дней — это все-таки этап…

— Да ладно, я что, свою дочь не знаю? Скажи, ты узнала об Андрее что-то плохое? Да?

— Мама! — всплеснула руками Ксюша.

— Да что мама! Я знаю, что говорю!

— Мама, но откуда… — прошептала я.

— Да он же был тот еще кобель, твой любимый Андрюшенька.

— Ты знала?

— Кое-что знала, кое о чем догадывалась… Я просто надеялась, что он перебесится…

— Господи помилуй! — осенила себя крестом сестра.

— Мама, но почему же ты молчала?

— Ладошка, деточка моя, ты же так его любила! Не могла я… И не хотела вносить разлад… Хуже нет лезть между мужем и женой. Тебе сегодня кто-то что-то сказал?

— Не мне, но я услышала… Эта девка посмела явиться сюда…

— А ты?

— А я ее выгнала.

— Боже, что за люди теперь… Ни стыда, ни совести… И ведь ее наверняка привела сюда не любовь, а любопытство.

— Это уж точно, — кивнула сестра.

— Мама, Ксюха, умоляю вас, давайте прекратим этот разговор. Я не хочу… Не могу… Я должна сама со всем этим разобраться…

— Господи, ты собираешься с ней разбираться? — испугалась сестра.

— Еще чего! Много чести! Я должна разобраться с собой, со своими чувствами. И, главное, найти работу.

— Я вообще не очень поняла, почему ты работу бросила? — спросила сестра.

— Андрей настаивал. Я бы не поддалась, но фирма накрылась, и я не стала искать новую работу. А сейчас мне Пашка предлагает попробовать у них на фирме… Говорит, их начальнику позарез нужна моя помощь.

— Ладка, знаешь, я иногда даже ревную Пашку к тебе… — призналась сестра. — Он так тебя обожает! И, насколько я понимаю, с тобой он делится своими секретами, а со мной никогда.

— Ты ему, наверное, нотации читаешь, девчонок отбраковываешь…

— Ну ты скажешь… — покачала головой сестра. — Но я же мать… И я не могу допустить…

— Вот-вот! — улыбнулась мама. — Ты вспомни, я вас вполне демократично воспитывала, и вы у меня обе вполне задались. Ксеня в отца, занудничать любит. А ты, Ладошка, и впрямь иди на работу. Только сначала надо привести себя в порядок. А то в таком виде тебя никто не возьмет. Кому может помочь депрессивный психолог? Да и кто такому поверит?

— Но Пашка говорит, надо спешить…

— Тогда я знаю, что делать! — загорелась мама. — Завтра ты еще приходи в себя, а я займусь организацией…

— Какой организацией?

— Организацией реанимации депрессивного психолога. И вот еще что… Перебирайся пока ко мне.

— Зачем?

— Подальше от глаз твоей свекрови. Она же будет ревниво следить за тем, как ты одета, как ты выглядишь и все такое…

— Правда, Ладка, перебирайся к маме пока. Это правильно.

— Мамочка, Ксюха, вы что, и вправду думаете, что я через два дня уже буду в состоянии…

— Будешь! Должна! Надо жить дальше. Да, ты потеряла мужа. Это прискорбно, но, между прочим, лучше так, чем если бы он тебя бросил ради молодой сучонки! — горячо воскликнула сестра.

— Нет! Пусть бы он жил. Так вообще нельзя рассуждать, это грех… — рассердилась мама. — И потом, Ладка, то, что ты узнала сегодня… вероятно, может каким-то образом примирить тебя…

— Короче, вы обе хотите мне сказать, что настоящему индейцу завсегда везде ништяк?

— Вот именно!

Ночью я глаз сомкнуть не могла. Восемь лет счастливого брака вмиг превратились в труху. Я пыталась внушить себе, что несмотря ни на что Андрей любил меня. Меня, а не своих девок. Но, значит, не очень-то и любил, раз девки водились? А я никогда ничего не замечала… Или не хотела замечать? Вот мама, кажется, замечала. А я — нет. Но если он меня не любил, то зачем же жил со мной? Или он был из породы мужиков, которые органически не в состоянии хранить верность? Но он был здорово ревнив. И холодности с его стороны я никогда не чувствовала. А может, это потому, что у меня не может быть детей? Но он всегда внушал мне, что в наше такое трудное время заводить детей страшно. А эта девчонка красивая… Такая экзотическая внешность… Да, она может свести с ума мужика… Запросто! Но ведь и я не на помойке нашлась. Я всегда нравилась мужчинам. А Андрей просто ушел из дома и не вернулся… Попал в аварию, и я ездила опознавать его труп. Как я не рехнулась тогда? Я прислушалась к себе. Интересно, боль от потери стала меньше после того, что я узнала вчера? Нет. Нет!!! Она удвоилась. Я потеряла его второй раз! Но, как ни странно, я чувствовала, что с этой, второй, болью я уже смогу жить без него. Что это? Горькая обида? Или уязвленное самолюбие? Известно, эта боль самая больная. А мое самолюбие уязвлено. Еще как! И боль почти нестерпимая. Но жить все-таки стоит! Мало ли… Вдруг удастся когда-нибудь утереть нос этой наглой экзотке? Да, теперь она для меня всегда будет наглой экзоткой! А я — настоящим индейцем! Я не выйду на тропу войны, но и трубку мира раскуривать не стану. Я просто постараюсь забыть! И о ней, и о… нем! Так будет лучше.

…Утром я собрала сумку и отнесла ключи Дине.

— Куда это ты собралась? — спросила она.

— К маме. Поживу пока у нее.

— Вот это правильно. А цветы я буду поливать. Не беспокойся. Знаешь, я вчера слышала…

— Понравилось?

— Ладка, зачем ты так? Просто я подумала, может, это и к лучшему… Я и раньше видела тут эту девку, он приводил ее сюда, когда ты в Чехии была.

Я похолодела.

— Дин, ты уверена?

— Уверена. Она очень приметная.

— Почему не сказала?

— Я не доносчица. И меня это, собственно говоря, не касается. Просто противно стало. Я сама с мужем развелась из-за того, что он свою бабу домой водил. А ты не упивайся горем. Ищи работу. Живи своей жизнью.

— Я постараюсь.

Нет, в эту квартиру я больше не вернусь. Поживу пока у мамы, а через полгода продам ее к чертовой бабушке. Как подумаю, что он спал с ней в нашей постели, что она мылась в нашей ванной… К горлу подступает тошнота. И к сердцу… От нашей с Андреем жизни не осталось ничего… Машина вдребезги… Квартира опоганена… И память о нем тоже опоганена…

— Мама, я к тебе!

— Вот и чудесно! Живи, сколько хочешь.

— Мамочка, я ту квартиру продам.

— Правильно!

— Но это потребует времени. Полгода.

— Не думаю! Квартира-то по документам твоя. Это не совместно нажитое имущество, а подарок твоего отца к вашей свадьбе. Так что хоть завтра продавай! И надо подыскать тебе новую квартиру поближе ко мне.

— Мамуля, а может, съедемся, а?

— Ни в коем случае!

— Почему?

— Тебе нужна отдельная квартира. Ты еще и романы крутить будешь, и замуж выйдешь…

— О нет, благодарю покорно!

— Там видно будет, — грустно улыбнулась мама. — Идем на кухню, я сделала твой любимый протертый суп. И ватрушку испекла.

— Мамочка!

Как ни странно, поела я с аппетитом. Когда мы уже пили кофе с ватрушкой, я вдруг спросила:

— Мама, скажи… А папа… он тебе изменял?

Мама рассмеялась.

— А как же!

— И ты прощала ему?

— Да, прощала. Но он делал это очень, я бы сказала, изящно. И я точно знала, что любил-то он меня, а девки… это было так, для поддержания тонуса. И я тоже ему изменяла, и тоже для тонуса. А в результате у нас был вполне гармоничный брак. Мы вырастили двух чудесных дочек. И когда он умер, никакая грязь не всплыла… Он был прелестным человеком, твой отец.

— И у вас даже речи о разводе не заходило?

— Да нет же!

— Мама, а ты… ты изменяла папе… без любви?

— Нет, была у меня любовь. И я бы ушла… Но…

— Тот человек не хотел на тебе жениться?

— Хотел. Очень хотел. Только он был испанец. Его мать привезли в Союз еще совсем крохой, она была из тех испанских детей… И он собрался вернуться в Испанию. Звал меня с собой, но у меня уже была Ксюха. И я бы лишила ее не только отца, но и родины. Для нашего поколения это был не пустой звук. И он уехал, а твой отец… он что-то почуял. Он ужасно боялся меня потерять.

— А тот человек? Ты с ним еще виделась?

— Нет. Он уехал и сгинул. Он очень обиделся тогда. И потом для него началась совсем новая жизнь, а это всегда непросто. И ему, видно, было не до меня. А я через полтора года тебя родила. И уже никуда не стремилась. И папа успокоился. Он вас обожал. И мы прекрасно жили. Тем более что после перестройки он смог реализовать себя, его идеи понадобились. Он консультировал многих крупных бизнесменов, ему за это прекрасно платили. Работал с утра до ночи, и не до гулянок ему стало. Знаешь, в советское время мужики зачастую спивались и пускались во все тяжкие из-за невозможности себя реализовать…

— Да, я об этом слышала.

— Ничего, Ладошка, и у тебя еще все будет хорошо. А завтра мы поедем в салон красоты и по магазинам. Не будем откладывать начало новой жизни.

— Да, мама, правильно, тем более что позади одни руины…

Примечания

1

Авторы Ф. Чистяков и П. Струков.